Интерлюдия. Земля
Между стволов гигантских араукарий (здесь их называли «пиныо ду Парана») блуждали вязкие, кажется, — даже различимые взглядом потоки многообразных ароматов, запахов и того, что с величайшей деликатностью можно было назвать «амбрэ». Аромат источали диковинные цветы, что пестрели вразнобой на обширных ухоженных газонах. Запахи принадлежали игрушечным ресторанчикам и кафе, ютившимся в тени царственных деревьев. Откуда бралось остальное, можно было только гадать. Не то от некоторой части особенно экзотических растений (скажем, чудовищных размеров раффлезия, которую они имели сомнительное удовольствие лицезреть и обонять третьего дня на Суматре, воняла как самая последняя падаль, и выглядела примерно так же — но сюда ее, кажется, никаким ветром не занесло), не то от людей… По дорожкам из белого камня неспешно фланировали небольшие компании весьма легкомысленно одетых — а правильнее сказать: изобретательно раздетых! — людей. Ничего не помогало. Можно было раздеться до пределов общественного приличия, как поступало большинство (включая Кратова, в его безыскусных джинсовых шортах и тропической рубашке, завязанной узлом на животе). Можно было обнажиться вовсе (подобно стайке истомленных девиц на одной из лужаек). Растворенный во влажном воздухе жар был беспощаден. Невидимый и желанный, где-то вдалеке негромко и ровно шумел Атлантический океан.
— Скорее бы солнце село, — томно сказала Рашида. — И лучше бы мы поехали на Родригуди Фрейтас, или в залив Итаколоми, как пас и звали. На худой конец, в музей Сантос-Дюмона. А еще лучше, остались бы в отеле.
— Ну уж нет, — запротестовал Кратов. — Поласть в эту сказку и торчать взаперти?!
— Лучше бы мы вернулись на Адриатику, — продолжала привередничать Рашида. — Такое же солнце, так же тепло, а море несравнимо лучше. И вообще, если тебе нужна сказка, следовало бы лететь в Копенгаген…
В одной руке у нее был веер из плотных пальмовых листьев, который она раздобыла у торговца сувенирами. Другой она по-хозяйски обнимала Кратова за шею. Проходившие мимо мужчины, вне зависимости от возраста, заглядывались на нее. Кратову это нравилось: всегда приятно сознавать, что твоя спутница сногсшибательно красивая женщина. И потом, впервые за многие дни никто не таращился на него… Исключение составляли, пожалуй, лишь дети, которых сильнее всего привлекали спавшие на газонах кверху пузами большие кошки. Кошек можно было гладить — разнеженные и заласканные, они не реагировали.
— Я тоже хочу! — объявила Рашида.
— Гладить, или чтобы тебя гладили? — не удержался он.
Рашида сделала вид, что пропустила это мимо ушей. Отпустившись от Кратова, она скинула сандалии и босиком пробежалась по газону до ближайшей зверюги. Кратов терпеливо ждал, пока она, присев на корточки, о чем-то разговаривала с хладнодушно раскинувшей лапы кошкой сиамского окраса и величиной с доброго сенбернара.
— Вы как две сестры, — сказал он, когда женщина вернулась.
— Знаешь, как они называются? — спросила Рашида, обуваясь. — Спальные кошки. Это такая особая разновидность. Генетический материал пумы или рыси, с вливанием кровей домашней кошки, попытка воспитать поведенческий стереотип собаки…
— Откуда у тебя такие познания?
— У меня были очень разнообразные и просвещенные знакомые… Спальные — не потому, что они все время спят. Это на них можно спать. Можно положить голову им на бок вместо подушки. Тепло, и благотворное животное биополе. Очень полезно детям и старикам. У моего отца есть такая.
— Помню, — сказал Кратов. — Ее зовут Ламия.
— Ах, да…
— Есть такая забавная планета Эльдорадо, — промолвил Кратов. — Там боготворят кошек. Но не таких монстров, понятное дело, а обычных дворняжек. Бытует даже выражение: «клянусь кошкой!»
— Самое время рассказать мне про Эльдорадо.
— Тебе бы там понравилось. На редкость шалопутный мир. Мир игроков и авантюристов. Мир вспыльчивых мужчин и ветреных женщин. Я провел там несколько удивительных месяцев…
— И, конечно же, у тебя там была ветреная женщина?
Кратов помолчал.
— У меня там была фея, — сказал он, бледно улыбаясь.
Рашида ущипнула его за локоть.
— Чертов бабник, — проговорила она. — Почему же ты расстался с ней?
— Это долгая история.
— Я никуда не спешу…
Кратов отвел взгляд и вдруг сообщил вне какой-либо связи с прежним содержанием беседы:
— В Копенгаген мы тоже полетим.
— Я там была, — сказала Рашида. — Просто так. Но ты, кажется, просто так ничего не делаешь.
— Как раз наоборот. С тех пор, как я вернулся, я практически не совершаю осмысленных поступков. Причем делаю это осмысленно.
— Запутываешь следы? — сощурилась она.
— Примерно… — сказал Кратов.
Быстрая молния!
Сегодня сверкнет на востоке,
Завтра на западе…
— Ты удивишься, — промолвила Рашида, — но, в сущности, Копенгаген ничем не отличается от Рио, от Абакана, или от Танджункаранга. — Кратов саркастически хмыкнул, но ничего не сказал. — Небольшие особенности архитектуры, обусловленные различиями в климате. Преобладание среди туземцев той или другой расовой группы. Под Абаканом можно встретить медведя, но вряд ли найдешь гавиалового крокодила. На Суматре все наоборот. В остальном же… Повсюду тебя примут, накормят, напоят пивом «Карлсберг» и уложат спать в отдельном номере четырехзвездочного отеля. А если ты не любитель «Хилтонов» и «Метрополисов»… Не знаю, как нынче обстоят дела в Галактике, но из любого уголка этой планеты ты можешь добраться до своего дома за три-четыре часа.
— Это я уже отметил, — сказал Кратов. — Но я ничего не имею против пива «Карлсберг» в баре «Хилтонам… где-нибудь на склоне Джомолунгмы.
— Я хочу сказать, что ни один уголок этого мира не обязан быть захолустьем.
— И ни одна женщина не обязана быть уродиной… — пробормотал он себе под нос.
— Что? — переспросила Рашида.
— Так, ерунда… Это слова одной удивительно некрасивой женщины. Некрасивой настолько, что нельзя было глаз отвести.
— Она была действительно некрасива?
— Ну, это ей хотелось, чтобы все считали ее уродиной и жалели. Разве бывают некрасивые женщины?.. Просто у нее все было… чересчур контрастно. И всего много.
— Какая-нибудь бегемотообразная толстуха?!
— Наоборот, худая до звона в ребрышках. У нее были огромные глаза, рот до ушей и гигантский нос.
— И ты с ней…
— Ну разумеется…
Рашида, сморщившись от усилия, снова попыталась его ущипнуть.
— Отрастил мясо, — проворчала она. — Не ухватить… Я-то имела в виду, что любое странствие рано или поздно становится утомительным. Однажды тебе покажется, что ты уже все повидал в этом мире.
— Пока бог миловал, — сказал Кратов безмятежно.
— Все равно. Если ты что-то ищешь — ты ищешь это напрасно.
— «Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, — улыбнулся Кратов, — и нет ничего нового под солнцем». Но на самом деле — есть. И под солнцем, и по ту его сторону. В особенности по ту сторону… Нужно прожить очень много лет, чтобы рассуждать, как Экклесиаст.
— Или прожить немного, но так же бурно, как я. На Земле для меня не осталось ничего неожиданного…
На зеленой лужайке с небольшим фонтаном сидел странный человек. То есть, в нем самом ничего странного не было: сидел себе и сидел. Удивление вызывал витавший над ним голографический фантом. Он изображал собой ярящегося чешуйчатого монстра, с клыкастой слюнявой пастью и выкаченными буркалами. Крючковатые конечности алчно простирались в сторону прохожих. Над монстром трепетала радуга с призывом: «Чужики, прочь с Земли». Молодая парочка, поплескавшись водой из фонтана, вступила с хозяином фантома в беседу. Детишки, мальчик и две девочки, с визгом уворачивались от хваталищ.
— Чужики… слово какое противное. Пойдем и мы, узнаем, что он хочет, предположил Кратов.
— Не надо, — сказала Рашида, нахмурившись. — Что он хочет, написано на этой дурацкой вывеске. Ты ни в чем его не убедишь. Только расстроишься… Это же метарасист.
— Я могу убедить кого угодно и в чем угодно, — небрежно возразил Кратов. Это моя профессия.
— Ты никогда не имел дела с фанатиками.
— Я имел дело даже с маньяками!
— Но ты не встречался с земными образчиками!
— Мы оба встречались. Двадцать лет назад, на минитрампе класса «гиппогриф», бортовой индекс «пятьсот-пятьсот»…
— Все равно не хочу. Я люблю только радостные аттракционы.
Кратов вдруг развеселился.
— Знаешь, кого символизирует это нелепое чучело? — спросил он.
— Тебя, — не замешкалась Рашида. — И таких, как ты.
— Тоссфенхов. только в совершенно неуместной чешуе! Нет у них никакой чешуи. Тоссфенхи — мирные, деликатнейшие существа, очень близкие нам по образу мышления и нравственным ценностям. Знатоки музыки и поэзии, тонко чувствующие юмор, большие жизнелюбы. Я почти год жизни провел в их обществе.
— И ты с ними… — начала Рашида.
— Нет! — воскликнул Кратов. — Нет! Вот этого — не было! К тому же, тоссы гермафродиты!
— Тебя это остановило бы? — с иронией осведомилась эта ведьма.
Она вдруг сделалась чрезвычайно озабоченной.
— Пойдем, — Рашида схватила Кратова за руку и почти поволокла в сторону заметного даже из-за исполинских араукарий здания Тауматеки. — И поживее!
— Что стряслось? — поразился тот. — Мы, кажется, туда вовсе не собирались! Мы хотели просто погулять в окрестностях, ни в коем случае не заходя внутрь…
— Я передумала, — быстро сказала Рашида. — Я простая ветреная женщина, каких у тебя полно было на Эльдорадо…
Кратов все же успел оглянуться на бегу. Он сразу же понял, что побудило Рашиду изменить свои первоначальные намерения.
К потному метарасисту поступью палача, изгнанного из заплечных дел гильдии за излишнюю жестокость, и тем же выражением на лошадиной физиономии, приближался доктор социологии Уго Торрент. Изможденный, всклокоченный, в необъятных шортах со множеством карманов и все той же жилетке до колен.
Аллея закончилась, просто и естественно сменившись величественной колоннадой, накрытой массивным цилиндрическим сводом — последние деревья соседствовали с первыми колоннами из перевитых металлических струн. На громадной высоте, между ребрами полукруглых арок, носились птицы. В промежутках между колонн на одинаковых постаментах из черного мрамора покоились разнообразные аллегорические фигуры.
— Вот это я уже где-то видел, — сказал Кратов, указывая на вздыбленную тварь, очень похожую на безгривого льва, о шести тяжелых лапах с перепонками и при раскидистых лопатовидных рогах.
— Там написано, — пожала плечами Рашида. Кратов присмотрелся.
— Ну конечно! — воскликнул он. — Это же Титанум. Скульптор, понятное дело, неизвестен… У них эти звери — вроде наших девушек с веслом, на каждом шагу. В городах, посреди пустынь, даже на дне моря!
— Самое время рассказать мне про Титанум.
— Что про него рассказывать? Это же планета Федерации…
— Ты не поверишь, но это я еще помню…
— … слетай и посмотри.
— Будь ты проклят, Кратов! Я двадцать лет не покидала Земли!
— И это я тоже видел! — он бросился к следующей скульптуре из древнего, некогда девственно-белого, а теперь подернувшегося старческой прозеленью, камня. Скульптура изображала шестилапого ящера с уродливой плоской головой и гребенчатым хвостом. — Я даже привозил такую с Уэркаф по просьбе Института общей ксенологии. Неужели они сбагрили сюда мой подарок?!
— Гляди-ка, вон еще один гад о шести конечностях, — удивилась Рашида.
— Это я не видел, — сказал Кратов. — Какой-то цурахкут со Схамагги. А может быть, — он призадумался, — «цурахкут» — это имя скульптора…
— Похоже, иметь две руки и две ноги в вашей Галактике считается дурным тоном, — заметила Рашида.
— Отчего же. — возразил Кратов. — Такие, как у тебя, — только приветствуется.
— Я сейчас умру! — она притворно закатила глаза. — Не прошло и двадцати лет в окружении многоногих монстров, как этот человек научился говорить комплименты!
— Дьявол, я даже не знаю, где это — Схамагги!
— Ты не обязан знать все.
— Да, но все же хотелось бы… — Кратов рассеянно прочитал табличку под следующей фигурой. — «Уншоршар с планеты Оунзуш». Никогда бы не подумал, что на Оунзуше что-то уцелело после штурмовиков Черной Руки.
— Самое время рассказать мне про Оунзуш. — терпеливо промолвила Рашида.
— Собственно, рассказывать нечего. Была такая планета, населенная умными и добрыми пауками Офуахт…
— Бр-р-р! — поморщилась женщина.
— Потом на нас напали агрессоры.
— Агрессоры — в наше время? В нашей Галактике?! Что еще за агрессоры?
— Ну, какие у нас могут быть агрессоры, кроме эхайнов…
— Кто такие эхайны?
— Зубная боль, — усмехнулся Кратов. — В общем… планета, конечно, осталась. Но теперь там нет ни пауков Офуахт, ни этих вот уншоршаров, которые были у них ездовыми животными, ни даже самого захудалого червяка. Впрочем, кажется, уншоршар попал сюда до того.
— Ни за что не поверю, что можно уничтожить все живое на целой планете!
— Я тоже не верил, пока не увидел собственными глазами… Правда, то был не Оунзуш.
— Есть что-то, чего я о тебе не знаю? — тихо спросила Рашида, тревожно заглядывая ему в глаза.
— Ты ничего обо мне не знаешь, — вздохнул Кратов.
Они шли молча, без особого любопытства разглядывая высеченные из камня, вырезанные из дерева, отлитые из металла образы все более удивительных созданий.
— А вот это ты где-нибудь встречал? — наконец нарушила молчание Рашида.
Кратов непонимающе уставился на монументальную композицию из трех нагих тел, застывших в неестественно напряженных позах, одинаково мускулистых, обративших к небесам одухотворенные лица.
— Неужели Кристенсен?! — ахнул он.
— Он самый, — засмеялась Рашида, ч — Да ведь это должны были быть мы!
— Ну нет! — протестующе всплеснула руками женщина. — Где я возьму такие бицепсы и брюшной пресс?!
— Ты — в хорошей форме, — сказал Кратов. Рашида прищурилась, чуточку притушив полыхание синих глаз.
— Это тогда, в ресторане «Ангел-Эхо», я была в хорошей форме, — промолвила она. — А сейчас я — в отличной… Но таким зверовидным пресмыкающимся я не была никогда.
— К тому же, все трое — мужеска пола, — заметил Кратов.
— Так значит, это не «Устремленные в небо»? — приглядевшись, разочарованно спросила Рашида.
— Нет. Это «Последние титаны».
— То-то я смотрю, они на небо таращатся. — сказала Рашида — Ждут, наверное, что их папочка Зевс молниями отстегает!
— Мы пришли, — промолвил Кратов. — Что дальше. Рашуля?
… Тауматека, что в переводе с древнегреческого означало «хранилище тайн», таковым и являлась. Это был самый большой в населенной людьми части мироздания музей удивительных и зачастую до сих пор не постигнутых находок, галактическая кунсткамера. Экспозиция Тауматеки превышала даже Вхилугский Компендиум, коим так кичились древние нкианхи, лишь отчасти уступала Згохшулфскому Музею галактических культур и, разумеется, вряд ли могла соперничать со Сфазианским Экспонаториумом. Первые экспонаты были доставлены в старое здание (фундамент которого еще сохранился кое-где под стенами современного комплекса) почти двести пятьдесят лет назад, в эпоху бурного освоения Солнечной системы.
Здесь еще можно было увидеть последние сохранившиеся камни из двадцати пяти килограммов реголита, доставленных Армстронгом и Олдрином на Землю из первой лунной экспедиции.
Здесь же был выставлен первый, он же последний, он же единственный добытый венерианский левиафан, самое большое живое существо в мирах Федерации правда, в виде скелета, поскольку рыхлая плоть чудовища никакой консервации не поддавалась.
Отпечаток четырехпалой ладони в бронированной перчатке на окаменевшей маастрихтской глине мелового периода.
Точно такой же отпечаток, обнаруженный внутри каверны на Каллисто.
Расплющенные страшным ударом, разъеденные кислотными дождями и ядовитыми ветрами Харона, совершенно не поддающиеся идентификации останки неизвестного звездолета.
Чучело пантавра в натуральную величину с планеты Арнеб-3, а рядом препарированная буйная головушка гренделя-пилигрима оттуда же.
Удивительные, не вписывающиеся ни в какую таксономию (не то флора, не то фауна, не то черт-те что) обитатели Жующих Туннелей с планеты Хомбо, вполне живые и энергичные, несмотря на враждебные по определению условия обитания.
Слоистые минералы с Уадары.
Красный пирошит с планеты Пирош-Ас. А. также черный пирошит и синий пирошит.
И еще адова прорва всего.
Сюда стекались чудеса и диковины со всех уголков исследованной, исследуемой и подлежащей исследованию Галактики. Здесь можно было найти ответы на еще не заданные вопросы, а по большей части — задавать и задавать нескончаемые вопросы без особенной надежды когда-либо узнать ответ…
Теперь циклопический комплекс Тауматеки нависал над ними всей своей громадой. Необозримый снаружи, внутри он должен был оказаться еще просторнее (хотя бы потому, что на десяток этажей уходил под землю). Ворота в несколько человеческих ростов были зазывно приоткрыты.
— Ну вот, — сказала Рашида. — Видит бог, мы не хотели. Мы думали только пройти мимо. Оказаться в Рио и не отметиться возле Тауматеки — это было бы фальшиво. Но внутрь мы никак не собирались Это как испытание воли, проверка характера на излом.
— У нас еще есть шанс выдержать это испытание, — заметил Кратов.
— Согласись, что теперь, на самом пороге, поворачивать назад просто глупо!
Кратов неопределенно пожал плечами.
Уже внутри, в янтарном тускловатом свете, в струях животворной прохлады, перед недоступным самому разнузданному воображению костяком венерианского левиафана, Рашида вдруг тихонько засмеялась.
— Кажется, ты опять затащил меня, куда и хотел! — сказала она.