Глава 20
Ждал меня, как оказалось, Дуганов. Мне почему-то сразу полегчало от того, что я встретил этого человека, пока ещё не зная, почему.
– Ну что же вы, Стамин, я же предупреждал вас, не рискуйте. Эти деятели из Министерства, ой, какие шустрые. Жаль видеть вас здесь, — Дуганов жестом пригласил меня сесть на стул. Не привинченный, хоть кабинет и напоминал мне предыдущий.
– Я думаю, вы не должны сильно беспокоиться. Они подержат вас и отпустят. Это вроде промывки мозгов. А вы что, так сильно своими работами дорожите, что они на вас взъелись? — Дуганов старался поддержать меня.
– Да мне сейчас на них глубоко плевать. На мои жалкие достижения в этой работе.
– Ну, конечно, в жизни человека иногда наступает момент, когда он понимает, что его предназначение в этом мире другое. У вас тоже так? Переоценка ценностей? — Дуганов что-то черкал в блокноте, задавая свои колющие вопросы. — А не жалко от своего отказываться? Наши идеи — наши дети.
– Да, моменты наступают, — брякнул я глупость. — Но могу признаться, что в этом мире я ничего не переоценил.
– Да? — удивился Дуганов. — Странно вы изъясняетесь. Как будто вам неважна ваша жизнь. Как будто миров хватит на каждого. Мы все в одном живем!
– Ну… да, конечно — каждый в своем, — я понимал, насколько странна эта дискуссия в тюрьме.
– Ну, конечно-конечно, каждый живет в своем внутреннем мире, и он недоступен другим. Это не совсем правильный путь, как мне кажется, — Дуганов почему-то не хотел покидать этот странный, схоластический спор. — А потом в один момент ты понимаешь, что жизнь внутри своего мира — бред. Что жизнь и имеет смысл, когда мир один не только для тебя, но и для тех, кто тебе дорог. Когда понимаешь себя, не как субъект собственных исканий, а себя — как открытую систему. Нужного кому-то, делающего что-то важное для многих.
– Неужели простого следака из уголовки мучают такие мысли? — удивился я.
– Ну что ты поделаешь! — засмеялся Дуганов. — Любой, просидевший в кутузке более одной минуты, начинает ботать по фене. Зачем такие примитивные штампы? Считайте, я просто пришел вас проведать. Тем более, что с этой конторой я не пересекаюсь. У каждого свое поле для игры. Мое — выше.
– Куда уж выше? — сыронизировал я.
– Ну, кто знает до конца, за кого он играет? — Дуганов тихо улыбнулся. — Сегодня мы спорим в кутузке, а завтра будем мир изменять. Думая, что к лучшему. Каждый на своем поле.
Помолчав секунду, он продолжил:
– Я собственно вот почему, Бланк погиб этой ночью.
– Как этой ночью? — я все ещё жил линейным временем.
– Автокатастрофа. Выскочил в темноте на трассу, а там трак. Ну, в общем… Он, наверное, даже не успел понять. Так мы с вами ничего узнать и не смогли. Да и не надо. Дело какое-то нудное и неприятное. А вам — скорейшего возвращения!
– Куда возвращения? — не понял я.
– Ну как куда? Туда, откуда вы пришли! — Дуганов недоуменно посмотрел на меня.
– Вы о чем? — я не отставал. — Куда я должен возвратиться?
– По-моему, на вас сильно подействовало задержание, — засмеялся Дуганов, — конечно на свободу! Вы представить не можете, как вам полегчает, когда вы действительно попадете на свободу!
– А что там, на свободе?
– Вас ждут на свободе, — Дуганов быстро вышел из кабинета.
Да кто там меня ждет? На ЭТОЙ свободе. Или о чем он?
На этот раз процедура препровождения в камеру прапорщику удалась. Из распахнутой, безнадежного вида зеленой двери пахнУло. Это был запах немытых человеческих тел, тайно выкуренной махорки, плохого сварения желудка, страха и злобы. Камера.
– О, пополнение, — прогудело из темноты.
Камера была тесна, но несмотря на это, на установленных в три яруса железных кроватях умещалось не менее двадцати человек. Посреди стоял облупленный стол. Боком к столу — худощавый человек в спортивном костюме. Он сидел, откинув голову назад, закрыв глаза и слушал внимательно, как другой, сидящий рядом на койке, читал ему газету.
– Здравствуйте, — безадресно произнес я.
На мое приветствие отозвался только один слабый голос из темноты коечных джунглей.
– Здоров, земеля, — потом совсем тихо, — ты Сапе представься…
– Кому Сапа, а кому и Станислав Иванович! — рявкнул тот, за столом. — Это вам, уркам, погоняло привычно, а тут человек интеллигентный пришел! Ученый, пала! А они не вам чета.
– Очень приятно, Станислав Иванович, меня зовут Стамин, я тут не надолго. Не побеспокою.
Вся камера ржала минут пятнадцать. Утерев слезы, Сапа объяснил:
– Тут все навечно! Вход рупь, выход сто! Так что не смеши пацанов. И не парь, что не виноват! Мне про тебя все известно. Страну обокрал? Все вы, интеллигенты вонючие, одно и то же норовите. Народу жить не даете.
Я не стал вдаваться в сложные аллюзии пахана, а попытался перевести разговор в другое русло.
– Где есть место свободное? — обращаясь в пространство, спросил я.
– Книжек мало читал, Стиляга? — промычал Сапа, — Стиляга теперь тебя зовут. Так вот. В книжках про таких, как ты, написано — «твое место у параши!». Там и ищи.
– Но я вижу, что вот тут в центре, койка не занята, — я не сдавался.
– А ты попробуй, займи! — вдруг включился в разговор тот, который читал газету Сапе.
Не посчитав нужным обратить внимания на слова, я подошел к свободной койке, бросил на нее выданный прапором нехитрый скарб и, нарочито повернувшись спиной к импровизированному начальству, стал устраивать ночлег.
Брошенную в меня железную монету, тяжелую, с заточенными до остроты бритвы краями, я даже и не увидел. Просто сработал инстинкт. Только чуть отклонил голову. Этого было достаточно, чтобы меткий бросок увенчался ничем.
Успел разобрать свою постель как раз к тому моменту, когда дверь камеры, загремев откинутым окошком, сообщила:
– Завтрак!
Процедура раздачи мятых алюминиевых мисок проходила согласно принятому здесь ритуалу. Из рук в руки. Моя миска тоже прошла почти через все руки в камере. Каждый из присутствующих сдобрил мою пайку смачным плевком. Впрочем, я уже реагировал на это спокойно. Учащенное сердцебиение и ожидание конфликта ушли куда-то далеко. Опять все вокруг застыло.
«Что я делаю в этом искаженном мире? Почему я не ушел сразу? Захотелось острых ощущений? Героем пройтись по местам, где был никем? Вернуться за школьную парту с университетским образованием? Над урками поиздеваться? Гордыня немереная! Бегом отсюда!»
Никто так ничего и не понял. Когда на стук прибежали охранники с автоматами и открыли дверь, им предстала странная картина. Недоумевающие сокамерники смотрели на пахана с тарелкой баланды на голове. Я сидел на своей койке и затем спокойно, в своем ощущении времени, вышел из оттуда. Чтобы навсегда покинуть этот мир. Грызите себе глотки сами. Я не тот герой, чтобы бороться за ваши души.