Глава сто первая
Сколь ни покладист был Титус, все это, праздник там или не праздник, ему надоело. Час, примерно, назад он еще готов был включиться в то, что представлялось ему устроенной в его честь сложной игрой; но настроение это понемногу менялось. Теперь, когда он ощутил под ногами твердую землю, ему не терпелось освободиться от пут. Слишком долго он оставался незрячим.
– Развяжите мне глаза, черт подери, – крикнул он, но ответа не получил, пока кто-то не прошептал:
– Терпение, мой повелитель.
Титус, которого уже вели к огромной двери Черного Дома, остановился как вкопанный. И повернулся на голос:
– Ты сказал «мой повелитель»?
– Естественно, ваша светлость.
– Сейчас же сними с меня эти шарфы. Где ты?
– Здесь, мой повелитель.
– Чего же ты ждешь? Сними их!
И тут из темноты донесся голос Гепары, сухой и ломкий, точно осенний лист:
– О, Титус, милый; это было очень утомительно?
И чьи-то жеманные голоса эхом повторили у нее за спиной:
– Это было очень утомительно?
– Теперь уж недолго, любовь моя, скоро…
– Что скоро? – выкрикнул Титус. – Почему вы не освободите меня?
– Я в этом не властна, мой милый.
И снова эхо:
– … не властна, мой милый.
Гепара, прищурясь, вглядывалась в него.
– Ведь ты обещал мне, – сказала она, – не устраивать шума, правда? Обещал спокойно пройти к назначенному тебе месту. Три шага вверх, поворот кругом. Тогда, и только тогда, шарф развяжут, и ты все увидишь. Тебя ждет сюрприз.
– Наилучший сюрприз для меня – избавление от этих тряпок! О повелитель всех повелителей! И зачем я в это ввязался? Где ты? Ну да, в своем крохотном теле. Господи, помоги! Что это за крики вокруг?
Гепара, поднявшая, подавая сигнал, руку, уронила ее, и крики смолкли.
– Им не терпится увидеть тебя, – сказала Гепара. – Они волнуются.
– Меня? – удивился Титус. – Почему меня?
– Разве ты не Титус, семьдесят седьмой властитель Горменгаста?
– Вот как? Клянусь небом, я себя таковым не чувствую, во всяком случае – рядом с тобой.
– Он, верно, устал, потому и грубит, – произнес елейный голосок.
– Сам не знает, что говорит, – втерся другой.
– Горменгаст, это ж надо! – сказал, подхихикнув, третий. – Совершенно, знаете ли, несусветная выдумка.
Высокий каблук Гепары пал, точно молот, на ступню последнего из открывших рот.
– Милый, – сказала она, словно желая отвлечь внимание Титуса от подвываний пострадавшего, – те, кто так долго ждал Празднества, собрались. Все уже здесь. И ты будешь сердцем его. Повелителем! Истинным повелителем!
– Да пропади они пропадом, ваши дурацкие повелители! Мне нужен мой дом! – крикнул Титус.
Толпа смыкалась, ибо чем-то странным повеяло в воздухе: знобящим холодком, угрозой, жуткой тьмой, которая, казалось, испариной выступала на земле и на стенах дома. В шарканье ног и наступившей за ним относительной тишине присутствовал некий оттенок, что-то вроде дурного предзнаменования, еще не проникшего в сознание людей и все же реального до того, что тела их покалывало, точно иголками. Те, кто уже пировал, повылезали из своих раздушенных беседок, – люди самых разных сословий, словно влекомые невидимой силой, стекались из дальних углов Черного Дома к его лишенной кровли сердцевине.
В движение пришли не только они. Гепара поманила за собою горстку своих приближенных (лишь отца ее не было с ними – он сидел в заброшенной комнате среди угрызающих ногти исполнителей главных ролей).
Пока Титуса несла, хоть он и сопротивлялся, человеческая волна, колеблющийся мрак исторг из себя музыкантов с внушительным набором инструментов.
План Гепары строился отчасти на том, чтобы внушить Титусу нестерпимое беспокойство, быть может, страх, и теперь нежные губы девушки (сжатые в крохотный алый бутон) выдавали определенное удовлетворение происходящим. Ей требовалось, чтобы он ощутил смятение, стыд, а то и что-нибудь посильнее. Ну что ж, уже время подняться ему по трем ступеням к трону… и он споткнулся, поднимаясь. Затем поворот, а следом миг, когда ему развяжут руки, сдернут с лица шарф и Гепара крикнет: «Пора!»
И он прозвучал, ее голос, гулко, как в подземной темнице, отзываясь многоступенчатым эхо. Все произошло в одну долю секунды. С запястий и глаз Титуса сорвали шарфы. Оркестр грянул грозный военный марш. И Титус опустился на трон. Он не видел ничего, кроме размытого пятна можжевелового костра. На верхушках деревьев вспыхнули лампионы, толпу качнуло к нему. Все окрасилось в новый цвет… засверкало по-новому. Часы пробили полночь. Показалась луна, а с нею и первое из привидений.