Руководитель «Цеппелин-Норд» майор СС Отто Краус ввел среди своих подопечных довольно странную практику, непонятную для многих профессиональных разведчиков – так называемые товарищеские ужины («камрадабенд»). Странную и непонятную потому, что эсэсовец, во-первых, позволял себе на этих посиделках неслыханную болтливость, рассказывая о планах своего руководства в Берлине и обсуждая самые серьезные операции, готовившиеся в Рижской школе, и даже позволяя русским открытым текстом критиковать руководство «Цеппелина» и даже армейскую верхушку вермахта, а во-вторых, сводил лицом к лицу многих будущих диверсантов-русских, готовившихся в самое ближайшее время к заброске в разные места Советского Союза. С чем это было связано – до сих пор непонятно. И была ли это собственная инициатива Крауса или приказ из Берлина (Грейфе или даже самого Шелленберга) – навсегда останется под завесой тайны.

Как бы то ни было, но в нескольких подобных камрадабендах принимал участие и Петр Таврин. Краус вообще относился к нему весьма доброжелательно, учитывая особое внимание, которое уделялось этому курсанту-диверсанту в Берлине.

Вот и на этот раз после нескольких тостов в ресторане разгорелась жаркая дискуссия. Особенно разошелся редактор выходившей в оккупированной Риге русскоязычной газеты «Новое слово». Это был сухощавый очкарик лет сорока из Москвы, в свое время осужденный за антисоветскую деятельность, но сумевший бежать из тюрьмы и перебраться к немцам.

Его еще два месяца назад должны были забросить в одну из деревень Вологодской области, где русскими агентами «Цеппелина» во главе с неким Гордеем Семеновым заранее было все приготовлено для организации и запуска подпольной типографии. Тридцать два тюка с необходимыми частями к станкам и типографскими шрифтами и бумагой были приспособлены к грузовым парашютам. Филистинский и должен был наладить выпуск этой антисоветской газеты в вологодской глуши, однако заброска срывалась из-за нехватки транспортных самолетов.

– Ну, как же так можно, господин штурмбаннфюрер, – возмущался Филистинский. – Как же можно? Столько времени потратили на то, чтобы подготовить все для переброски, на мою подготовку, и все это срывается из-за того, что у вермахта не хватает каких-то самолетов. Я не могу в это поверить.

– И тем не менее это так! – ответил Краус. – Мы, наверное, даже больше, чем вы лично, Филистинский, заинтересованы в том, чтобы операция началась. Но у нас сейчас и в самом деле не хватает грузовых самолетов. Вы же знаете, что у нас на Восточном фронте временные неудачи. И не только ваша группа задерживается. Вот, и выброска господина Таврина дважды откладывалась.

Таврин кивнул, налегая на баварские колбаски.

– Меня должны были выбросить из Минска, но вот, перевели сюда, – сказал он.

Между тем Краус продолжал:

– Если сейчас не хватает транспортных самолетов, то, видимо, скоро не хватит людей для выброски.

Тут уже все сидящие за столом переглянулись и затем дружно посмотрели на майора.

– Это почему же? – спросил Филистинский.

– Скажу вам по секрету, – произнес Краус, – что германская разведка намерена изменить свою тактику. Если до последнего времени выбрасывались мелкие группы по 3–4 человека, которые в лучшем случае могли повредить рельсы и на некоторое время вывести из строя какой-нибудь железнодорожный перегон. Такая тактика, как мы убедились, не оправдывает себя. Мы теперь намечаем выброску крупных групп для диверсионных целей. Такая многочисленная группа в областном или районном центре сумеет перебить местное руководство и совершить крупную диверсию.

Филистинский, Таврин и еще несколько агентов даже жевать перестали от такого откровения Крауса.

– И что, скоро такие группы будут созданы? – поинтересовался Таврин.

– А они уже созданы. И командиры трех таких групп находятся среди вас, господа.

Все вновь устремили удивленные взгляды на майора, а тот как ни в чем не бывало продолжал:

– Вот, господа, познакомьтесь. Прошу любить и жаловать. Георгий Кравец, – Краус жестом указал на сидевшего почти рядом с Тавриным человека, тот в ответ чуть приподнялся со своего места. – Господин Кравец – сын генерала царской армии, бывший летчик гражданского воздушного флота СССР. В 1933 году перелетел на самолете в Латвию. После этого длительное время проживал в Германии. С начала войны активно используется нами в разведывательных органах на Восточном фронте. Его группа, численностью более ста человек, подготавливается к выброске с задачей совершения крупных диверсионных актов в оборонной промышленности города Молотова на Урале.

Имя Молотова с 1940 по 1957 год носил город Пермь.

– Рядом с господином Кравецом сидит лихой казак Кин, руководитель второй группы, а напротив него – бывший преподаватель истории ленинградского института Рудченко, который перешел к нам из ленинградского ополчения. Эти три группы будут переброшены в районы Волги и Камы с целью проведения диверсий, взрыва мостов через эти реки с тем, чтобы парализовать хотя бы на некоторое время связь Европейской России с азиатской частью, где сейчас сосредоточена вся промышленность большевиков. Наконец, командир самой крупной группы в составе более двухсот человек, бывший капитан Красной Армии Мартыновский. Его группа будет заброшена в район Астрахани. Господа, обратите внимание – господин Мартынович награжден тремя Железными крестами за активную борьбу с русскими партизанами. Действия диверсионных групп должны осуществляться под видом вооруженных формирований Красной Армии. Общее же руководство этими группами будет осуществлять бывший полковник Красной Армии Леман, из фольксдойче, живший до войны в Поволжье и отлично знающий эти места.

Лемана лично знал и Таврин – в Зандбергском лагере, когда там находился Таврин, он возглавлял «особую команду» германских разведчиков.

– Но, в таком случае, господин Краус, я выбиваюсь из вашей новой тактики, – заговорил Таврин. – Не поэтому ли и моя переброска задерживается?

– О, нет, господин Таврин! – успокоил его Краус. – С вами совсем другая история и задание совсем другого рода. Если все сложится, то, возможно, именно вы, а не все остальные, здесь присутствующие, сыграете самую значительную и замечательную роль в этой войне.

– Ну что же, тогда я предлагаю тост за общий успех нашего дела! – Таврин поднял бокал, наполненный шампанским.

– Отличный тост! – кивнул Краус.

– Хайль Гитлер! – выкрикнуло все застолье.

Домой Таврин вернулся после этого ужина в весьма скверном настроении. Его расстроили слова Крауса, и он стал уже подумывать о том, что по отношению к нему изменилась политика «Цеппелина». Шилова сразу же заметила состояние мужа и, помогая ему снять туфли, поинтересовалась:

– Что с тобой, Петя?

– От этих немцев не знаешь, чего дождешься раньше – самолета или пули, – со злостью выпалил он.