Глава 2
Аварийный контур
Небо и Земля беспощадны.
Лао-Цзы
– Заг, дай свет.
И стал свет.
– Заг, еще.
И стало еще.
Несколько пятнышек крови на полу. Оплывший под кислотными лазерами пластик. Все как-то скособочено. Потолок и пол местами присобраны гармошкой. Неподвижный термит в углу. Несколько рваных дыр в полу вокруг него – похоже, от обычного огнестрельного оружия с разрывными пулями.
Кое-где пол покрыт светлыми пятнами. Следы гелия, который разбрызгивал Дюмулье.
Проходим кессонный отсек.
Это впечатляет. Сами бронедвери – крепчайшие, монолитные плиты – кроверны взломать не смогли. Но термитам или каким-то другим роботам удалось подкопаться под керамический фундамент отсека.
Двери просто не вынесли собственной тяжести. А может, кроверны помогли им для верности хорошим направленным взрывом.
Так или иначе, весь отсек ухнул в черную бездну, открыв кровернам свободный проход внутрь аварийного периметра.
Светим вверх – туда, где раньше находилась крыша отсека.
Ничего не видать. Сонары сообщают, что над нами – внушительная пещера с оплавленными стенками.
Ну вроде ясно. Отсек был подкопан снизу, а сверху термиты вырыли камору для подрывного заряда. Пещера, которую мы имеем удовольствие зреть, образовалась после того, как взрыв выжег порядочный объем породы.
До базальтовой плиты здесь довольно далеко. Под слоем земли и глины – в основном туф. Впрочем, термиты справились бы и с базальтом, сомнений нет.
Продвигаемся до пересечения с кольцевым коридором.
Контрольный выстрел влево. Вправо стреляет Заг Дакота. Вверх, в черный отвор технологического канала – шедший третьим Чентам. Точнее, Чен Молчун, извиняюсь, сержант.
Такая вот у нас подобралась тройка. Так мы и топаем: впереди я, за мной Заг, потом – Чен. Чен все больше пятится раком, чтобы нас с тыла никто не обидел.
Пока все нормально. Никаких признаков движения. Ни термитов, ни кровернов, ни людей.
Вполне доверять нашим датчикам нельзя – здесь есть чему экранировать и радио-, и тепловые волны. И даже микросейсмическая локация не всегда точна. Однако есть все-таки надежда, что нам не грозит встреча с большими стаями термитов.
Проходим по кольцевому коридору сорок метров вправо – до первой двери жилого отсека. Дверь отсутствует, в отсеке – темнота.
Возвращаемся к пересечению с радиальным коридором.
Проходим сорок метров влево – там тоже, совершенно симметрично относительно радиального коридора, расположена дверь другого жилого отсека.
Везде одна и та же картина: разгром.
Уже видели первые трупы. Чен несколько раз без выражения повторяет: «Выблядки сатанаиловы». А еще Молчун.
Снова возвращаемся к пересечению с радиальным коридором. Туда уже подтянулись остальные солдаты нашего отделения во главе с сержантом Гусаком.
С ними сразу чувствуешь себя как-то веселее.
Блицразведка выполнена. Заходить дальше мы пока что не имеем права.
Пора подозвать от лифтов отделение Бета. Оно займет узловую точку на пересечении коридоров, и только тогда мы продвинемся на всю катушку.
Это очень трусливая тактика. Но иначе нельзя. В закрытых помещениях, а тем более под землей, штурмовая пехота сразу теряет и скорость, и три четверти своей наступательной мощи. Огневая секция со своими громоздкими плазменными пушками на гравилафетах сюда просто не пролезет. У тяжелого оружия свои недостатки.
Воздушной разведки нет. И космической нет. Засада может ожидать где угодно. Вырвался чуть вперед – и покойник.
Главное, что даже отомстить за тебя не успеют. Термит выстрелил – и убежал в вентиляционный канал. А ты лежишь с дыркой в груди, и кругом – никого, ничего.
– Чен, Серж, попробуйте-ка вызвать лейтенанта, – просит Гусак.
Лейтенант ждет вместе с огневой секцией у входа в шахту. По идее – чтобы координировать операцию через свой командирский милитум и держать связь с капитаном Веракрусом.
Его трудно заподозрить в трусости. И все-таки мы знаем – иные лейтенанты считают делом чести лезть вместе с передовым отделением своего взвода в самое пекло. Наш не из таких.
Голос у Гусака спокойный. Как обычно. Но его просьба говорит о том, что с ротной связью снова начались неполадки.
Мы вызываем. Тишина. А ведь крошечный мобильный ретранслятор на присоске – вон он, его отсюда видно. Мимо него сейчас как раз проходит сержант Феликс, возглавляющий отделение Бета.
Я машинально повторяю: «Клык вызывает роту», – и вдруг замечаю, что по плечам Феликса ползет отблеск. В шахте лифта – красный сполох.
Когда мы спускались сюда, я при помощи вибробура превратил крышу кабины лифта в труху. Там уже была дыра, через которую выбрался на поверхность Дюмулье. Но дыра несерьезная, кроличья, поэтому для удобства я сделал так, чтобы шахта лифта открывалась прямо в коридор. На случай, если бы пришлось очень быстро драпать.
Время вдруг замедляется. Я отдаю себе отчет в том, что воспринимаю происходящее с нечеловеческим тактом, по миллисекундам, как сверхчуткая видеокамера.
Красный сполох становится все ярче.
Мои мышцы начинают непроизвольное сокращение. Им нужно:
– инстинктивно поднять левую руку, чтобы защитить лицо, то есть смотровое стекло экоброни;
– опрокинуть мое тело на спину;
– заставить его откатиться вбок по кольцевому коридору.
Тугая, неистовая, вся свитая из пунцовых, кровавых, порфировых жгутов струя огня наконец достигает дна шахты.
Выплескивается в коридор. Я вижу, как она поглощает парней из отделения Бета.
Захлестывает сержанта Феликса.
Пламя – полупрозрачное. Сквозь него по-прежнему просматриваются и силуэты пехотинцев, и даже шахта лифта.
Длинная заостренная штуковина, немного подотставшая от огненного потопа, входит в пол кабины лифта.
Я успеваю узнать в этой штуковине носовой обтекатель «Фалькрама». Потом пламя густеет и плотным валом катится по коридору, минуя разрушенный кессонный отсек.
Я больше ничего не вижу, потому что моя ладонь – а точнее, механизированная перчатка экоскафандра – наконец-то заслонила смотровое стекло от огня.
Пламя – уже на излете – бьет мне в грудь. Захватывает меня и сержанта Гусака в свои призрачные объятия. И – иссякает.
Я все-таки успеваю упасть и откатиться за угол по кольцевому коридору.
Второй взрыв сильнее первого.
Ударная волна несет меня по коридору прочь. Я ударяюсь о неподвижного ремонтного кибермеха, я видел его во время нашей блицразведки.
Мимо меня по коридору проносится раскаленным болидом пылающий сгусток плоти. Похоже, это сержант Феликс.
В моих наушниках – густой человеческий рев.
Пол несколько раз делает вверх-вниз. Как кровать в хорошем борделе.
Когда я поднялся на ноги, мне показалось, что я уже достаточно хорошо представляю себе всю мерзость нашего положения.
Невесть откуда взявшийся и невесть кем сбитый «Фалькрам» угораздило упасть ровно в шахту лифта. Попутно у него взорвался двигатель. А потом, с какой-то мизерной задержкой, остатки боеприпасов.
Не исключено также, что…
Я подбежал к пересечению коридоров.
Так и есть. В районе бывшего кессонного отсека произошел обвал породы.
Но – хорошие новости! – обвал небольшой. Даже не до потолка. Тут можно и без вибробура управиться.
Я подпрыгнул и заглянул поверх кучи черного, сплавленного в горячую пластичную массу туфа.
А теперь – плохие новости.
Отделение Бета, похоже, спеклось в полном составе. В шахте лифта бушует лютый пожар. От жара оплывает, как свечка, остов «Фалькрама». Вьются голубые искры размером с откормленного голубя.
Стоит ли говорить, что от нашего ретранслятора – того, который на присоске, – не осталось и воспоминания?
В лучшем случае шахта останется непроходима еще часа полтора. Такого жара экоброня не выдержит, вот и милитум с этим согласен. Может быть и хуже: порода потечет, снизу наглухо залепит шахту спекшейся коркой, а сверху придавит оползнем.
Ладно, вибробурами справимся. К тому же наверху о нас не забудут. Помогут. Позаботятся.
Хватило бы только кислорода.
Судя по матюгам в наушниках, сержант Гусак был жив-здоров и собирал наше отделение в кольцевом коридоре.
– Задача у нас прежняя: поиск и спасение уцелевших рабочих. Ясно?
– Да, сениор, но как мы?..
– Не понял?
Переспросить Зигфрид не решился. Но Гусак все-таки снизошел до комментариев.
– Кислорода у каждого из нас еще на шесть часов. Одного часа нам хватит, чтобы обойти весь аварийный контур. Даже если мы не найдем здесь ни людей, ни кислородных баллонов, ни дополнительного земнопроходного оборудования – все равно у нас будет еще целых пять часов, чтобы вернуться к нашим. Да за такое время хороший штурмовой пехотинец башкой до поверхности продолбится!
Не смешно. Но мы все-таки погыгыкали. И даже не для проформы, а от всей души.
На войне чувство юмора становится таким же примитивным чувством, как страх или ненависть. Боишься – смерти, ненавидишь – врага, смеешься – над доисторическими шутками про однояйцевых близнецов, у которых одно яйцо на двоих…
Нас осталось семеро – от всего взвода. Ясно ведь, что лейтенанта и огневую секцию падающий самолет-амфибионт тоже накрыл.
Гусак, я, Чен, Заг, Зигфрид, Джордж и Тони.
В нашем отделении тоже есть жертвы. Одного ударной волной так в стенку впечатало, что шейные позвонки не выдержали. Да, внутри экоброни тоже бьются насмерть, абсолютной защиты не существует.
А второй совсем глупо погиб. Тонюсенький, крохотный осколок обшивки «Фалькрама» на космической скорости прошил его экоброню насквозь.
Стена напротив радиального коридора была вся изъязвлена небольшими выщербинами, в которых поблескивали расплющенные осколки. Это еще хорошо, что под эту картечь только один человек попал, а не пол-отделения.
Итак, мы пошли. Всемером, компактной группой. Дробиться на несколько секций в нашей ситуации было неразумно.
Мы обследовали помещение за помещением. Двое оставались у входа, пятеро шарили по всем углам. И находили людей.
Эти картины остались со мной навсегда.
Люди, умершие от отравления атмосферой.
Люди, разобранные термитами на косточки, позвонки и хрящики. Они так иногда делают.
Зачем? Слухи ходят самые тошнотворные.
Люди, сожженные кислотными лазерами. Испепеленные меоравиолями. Застреленные в суматохе своими же.
Женщина и мужчина, застигнутые нападением термитов врасплох, прямо в постели. Мужчина застыл над своей подругой. Чем-то смахивает на выпрыгивающего из воды дельфина.
Такое впечатление, что мужчина задушил женщину, но так только кажется. Скорее всего он вцепился ей в шею во время последних судорог. Оба отравились атмосферой Глокка, как и большинство других.
Я подумал, что если кто-то сейчас брякнет шуточку про Отелло и Дездемону, я просто застрелю кретина. Но, похоже, о том думали и все остальные, даже Заг, король сортирного юмора.
– Надо бы их разнять, – пробормотал Заг.
– Нет, – отрезал Гусак.
Он поднял простыню и осторожно накрыл любовников. Получилось похоже на занавешенную статую в мастерской скульптора. Кажется – вот сейчас придет мэтр с бородкой и в берете, снимет покрывало, тюкнет пару раз молоточком во имя совершенства формы…
– Идем дальше.
На кухню я заходил первым.
Термитов почуял даже быстрее, чем увидел.
Отскочил в сторону от дверного проема, упал на колено и выпустил очередь из «Сьюздали». Три твари издохли, разбрызгивая снопы красных искр.
На кухню влетели Чен, Зигфрид и Гусак.
Зигфрид выпустил слепящую гранату. У меня тоже две штуки были, в маленьких таких мортирках, в левом рукаве экоброни. Но я сэкономил.
Граната разорвалась. Облако металлизированной пыли заволокло полкухни.
Я подскочил на глидерах к самому потолку и увидел по ту сторону разделочного стола не меньше двух десятков термитов, затянутых искрящимся маревом.
«Сьюздаль» заревела, выжигая реактивной струей стену за моей спиной. Меня даже немного потянуло вперед, но глидеры скомпенсировали избыток тяги. Значит, милитум жив-здоров и занят своим делом.
Чен и Гусак присоединились ко мне, тоже подпрыгнув под самый потолок, но в другом углу кухни.
Термиты кое-как сообразили, что в них стреляют, и даже худо-бедно нащупали меня в оптическом диапазоне. Все-таки облако от Зигфридовой гранаты не смогло полностью ослепить их лидары.
Уцелевшие пятеро термитов – остальные были разнесены в клочья нашими активными пулями – одновременно пульнули в меня из кислотных лазеров.
Вот для этого-то и нужно экранирующее облако! Его твердые частички рассеивают большую часть энергии луча-струи кислотного лазера. Он в состоянии сохранять достаточную эффективность в обычном тумане, но в металлизированном уже никак.
И хотя все пять лучей попали мне в область солнечного сплетения, экоброне было хоть бы хны. А через несколько секунд наши пули разнесли в клочья последнего урода из этой стаи.
Кухня была свободна. Но настроение у нас сразу испортилось.
Все-таки в нас теплилась надежда, что все термиты отсюда ушли на поверхность и там были истреблены нашим батальоном во время штурма. Оказалось, не все.
А вдруг их здесь еще тысячи?
На кухне тоже сыскались мертвецы. Два повара в белых опрятных комбинезонах и молодая женщина в халате.
Четвертым мертвецом был мужчина в кислородной маске. Шеврон, нашитый на плечо форменной тужурки со стоячим воротничком, свидетельствовал, что передо мной – еще один офицер биологической безопасности. Везет же мне на них!
Мужчина лежал у белой шеренги холодильников. В лице его мне почудилось что-то нездешнее, надмирное. Интересно, какие чудеса он видел перед смертью?
В одной руке мужчина сжимал что-то вроде пластиковой трубки для капельницы с длинной тонкой иглой.
Да не «что-то вроде», а именно трубку и именно для капельницы, там еще медицинская маркировка была. «Только для рас Т и Ц».
А вокруг мужчины лежали… битые бутылки. По меньшей мере дюжина бутылок отличной русской водки. И даже две целых было.
Я опустился на корточки.
В затылке у мужчины темнел пулевой вход. Застрелен, причем из легкого огнестрельного оружия. Судя по ожогу вокруг отверстия входа – стреляли практически в упор.
Кобура офицера была пуста.
Я перевернул его. «Чака Дюмулье, офицер ББ» – сообщала нашивка на его нагрудном кармане.
Ну ни хрена себе.
Я стащил с него кислородную маску. Чем-то он отдаленно смахивал на того мужика, который выдавал себя наверху за Дюмулье. Те же крупные черты лица, узкие, раскосые глаза, такой же сливообразный нос, смуглая кожа… Но на этом, пожалуй, сходство и заканчивалось.
Вот так. Если это Дюмулье, то кто же тогда тот, второй? Если же не Дюмулье, то зачем напялил на себя его форму? Братья они, что ли? Со сна костюмы перепутали?
Я приказал милитуму сделать несколько снимков с улучшенным разрешением. У моего правого виска несколько раз мигнула вспышка – милитум посчитал свет обычных фар экоброни недостаточным для качественной съемки.
– Во дела, – пробормотал Гусак. – Я сразу заметил, что этот Дюмулье какой-то странный. И, кстати, акцент у него очень подозрительный.
– Сержант, он на моих глазах разнес в клочья «мамашу», которая собиралась сделать из меня гуляш. Прошу это учесть.
– Мало ли. Может, он в тебя целился, а не в «мамашу».
– Это вряд ли. С того места, откуда псевдо-Дюмулье шмальнул по «мамаше» из сварочного плазмомета, он меня просто не видел.
– Ладно, разберемся.
Гусак тоже сделал несколько снимков. Мы пошли дальше.
На большой электроплите стояли кастрюли с готовым мясным супом весьма аппетитного вида. Морковь была нарезана могендовидами, лук – кольчиками, кораллы цветной капусты висели у дна, сверху плавала зажарка и куски копченой свинины, с жирком. У меня даже слюнки потекли.
«А вот если бы электричество не отрубилось – суп выкипел бы до донца; а свинина превратилась бы в мерзкую спекшуюся массу», – это было единственное, что тогда пришло мне в голову.
На самом деле с момента падения «Фалькрама» моя психика пребывала в состоянии шока. Легкого, тяжелого – трудно сказать.
Оставив в покое кастрюльки, я невесть зачем начал проверять содержимое всех холодильников. Может, свинина эта сработала…
В одном из холодильников я обнаружил несколько ящиков фуззи-колы. Достал одну баночку, положил в левый набедренный карман. Что я себе думал? «Сувенир на долгую память»?
Я даже открыл морозильную камеру – вот до чего я дошел.
Кого я надеялся встретить там, в морозилке? Начальника Копей Даунинга, господина Севиньи, в токсидо и с призовым чеком на миллион талеров на имя своего спасителя Сергея ван Гримма?
В морозильной камере находились бутылка русской водки и внушительный металлический контейнер. Едва ли не в метр длиной.
Я поглядел себе под ноги.
Ну да. Этот застреленный в затылок человек, в форме офицера Дюмулье, ворвался на кухню. Открыл дверцу холодильника. Открыл морозильную камеру. В спешке выгреб содержимое морозильной камеры на пол – у него явно не было ни времени, ни желания переставлять бутылки на стол.
Потом он положил в камеру контейнер. Закрыл ее. Закрыл холодильник.
Кто-то – почти наверняка тот мужик, который выдает себя за Дюмулье, – в этот момент оказался у него за спиной и незаметно достал из его кобуры пистолет.
Застрелил офицера.
Что он хотел сделать потом? Достать контейнер, да?
Но ему помешали. Кто? Да наверняка термиты, какие еще могут быть варианты!
Все это я прокрутил в голове, пока извлекал контейнер из морозильной камеры.
Я не сразу сообразил, что перед моими глазами.
Это была спасательная капсула для грудных детей. С автономным жизнеобеспечением. С полной теплоизоляцией. И с аккумуляторами на 108 часов – так гласила надпись в красном прямоугольнике под окошком.
Из окошка на меня смотрело… Нет, это я «смотрел». Глаза у маленького человеческого детеныша были закрыты, так что он на меня не смотрел. А я все пялился на него, как хурманч на проститутку, и слова не мог вымолвить. Потом все-таки родил нечто вроде «Эврика!».
Три минуты шумной возни пятерых придурков из штурмовой пехоты…
И мы наконец-то сообразили, что ребенок жив!
Честь этого открытия принадлежит Зигфриду, мир праху его. Он первым догадался вскрыть ячейку с контрольным терминалом, которая находилась в торце капсулы. Индикаторы свидетельствовали о том, что ребенок жив-здоров и пребывает в теплой гибернации.
Мы все словно по двести тяпнули. Развеселились, забегали, даже защебетали.
«Мальчик или девочка…» – «Да мальчик, конечно». – «Почему „конечно“? По-твоему, Зигфрид, девочек служба доставки привозит?..» – «Нет, просто… вид у него очень уж мужественный». – «Не говори, чистый бычара!» – «Глазки, наверное, голубые». – «Не-е, серые». – «Зеленые». – «Золотые!» – «Красные!» – «Ёханые!» – «Может, усыновить?» – «А почему не „удочерить“?» – «Укрокодилить!»
Га-га-га.
Нам стало весело.
Потому что появился смысл.
Цель.
Надежда.
Что бы там ни говорилось вечерком за стаканчиком, но война с кровернами доставляла удовольствие только горстке сумасшедших офицеров флота. Остальные хорохорились, петушились, но во вкус этой войны войти не могли – это читалось в лицах сержантов и рядовых, как в открытом файле. Только слепец мог не замечать тоски и отрешенности, которая пряталась под ресницами наших военных профессионалов.
Даже если предположить, что любой хороший вояка в каком-то смысле садист, влюбленный в душегубство, то и хорошему вояке удовольствие в конфликте с кровернами найти было непросто.
Потому что в основном штурмовой пехоте приходилось сражаться либо с боевыми автоматами, либо с синтетическими существами вроде меоравиолей.
Временами начинало казаться, что человечество предстоит пресловутому бунту квазиживой кибернетической материи, о котором обожали распространяться философствующие шоумены нон-стоп новостей в своих «аналитических» программах. С той лишь разницей, что расхожая байка повествовала о бунте «наших» киборгов, киборгов Содружества. А здесь киборги были инопланетные, чужие.
Кроверны в сетку наших прицелов попадали редко, очень редко. А если и попадали, то честь поджарить пару дюжин кровернов доставалась флоту. Потому что кроверны, то есть настоящие разумные, двоякодышащие скаты составляли в основном только экипажи боевых кораблей.
Кроверны не доверяли эти громадные машины разрушения одним лишь кибернетическим системам. Видимо, как и мы, боялись фатальных сбоев в работе систем управления.
А возможно, и полуфантастического «дистанционного перепрограммирования». Не очень-то приятно, когда ваш дредноут размером с гору вместо того, чтобы атаковать неприятельский флот, разворачивает свой главный калибр против родной колонии.
В турбоплатформах, боевых машинах вроде наших самолетов – это были здоровенные корявые блины, не построенные, а выращенные из колоний полижелезистых микроорганизмов в их гадских океанах – тоже сидели обычно настоящие скаты. И в червь-танках – тоже настоящие.
Но турбоплатформ и червь-танков у кровернов было немного. Либо они предпочитали делать вид, что их немного.
Поэтому у штурмовой пехоты на этой войне пока что задачи были скромные, а цели, как правило, – неодушевленные. Казалось бы, что мешает нашим стратегам тоже применять киборгов? Выпустить против кровернских термитов каких-нибудь «муравьиных львов» с двумя реактивными автоматами на поворотном станке – и пусть дерут друг друга во славу кибернетики!
Применялись, применялись киборги и с нашей стороны.
Я знал об этом, хотя знать мне было не положено. Потому что Закон Куско – Золинштейна запрещал производство и применение автономных кибернетических боевых устройств без открытых каналов управления.
Разумеется, такие «устройства» производились.
Их производство не афишировалось, сборочные цеха были вынесены за пределы Метрополии и Ближней Периферии. Когда информация об этом просачивалась в гражданский мир, наши военные выставляли универсальную отмазку: речь-де идет о дистанционно управляемых, а не об автономных боевых машинах.
Чушь, конечно. Какой идиот оставит открытый канал управления? Чтобы любой, даже не самый интеллектуальный противник получил возможность заглушить ваши управляющие сигналы или, того хуже, самому порулить вашим кибернетическим танком, развернуть башню и пострелять от души?!
Не-ет, это были настоящие, полноценные кибернетические организмы!
У нас были «муравьиные львы». У нас были сигомы: человекообразные истуканы, рассчитанные – для простоты и стандартизации – под размещение внутри стандартной экоброни. Были самодвижущиеся мины с мозгами среднего сенатора и автономные подлодки с интеллектом шахматного гроссмейстера.
Однако! У военных существовал неписаный закон – а «неписаный» значит «неукоснительно исполняемый», – ограничивающий применение этих весьма недешевых и не вполне надежных агрегатов.
Их нельзя было использовать одновременно с людьми.
Либо – либо. Либо операция полностью проводится кибернетическими устройствами, либо – сапиенсами.
Нетрудно догадаться почему. Как ни старались кибернетики, как ни мудохались спецы по искусственному интеллекту, в реальных боевых условиях распознавание целей давало пятнадцать – двадцать процентов ошибок.
На полигоне-то они ошибок почти не делают, верно. Но в бою, да еще при наведенных противником помехах, – запросто.
А ну-ка, что это значит? Правильно. На каждые пять-шесть уничтоженных вражеских целей приходится одна своя. И хорошо, когда эта «своя» цель – просто кусок железа, кремния и пластика. А вот если человек в экоброне?
По этой же причине кибернетические устройства не используются в операциях типа «освобождение и эвакуация», когда речь идет о спасении пострадавших, заложников или очистке населенной сапиенсами территории от просочившегося вглубь противника.
Отправляясь на Глокк, никто из нас не верил, что это – по-настоящему полезная операция. Ясно было: аварийный контур вряд ли спасет рабочих Копей Даунинга.
Таким образом, высадка на Глокке представлялась чем-то сродни эвакуации любимого прадедушкиного рояля с линии огня. Утомительно, чертовски опасно и не очень-то осмысленно. В батальоне шел шепоток, что уж на такое-то дело могли бросить сигомов, пусть бы и возились с иридиевым концентратом.
И вот теперь, посреди разгромленной кухни, каждый из нас наконец-то понял, зачем он здесь.
Это глупый Серж ван Гримм мог открыть морозильную камеру. Сигом – не мог.
Синтетический гуманоид слишком умен. Он чересчур славно оптимизирован для того, чтобы позволить себе лишние движения.
Это глупый солдат вначале делает, а потом думает. Сигом всегда предпосылает действиям выбор по дереву событий. Его выбором был бы переход в следующее помещение.
Что в общем-то мы и сделали. Но лишь после значительного количества лишних движений, одним из которых было обнаружение ребенка неопределенного пола, неопределенного цвета глаз, неведомой судьбы.
Если на войне чему-то обрадовался – жди крупных неприятностей. Потому что ты на войне.
Мы снова тащились по кольцевому коридору. Мне, как первооткрывателю нашей чудесной находки, доверили почетную миссию быть ее персональным лордом-хранителем.
Спасательную капсулу примотали к моей груди при помощи сверхпрочной универсальной крепежной пленки, какой у каждого из нас были десятки метров. Конечно, лучше было бы повесить капсулу с дитятей мне на спину. Так ему было бы безопаснее, а мне – удобнее.
К сожалению, мешали оружейные обтекатели – «Сьюздали» вдоль моей правой лопатки и дальше до самых ягодиц. И могучего «Тандера» – слева, в аналогичной компоновке. Их нельзя было перекрыть спасательной капсулой, иначе лорд-хранитель остался бы без толкового оружия, с одним только огнестрельным пистолетом в кобуре на правом голенище. А это как-то не того.
Поскольку я обладал самой ценной ношей, меня определили в центр нашего, если можно так выразиться, боевого построения.
Впереди шли трое, сзади – тоже трое. Впервые с начала операции я почувствовал себя в относительной безопасности.
Мы обследовали штабной отсек, госпиталь на двадцать коек и процедурную – в задней комнате за госпиталем.
Из всех помещений внутри аварийного контура только госпиталь и процедурная имели собственную систему герметизации. Только в них мы еще и могли надеяться на встречу с живым человеком.
Но нас встретили одни лишь мертвецы.
Герметичная дверь-диафрагма госпиталя была неряшливо прогрызена. Ровно настолько, чтобы в образовавшуюся дыру мог пролезть термит. Нам же, людям, потребовалось пустить в ход вибробуры.
В госпитале, сваленные в одну страшную кучу посреди палаты, громоздились останки. Видимо, некогда здесь лечилось довольно много людей – те, кто получил ранения во время первого нападения кровернов, и те, кому все-таки удалось спастись в пределах аварийного контура.
Что в госпитале случилось на самом деле – я не понял. Кажется, ищейки кровернов что-то вынюхивали, что-то искали. Причем не где-нибудь, а в желудках у мертвецов. Иначе зачем было потрошить трупы?
Койки тоже были искромсаны. Процедурное оборудование разбито. В бубль-ванне с осыпавшейся крышкой плавал яркий резиновый мячик.
Мы вышли прочь, тяжело сопя в две дырочки и помалкивая.
В штабном отсеке было и то как-то легче. Там тоже нас встретили одни лишь трупы, но все-таки сохранившие хоть внешнюю целостность.
Кстати, в штабном отсеке мы нашли два неповрежденных компьютера и даже несколько инфокристаллов. Сержант Гусак с важным видом сгрузил инфокристаллы себе в набедренный карман – в таком точно у меня болталась баночка фуззи-колы.
Еще! Рядом с компьютерами стояла клетка. Обычная клетка безо всяких наворотов.
В клетке лежали две мертвые длинноногие птицы. В общем-то обычные аисты, только цвета какого-то нереального – темно-темно-синего, почти кобальтового. Посинели, видать, от местной атмофсеры.
Больше ничего достойного внимания в штабном отсеке не сыскалось.
Я не могу описать точно, как это началось.
Кажется, первым завелся сейсмодатчик Зага.
Я услышал его сигнал в своих наушниках, перепутал с зуммером захвата цели системой наведения «Тандера» и удивился, у кого это активирован гранатомет. Вроде ведь договорились без крайней необходимости ими не пользоваться?
К тому моменту, когда я сообразил, что это не зуммер захвата, запиликал и мой датчик.
– Отходим к выходу! К радиальному коридору! – рявкнул Гусак.
Я не знаю, как и что он почуял. Ну, все-таки сержант, человек опытный. Мог не только шестое, а и седьмое с восьмым чувства в себе пробудить и выпестовать.
Нас два раза просить не надо было.
Я помню, был слабый хлопок – где-то в районе кухни.
Мы находились примерно в тридцати метрах от радиального коридора, когда с немалым удивлением обнаружили, что пол залит текучей маслянистой жидкостью.
На всякий случай мы подскочили на полметра вверх и полетели на глидерах. Хотя милитумы и сообщили, что жидкость является обычной водой с некоторым количеством низкотоксичных минеральных масел, рисковать не хотелось. Уж больно это было неожиданно: вода – здесь.
Как прикажете это понимать? Какие-то небольшие запасы питьевой и технической воды в аварийном контуре, конечно, оставались. Но пол был залит уже едва ли не по колено! Значит, вода поступала откуда-то снаружи!
Но откуда именно? Контур-то был разрушен только в одном месте, в районе кессонного отсека, верно? И никакой воды там не сочилось!
Значит, где-то появилась вторая пробоина? И сюда поступает… что??? Грунтовые воды? Есть здесь, под Копями Даунинга, подземный водоем? Может, и есть, но я что-то не припомню…
Но главное: если вода поступает через пробоину, значит, кто-то эту пробоину устроил.
Это уже совсем никуда не годилось. Потому что даже термиты не нашли ничего лучше, как подкопаться под кессонный отсек. Даже им было не по силам прогрызть мощную многослойную – и керамитовую, и сталевольфрамовую – рубашку, в которую была одета несущая «линза» аварийного контура.
Так кто же это сделал???
Громкое хлюпанье у нас за спиной свидетельствовало о том, что некто совершенно беспардонным образом, не таясь, преследует нас, скрытый плавным скруглением коридора.
Судя по датчикам, это была «мамаша». И возможно, не одна. Большое счастье, что мы в глидерах и можем лететь над водой. А то нас бы уже так долбануло!
– Тони, Зигфрид, – к бою! Уничтожить преследователя! Джордж, Заг, – наблюдать за левой веткой коридора! Разрешаю применять «Тандеры»!
Мы были уже на пересечении с радиальным коридором. После прогулки по тошнотворному кладбищу, которое представлял собой аварийный контур Копей Даунинга, это место показалось мне почти родным. Теперь требовалось скоренько расправиться с завалом и убираться подобру-поздорову.
Мы с Ченом запустили вибробуры, а Гусак взял «Сьюздаль» на изготовку, прикрывая наши задницы. Воды, к слову сказать, было уже едва ли не до пояса.
В кольцевом коридоре ухнул «Тандер». На несколько голосов завыли «мамаши». Это они умеют!
Потом – несколько выстрелов из «Тандера» подряд. Ох, да это же просто шквал огня! Ребята, вы что – сдурели? Да что же вы там увидели, а?
Все заволокло густым паром. Еще бы! Пять-шесть гранат из «Тандера» должны были разворотить стены, пол, потолок и выпарить целую цистерну воды! Кстати, при стрельбе на малую дальность в закрытых помещениях – и стрелка заодно зажарить. Только экоброня от таких неприятных эксцессов и в состоянии защитить.
И вот тут я почувствовал, как меня потянуло вниз. Что, глидеры сварились? Милитум засчитался?
– Сержант, проход открыт! – отрапортовал Чен, оборачиваясь.
Никто не отозвался. Подозрительно глухо и гулко бухтела «Сьюздаль».
«Неужели под водой?» – догадался я, неловко пытаясь глядеть себе под ноги. Одновременно с этим боковым зрением я приметил, что сержанта Гусака как-то не того… не видать…
Мама моя дорогая!
Мой правый глидер был обвит полупрозрачным щупальцем. Казалось, сама вода потемнела, сгустилась и тащит меня вниз. Да с такой силой, что антигравитационные движки глидеров ничего не могут сделать! Вот и милитум каким-то занебесно равнодушным тоном об этом предупреждает…
Разумеется, думать тут было нечего. И некогда.
Удивляюсь, как я вообще себе не отстрелил глидер вместе с ногой. Активные пули из моей родной «Сьюздали» исполосовали непроглядную, затянутую паром воду вдоль и поперек.
Полагаю, именно своей панической пальбой я спас жизнь сержанту Гусаку.
Подводный монстр – а может, точнее было бы сказать «монструозное продолжение кроверна», – на некоторое время утратил (утратило?) стабильность структуры и выпустил Гусака.
После чего тот не замедлил вылететь из воды, как ошпаренный.
Вот теперь стало слышно, как он орет. Раньше вода глушила наш стандартный диапазон, сержанту до нас было не докричаться.
Орал Гусак не то от радости, не то от испуга. А скорее всего от взрывчатой смеси этих несовместных эмоций.
А за его спиной – там, где тонул во мраке кольцевой коридор, – вырастал… вырастало… да я не знаю и знать не хочу!
Я мгновенно отлетел к стене, чтобы выбрать выгодную позицию для стрельбы. Не мог же я стрелять сквозь Гусака – хорошо хоть на это мне соображения хватило. Могло бы и не хватить, между прочим.
Пока левый обтекатель экоброни раскрывался, услужливо подставляя мне спусковой рычаг «Тандера», я молотил по омерзительному видению из реактивного автомата. А когда в мою левую ладонь наконец ткнулся спусковой рычаг, я дернул его без перерыва трижды.
Я понял, почему ребята – Тони, Заг, Зигфрид – так щедро гасили из «Тандеров». Иначе реагировать на эту херовину было просто невозможно. Даже будь я уверен, что твари хватит одной пистолетной пули, я все равно предпочел бы выжечь ее ионной струей из сопел десантного катера.
Четыре глаза, расположенные в вершинах ромба. Или, скорее, то, что можно было бы назвать «глазами» – фиолетовые круги, внутри которых – чернота.
В центре ромба из «глаз» – крестообразная щель, по краям которой быстро-быстро суетятся в нескончаемом беге с препятствиями сотни мелких щупиков.
Далее четыре неожиданно массивные, тумбообразные конечности.
Две конечности уходили под воду и где-то там упирались в пол. Но самым отвратительным, несообразным с человеческим восприятием было то, что две другие упирались в потолок.
Чувствовалось, что этому существу совершенно все равно, как именно перемещаться, – пожалуй, с равным успехом оно могло бы двигаться, упираясь своими раскоряченными лапищами в стены.
Было в этом что-то паукообразное, хотя, строго говоря, на паука тварь похожа не была.
За остальные части тела я расписываться не берусь – они скорее домысливались, нежели действительно были мною увидены. Тело, например, показалось мне составленным из каких-то бахромчатых оборок алого и фиолетового цвета.
А еще у него, возможно, были не только ходильные конечности, но и длиннющая хватательная лапа – или все-таки хвост? – которая как раз и летела точнехонько в спину Гусаку в тот самый момент, когда ее раскрошили активные пули моей «Сьюздали». Ну а гранаты «Тандера» окончательно покончили с этим ходячим тестом на трусость.
Гусака мягко отшвырнуло взрывной волной на Чена. Это было хорошо – я, как-никак, повторно спас сержанту жизнь.
Может, удастся все-таки отхватить «Огненный Крест» не посмертно, а, так сказать, очно?
Но вот что плохо: у Гусака была разрушена броня на правой ходильной конечности экоскелета. Это если в технически точных терминах. А нормальным языком – ногу нашему сержанту разнесло до самой кости. Из дырок в экоброне стекала вода, которой Гусак успел набраться в объятиях подводного урода.
Правда, если милитум правильно оценил обстановку, система регенерации должна была залатать наглухо зазор между кожей Гусака и внутренней поверхностью экоброни. Поставить эдакую перепоночку выше колена, чтобы воздух не выходил, короче говоря. Или хоть помедленнее выходил.
Я машинально проверил счетчики боезапаса в «Сьюздали» и «Тандере». Хотя уж по «Тандеру» так точно мог бы и сам сообразить, что семь гранат еще есть.
Информация по «Сьюздали» была не столь радостной. Основной боекомплект в рукаве двухпотоковой подачи был почти исчерпан, оставалось всего девятнадцать патронов.
Дополнительный боекомплект в пяти магазинах по двадцать патронов был на месте. Но их нужно было менять вручную, что не очень-то удобно. При этом два магазина из пяти были маркированы как поврежденные.
В принципе не удивительно. В такой молотиловке их могло испортить что угодно, даже компенсаторная струя чьей-то «Сьюздали». Магазины-то носятся на поясе, вне основной теплоизоляции.
– Сениор Гусак, ну как вы там?
– Ничего. Терпимо. Спасибо, Серж. Ты – настоящая барракуда.
Говорил Гусак отрывисто, что было не в его манере. Значит, ему очень больно. Значит, ранение очень серьезное. И притом нервные окончания заблокировать полностью не удается, потому что умный милитум боится обдолбить сержанта наркотой до потери сознания.
– Настоящая барракуда, похоже, там, в воде. Как ей и положено.
Более подходящих слов для этой ситуации у меня не нашлось. На самом деле я был тронут словами Гусака. И – одновременно – мелькнула неожиданно ясная и простая мысль: нам отсюда не выбраться.
События не позволили мне предаваться унынию слишком долго.
Дважды рявкнула «Сьюздаль». И ровнехонько там, где я несколько мгновений назад расстрелял четырехглазого монстра, появился мокрый, как воробей, оборванец-здоровяк. В котором я спустя еще одно мгновение признал… Зага!
Его экоброня была разрушена почти полностью. Собственно, от нее остались только невнятные крошащиеся лохмотья на плечах, правый спинной обтекатель, брюшной сегмент брони с плоскими кислородными патронами и ботинки с глидерами.
Последние, к моему грандиозному изумлению, работали, – Заг летел над водой. Из этого вытекало, что цел и милитум, прилепленный поверх черного трико из «умной кожи» на животе.
Я сообразил, что его милитум перевел все системы, какие мог, на запасные источники энергии, расположенные непосредственно возле глидеров. Увы, на них Загу не протянуть и пятнадцати минут.
Шлем на Заге отсутствовал. К счастью, экстренная кислородная маска успела залепить Загу всю морду. Выглядел он в ней приблизительно как закатанный в пленку мороженый палтус. И все-таки был жив, сукин кот!
Итак, нас четверо, а не трое.
Заг подлетел к нам и промычал сквозь свой прозрачный намордник что-то вроде «Полундра!».
Да кто ж спорит? Натурально, полундра.
Тут я разглядел, что его бока располосованы так, как в страшном сне не приснится. На фоне «умной кожи» кровь была не то чтобы очень уж видна, но сквозь разрезы отлично просматривались рваные раны с алыми краями.
Атмосфера на Глокке ядовитая, но хорошо хоть не шибко агрессивная. Только какого-нибудь хлористого фтора беззащитной коже Зага сейчас недоставало.
Да и температура была терпимая. Как говорят в штурмовой пехоте, «сорок плюс-минус сорок». То есть хрен поймешь сколько, из жара в холод швыряет в основном от страха. Не морозно, но и на ракетном топливе вроде пока не поджаривают. Сносный диапазон, короче, для белковых форм жизни.
Замотал я дырки в боках Зага крепежной пленкой и по плечу похлопал.
– Все будет хорошо! – через внешний речевой синтезатор прокричал. Что мне еще оставалось, а? «Хэппи бёздэй ту ю» спеть?
Заг, кажется, расслышал и махнул рукой. Качаный он все-таки парниша, бицепсы как дыни!
Устроить вечер воспоминаний старых боевых товарищей нам не дали.
Вода дошла уже до наших глидеров, хотя мы висели под самым потолком. Маслянистая мутная дрянь стояла вровень с нижним срезом прохода, проделанного вибробуром Чена в туфовом завале.
Вода явно намеревалась устремиться дальше – в направлении шахты лифта. Там, кстати, царила кромешная темень. Похоже, мои наихудшие опасения оправдались: оплавленная жаром горящего «Фалькрама» порода стекла вниз, перекрыла шахту и залепила наш единственный выход на поверхность.
– Все забито наглухо. Порода твердая, как стекло, – подтвердил мою догадку Чен, вернувшись с рекогносцировки.
Датчики совсем взбесились.
Если им верить, невидимая смерть была уже совсем рядом, где-то под водой. Кроме этого, вдалеке – а на самом деле не так уж и далеко – снова кто-то топал по кольцевому коридору.
Это было озарение. Настоящий «приход».
– Сержант! Единственная дорога – наверх!
– Ты что, Серж, с ума сошел? Куда наверх? – После ранения Гусак соображал плохо.
Чен тем временем выпустил в воду несколько длинных очередей, после чего его «Сьюздаль» музыкально пиликнула и заглохла.
У него кончились патроны основного боезапаса. Зато и движение под водой прекратилось. По крайней мере временно.
Все это я ловил где-то на краю сознания, в то время как мой речевой синтезатор уже отвечал сержанту. Четко и внятно, будто мы вели показушную беседу в аудитории в присутствии инспекции Генштаба.
Видимо, в тот момент я почувствовал, что, если буду излагать свои мысли неуставным образом, сержант меня просто не послушает. Чтобы показать, что он круче всех, отдаст любой другой приказ. И тогда мы все – покойники.
– Сениор! Над нашей головой находится огромная каверна, сениор! Она образовалась вчера после направленного взрыва, устроенного кровернами для вскрытия кессонного отсека. Сениор, породы здесь мягкие! Вибробур берет туф отменно, как раскаленный нож – масло, сениор!
– Отставить! Рядовой второго класса Серж ван Гримм!
– Я, сениор!
– Сдаю тебе командование отделением Альфа! Твой заместитель – рядовой второго класса Чентам Делано Амакити!
– Так точно, сениор!
– Раненый сержант Милош Гусак. И раненый рядовой первого класса… – У сержанта снова начались проблемы с речью. Он еле ворочал языком. – Захария Вучовски. Поступают под твое. Командование.
– Так точно, сениор!
Это Гусак хорошо придумал. Почувствовал, что уже лыка не вяжет, и по-честному доверился мне. Молодчина сержант.
– Чен, Заг, сержант Гусак!!! – заорал я так, что впервые осознал сермяжную подлинность выражения «выкатить зенки на лоб». – Слушай приказ! Десять метров – в направлении шахты. Быстро!
Уверен, они не поняли, куда это Серж Барракуда клонит, но теперь командиром отделения был я. Мои приказы не обсуждались. Их можно было либо выполнять, либо получить пулю в лоб за попытку мятежа перед лицом противника.
Когда они, воспользовавшись проделанным Ченом проходом, оказались за завалом, под прикрытием внушительной груды туфа, я приказал:
– Чен, Гусак, закройте Зага своей броней!
Выбрал ракурс удобнее – так, чтобы меня не завалило ожидаемой килотонной разрушенной породы.
Направил в черную пустоту ствол своего «Тандера», скорректировал наводку по данным лидара и выпустил одну за другой пять гранат. С небольшими интервалами.
Все гранаты ушли по одному и тому же лучу.
Во-от эт-то я понимаю!
Языки огня расцвели высоко-высоко под сводами пещеры. Да, лидар не лгал: лакуна здесь выжжена просто-таки грандиозная.
Раскатистый грохот и эхо с многократными переливами бросились вниз наперегонки с огромными, разваливающимися на лету кусками туфа.
К счастью, мой расчет оказался верен. Гранаты были такими мощными, что большая часть туфа просто испарилась. Меньшая же часть шуровала сверху в сторону ближайшего ко мне фаса завала и аккуратненько так валилась в воду, которая споро заполняла коридор уже и по эту сторону, поближе к шахтам лифта.
– Чен, Гусак! Наверх, быстро! Работать вибробурами по очереди, сменять друг друга каждые две минуты. Общее направление бурения намечено коническим туннелем от пяти гранат «Тандера». Пока один работает – другой с выключенным вибробуром наблюдает за нижней полусферой.
– Так точно. Сениор. Только не надо. Так многословно.
Не подозревал, что у Гусака есть чувство юмора.
– Р-разговорчики!
– Заг, ты слышишь меня?
Заг утвердительно кивнул.
– Сядь здесь. – Я указал на еще возвышающийся над водой склон туфовой горы, прикинув, что именно туда порода осыпаться не должна. – Выключи глидеры и отдохни. Закатай себе вот это. – Я передал ему разовый инъектор из своей наружной аптечки. – И просто отдохни. Наблюдай за водой. Какое-то подозрительное движение – стреляй. Но только не очередью, а одиночными.
Я прикинул, что будет, если Заг в сидячем положении шмальнет хоть раз из «Сьюздали». Реактивная струя ударится в туф за его спиной. Частично отразится от породы. Сожжет ему спину – экоброни-то на нем наполовину нет. Да вдобавок еще и сбросит его в воду, потому что глидеры не успеют подработать в нужном направлении.
– Знаешь, стрелять можешь все-таки очередью. Но лучше из этого. – Я протянул ему свой огнестрельный пистолет. Свой-то Заг потерял вместе с кобурой.
Заг понимающе кивнул, но принял оружие в левую руку, оставив правую на рукояти «Сьюздали». Его можно понять – случаи разные бывают. Пожалуй, лучше сжечь себе полспины, чем оказаться в скользких объятиях кое-кого.
Ну а сам я занял позицию на той стороне завала, которая была обращена к кольцевому коридору. То есть в самом опасном месте.
Для себя я решил, что мое дело – продержаться здесь хотя бы минут восемь. Потом можно будет подменить Чена. А вест-японец, как единственный, кому удалось сохранить в неприкосновенности полный боекомплект «Тандера», подменит меня здесь.
Прямой необходимости подставлять свою задницу именно на этом самом месте вроде и не было. Но я решил, что за коридором следить нужно. Оставалась ведь крошечная надежда, что повезло не только Загу, но и еще кому-нибудь из наших.
Чтобы как-то развлечься, я принялся тихонько бубнить в рацию:
– Взвод-два, рота-один, вызываю всех, кто меня слышит. Вызываю всех, кто меня слышит. Взвод-два, рота-один… Вызываю батальон… Вызываю капитана Веракруса…
Ясно, мне никто не отвечал.
Что было потом?
Я высадил полный магазин «Сьюздали» по трем щупальцам, которые пытались цапнуть меня за горло. Какая наглость! Прямо за горло!
Я убедился, что щупальца эти имеют загадочную физическую природу и со всей определенностью не принадлежат четырехглазому монстру. А жаль.
Тогда я мог бы надеяться, что, уничтожив монстра, можно гарантировать и отсутствие таких вот подарочков из-под воды. Ан нет – вода вроде как сама в щупальца собиралась по воле таинственного существа, наделенного способностью к телекинезу.
Правда, активные пули на некоторое время путали карты этого самого существа. Но в целом такая война мне не нравилась. Воду можно расстреливать до бесконечности.
Потом щупальца добрались до Зага и, видать, хотели отхватить ему ногу до колена вместе с глидером. Он открыл огонь одновременно и из пистолета, и из «Сьюздали». Как я и предчувствовал, Зага швырнуло в воду.
Я всполошился, прискакал к нему со своей стороны завала и вытащил Зага на поверхность. Дьявол, ну откуда я мог знать, что эти щупальца наводятся кровернами столь виртуозно? Я-то думал, что опасна только моя сторона завала!
Как говорят русские, «хорошая мысля приходит опосля». На скорую руку мы выдолбили в стене нашей грандиозной каверны нишу и усадили в нее рядком Чена и Зага, слегка прибалдевшего от просочившейся из-под края кислородной маски местной атмосферы.
Так было безопаснее. Теперь отдыхающих отделяли от воды по меньшей мере десять метров.
Но вот что ужасно: потоп продолжался, причем вода прибывала все быстрее и быстрее. Это при том, что ей приходилось заполнять весь внушительный объем аварийного контура, а плюс к тому метров сто радиального коридора и расширитель возле лифтов!
Я, как и собирался, сменил Чена.
На пару с Гусаком мы работали вибробурами. Система навигации милитума показывала, что мы находимся на глубине всего-то восьми метров, когда наши вибробуры уперлись в крепкую плиту.
Оказалось – добротный керамитовый фундамент какого-то здания. Впервые с начала операции я принялся за основательное изучение карты Копей Даунинга.
Вскоре мы с милитумом на пару сообразили, что находимся под большой мастерской. В старое доброе мирное время в ней проводился ремонт оборудования и многочисленных кибермехов завода.
Если бы мы сейчас находились под центром фундамента, то, пожалуй, пора было бы запевать отходную. Потому что продолбать фундамент было нечем – гранаты «Тандера» тут тоже были не помощники.
И вбок мы прокопаться не успели бы – на электронной карте мастерская представляла собой квадрат со стороной сто двадцать метров. Аккумуляторы вибробуров неумолимо садились, а перевести их на глидерные источники питания означало довольно скоро остаться без глидеров и ходить пешком. Что в вертикальной плоскости было не очень удобно, скажем так.
Наша кривая-косая рукотворная шахта, выдерживающая средний наклон в пятнадцать градусов, благополучно вывела нас почти к самому краю фундамента. Оставалось пройти метра четыре к северу!
Мы были настолько близки к поверхности, что наши приемники начали даже шипеть нечто осмысленное. Вроде как «А-а!» или «Уводи людей!». Нам это, конечно же, не понравилось. И вот тогда я вернулся вниз, чтобы бросить последний взгляд на новообрященный круг отнюдь не Дантова ада по имени «аварийный контур».
Вода стояла высоко. На ее поверхности качался всякий мусор. Помимо прочего – пачка сигарет «Lucky Strike» и использованный презерватив. Воистину, вездесущие знаки дерзновенного полета человеческого разума к звездам!
Мои фары выхватили из темноты ладонь с раздутыми, посиневшими пальцами – это вынесло из аварийного контура один из многочисленных трупов.
В то же мгновение маленькая зубастая пасть вцепилась в эту сомнительную добычу и уволокла ее прочь, в глубину.
Это было так неожиданно, что меня передернуло. Милитум, который не любит таких вот дерганых пехотинцев, посчитал, что я приметил где-то смертельную угрозу. Он самовольно бросил управляющий импульс на глидеры, и меня плавно снесло вбок, одновременно с этим разворачивая в сторону.
Мимо меня пронеслась и плюхнулась в воду черная тень.
Но я не отреагировал, потому что в той самой нише, которую мы продолбили специально для Чена и Зага, я увидел его.
Это было создание не прекрасное и не уродливое. Оно пребывало за рамками наших привычных эстетических категорий (от Эверта Вальдо я потом и не таких словечек набрался).
Скорее кобра, чем скат. Существо, мало чем похожее на свои карикатурные образы, преподанные нам плакатами Управления Психологических Операций.
И даже виртуальные реальности учебных тренажеров создавали, с моей точки зрения, совершенно превратное впечатление о кровернах.
Он висел в воздухе, видимо, при помощи устройств, аналогичных нашим глидерам.
По крайней мере половина его тела была скрыта под блестящими металлизированными поверхностями с массивными наплывами.
Что находилось под этими наплывами? Оружие? Дыхательные смеси? Энергоемкости? Наверняка и первое, и второе, и третье.
Когда нам рассказывали о кровернах, нам показывали их типовые скафандры. Но именно такого я что-то не припомню.
Нижние хвостообразные конечности кроверна покоились на полу ниши. Они лоснились от толстого слоя полупрозрачного желе. Конечно, это был биоскафандр. Между прочим, таких у нас делать не умели, а защитными свойствами биоскафандры обладали, по слухам, просто сказочными.
Лицо кроверна имело достаточно развитые индивидуальные черты и отнюдь не было мордой тупого кровожадного монстра. И несмотря на то, что, кроме рта и глаз, оно ни в чем не совпадало с гуманоидным типом, все-таки можно было назвать этот сброд усов, усиков, щупов, цепочек перламутровых и ярко-алых крапинок именно лицом. Лицом, снабженным неким даже, как бы это сказать… выражением.
Об этом выражении можно говорить примерно в том же смысле, в каком морда сома кажется нам флегматичной, а ерша – задиристой.
Так вот кроверн смотрел на меня… Надменно!
Передние и средние пары конечностей я как-то не вычленил из общей картинки. Возможно, они были убраны в подбрюшные мешки или еще куда – не знаю.
Ну вот и все.
Я нажал на спусковой крючок «Сьюздали».
Одинокая активная пуля покинула ствол моего автомата, который сразу же запищал, сообщая, что боезапас в текущем магазине исчерпан.
На кроверна обрушился удар поистине космической мощи. Все произошло настолько быстро, что я могу лишь догадываться: он отлетел к задней стене ниши, биоскафандр спружинил, скат скользнул вниз.
Внизу хлюпнула вода – это вывалился автоматически отщелкнутый пустой магазин автомата.
Сразу вслед за тем раздался куда более громкий всплеск – достигло воды и тело кроверна.
Я был уверен, что убил его. Но где же клочья скатьего мяса в биоупаковке?
Это настораживало.
Активная пуля должна была разнести такую тушу весьма наглядным образом. Как говорится, одни ушки доехали бы.
А тут на тебе – пшик какой-то! Неужели эти их биоскафандры и впрямь такой супер?
Эх, если б в магазине оставалось хотя бы пяток патронов, я бы успел всадить в него разом все пять! Меньше, чем за полсекунды! Тогда точно конец двоякодышащему.
Я зарядил «Сьюздаль» предпоследним магазином и полетел вверх – делать здесь было больше нечего.
Хотел напоследок выпустить в воду гранату из «Тандера», да подумал, что наверху она еще может пригодиться.
И верно – пригодилась. Я, наивный, тогда еще и не догадывался, что же на самом деле происходит.
