Книга: Дар
Назад: Глава 2
Дальше: Глава 4

Глава 3

Остывшее за долгий летний день с белого каления до тусклого багрово-алого накала солнце медленно клонилось к далекому горизонту.
Бесконечный лес, начинаясь у самого рва, простирался по холмам от стен замка во все стороны, насколько хватало глаз, и, казалось, нет ему ни конца, ни края.
Молодой ратник, заступивший в ночную стражу, подставил лицо последим солнечным лучам и невесело вздохнул. Угораздило ж его попасть в караул именно сегодня! Из-за пологого холма, сносимые легким ветерком, чуть наискосок поднимались в синеющее небо тонкие дымные струйки. Деревня княжеских подручников готовилась к празднованию Солнцестоя. Самые короткие «воробьиные» ночи, самые длинные дни в году — время торжества Небесного Огня и всевластия Светлых Богов. Лучшее время для начала важных дел, время радости, время дарующего жизнь Света.
Празднование обычно начиналось с вечера и продолжалось всю недолгую летнюю ночь до самого рассвета, а потом и весь следующий день. Завтра утром ратник сменялся, и до вечера у него оставалась масса времени, чтобы как следует напраздноваться. Это, конечно, утешало, но не сильно — для молодежи, по понятным причинам, самой интересной частью праздника была именно предшествующая ему ночь. Э-э-эх, вот уж невезуха, так невезуха!
В другое время молодой ратник запросто мог бы поменяться дежурством с кем-нибудь из товарищей.
Но только не сегодня. Никакой особой нужды у него не было, а так, за здорово живешь, кто ж согласится в самую веселую ночь в году караулить вместо него ворота? И главное, чего их караулить-то? Ратник с досадой плюнул через стену в ров.
Конечно, не его ума дело обсуждать волю князя, но если все-таки подумать, то круглосуточная стража у ворот замка и на его стенах была пустой тратой времени. От кого, спрашивается, они его охраняли, если на сорок верст вокруг единственными людьми были жители подручной князю деревни? А охранялся замок так, будто стоял он не в лесной глуши, а на границе с Уздольем, где, по слухам, мирных людей и по сей день тревожили набегами недобитые хазры.
Замок, впрочем, и правда стоял на границе. Но граница-то была с чем? С Глухолесьем, где всех и обитателей-то было: нежить да нелюдь. Дальше к востоку люди уже не селились. А нежити, они, конечно, соседи малоприятные, но в замок наверняка не сунутся. Вот деревню — да, охранять надо. В особенности после того, что стряслось в последнее полнолуние. Стражник зябко поежился и втихаря порадовался тому, что его-то защищают по ночам крепкие замковые стены, ворота и ров с водой.
Так чего, спрашивается, еще и караулить? Запер на ночь ворота, и спи себе спокойно. Тем более, что жрец заговорил воду во рву, наложил на нее какие-то чары, отпугивающие любую нечисть…
То есть, конечно, не чары! Стражник прекрасно знал, что жрецы даже слова этого не любят, а все больше толкуют о «помощи Богов». Хотя, если честно, простому человеку было очень и очень непросто заметить большую разницу между… хм, «колдовскими» — а как еще назвать? — деяниями жрецов, и делами не слишком жалуемых ими колдунов.
С деревней у жреца получилось похуже, чем с замком. Он, конечно, и там просил Богов о помощи, но сразу предупредил, что наверняка обещать ничего не может. Рва вокруг деревни не было, и полностью перекрыть доступ туда нечисти было, похоже, не так-то просто даже для Богов. Да не услышит этого жрец!
В деревне вся надежда была на княжескую стражу. Хоть и говорили старики, что против оборотня обычному человеку нипочем не выстоять, стражник по молодости лет не очень-то им верил, наивно полагая, что в открытом бою ни одна нежить не устоит против десятка профессиональных дружинников.
Воевода Ильнар дело свое знал на зубок, и таких бойцов готовил для князя из деревенских парней, что и в царской гвардии поискать. Так по крайне мере говорил сам князь, когда бывал в хорошем расположении духа. Соглашались с ним и старики, которые помнили еще последнюю войну и не понаслышке знали, каковы в бою царские бойцы. Нынешней княжеской дружине воевать, конечно, не пришлось, но воевода держал бойцов в строгости и пренебрегать воинскими упражнениями не позволял. Наверное, поэтому они и были не хуже царских гвардейцев?
Так, может, тогда и правильно, что в замке держали такую дисциплину, будто вокруг шла война?
Запутавшись в своих мыслях, стражник прислонил к стене алебарду, стащил с головы шлем и, взъерошив пятерней льняные кудри, выглянул в бойницу. Ничего нового он, естественно, не увидал. Заросшая зеленой ряской вода во рву, подъемный мост, который в последние годы поднимался хорошо если раз в пару недель, да и то лишь для того, чтобы проверить и смазать механизмы. И не единой живой души…
Редкий лес вокруг рва почти насквозь просвечивался косыми лучами низкого солнца. Воевода приказывал деревенским рубить деревья для своих нужд поближе к замку. Люди, конечно, ворчали для виду — таскать, дескать, далековато, а про себя тихо радовались, что не заставляют их, как положено по всем правилам оборонного искусства, вырубать на пол-полета стрелы вокруг замка всю растительность подчистую. Хотя Ильнар, будь его воля, наверняка так бы и сделал. Но тут, по всему видать, сказал свое слово князь. ушедшим за ним в глухие леса подручникам и без того хватало забот, чтобы валить на их плечи еще и эту, бесполезную, в общем-то, в этих краях повинность. Ведь даже бдительный воевода вряд ли смог бы внятно ответить, против кого в этих безлюдных краях можно было бы держать осаду!
Ратник вздохнул. Вода во рву упала против обычного почти на треть. И это несмотря на то, что со дна били многочисленные, круглый год не иссякающие ключи. И чего с погодой творится? Минувшей зимой стояли такие морозы, что лопались стволы вековых дубов, а речка в деревне промерзла чуть не до самого дна. Теперь вот с ранней весны такая жара стоит, что бабы в поле, бывает, не выдерживают — валятся без чувств. Но вот что странно: греча да рожь прут ввысь на удивление споро. Все-таки места здесь, что и говорить, изобильные прямо таки на диво.
А все ж таки гиблые…
От ворот замка уходила на запад широкая дорога, по прямой прорезавшая лес почти на версту. Дорога хорошая, что и говорить. Что за люди (да и люди ли?) ее мостили, стражник не знал, но дело свое они делали на совесть. Даже сейчас, спустя неведомо сколько лет после того, как эту дорогу проложили через эти леса, ни единая травинка так и не смогла пробиться к свету между плотно подогнанными друг к другу каменными плитами. Наполовину истершийся узор неведомых рун на этих плитах иногда, в самые глухие ночи, начинал светиться слабым красноватым светом, и тогда над дорогой слышался едва уловимый шепот, будто кто-то невидимый медленно повторял слова незнакомого языка. Было это, конечно, жутковато, но жрец уверял, что опасности в этом нет никакой, и на дорогу можно выходить в любое время без всякой опаски. Сам он, бывало, так и делал: бродил среди ночи по отсвечивающим древним письменам и вроде как вслушивался в странный шепот. Все остальные, несмотря на заверения жреца, предпочитали по ночам на дорогу не выходить. Да и днем все больше пользовались проложенными через лес обходными тропами.
Ратник вздохнул: что ж, строить раньше умели, с этим не поспоришь. Взять хоть этот замок — ведь не одна сотня лет ему, это уж как пить дать, а стоит почти как новенький. Кем он был построен, для кого, не мог доподлинно ответить даже жрец. Судя по высоте потолков и размерам дверных проемов, существа, построившие замок, статью не сильно отличались от нынешних людей, и это, пожалуй, было все, что можно было о них сказать хоть с какой-то долей уверенности. От прежних владельцев остались лишь голые стены, да странные узоры на потолках и полах. Узоры, похожие на те, что украшали дорожные плиты, но, по счастью, не светящиеся и не шепчущие.
Конечно, и князь не поскупился: несусветную уйму деньжищ вбухал в ремонт и внутреннюю отделку. Мастера приезжали аж из самого Стольграда, таких за гроши не наймешь. Раскорчевка места под деревню да под поля для своих подручников тоже обошлась недешево. Пришлось нанимать батраков, а то своими-то силами ковырялись бы, пожалуй, до… долго, в общем. Но Рольф, он был такой — если уж что в голову втемяшилось, стену каменную лбом проломит, а своего добьется.
Благо была у него возможность в деньгах не мелочиться. Владел он немалыми состояниями, да и земли свои на старом месте продал не за дешево. Умел Рольф складывать денежку к денежке, но и для людей своих никогда монет не жалел. Заботился воистину как отец о детях и платил за службу по-царски. Был, правда, князь крут нравом, и попасться ему под горячую руку было, порой, все равно, что сесть голой задницей на горящие угли. Но зато и отходил Рольф быстро и зла подолгу ни на кого не держал. А уж если обижал кого несправедливо, так потом и вину свою заглаживал так, что обиженному еще и завидовали.
Стражник замер и прислушался. Ему показалось, что тишину нарушил посторонний звук. Вроде как конское копыто стукнуло о камень. Парень снова выглянул в бойницу. Нет, дорога пуста, на мосту никого. Точно, показалось. Да и кто, на ночь глядя, мог подъехать к замку по дороге? Незваных гостей в этих местах отродясь не случалось.
Оно и понятно: по доброй воле нормальные люди редко заходили так далеко на восток. Как ни убеждал жрец, что бояться нечего, а на душе у княжеских подручников было неспокойно. Неспроста ведь не селились люди в Глухолесье. Старики да редкие заезжие торговцы (а такие, по счастью, бывали, поскольку богатство и щедрость Рольфа еще не успели забыться в обжитых местах), сказывали, что по всему Тридолью леса вырубались да выкорчевывались под пашни да города. И только на востоке не люди наступали на лес, а наоборот. И догнивали в глуши брошенные деревни, и ветшали облюбованные нежитью пустые замки.
И вроде не было в этой части Глухолесья никаких явных опасностей, а только жилось здесь людям неспокойно. Просто душа была не на месте. Без всяких на то причин. Иногда стражник думал, что если жрецы правы и грозит людским землям новый Сумрак, то придет он определенно с востока.
И чего Рольфу взбрело в голову поселиться в этих краях? Подручник, конечно, не может просить у своего князя отчета о его решениях, но, как известно, шила в мешке не утаишь, и кое-какая правда о мотивах князя в народ просачивалась.
Старики говорили об этом неохотно, но иногда из них все же удавалось кое-что вытянуть. Поговаривали, что над родом Рольфа висит какое-то страшное проклятье. Будто бы это проклятье и убило его жену. А князь после ее смерти, решил бежать из обжитых мест, чтобы в лесной глуши укрыть от злой напасти своих детей.
Стражник слышал эту историю с разными подробностями не один раз, но, если честно, не очень-то верил. В колдовстве он разбирался плохо, но в одном был уверен наверняка: если уж на тебе висит проклятье, от него не убежишь и не спрячешься ни в какой глуши. Да и что это за проклятье такое, что даже их жрец (а он хоть об этом и помалкивал, а среди своих явно был не из последних) не смог с ним совладать? Всякому ведь известно, что ни один колдун не сравнится в силе с тем, кто умеет говорить с Богами…
Из деревни даже через холм долетел звонкий девичий визг, следом нестройным хором забрехали собаки. Стражник с завистью вздохнул. Живут же люди! А тут торчи всю ночь у ворот. Да еще со жребием не повезло: выпало стоять над воротами первые полночи. Соха, напарничек, сейчас выдрыхнется внизу в караулке, и к утру будет как огурчик. А тут, если сон переборешь, так потом до утра так толком и не уснешь. А перед праздничком-то не мешало бы как следует выспаться. Хоть и не тот, что всегда, будет в этом году праздник…
Стражник, нахмурившись, бросил мрачный взгляд на небесный свод, на котором уже робко пробивались сквозь вечернюю синь первые звездочки. У многих, ох, у многих в этом году совсем не праздничное вышло к празднику настроение! Однако ж и не показать Богам свою радость от того, что явили они людям свою светлую силу, было никак нельзя. Вот и жрец сказал: празднику быть. Только вот каким-то получится в этом году веселье?
Вот и ратники княжеские, которых отпустил из замка воевода, пошли на праздник, не снимая мечей.
Полнолуние, конечно, еще не завтра, однако ж беззаботно жечь костры, пить хмельную медовуху и бегать вдогон с девками по лесу ночь напролет, как всегда бывало на Солнцестой, в этом году мало кто отважится… Впрочем, сам стражник, будь у него такая возможность, пожалуй что и отважился бы. А может, и еще кое-кого уговорил бы составить компанию. Э-эх, не повезло! Хотя, если подумать да взглянуть на дело с другой стороны, то ничего еще и не потеряно. И если днем в праздничном настроении все удачно сладится, то пошептаться ночкой в лесу и завтра будет не поздно…
Солнце медленно опустилось за горизонт, дневной свет постепенно истаял и угас, по земле неторопливо, но уверенно расползлась ночная тьма. Ратник, как и положено, проводил дневное светило Благодарственным Словом и приготовился бороться со сном. Строго приказа зажигать на ночь факелы воевода не давал, и стражник решил обойтись пока без этого. Тем более что яркие звезды и чуть неполная луна давали достаточно света, чтобы можно было разглядеть и мост за воротами, и замковый двор.
Пользуясь тем, что в темноте из окон замковых башен его не было видно, ратник присел на корточки и, привалившись спиной к теплой стене, прикрыл глаза. Воздух понемногу остывал от ночного зноя, и приятная прохлада расслабляла и освежала одновременно. Почувствовав через какое-то время, что его все сильнее клонит в сон, ратник усилием воли стряхнул дрему и поднялся на ноги. Походил туда-сюда, разгоняя кровь, и решил, что садиться больше не стоит — того и гляди опозоришься, заснешь. По опыту стражник знал, что отогнать сон можно было, заняв голову чем-нибудь таким, о чем меньше всего думалось в лениво-дремотном состоянии. Опять-таки по опыту он знал, что лично ему в таких случаях хорошо помогают мысли… о девках. Ратник попробовал представить себе, что происходит (или, точнее, могло бы происходить, будь обстановка поспокойнее) сейчас в лесу вокруг деревни, и желание уснуть если и не улетучилось совсем, то уж, во всяком случае, значительно ослабло.
В приятно-возбуждающих грезах время ночного дежурства текло незаметно. Раззадоренная воображением молодая кровь взыграла так, что, глядя во все глаза на дорогу, стражник дорогу-то эту пожалуй что и не видел. А виделось ему сейчас нечто совсем иное…
Злой порыв холодного ветра неожиданно ударил замечтавшемуся стражнику в спину. Невесть откуда повеяло грозовой свежестью. Ратник обернулся и раскрыл рот от удивления: уже на доброй половине неба звезды потонули в непроглядной тьме. А передний край идущих сплошной массой черных как смоль грозовых туч уже совсем вплотную подобрался к луне. И когда только успели?! Ведь было яснее ясного…
Неслышно подкравшаяся — по-другому и не скажешь! — гроза будто почуяла, что ее обнаружили, и решила больше не таиться: где-то у невидимого во тьме горизонта сверкнула зарница, потом еще одна чуть в стороне от первой. Не прошло и минуты, как молния ударила уже на полпути от горизонта до замка. Над землей прокатился приглушенный расстоянием раскатистый гром. Налетевший ветер донес шум ливня, бросил в лицо мелкую водяную пыль. Стражник торопливо нахлобучил шлем и, покрепче сжав алебарду, выругался сквозь зубы: мало ему невезенья, так еще и погода сюрпризец подбрасывает!
А тучи были уже над головой. Свет ночных светил померк, тьма сгустилась до того, что не видно было пальцев на вытянутой руке. И тут на лес и на замок сплошным косым потоком обрушился злой, колючий ливень. Стражник едва успел развернуться спиной к ливню, как порыв ураганного ветра едва не сбил его с ног. Хорошо еще, что рядом была стена! Рубаха под кольчугой за считанные мгновенья промокла насквозь. И почему никто не догадался устроить на надвратной площадке навес от дождя?! Извилистая молния ударила совсем рядом с замком. Громовой раскат заглушил оглушительный треск разбитого небесным огнем дерева. У невольно сжавшегося ратника екнуло сердце. Задохнувшийся, наполовину ослепший от текущей по лицу воды, он выглянул в бойницу и обмер.
Рядом с дорогой горело расколотое надвое дерево. Яростное пламя, будто не замечая льющей с неба воды, жадно пожирало живую древесину и сырую листву, бросая вокруг зловещие, изжелто-белыеотсветы. Впрочем, долго гореть ему не пришлось: еще один ураганный порыв, еще один удар сплошного ливня, и на месте могучего дуба осталась лишь слабо рдеющая сквозь тьму, уродливая головешка. Ветер, который дул теперь, казалось, сразу со всех сторон, окатил ратника плотной волной запахов гари и водяного пара…
Испуганно ругнувшись, молодой ратник тут же возблагодарил богов за то, что пока еще жив, и собрался уже бежать вниз в караулку за щитом, чтобы хоть как-то прикрыться от хлещущего ливня — промок-то он уже до последней нитки в исподнем, но хоть дышать будет полегче, — как вдруг…
Снизу, от ворот, раздался громкий нетерпеливый стук. Поначалу ратник не поверил своим ушам — показалось, поди, в грохоте-то. На всякий случай он выглянул в бойницу, но разглядеть что-то в кромешной тьме было мудрено. Неподалеку сверкнула молния, и ратник с изумлением понял, что ему не послышалось: у ворот и правда кто-то стоял. Принесла же нелегкая! Во вспышке новой, на этот раз совсем близкой, молнии ратник успел разглядеть обритую наголо голову, и к его удивлению примешалась изрядная доля тревоги. Человек у ворот был не из местных. Во всей округе стражник не знал никого, кто носил бы подобную «прическу».
Улучив момент между двумя ударами грома, парень заорал, пытаясь перекрыть шум ненастья:
— Эй! Чего надо?!
В следующую секунду он с криком ужаса отшатнулся от стены. Услышав оклик, пришелец поднял голову, и очередная молния на мгновенье выхватила из мрака его лицо. Этого мгновенья оказалось волне достаточно, чтобы увидеть жуткую правду: у ворот стоял не человек!
— Соха!!! — проорав имя напарника в идущую в сторожку переговорную трубку, парень трясущимися руками достал из закрытой ниши пузатый светильник. Порадовавшись мельком, что не забыл подлить в светильник тягучей «подгорной крови», ратник, моля всех Светлых Богов о том, чтобы ливень не затушил слабенький язычок огня, с третьей или четвертой попытки запалил конец пропитанного той же горючей смесью шнура. Голубоватый огонек, которому, на самом деле, были нипочем ни ливень, ни ветер, весело пробежал по шнуру за стену, и через полминуты над воротами вспыхнул специально для таких случаев установленный «факел» — оглобля в мужицкую руку толщиной, на которую намотали чуть не пуд пропитанной все той же «подгорной кровью» пакли.
Увидев отблески разгоревшегося за стеной факела, стражник справился с первым испугом и немного пришел в себя. Вот тебе и стены, вот тебе и заговоренная вода! А нежить-то чихала и на жреца, и на все его заговоры! И ведь даже не полнолуние сегодня… Стиснув челюсти, чтобы не стучать зубами от знобкой дрожи, и в который уже раз проклиная про себя свое невезенье, стражник снова выглянул за стену. Превозмогая себя, он еще раз глянул на незнакомца — тот, к счастью, остался на месте — и тут же облегченно перевел дух.
В рвущемся по ветру неестественно белом свете факела, парень увидел, что ошибся: чужак был страшен, с этим не поспоришь, но он несомненно был человеком. Просто вся левая половина его лица представляла собой сплошной уродливый шрам — будто неведомое чудище полоснуло его наотмашь когтями…
И, пожалуй, что не один раз.
Немного приободрившийся ратник успел еще мимоходом подивиться везенью — если это можно так назвать — незнакомца, который умудрился при таком увечье сохранить целыми оба глаза.
Сейчас эти глаза с легким прищуром внимательно смотрели на ратника. Нибьющий в лицо ливень, ни ослепительный свет факела, казалось, не доставляли чужаку ровным счетом никакого неудобства. А вот ратник вдруг почувствовал себя неуютно.
Факел над воротами был пристроен таким образом, что большая часть света от него падала на мост. Ратник был уверен, что в темноте, в дождь, против света пришелец не может его видеть. Он знал это совершенно точно. И все же каким-то образом ощущал, кожей чувствовал: видит. И ощущение это было не из приятных…
По-хозяйски пристальный взгляд незнакомца заставил ратника зябко поежиться. Он только сейчас, будто очнувшись, всей шкурой ощутил принесенную грозой прохладу, особенно ощутимую после стоявшей весь день удушливой жары. Да еще на ветру в липнущей к телу насквозь промокшей одежде.
— Так чего надо-то? — неприветливо осведомился ратник.
— Это замок князя Рольфа? — в свою очередь поинтересовался чужак.
— Ну, а если и так? Тебе-то что за дело?
— Н-да, — чужак покачал головой. — Неласково вы тут гостей встречаете.
— А ты гость? — прищурился ратник.
— А что, не похож? — чужак криво усмехнулся, отчего его физиономия стала еще неприятнее. — Ваш князь посылал за мной. Я ведун.
— Опаньки… — пробормотал вполголоса ратник. Веселенькое ему выпало дежурство, ничего не скажешь! Да где же этот напарничек?! Чтоб его… Стражник приложил ладони к переговорной трубке, и, приблизив к ним губы, рявкнул во всю мощь легких:
— Соха!!!
Вот ведь дрыхнет, паразит! Ни гроза его не разбудила, ни предыдущий окрик. Ратник с опаской подумал, что криками своими, поди уж, и в замке всех переполошил, а этому хоть бы хны! Конечно, вряд ли кто-то в башнях смог не проснуться при таком-то грохоте, а все ж таки хорошо, что окна княжеских покоев выходят на другую сторону, а то поутру не избежать бы им обоим выволочки! Князь-то ведь даже и сегодня не вышел из замка, так жрец один в деревню и пошел.
Хвала Богам, на этот раз подействовало: снизу, из сторожки, донесся металлический грохот и забористая матерщина. Проснулся, голубчик!
Заспанный Соха, с фонарем в руке, запнувшись о порог сторожки, вывалился во двор замка. Чудом удержав равновесие на скользкой от дождя брусчатке и огласив двор новыми ругательствами (ох, не слышит воевода!) парень задрал голову и, прикрыв рукой глаза от хлещущего ливня, отыскал взглядом едва видимый на фоне встающего из-за стены слабенького зарева силуэт напарника и на всякий случай уточнил:
— Фрол, ты?
— Нет! — раздраженно бросил стражник.
— А кто? — тупо поинтересовался туго соображавший спросонья Соха. Вот же дубина!
— Дед Пихто! — медленно закипая, отрезал второй стражник.
— А чего ты орешь?! — неожиданно вызверился проснувшийся наконец окончательно Соха.
— Тише ты! — цыкнул на него первый стражник. — Перебудишь всех!
— А то ты всех уже не перебудил! — чуть тише, но все еще с вызовом буркнул неласковый спросонья Соха.
— Поогрызайся мне еще! — осадил его напарник. Разница в возрасте у них была всего ничего, но Соха попал в дружину на полтора года позже, и, значит, должен был относиться к более опытному товарищу с должным почтением. Ох, и борзая молодежь пошла!
— Ведун к нам в гости пожаловал, ясно? — со значением сообщил первый стражник.
— Да ты че? — лица Сохи в темноте было не разобрать, но в голосе звучало искреннее удивление. — Правда, что ль? — И без долгих разговоров направился к лестнице, ведущей к площадке над воротами.
— Ты куда прешь? — удивился такой наглости первый стражник.
— Так глянуть хочу, интересно же!
Нет, ну совсем обнахалился молодняк! И ведь не боится ничего: лезет смотреть на ведуна, будто это ручной медведь на ярмарке, а о том не думает, во что такие «поглядушки» могут ему обойтись! Не понравится вот ведуну, как на него глянули, и мало ли чего он потом попросит в награду за свои труды? Жить-то, конечно, будешь, но лишних забот можешь огрести полон рот!
— Я вот те щас гляну! — грозно пообещал старший стражник. — Глянет он! А ну живо дуй за воеводой, пока зубы целы!
О том, чтобы побеспокоить самого князя, стражник даже и не подумал. Мало ли: может, никакой это не ведун, да и не звал его никто. Объясняйся потом, из-за чего поднял переполох! Нет уж, пусть лучше Ильнар разбирается. Хотя, конечно, если дело пустое, воевода тоже по головке не погладит… Эх, жаль, жрец ушел в деревню! Ну, да ничего не поделаешь, не самому ж ему с незваным гостем разбираться.
— Да ладно тебе, — неуверенно протянул Соха, остановившись на всякий случай на середине лестницы. — Я ж по быстрому, только одним глазком.
— Кому сказал, дуй! — стражник шагнул вперед и сжал кулаки. Злость на молодого напарника немного потеснила беспокойство, по-прежнему заполнявшее его душу. — Не зли меня!
Молодой по тону догадался, что это уже серьезно, и больше препираться не стал. Развернувшись, он, ругаясь втихомолку, нарочито неторопливо спустился по лестнице и, огибая разбиваемые дождем зеркала луж, ленивой рысцой припустил к ближней башне, которую князь отдал в распоряжение своим ратникам. Стражник над воротами проводил взглядом мерно покачивающийся фонарь в руке Сохи и клятвенно пообещал себе, что сегодня же поутру полной мерой отвесит напарничку на орехи. Вот в сумраке расширилась вертикальная светлая полоса, в падающем из раскрытой двери свете Фрол увидел, как Соха все так же лениво, по-собачьи, стряхнул с себя дождевую воду и лишь после этого соизволил наконец нырнуть в башню, аккуратно притворив за собой дверь. Ох и раздолбай!
Порывистый ветер умерил свою злость, дождь понемногу стал стихать, сопровождавшие уходящую грозу молнии теперь все больше били где-то вдалеке, и непроглядную темень немного разбавляли лишь отсветы горящего за стеной факела. Завывания ураганного ветра и оглушительный грохот грома сменились негромким шелестом слабеющего ливня.
Нечего сказать, веселенькой выдалась самая короткая ночь этого года… Стражник зябко передернул плечами и вздохнул: удачно начинается праздник!
Воевода соображал гораздо быстрее Сохи (ну, на то ведь он и воевода!), и вскоре Фрол увидел сквозь моросящий дождичек, как в стражевой башне вновь открылась дверь. В освещенном проеме стоял сам Ильнар в кольчуге (интересно, он, что же, и спит в ней?) и с мечом на поясе. В руке воевода держал яркий светильник с зеркалом в задней части. Такой светильник бросал свет не во все стороны, а только туда, куда хотел державший его в руке. Очень удобная штука, когда хочешь кого-то или что-то рассмотреть, сам оставаясь невидимым. Рядом с Ильнаром, виновато опустив голову, переминался с ноги на ногу Соха — видать, уже получил от воеводы за нерасторопность. И поделом!
За спиной Ильнара толпились остальные ратники. За то короткое время, что воевода стоял на крыльце, то ли прислушиваясь, то ли обдумывая следующий шаг, Фрол успел их пересчитать. Восемь. Воевода вел с собой всех, кто остался на эту ночь в замке, за исключением таких же, как Фрол, стражников на стенах. Видать, дело и вправду серьезное.
Новость была не самая лучшая, и все же у Фрола отлегло от сердца. И от того, что он не оплошал и все сделал как надо (а ведь промелькнула мысль — после того, как он убедился, что незваный гость все же человек, — послать этого гостя подальше и до утра никого не тревожить). Но, главное, от того, что теперь можно было переложить ответственность на плечи тех, кому положено лучше знать, что и как надо в таких случаях делать.
А воевода уже шел через двор напрямик по лужам к воротам. Фрол расправил плечи и втянул живот, стараясь выглядеть бравым воином, а не мокрой замерзшей курицей. Хотел было спуститься навстречу, но вовремя опомнился, сообразив, что вряд ли дождется от воеводы благодарности за то, что оставил пост и подозрительного чужака без присмотра.
Елки, палки! У стражника противно екнуло в груди: как же это он про гостя-то забыл?! А ну как тот уже сбежал? Или еще того хлеще: взобрался по отвесной стене и уже готовится сигануть во двор замка? Ведь если чужак и впрямь ведун, от него можно ожидать всего, чего угодно! А уж если нежить…
Стражник метнулся к стене и, снова забыв об осторожности, быстро выглянул в бойницу. Запоздало выругав себя за такую безалаберность, стражник с облегчением убедился в том, что гость — хвала Богам! — остался на месте. Хотя и заметил его Фрол не сразу. Чужак отошел к стене рядом с воротами и теперь, лениво привалившись к ней спиной и сложив руки на груди, равнодушно пялился куда-то в темноту. По крайней мере Фролу показалось, что равнодушно, потому как увидеть сверху выражение лица гостя он, само собой, никак не мог.
— Голова на плечах надоела? — Воевода был уже рядом, и голос его был неласков. В нем не было ни гнева, ни раздражения, но тон был таков, что у Фрола по спине побежали мурашки еще крупнее и холоднее тех, что остались от грозы.
— Ну и что ты на меня уставился? — строго спросил воевода. — Кто тебя учил вот так высовываться в бойницу, когда у ворот неизвестно кто стоит?
— Так ведун там… — промямлил Фрол первое, что пришло ему в голову.
— Так тем более! — по-прежнему негромкий голос Ильнара зазвенел от сдерживаемой ярости. Он приблизил свое лицо к лицу Фрола, и тому стоило большого труда остаться неподвижным и не отвести глаз. Глаза воеводы горели яростным огнем, усы топорщились, на скулах ходуном ходили желваки. Но даже в ярости Ильнар, надо отдать ему должное, головы не терял и про осторожность не забывал: фонарь он держал так, что свет его падал во двор замка.
— Да хоть Повелитель Ужаса! Эка невидаль — ведун! Ты воин или баба деревенская, чтоб, раскрыв рот, пялить на него зенки, как на ярмарочную диковину? Да с такой дисциплиной ты из первого же настоящего боя не вернешься! Еще и до дела не дошло, а у тебя уж весь ум из башки улетучился! Тьфу! — воевода зло сплюнул и раздраженно оттолкнул сникшего Фрола в сторону. — А ну, дай сам посмотрю, что там за ведун такой!
Фрол с невольным уважением отметил про себя, что и тут воевода не сплоховал: не сунулся очертя голову в бойницу, выставляя лоб напоказ чужаку. Сунув фонарь в руки Фролу и отобрав у стоявшего рядом ратника копье с широким, отполированным до зеркального блеска плоским наконечником, Ильнар выставил его в бойницу, сам оставаясь под прикрытием стены. Повертев наконечник, чтобы поймать отражение гостя, воевода замер на время, вглядываясь в то, что открылось ему в отражении. Наглядевшись, воевода поглубже нахлобучил снятый с того же бывшего копьеносца шлем и осторожно выглянул в бойницу.
— Эй, гость дорогой! — не слишком приветливо позвал воевода. — Каким ветром занесло тебя в наши края?
— Совсем еще недавно я думал, что попутным! — из-за стены донесся приглушенный смешок. Стражники, поднявшиеся на надвратную площадку, замерли, напрягая слух. — Но теперь я в этом сомневаюсь.
— Так ты, говоришь, ведун? — недоверчиво поинтересовался воевода.
— Точно, — согласился гость. — Именно так и говорю!
— А чем докажешь?
— А какие доказательства тебя устроят? — в свою очередь полюбопытствовал чужак.
— Ну, хоть медальон ваш змеиный покажи! — чуть помедлив, раздраженно бросил воевода.
— Не дорос я еще до медальона! — усмехнулся чужак и, в голосе его послышалась неприкрытая насмешка.
— Та-ак… — вынырнув из бойницы, воевода задумчиво подергал себя за ус. Его тяжелый взгляд уперся во Фрола. — Так откуда, говоришь, он взялся?
— По всему видать, из леса вышел! — с готовностью доложил стражник. — С дороги я глаз не спускал, по ней к замку никто не подходил!
Ильнар вытер с лица дождевую влагу и, покачав головой, проворчал:
— Глаз он не спускал! Как же… Ладно, пойдем поглядим, что за гость к нам припожаловал!
— Так он это… — нерешительно подал голос кто-то из стоявших рядом ратников. — И правда ведун, аль нежить какая?
— А вот сейчас и разберемся, — буркнул воевода, спускаясь по лестнице. — Открывай ворота!
Потянувшиеся следом ратники беспокойно крутили головами: разобраться-то следовало бы до того, как открывать ворота. Жреца неплохо было бы позвать, да подмогу из деревни. Дело-то недолгое, протрубить в рог, а там и глазом моргнуть не успеешь, как окажется странный гость в надежном окружении. Опять же, если с ним что не так, то со жрецом-то оно сподручней было бы. Так или примерно так думали почти все стражники, однако высказать свои сомнения вслух никто из них так и не удосужился. Все знали: если уж воевода что решил, его не своротишь — в этом они с Рольфом два сапога пара.
Оставшиеся внизу стражники споро взялись за исполнение приказа. Коротко лязгнул отодвигаемый засов…
— Луки наготове держать! — на ходу скомандовал воевода. — Отворяй!
Тонко скрипнули воротные петли, двинулась тяжелая створка, пропуская внутрь свет факела… Еще миг, и воевода с копьем в руке решительно шагнул наружу. Следом за ним на мост выскользнули четыре стражника с оружием наготове. Остальные остались внутри, на подхвате.
Фрол оказался среди тех, кто вышел за воеводой на мост. Караулить над воротами остался Соха, так что на этот раз все правила были соблюдены. В одной руке Фрол сжимал алебарду, в другой — врученный ему воеводой фонарь. По эту сторону стены толку от фонаря было как от козла молока: ворота и мост по прежнему освещал зажженный Фролом факел. Ветер почти стих и теперь факел горел ровно, разливая вокруг свет, немногим уступавший по силе солнечному.
Чужак отлепился от стены и окинул слегка удивленным взором решительно нахмурившихся ратников. Теперь, когда Фрол видел лицо гостя с близкого расстояния, его увечье еще сильнее бросалось в глаза. Четыре толстых бугристых шрама наискось пересекали лицо чужака, начинаясь с середины лба и заканчиваясь под левой скулой. Прошлись бы когти неведомого зверя (в том, что шрамы оставлены именно когтями, Фрол почти уже не сомневался) чуть ниже, и чужаку в клочья разорвало бы шею, прошлись бы чуть в стороне — и вытек бы глаз. «Повезло парню…», — мрачно хмыкнув про себя, подумал Фрол. Приглядевшись к гостю повнимательнее, Фрол с удивлением отметил, что, если бы не шрамы, в лице чужака, пожалуй, и не было бы ничего страшного или отталкивающего. Нормальное человеческое лицо — по виду никогда и не скажешь, что ведун. Поди, и девкам нравился до того, как приобрел эти свои… «украшения».
— Вот так гостеприимство… — начал гость, с усмешкой скользнув взглядом по алебарде Фрола и граненым наконечникам наложенных на тетивы стрел…
Закончить фразу он не успел. Ильнар прянул вперед, тонкое копье метнулось из его ладони точно живое, посеребренный и заговоренный жрецом наконечник молнией прочертил воздух и клюнул гостя в шею.
Ильнар продемонстрировал блестящее владение оружием: останови он копье мигом позже, и гость сейчас бы уже умирал, захлебываясь собственной кровью. А так наконечник лишь слегка проколол кожу рядом с кадыком, неглубоко, но вполне достаточно, чтобы пустить кровь.
Чужак замер с открытым ртом. Он не дернулся, не отшатнулся, не сделал даже робкой попытки уйти от удара — он вообще не шелохнулся. Руки так и оставил сложенным на груди. В первое мгновенье после выпада воеводы даже насмешливое выражение его глаз не изменилось. А потом по шее чужака медленно поползла крохотная красная капля…
Ратники, затаив дыхание, не спускали с этой капли глаз. Мгновенье уходило за мгновеньем, но ничего необычного не происходило — ни характерного шипенья, ни пузырей с паром, ни запаха горелой плоти. Ничего. Фрол едва сдержал облегченный вздох. Слава Богам, на этот раз пронесло! Кем бы ни был чужак, он, по крайней мере, был не из нежити.
Теперь оставалось выяснить два вопроса: был ли гость ведуном и… (Фрол почувствовал, как в душе вновь зашевелилось беспокойство) не огорчила ли гостя проверка, устроенная ему воеводой. И если огорчила, то каким боком это может выйти тем, кто вместе с Ильнаром вышел этого гостя встречать?
Тем временем гость, не меняя положения головы, скосил глаза на все еще упертый в его шею наконечник.
— Радушно, ничего не скажешь, — бесцветным тоном проговорил гость, и губы его скривила недобрая усмешка.
Ратники невольно потянули тетивы луков. Когда чужак вновь поднял глаза, Фрол как-то сразу догадался, что он таки огорчился. Стражник через силу сглотнул и покрепче сжал рукоять алебарды. Ох, лучше бы они дождались жреца!
— Ты, говорят, из лесу вышел? — воевода, не растерявшись, брал быка за рога.
— Вышел, — спокойно подтвердил гость, сопроводив свои слова едва заметным кивком.
— Что ж, так всю дорогу лесами и шел? — мрачно уточнил воевода.
— Ну почему же, — чужак пожал плечами. — Я ехал на коне.
Гость, казалось, уже свыкся с приставленным к его шее копьем. Во всяком случае, держался он свободно, даже слишком свободно для человека, который рискует в любой миг обзавестись сквозной дырой в шее.
Глядя в лицо гостя, Фрол попытался определить, куда тот смотрит. Попытался, но так и не смог. Фролу почему-то показалось, что это недобрая примета.
— И где ж теперь этот твой конь? — не скрывая недоверия, поинтересовался Ильнар.
— Верстах в десяти отсюда мы повстречались с парочкой волколаков…
— «Мы»? — зацепился за слово воевода.
— Мы, — невозмутимо подтвердил чужак. — Я и мой конь. Одного волколака я убил, второй задрал коня и ушел.
— И когда же это случилось? — в голосе воеводы прозвучала холодная усмешка.
— Сегодня, точнее уже вчера, после полудня.
Судя по движению головы Ильнара, он обвел гостя с ног до головы нарочито медленным и наверняка убийственно-недоверчивым взглядом. Фрол стоял позади и не видел выражения лица воеводы, но чувства Ильнара были ему понятны. Одежда чужака — кожаная куртка из тонкой кожи и заправленные в короткие сапоги промокшие насквозь холщовые штаны — была хоть и поношенной, но чистой и идеально целой: ни прорехи, ни дырочки, ни разорванного шва. И на самом чужаке ни одной свежей царапинки. Да и оружия при нем никакого не заметно: ни лука, ни копья с поперечиной, которое обычно брали с собой на «дичь» вроде волколака. Ножа на поясе — и того нет, а говорит: «волколака я, мол, убил»! А потом еще и десять верст лесами протопал за полдня пешкодралом… Уж врешь, так хоть ври складно!
Хотя… Фрол почувствовал, как в душу змеей заползает сомнение: ведь если гость и вправду ведун…
— Может, еще скажешь, что ты волколака голыми руками уложил? — воевода хмыкнул с нескрываемым ехидством, давая понять, что не верит ни единому слову чужака. Ратники поддержали Ильнара неуверенными смешками. — Оружия-то при тебе я что-то не вижу!
«А за спиной-то у него что?!» — чуть было не ляпнул вслух Фрол. Тонкий длинный сверток, конец которого торчал из-за правого плеча чужака, выглядел на взгляд Фрола весьма подозрительно. Хотя… Для копья вроде коротковато, для меча пожалуй что тонковато, да и перекрестья с навершием вроде не видать…
— Вообще-то, так оно и было, — помедлив, сообщил чужак. — Голыми руками я его и уложил. Хотя оружие у меня есть.
— Правда, что ли? — съязвил воевода. — И где же оно?
— Я покажу. Если позволишь, — предложил гость, и взгляд его наконец уперся в лицо Ильнара. Фролу как-то сразу стало ясно, что ничего хорошего для воеводы этот взгляд не предвещает. Не было в этом взгляде ни ненависти, ни угрозы, ни презрения к простому смертному, дерзнувшему целить копьем в одного из ведовского братства, а было только холодное равнодушие ко всему на свете, и больше всего к воеводе. Но почему-то равнодушие это нагоняло куда больше страха, чем самая лютая злоба. Фролу подумалось, что если бы это на него вот так смотрел ведун, он нипочем не разрешил бы ему доставать свое оружие. Только вот остановило ли бы это чужака?..
Фрол увидел, как напряглись плечи Рольфа, и, стараясь действовать незаметно, поудобнее перехватил алебарду. В то же время он расслабил руку, в которой держал фонарь, чтобы при первых признаках неладного, не теряя времени, уронить его на землю и двумя руками схватиться за оружие.
— Ну, давай, — разрешил, чуть помедлив, воевода и медленно кивнул. В его голосе прозвучала неприкрытая глухая угроза. Слабая надежда Фрола на то, что благоразумие в душе Ильнара возобладает над гонором, рассеялась, как дымок от лучины.
— Только не вздумай дурить! — предупредил воевода. — А то ведь, если что…
Воевода слегка повернул приставленный к шее гостя наконечник, демонстрируя тому, что его ждет в случае «если что».
— Да какая уж тут дурь, — с усталым вздохом проговорил гость. Затем он нарочито медленно поднял правую руку и стер с лица капельки дождевой влаги. Так же медленно отвел руку в сторону и, коротко дернув кистью, стряхнул с нее воду. Ратники как завороженные проводили взглядами отлетающие в стороны капли. Державшая легкое копье рука воеводы заметно напряглась.
Дождь совсем стих, лишь редкие капли, падая с темного неба, светлыми нитями прочерчивали освещеное факелом пространство. О том, что случилось дальше, у Фрола остались смутные воспоминания — слишком уж быстро все произошло.
Рука ведуна, не останавливая движения, неуловимо резко рванулась к плечу, раздался короткий шелест рассекаемого воздуха, и в тот же миг копье воеводы пробило шею чужака…
Точнее, пробило оно пустое место там, где долю мгновения назад была эта шея. Потому что сам чужак оказался чуть в стороне и ближе к Ильнару. В его вытянутой руке застыл… все-таки меч, язви его! Меч с длинным и непривычно узким клинком и рукоятью без всякого перекрестья. Острие светящегося недобрым зеленоватым светом клинка было вжато справа в шею воеводы.
Ратники не успели и глазом моргнуть, как жизнь их командира повисла на волоске. Фрол запоздало выронил фонарь. Звон от его удара о мост громом ударил по ушам. Фрол вздрогнул и ощутил, как в мгновение ока болезненно сжались внутренности: ему показалось, что неожиданно раздавшийся звук заставил дернуться державшую меч руку чужака и Ильнар…
Но нет, к счастью, только показалось!
Назвавшийся ведуном чужак и бровью не повел, казалось, он вообще не услышал звона разбитого фонаря. Зато стоявшие рядом с Фролом ратники тут же вскинули натянутые до предела луки, нацелив граненые наконечники стрел в лицо чужака. Хорошо хоть стрелять никто не стал! Незваный гость застыл неподвижно, как истукан, ни один мускул не дрогнул на его лице, а в устремленном на воеводу взгляде по-прежнему плескалось ледяное равнодушие.
Чужак ждал. И ратники, стиснув зубы и сжав в руках оружие, тоже, затаив дыхание, замерли в ожидании. Броситься на чужака сейчас, без приказа, скорее всего означало бы обречь воеводу на верную смерть. Все понимали это, как и то, что в эту минуту все зависело от того, как поведет себя Ильнар.
А Ильнар… воевода медленно перенес вес с ноги на ногу и, будто потеряв от напряжения на мгновенье равновесие, чуть качнулся навстречу прижатому к шее клинку. Как воевода и ожидал, чужак слегка ослабил нажим — убивать он никого не хотел. Пока… Воспользовавшись этим, воевода с коротким вскриком нырнул вниз и в сторону, одновременно подставляя под клинок чужака древко своего копья. Защита, конечно, никудышная, но ведь не перерубит же он ее без всякого замаха!
Чужак не стал и пытаться. Вместо этого он молниеносно вычертил своим клинком широкую зеленоватую дугу, и обоюдоострое (как успел заметить Фрол) лезвие его меча встретилось с шеей уклоняющегося воеводы теперь уже с другой, левой, стороны. Чудом успевший остановить свое движение, Ильнар замер в нелепо перекошенной позе и… снова остался жив.
Хотя на этот раз у чужака появился уже более веский повод для того, чтобы укоротить на голову негостеприимного воеводу. И спасибо за это Ильнар должен был сказать своим же ратникам. Услышав вскрик воеводы, двое вышедших на мост лучников разом выпустили стрелы. И лишь потом до них дошло, что воевода крикнул: «Нет!». У мужиков не выдержали нервы, и спасло Ильнара лишь то, что чужак, как видно, сразу понял его правильно.
Одна из впущенных в чужака стрел попросту исчезла в темноте у него за спиной. И ведь промахнуться с такого расстояния лучник не мог — ну, никак не могла его рука дрогнуть настолько сильно! А сам чужак вроде и не сдвинулся с места… Но против очевидного не попрешь. И хотя языку иногда случается переспорить глаза, здесь явно был не тот случай.
Вторая стрела и вовсе неведомым образом застряла между пальцами левой руки, которую чужак незаметным глазу движением выставил перед лицом.
Такого дружинникам князя Рольфа видеть еще не приходилось…
Несколько бесконечно долгих мгновений воевода оставался столь же неподвижным, как и атаковавший его чужак. Рука Ильнара, по-прежнему державшая древко копья, подрагивала от напряжения. А потом ратники услышали хриплый голос воеводы:
— Ну что ж, — Ильнар покашлял, прочищая горло, и медленно выпрямился, сопровождаемый клинков чужака. — Впечатляет, ничего не скажешь! Может, ты и правда тот, за кого себя выдаешь.
— Тот, — гость кивнул, и по губам его скользнула холодная улыбка. — Можешь быть уверен!
Одним плавным, нечеловечески точным движением гость бросил меч в привязанные за спиной ножны и, выжидательно глядя на воеводу, отступил на шаг назад. Фрол смотрел на рукоять чужого меча и никак не мог понять: когда и как тот успел развязать завязки на ткани, в которую этот меч был завернут? Ильнар покрутил головой, проверяя, цела ли шея и, опустив копье, хмыкнул.
— Н-да… Ты не из нежити, и ты не простой человек — простому я бы уж точно успел проткнуть глотку! Да и меч у тебя… — воевода досадливо цокнул языком. — Что ж, коли так, прошу в замок! Только, если не возражаешь, я все же пошлю за жрецом. Он-то уж точно не ошибется…
— Я не возражаю, — не замедлил с ответом чужак, протянув воеводе стрелу, которую все еще держал в руке. — Буду рад развеять те сомнения, что у тебя еще остались.
Воевода, раздраженно дернув головой, взял стрелу и, не оборачиваясь, через плечо бросил своим людям:
— Савва, Игнат, живо дуйте в деревню за Инциусом!
Названные ратники, не убирая мечей в ножны, резво припустили по мосту и скрылись в обступившей замок темноте. Воевода постоял немного, медленно покачиваясь с пятки на носок, потом, пересилив себя, снова обратился к чужаку. На этот раз голос его звучал почти равнодушно:
— Ты уж не взыщи, мил человек. Неспокойно у нас тут, сам понимаешь. Потому и чужих так встречаем. На Богов надейся, а сам не плошай…
— Понимаю, — кивнул гость.
— Я Ильнар, — запоздало представился воевода. — Воевода князя Рольфа. А тебя как величать?
Гость удивленно приподнял бровь.
— Как, ты сказал, тебя зовут?
— Ильнар, — с вызовом повторил воевода. — Тебе что-то не нравится?
— Нет, нет! — гость одновременно пожал плечами и покачал головой. — Все нормально. Просто это староуздольское… имя.
— Ну и что? — набычился воевода.
— Да ничего! — отмахнулся чужак. — Просто не похоже, чтобы у тебя в роду были уздольцы. Но величальное имя каждый выбирает по собственному усмотрению, так что вольному воля. И прости, если в моем вопросе ты услышал что-то оскорбительное.
— Самого-то тебя как величать? — немного расслабившись, поинтересовался Ильнар.
— Ведуном, — равнодушно бросил гость.
— Ведуном? — воевода понимающе усмехнулся. — Ну, коли так, проходи внутрь… ведун! Негоже гостя у ворот держать. Только, мил человек… — Ильнар наставил на чужака указательный палец. — Ты уж до прихода жреца от фокусов своих воздержись. Одного — двух ты, может, и положишь, но со всеми нами тебе все равно не совладать. Кто-нибудь да дотянется!
— Как скажешь, господин воевода, — без улыбки кивнул ведун. Ильнар перехватил поудобнее копье, развернулся и сунул стрелу в руку одного из лучников.
— Спасибо, хоть не мне в загривок, — негромко, но с душой поблагодарил воевода. Ратник съежился и втянул голову в плечи. Ильнар, недовольно поморщившись, первым вошел в ворота. Проходя мимо Фрола, воевода скользнул взглядом по остаткам фонаря и, почти не разжимая губ, бросил вполголоса:
— Раззява косорукий…
Фрол виновато опустил голову. Ведун двинулся вслед за воеводой. Ратники нервно посторонились, освобождая ему проход, потом потянулись следом. Оставшийся последним Фрол, перед тем как войти в ворота, оглянулся зачем-то на дорогу. Ему показалось вдруг, что на самой границе освещенного факелом пространства над дорогой что-то промелькнуло. Темная тень, взмах крыльев, пожалуй, слишком больших для летучей мыши. Филин?
— Ну, ты чего там?
Фрол подхватил то, что осталось от фонаря и, зябко поежившись, нырнул в закрывающиеся ворота. Снова скрипнули петли, лязгнул вставший на место засов. Проводив мрачным взглядом двинувшихся к стражевой башне товарищей, Фрол оглядел двор. Небо уже успело очиститься от туч. Сами по себе они, что ли, уплыли? Ветер-то как будто стих…
В многочисленных лужах отражались яркие звезды. Весь двор был завален оборванными листьями и обломанными ветками, которые грозовой ветер умудрился накидать внутрь замка даже через стену. Фрол отыскал взглядом половинчатую луну и досадливо сплюнул — для кого как, а для него завтрашний праздник был безнадежно испорчен: настроение было уже не то. Ратник тяжко вздохнул и толкнул дверь сторожки — настроение настроением, а переодеться в сухое не помешает.

 

Шагая рядом с гостем по двору замка в окружении угрюмых ратников, воевода мысленно обругал себя последними словами. Нечего сказать — нарисовался в полный рост! Тьфу ты, ну ты… да и воины его тоже хороши! Впрочем… подавив тяжкий вздох, Ильнар напомнил себе, что их-то как раз корить и не за что. Учил-то их он сам! Даже тех, кто поступил в княжескую дружину вполне уже зрелым наемником, Ильнар постарался переделать на свой манер. Если не в манере ведения боя, то уж в настроениях — точно.
До сегодняшней ночи Ильнару казалось, что он неплохо справляется с обучением княжеских воинов, но… Видать, недаром говорил Хиен, что есть мастерство без боя, и есть мастерство в бою. Хорошо, если они совпадают, беда, если нет. И научиться настоящему бою можно только в настоящем бою, а иначе все «мастерство» воина, каким бы совершенным оно ни казалось, может рассыпаться в прах в первой же кровавой стычке.
Знать-то Ильнар это знал, да только где возьмешь в этой глуши «настоящий» смертный бой?! Да еще с таким противником, как этот… И как, скажите на милость, можно научить других сражаться с ведуном, если сам никогда в жизни с ним не сталкивался?!
Хиен вопреки собственным же словам ухитрился как-то научить Ильнара этому самому смертному бою, что называется, «на голом месте». Ну так ведь где Хиен, а где Ильнар…
— А скажи, мил человек, — с угрюмым видом заговорил воевода. — Вот если б дрогнула у меня рука и остановилось бы копье на пару вершков дальше, чем следовало, что тогда?
— Тогда бы мы с тобой сейчас не разговаривали, — не раздумывая, ответил чужак.
Воевода усмехнулся, но потом, покосившись на спутника, посерьезнел. Что-то в тоне гостя подсказало Ильнару, что тот вложил в свои слова совсем не тот смысл, который в первое мгновенье пришел бы на ум всякому, кто их услышал.
Чужак был на полголовы ниже воеводы и раза в полтора уже его в плечах, худощавый, со скупыми движениями и отрешенным, даже скучающим взглядом, он не производил впечатления грозного противника. Но после того, что случилось у ворот, Ильнар готов был поверить в то, что в этом неказистом теле и впрямь кроется сила, с которой ему, если что, пожалуй, и не совладать.
Воевода нахмурился. Он был совсем еще не стар (добрая половина бойцов княжеской дружины была постарше него) и по праву гордился тем, что, набрав медвежью силу, все еще, несмотря на изрядную стать, умудрялся сохранять юношескую подвижность. Ильнар привык быть сильнее всех. Неважно — в борьбе ли на руках, в кулачном ли бою или во владении оружием, в княжеской дружине ему не было равных. Конечно, где-то там, в городах и весях необозримого Тридолья, возможно, и нашлись бы богатыри, которые одной левой уложили бы воеводу на обе лопатки, но до сего дня Ильнар таких не встречал. Его ратники смотрели на него с уважением и невольной завистью, и ему казалось, что так будет всегда.
И вдруг тщедушный чужак выставил его неуклюжим слабаком перед его же людьми. И, что самое неприятное, сделал это не хитростью, не обманом, а действительно по праву лучшего. И ведь Ильнар сам полез на рожон, чужак лишь отплатил ему той же монетой. Все было правильно и обижаться, вроде бы, не на кого. И все же…
Вообще отношение Ильнара к ведунам было довольно сложным, и на то были свои причины. В детстве, слушая рассказы стариков об этих нелюдимых, таинственных и страшноватых охотниках на нежить, будущий воевода втайне им завидовал. Да, ведунов не слишком любили, да, многие их побаивались, но при этом все признавали их непревзойденную силу, храбрость и… Назвать ведуна благородным вряд ли у кого-то повернулся бы язык, но все же какое-то подобие этого качества было им присуще. Никто и никогда не слышал о том, чтобы ведуны разбойничали, насильничали и вообще вмешивались в людские дела без того, чтобы их об этом загодя попросили. Другое дело, что плата, которую ведуны требовали за свои услуги, зачастую была, мягко говоря, необычной. Впрочем, иногда они вообще не брали никакой платы или просили за труды чистую безделицу. Но бывало и так, что заламывали они непомерную цену, забирали у людей самое дорогое, а то и вообще уводили кого-то из спасеных с собой. Когда на время, а когда и насовсем. Кто-то пытался с ведунами торговаться, но быстро понимал, что ждать от них уступок — все равно, что дожидаться рачьего свиста. Кто-то бежал за помощью к жрецам, но те, как только речь заходила о ведунах, враз теряли всю свою отзывчивость и предпочитали угрюмо отмалчиваться, ссылаясь только на волю Богов. А поскольку звали ведунов на подмогу лишь в самых крайних случаях (и чаще всего именно по совету тех же жрецов), людям волей-неволей приходилось идти на их условия — помирать-то никому не охота, особенно если видишь способ спастись, пусть и немалой ценой! Народной любви ведунам это, конечно, не прибавляло, но им, похоже, было наплевать.
Ведуны, вообще, всегда держались особняком, но Ильнар был уверен, что любой из них — с их-то талантами! — мог бы стать для людей одним из тех героев, о которых слагали передаваемые из поколения в поколение легенды. Было бы желание…
А потом в их дом пришла беда. Беда, которая перевернула жизнь Ильнара. Беда, после которой он уже не смог стать прежним. В душе будущего воеводы навсегда поселился страх. Страх, с которым Ильнар ничего не мог поделать, кроме как стараться не выдавать его окружающим. Воевода ненавидел этот страх и ненавидел себя за неспособность его одолеть. И хуже всего было то, что Ильнар постоянно ощущал спиной насмешливо жалостливые взгляды окружающих, и ему все время казалось, что, не смотря на все его старания, каждая собака чует этот его страх…
А ведь жили где-то ведуны, которые никого и ничего не боялись! И Ильнар, едва достигнув отроческого возраста, сбежал из родной деревни и подался в Синегорье. Мальчишка решил во что бы то ни стало стать ведуном. Но его мечте не суждено было сбыться. Его не взяли. Вышедший из ворот в скальной стене ведун просто посмотрел ему в глаза и покачал головой. И, ни о чем не спросив, не объяснив причин отказа, вообще не сказав ни единого слова, ушел обратно. И ворота закрылись за ним, отрезая Ильнара от последней надежды.
Но он не сдался. Рядом со страхом в его душе поселилась упрямая злость на равнодушных, высокмерных ведунов. Ильнар решил сам для себя, что все равно станет великим воином, таким, который шутя заткнет за пояс любого ведуна! Только вот как это сделать? Этого Ильнар не знал. Возвращаться в родную деревню не было никакого смысла, да и гордость не позволяла после первой же неудачи бежать назад, как побитая собака, и Ильнар решил идти на юг. Туда, где пограничные с Уздольем заставы все еще жили в состоянии войны, регулярно отражая набеги непокорившихся царю хазров. Ведь где еще учиться воинскому искусству, как не там, где идет война?
И упрямый мальчишка двинулся на юг. Идти пришлось долго: по прикидкам Ильнара — больше месяца. Продвигался он медленно, поскольку точной дороги не знал, а лишь старался по мере сил придерживаться выбранного направления. На юг вело множество дорог, и большинство из них приводили совсем не в Уздолье, но язык, как известно, доведет куда угодно, и Ильнар понемногу приближался к своей цели. Припасы, захваченные им из дома, закончились еще по дороге в Синегорье, и теперь Ильнару приходилось перебиваться случайными приработками, а где и воровством.
Каким-то недобрым чудом он проскочил мимо царских кордонов и сам того не заметил, как оказался на землях хазров. Попади он к ним в руки, мальчишку наверняка ждала бы верная и мучительная смерть, но Ильнару повезло. Первым его нашел не отряд воинов, а одинокий древний старик. Неизвестно, чем ему приглянулся голодный оборванец, но старик привел Ильнара в свою юрту и предложил ему кров и пищу за помощь в работе по хозяйству. Когда Ильнар узнал, где оказался, он не на шутку струхнул и решил при первой же возможности без оглядки бежать обратно к своим, но…
Вышло так, что он прожил со стариком почти три года и не ушел бы от него и дальше, если бы даже тот вздумал гнать его палкой. Лишь много позже Ильнар сумел по достоинству оценить, какой подарок преподнесла ему судьба.
Старик со странным именем Хиен оказался мастером хентая, древнего воинского искусства, которое в своем первозданном виде давно уже забылось во всех людских землях. Он потомок тех, кто когда-то обучал искусству боя гвардейцев Всеслава Объединителя. Нынешние хазры считали тех мастеров предателями и переносили это отношение на всех уцелевших до сих пор знатоков хентая и на само это искусство, оскверненное, как они считали, «бледнозадыми червями» (то есть славичами, соплеменниками Ильнара). Старый Хиен был последним в роду изгоев, не пожелавших забыть искусство предков. В нынешние неспокойные времена его не трогали лишь потому, что считали сумасшедшим и, честно говоря, немного побаивались — ведь когда-то хентай считался сродни колдовству, и до сих пор многие верили, что владеющий поганым искусством способен отомстить обидчику и после своей смерти.
Хиен не хотел, чтобы его знание умерло вместе с ним. При этом он не мог рассчитывать на то, что найдет ученика среди своих. Поэтому, когда Духи Степи послали ему мальчишку бледнозадых, он принял их дар без колебаний.
Ильнар всего этого, разумеется, не знал, но когда старик предложил научить его драться, согласился без колебаний. Особенно после того, как Хиен заверил его в том, что ни один хазр в здравом уме не подойдет к его юрте ближе чем на десять полетов стрелы. Ильнар не очень-то верил в то, что немощный кочевник, который с трудом, неимоверно коверкая слова, говорил на нормальном, человеческом языке, может научить его чему-то стоящему. Но ведь надо же было с чего-то начинать! Вот так обычный паренек из северной деревни и стал Ильнаром. Мальчишка не знал, что означает это слово (а на старо-уздольском, которого и хазры-то нынешние, не говоря уж об остальных, почти не помнили, это означало «сосунок»), но Хиен упрямо обращался к нему именно так. И мальчишка сначала привык, а потом, после смерти учителя, и сам стал называться новообретенным величальным именем.
Совсем немного времени понадобилось Ильнару, чтобы понять, что он ошибался насчет старика. Того, что в свои немалые годы выделывал этот степной дед, Ильнар не мог себе представить даже в самых смелых своих фантазиях. А уж о том, чтобы самому такому научиться — это вообще было сказочной мечтой.
Немощный с виду и далеко уже немолодой Хиен легко без разбега перескакивал через спину взрослого жеребца, раскалывал голой ладонью камни, не глядя сбивал стрелой летящую саранчу, мог сутками обходиться без пищи, воды и сна и выделывал еще много чего такого, чему Ильнар даже и название не всегда мог подобрать.
Молодой славич стал учеником степняка. Самым преданным и самоотверженным учеником, какого только можно было сыскать на свете. Ильнар ловил каждое слово учителя, старался в точности исполнить любую его волю, не обращая внимания на синяки, ссадины и ушибы (которых по первому времени было ох как немало!). У нового ученика от усталости частенько дрожали руки и ноги, постоянно хотелось есть, но Ильнар, несмотря ни на что, был счастлив, как никогда в жизни — детская мечта понемногу становилась явью. А все остальное было не так уж и важно! Ильнар понемногу привык к запаху прогорклого жира и научился есть жареную саранчу, от которой его поначалу с души воротило, приноровился сам доить кобылиц из небольшого табуна Хиена. Выучился скакать верхом и пить знаменитый араз-хыз — дурманящий отвар из степных трав и корешков — как самый заправский степняк.
Хиен умер через три года после того, как Ильнар поселился в его юрте. Умер тихо, незаметно, во сне. Ильнар оплакивал его смерть, как не оплакивал родного отца. Хиен успел научить его многому. Многому, но — как был уверен Ильнар — далеко не всему, что знал сам. Того, что узнал от старого мастера Ильнар, хватило бы на десяток отменных бойцов, но теперь Ильнару было этого мало. Однако поделать ничего он не мог, и ему оставалось лишь гадать о том, каких высот мастерства он мог бы достичь, проживи его учитель хоть на пару лет дольше. Жаль, что Судьбе неизвестно слово «если»…
Сделав над собой усилие, Ильнар схоронил учителя так, как это было принято в степи: зарыл его тело в землю. Это, конечно, было неправильно — то, что после смерти человек оставался гнить в земле, но… Хиен поклонялся иным Богам, а жрецы всегда говорили, что у Богов много имен, и потому следует уважать чужую веру, какой бы странной и нелепой она ни казалась на первый взгляд.
Схоронив учителя, Ильнар отправился обратно на север. На этот раз дойти до царских земель без приключений ему не удалось. Однако первая же стычка с разъездом хазров наглядно показала, что молодой славич не зря потерял три года в обучении у старого Хиена. Расправиться с тремя матерыми степняками оказалось для совсем еще зеленого юнца немногим труднее, чем утопить выводок слепых котят. Ощущение новообретенной силы наполнило его душу восторгом и… вновь обострившимся сожалением о том, без всякого сомнения великом, знании, которое было навсегда утеряно со смертью учителя.
Вернувшись в царские земли, Ильнар, недолго думая, нанялся охранником в торговый караван. Ему хотелось повидать белый свет, посмотреть на людей, помериться силой с другими бойцами.
И дни пошли за днями, складываясь в недели, месяцы и годы… Ильнар немало побродил по Тридолью, совершенствуя, как наказывал учитель, свое воинское мастерство беспрестанными упражнениями и шлифуя его в бесконечных схватках — на жизнь где-нибудь в лесной глуши или на спор с такими же бродячими наемниками. Ильнар повидал немало сильных бойцов, но ни разу не встретил такого, который мог бы сравняться с Хиеном. Судьба не спешила посылать будущему воеводе нового учителя…
Впрочем, со временем, благодаря собственному терпению и усердию, Ильнар и без учителя стал бойцом, каких встретишь нечасто. Не раз ему предлагали службу в княжеских дружинах, а однажды звали и в царское войско. Ильнар отказывался. Что-то говорило ему, что рано еще переходить к оседлой жизни, рано бросать поиски. Только вот поиски чего? На это вопрос Ильнар и сам себе не мог толком ответить. Что он искал? Силу? Смертоносное уменье воина? Душевный покой?
Пожалуй, Ильнара толкали вперед два стремления: встретиться однажды с ведунами, чтобы доказать им на деле, как они ошиблись, не приняв его в свое братство, и… Столкнуться однажды носом к носу с одной из тех тварей, что наводили ужас на все Тридолье, чтобы, расправившись с ней, избыть наконец тот зябкий детский страх, что до сих пор гнездился в душе грозного бойца.
Ильнар хотел этого, но где-то в глубине души не был пока уверен, что к этому готов.
Годы сменялись годами, и однажды судьба занесла заматеревшего Ильнара в родную деревню. Тут он узнал, что его старшие братья отошли в Вышний Мир (один утонул, другого загрыз волколак), и старуха-мать при живом сыне доживает свой век на милости у чужих людей. Ильнар без колебаний — но не без уговоров и ругани — взял расчет у купца, которого в ту пору охранял и, проводив караван, остался в родной деревне. Поначалу он хотел лишь помочь матери и не планировал оседать в деревне навсегда, но когда убедившийся в его воинском мастерстве Рольф предложил ему службу — да не рядовым ратником, а сразу воеводой! — Ильнар неожиданно для самого себя взял да и согласился!
Характер у нового хозяина был не из простых, да и сам Ильнар был не подарок, однако со временем они с Рольфом кое-как притерлись друг другу. Тем более, что щедрость князя была выше всяких похвал, и при всей своей вспыльчивости и горячности, он был отходчив и справедлив, так что назвать его самодуром вряд ли у кого-то повернулся бы язык.
Мать умерла через шесть лет, и Ильнар, который так и не обзавелся собственной семьей, подумал было снова пуститься в странствия. Но вдруг почувствовал, что уже привык к оседлой жизни с ее определенностью и относительным покоем. Однако же мечты, которые когда-то гнали его в бесконечную дорогу, хоть и потускнели, но совсем не испарились. В глубине души Ильнар по-прежнему желал встречи с ведунами и их извечными противниками. Чтобы доказать. Может быть, в первую очередь самому себе…
И вот сегодня Ильнар с удивлением и неудовольствием убедился, что, по крайней мере, одной его мечте пока (пока?) не суждено сбыться: померившись силами с ведуном, он был вынужден признать, что вряд ли сможет тому что-то доказать. А тут еще скрипучий голосок сомнения начал нашептывать из глубины души, что раз уж он, Ильнар, не совладал с ведуном, то с тем, другим, ему и подавно нечего тягаться — как пить дать, сложит он головушку ни за что, ни про что. Воевода усилием воли глушил этот противный голосок, но он прорезывался вновь и вновь, все больше вгоняя воеводу в мрачно-раздражительное состояние духа.
Покосившись на чужака, Ильнар тряхнул головой: что ж, пусть будет так, как есть! Все равно ведь ничего не изменишь… Пока. А дальше — жизнь рассудит.
До прихода жреца гостю предложили обождать в трапезной дружины. Чужак скромно присел на скамью у стены. Воевода занял место у стола напротив, ратники разбрелись по трапезной, не спуская глаз с гостя и не убирая рук с рукоятей мечей. Их вера в то, что вместе они сила, хоть и была поколеблена виденным у ворот, но еще не рассеялась безвозвратно.
— А скажи, мил человек, — по-хозяйски подбоченившись, начал воевода. — Как это жрец тебя вызвал? Ведь не посылали ж никого в город!
— Не знаю, воевода, — глядя в сторону, равнодушно ответил гость. — И, если честно, то и знать не хочу. У меня и без жрецов забот хватает. Мне сказали — я пошел.
— Не знал, что жрецы могут приказывать ведунам, — усмехнулся Ильнар. — Я думал, ваша братия давно уже сама по себе.
— Не жрецы, Хранители, — поправил ведун. — Наши Хранители. И не приказывали. Сказали.
— Хранители, говоришь? — воевода склонил голову набок и прищурился. — А чего ж они хранят, эти ваши хранители?
— Знание, — коротко бросил ведун.
— А-а-а… — воевода решил сделать вид, что понял ответ гостя.
Жрец прибыл на удивление быстро. Стражники, которых за ним посылали, говорили потом, что весь путь до замка он проделал чуть ли не бегом. Знать, дело и правда было неотложным. Жрец молча прошел через трапезную и остановился перед чужаком. Тот медленно поднялся со скамьи и встал лицом к лицу со жрецом, глядя тому прямо в глаза. Ратники замерли, напряженно сжав оружие в ожидании приговора жреца.
Минуту они молча стояли друг напротив друга. Седой старик-жрец и непонятного возраста чужак, выдававший себя за ведуна. Жрец спросил что-то на незнакомом языке. Ведун ответил.
— Медальон? — спросил жрец уже на понятном всем языке. Гость молча покачал головой.
— Ищущий… — пробормотал жрец с оттенком разочарования в голосе. Потом пристально вгляделся в чужака и вдруг поднял перед собой руку с разведенными пальцами. Ведун незамедлительно сделал то же самое. Кончики их пальцев соприкоснулись, и воздух в комнате дрогнул, загудев, будто туго натянутая гусельная струна…
Ратники напряженно замерли, воевода подался вперед, но все уже закончилось. Жрец опустил руку и раздраженно поморщился, глянув на рукоять меча, торчащую из-за плеча чужака, потом обернулся к Ильнару и кивнул:
— Это он.
Ратники облегченно перевели дух. Все-таки ведун — это еще не самое худшее, что могло случиться. Этот, по крайней мере, на их стороне.
— Князь примет тебя завтра, а пока отдохни с дороги, — жрец посмотрел на воеводу. — Ильнар, будь добр, покажи гостю его комнату.
По лицу воеводы прошла тень недовольства, но он быстро совладал с собой и даже изобразил радушную улыбку.
— Ну, раз так, добро пожаловать, господин ведун!
Назад: Глава 2
Дальше: Глава 4