Территория, контролируемая не-гуманоидами. Планета Рабов. Разгром подполья
«Здесь покоится ясноокий Янон. Каждое мгновение я мысленно с тобой. Мое сердце бьется в такт с твоим. Мое дыхание согревает тебя. Вечно любящая тебя Лана». Кто не знает на планете Рабов (впрочем, планета уже давно носит совсем другое, гордое имя) этой фразы, навеки выведенной узорчатой вязью буквами из чистого железа? Кто не знает этого места, где установлен обелиск, с высеченным на нем профилем светловолосого юноши? Не говоря уже о взрослых, каждый ребенок на этой многострадальной планете побывал здесь, чтобы возложить букетик полевых цветов к подножию и отдать дань уважения всеобщему любимцу и национальному герою.
Этот памятник, наряду с пурпурными крестами на полуразрушенных доменных печах, давно стал символом освободительной борьбы. Синонимом такого сладкого слова – свобода.
Чуть ниже видна вторая табличка, но она появилась значительно позже, как и сам обелиск. Вначале было лишь простенькое надгробие…
Над планетой Рабов постоянно стоял смрад. Бесконечные трубы неустанно коптили небо. Порывы ветра разносили песок и золу, скрывая ласковые лучи Абриго. Добыча полезных ископаемых открытым способом сделала свое дело, и эта некогда прекрасная планета медленно и неумолимо погибала. Впрочем, такова участь всех планет, захваченных не-гуманоидами.
Проснувшись, Лана первым делом увидела окровавленную простыню, а затем обнаружила, что лежит абсолютно голая. В небольшой нише царил беспорядок. Ее нехитрая одежонка валялась на полу. Глубоко вздохнув, она почувствовала резкую боль внизу живота. Присев, она раздвинула ноги, и рука, побывав в паху, вернулась окровавленной. Лана поняла, что это ее девичья кровь окрасила простыню. Сделав шаг, она увидела спящего на полу голого мужчину. Это был Гнидон. Так это он… И картины минувшей ночи калейдоскопом промелькнули перед ней. Еще мгновение, и она вспомнила все: «Мой возлюбленный Янон мертв – его убили охранники. Гнидон был так заботлив, утешал, помогая пережить так неожиданно свалившееся горе, а оказалось, что он просто воспользовался моментом и овладел мною». У нее потемнело в глазах. «Как же мой Янон? Он так и лежит там, на дороге, всеми брошенный. Ему же холодно! – Лана еще не полностью осознала грань между жизнью и смертью. – Надо его найти и похоронить». – Эта мысль прочно овладела ее сознанием. Она быстро навела порядок в крохотной нише, уничтожив следы своего падения, и покинула пещерный город. Покинула его навсегда.
Утром Гидон проснулся в одиночестве. Да, именно так его звали, но после того, как вскрылись все подлости, которые он совершил, иначе чем Гнидон его уже никто не называл, непременно сплевывая, произнося это имя. Так станем же и мы так его называть! Ланы уже не было, как и никаких признаков бурной ночи. Гнидон кинулся искать ее, без разбору расспрашивая каждого на своем пути, но никто ничего не знал, никто ее не видел. Лана была свободной женщиной и в светлое время суток могла беспрепятственно выходить за пределы загона, которым был обнесен пещерный город. Гнидон же, будучи рабом, мог покинуть его только в колонне таких же, как и он, рабов, отправляющихся на каторжные работы.
Лана, пройдя сквозь ворота в деревянном частоколе, открывшиеся с восходом Абриго, сразу повернула направо, на ту дорогу, на которой, возвращаясь с работы, рабы обнаружили бездыханное тело Янона. Лучи с трудом пробивались сквозь смесь дыма и гари, почти не освещая безжизненный пейзаж. У Ланы оставалось в запасе около получаса, прежде чем колонна рабов проследует в этом направлении. Она буквально летела, поднимая тучи песка. Новые эмоции захлестывали ее. Этой ночью, хоть и насильственно, она стала женщиной. Ее тело, словно изменяя ей, против ее воли, жило этим. Такой короткий миг отделяет девушку от женщины и такая бездна ощущений, новых и чуждых ей восприятий. Ее груди еще помнили огонь его рук. Соски опали, отдыхая после напряжения ночи, но были готовы взорваться снова. Только низ живота, там, между ног, болел. Она, будучи неопытной, не ведала почему – вроде все было так приятно и вместе с тем неловко, стыдно и противно. Гнидон сделал все так неумело, зло, грубо, причинив столько необязательной при этом боли. Ее разум ненавидел его: «Гнидон! Ты гнусно воспользовался моей беспомощностью. Моим неутешным горем. Мой возлюбленный Янон был жестоко убит, а ты, его лучший друг, делая вид, что утешаешь, просто жестоко изнасиловал меня». Ее тело предательски вторило в ответ: «Но ведь было так хорошо. Никто не доставлял мне столько наслаждения, столько боли и унижения». Но сила воли взяла верх над безрассудством тела. Лана осудила эти порывы, поклявшись с этого момента хранить верность своему возлюбленному, которого так никогда и не приласкала. Янон только однажды осмелился ее поцеловать. «Ах, зачем я прервала этот поцелуй? Почему не позволила ласкать себя? Почему не он стал у меня первым, а этот грязный и противный Гнидон?»
Как часто мы сами себе задаем подобные вопросы? Зачем мы отвергаем любовь, прикрываясь стыдливостью? Как клянем потом себя, когда цветок любви был безжалостно растоптан, сорван и выброшен в кучу грязи!
Вот с такими мыслями и угрызениями совести Лана преодолела значительную часть пути, прежде чем заметила на обочине, в пыли, брошенное тело. Она бросилась к нему, застыв всего в метре, так и не признав в нем своего возлюбленного. Череп был проломлен, и кровь вытекла. Руки и ноги переломаны и безвольно валялись, словно не принадлежа этому многострадальному телу. А глаза! Они застыли от боли в безуспешной попытке поведать что-то сокровенное и отчаянно важное. Словно предупреждая о грозящей всем опасности. Да! Это был он. Ее возлюбленный. Янон. Его глаза поведали ей об этом. Узнав его, она пала ниц, прикрыв изуродованное тело, словно пытаясь защитить неведомо от чего. То ли в попытке безуспешно согреть после холода ночи, то ли уберечь от чуть теплых лучей проснувшегося Абриго, она не находила себе места, пока окрестности не содрогнулись от ее вопля.
Это был плач Ланы. В нем отразилась вся тоска ее души и отчаяние предстоящего одиночества. Ее девичьей любви, чистой и не истоптанной похотью самого преданного друга. Хлынули слезы, спасая хрипоту крика, не давая сорвать голос. Вся несправедливость этого мира, его мерзость и жестокость поселились в нем. Этот крик поведал о красоте ее души, глубине чувств, преданности своему возлюбленному и о силе воли. О готовности продолжить то дело, которому служил Янон, и решимости разобраться в причинах его гибели, словно это имело какое-то значение.
Силы вернулись к ней: «Никто не смеет видеть его тело таким беспомощным». Она ухватила его за ноги и, напрягая остатки сил, потащила прочь от дороги. Прочь от глаз соплеменников. Как ей было тяжело! С каким трудом давался каждый шаг! Тело отчаянно сопротивлялось, не давая покинуть обочину. Почему после смерти оно стало таким тяжелым, словно пытаясь зацепиться за ускользающее очарование жизни?
Не заметив оврага, Лана споткнулась, и тело обрушилось на нее, сбросило вниз, придавив своей тяжестью. Впервые ее возлюбленный оказался на ней, но как поздно он этого достиг! Только будучи мертвым, он сумел преодолеть ее сопротивление…
Отряды рабов, звеня кандалами, один за другим покидали загон пещерного города. Они мрачно разбредались в разные стороны, чтобы выдержать кто восемь, кто двенадцать часов подневольных работ, но единый возглас оглашал нестройный ряды, придавая смысл их никчемной жизни:
– Детон не напрасная жертва! – без устали произносили их многострадальные уста, вселяя надежду и наполняя смыслом жизни их рабские душонки.
Только те, кто направлялись на сборку корпусов, должны были проследовать мимо того места, где всеми любимый, а теперь искренне оплакиваемый Янон, обезображивал своим присутствием обочину. Взрыв изумления и радости буквально оглушил их ряды, заглушая бренчание кандалов, – тело исчезло! «Может, он воскрес?» – пронеслось сквозь строй. Ах, как хотелось всем верить в то, что прямо сейчас, глядя на них с небес, он ведет этот унылый отряд навстречу свободе!
Лана поселилась среди свободных женщин, исправно выполняя положенную работу. Все же свободное время она посвящала сооружению нехитрого надгробия над могилой своего возлюбленного. Проведав об этом, женщины стали добровольно ей помогать. На третий день очередной взрыв изумления огласил мрачную пустыню. Отныне и на века надгробие Янона царило над этой дорогой, встречая идущих по ней словами: «Здесь покоится ясноокий Янон. Каждое мгновение я мысленно с тобой. Мое сердце бьется в такт с твоим. Мое дыхание согревает тебя. Вечно любящая тебя Лана».
Тана покинула пределы пещерного города на следующий день после гибели Янона. Ее путь лежал в горы, к укрывшимся. Она шла кружным путем. Прямая дорога пролегала через безжизненную пустыню, но совсем недавно она стала почти непроходимой. Растительность почти исчезла, и главное – не стало воды.
Тана сама вызвалась доставить в горы семейку картеро. Эти маленькие пушистые зверьки с вытянутой мордочкой использовались для передачи сообщений на значительные расстояния – этакая местная голубиная почта. Обладая природным чутьем, зверек безошибочно находил путь к родной норе, но не более того. Первоначально картеро надо было доставить к отправителю. Эту миссию и взвалила на себя Тана. Там, в горах, укрывшиеся созывали Совет планеты Рабов, первый почти за двести лет. Пещерный город решил направить своего представителя, который попытается осилить дорогу через пустыню. Его кандидатуру еще предстояло обсудить, и пока послали Тану. Никто даже не знал, что она покинула пещерный город. Странная смерть Янона вызвала череду вопросов, и Комитет Сопротивления решил подстраховаться.
На этой планете только мужчин ожидала участь рабов – не-гуманоиды охотились на них, оглушая какой-то неведомой силой, подавляя волю. Очнувшись, они обнаруживали железное кольцо на шее, которым были прикованы к общей цепи. Так начиналась их рабская жизнь. Женщины же оставались свободными и могли почти беспрепятственно передвигаться по планете. Именно поэтому только они могли осуществить эту миссию. Правда, если обнаружат картеро, последствия могут быть самыми плачевными.
Тана не решилась отправиться в столь далекий путь одна и присоединилась к группе женщин, направляющихся проведать свои семьи. Они даже не подозревали об опасном соседстве с картеро, прикрывая их своим присутствием.
Много женщин добровольно поселилось рядом с пещерным городом, готовя пищу для своих мужей, братьев, сыновей, а то и просто по зову сердца; они же шили одежду и скрашивали, как могли, их незавидную долю. Не-гуманоиды не препятствовали этому, понимая, что это снимает с них заботу о рабах.
Шел шестой день путешествия, когда над горизонтом показался летательный объект не-гуманоидов. Женщины беспечно продолжили движение, справедливо полагая, что не представляют для них интереса. Тана так, чтобы не привлечь внимания, направилась к повозке, в которой были надежно укрыты драгоценные зверьки. Пришельцы повели себя странно. Облетев вокруг небольшой группы странников и убедившись, что в их числе нет мужчин, они, тем не менее, совершили посадку. Из шаровидного аппарата вышли две фарфоровые куколки.
– Куда идем? – раздался грубый, немного шипящий голос.
– На территорию свободных, проведать свои семьи, – одновременно затараторили удивленные женщины.
– Что в повозках? – не унимались не-гуманоиды.
– Еда, для нас и для конов, – с возрастающим беспокойством ответили женщины.
– Сейчас проверим, – и с этими словами одна из куколок принялась лениво ковырять в повозке.
В это время один из зверьков так некстати пискнул.
– Что это? – немедленно и грозно спросила одна из куколок.
– Болею я, – нашлась Тана, притворно закашлявшись.
Куколки переглянулись, но ответом удовлетворились. На этом обыск закончился. Женщины, еще не веря в избавление, неуверенно продолжили путь.
Тана, будучи членом Комитета Сопротивления, знала больше других, и поэтому ее удивлению не было предела. Для начала куколки вселились в Сенона и попытались тайно проникнуть в пещерный город, очевидно с целью что-то выведать. Потом эта странная смерть Янона. Негуманоиды, конечно, не церемонились с рабами, но без причины их не убивали. Им были нужны рабочие руки. Теперь этот странный обыск. Куколки явно что-то проведали. «Уж не завелся ли среди нас предатель, первый за двести лет?» А выдать было что – тоннель вот-вот закончат, созывается Совет планеты, в горах начали производить оружие из железа…
Ах, Тана, если бы ты еще смогла догадаться, кто этот предатель! Сколько жизней было бы спасено…
В Музее Изящных Искусств картины Хитона занимают два центральных зала. Копии с них, написанные молодыми художниками, висят на самых почетных местах во многих домах. Хитон – признанный классик. Благодаря его картинам мы знаем, как все это начиналось. На своих холстах он запечатлел этапы борьбы за свободу, и только одна картина стоит особняком, выпадая из общей темы, – совсем молоденькая девушка с распущенными волосами, словно стесняясь своей наготы, греется в лучах заходящего Абриго…
Хитон быстро приспособился к жизни в горах. Свежий воздух и хорошее питание уже на третий день не оставили следов от утомительного перехода через пустыню. Работа захватила его, не оставляя времени для раздумий. По утрам он копировал картины старых мастеров, а после обеда и небольшого отдыха брал уроки у старика художника. Его имя не дошло до нас, затерявшись в бурном потоке времени. Старик не раз упоминал в разговоре, что здесь, в горах, есть еще девушка художница, но, увлеченный познанием тайн живописи, Хитон не придавал его словам значения. Однажды, оторвав взгляд от холста, он обнаружил перед собой вместо привычно сгорбленной фигуры хрупкую, едва покинувшую подростковый возраст девушку с горящими любопытством глазами.
– Привет, меня зовут Даната, – словно горный ручеек, прозвенел ее голосок.
Юноша долго не мог отвести от нее восхищенного взгляда, она же скромно опустила свои глаза и запросто взяла его за руку. Последующие дни пролетели как в тумане. Они почти не расставались. Он рассказал ей о своем детстве и постоянном страхе перед рабством, о своей семье, о рисунках на стене мельницы, о трудном переходе через пустыню и, наконец, о своей учительнице – Зане, которая перевернула его жизнь. Она же поведала о своей небогатой событиями, относительно спокойной жизни в горах среди укрывшихся. Потом она показала ему свои рисунки на скалах, которые сохранились до наших дней. Однажды, когда ей было десять лет, ее за этим занятием застал Валон. Даната испугалась, что ее будут ругать, но, к ее удивлению, Валон долго и внимательно рассматривал рисунки, потом похвалил и приставил наставника – того самого старого художника, который теперь обучал Хитона.
Одним из вечеров Даната и Хитон, по-детски взявшись за руки, шли по горной тропинке в сторону озера, прихватив с собой принадлежности художников. Они собирались писать закат Абриго на фоне воды и скал. Тропинка начала сужаться. Поначалу их тела лишь изредка соприкасались, обжигая друг друга жаром юности. Вскоре они уже шли, прижавшись друг к другу. Даната сделала вид, что споткнулась, и оказалась в робких объятиях юноши. Его губы несмело уткнулись ей в шею, а потом, словно решившись, нашли ее уста. Для каждого из них это был первый поцелуй. Она легонько, скорее для вида, попыталась его оттолкнуть, но жар обдал их тела, и они слились в неумелом поцелуе.
Возбужденные, с горящими глазами, они добрались до берега озера, когда Абриго уже повисло над кромкой воды. О первоначальной цели своей прогулки они, увлеченные друг другом и вспыхнувшей между ними страстью, уже забыли.
– Давай искупаемся, – прервав поцелуй, предложила Даната.
Не дожидаясь ответа, она скинула с себя платье. Женщины на планете Рабов из нижнего белья знали только трусики, которые удерживались на теле цветной веревочкой, завязанной бантиком. Взору Хитона предстала щуплая девичья фигура. Его неумолимо влекло к ней, и, сбросив с себя верхнюю одежду, он догнал ее у самой кромки воды, не дав войти в прохладу озера. Пламя объятий обожгло их. Они впервые так явно почувствовали возбуждение, ощутили зов плоти…
– Пойдем, искупаемся, – нашла в себе силы Даната выскользнуть из его объятий. Развязав на бегу голубой бантик, она избавилась от трусиков и вошла в озеро.
Хитон, как завороженный, смотрел ей вслед, любуясь стройным телом. Она зашла уже по колено в прохладу воды, а он так и не тронулся с места.
– Ну, где ты? Догоняй, – подзадорила, повернувшись к нему, девушка.
– Стой! Не шевелись, – и он бросился за холстом и кистями.
С трудом сдерживая желание обладать ею, он принялся за работу.
– Убери оттуда руки, – умоляюще произнес Хитон, заметив, что Даната обеими руками прикрыла бугорок внизу живота.
– Но я стесняюсь.
– Встань вполоборота, – нашел он выход.
Такая прекрасная, она стояла в лучах заходящего Абриго, по колено в воде. Распущенные каштановые волосы едва прикрывали маленькую девичью грудь с неестественно большими, набухшими сосками. Ее тело предательски отражалось в прозрачной воде, и Хитон мастерски, во всей красе и мельчайших подробностях запечатлел то, что она так старательно прятала от посторонних глаз.
Хитон написал свою возлюбленную на одном дыхании, и лишь прохлада ночи и сияние звезд остановили его. Возбуждение ушло, и они так и просидели до утра, взявшись за руки, едва касаясь друг друга.
Так не состоялась их первая ночь любви.
Захватив планету, не-гуманоиды уничтожили все города, разрушили промышленность и дозволяли рабам заниматься только сельским хозяйством. Все попытки селиться в городах и возродить кустарное производство мгновенно пресекались. Часть населения, спасаясь от захватчиков, укрылась в горных районах. Им пришлось обустраиваться на пустом месте, строя жилища, осваивая пастбища и засеивая скудные поля в горных ущельях. С тех пор эту часть населения стали называть укрывшимися. Не-гуманоиды их не беспокоили – им были нужны только мужчины для работы, ловить которых на равнине оказывалось значительно проще.
Все это Валон прекрасно знал, но укрывшиеся стояли на пороге решения, которое могло все изменить. Рано или поздно не-гуманоиды неизбежно узнают о производстве изделий из железа, и это приведет их в горы. Сегодня утром местные кузнецы показали ему первую партию оружия. Здесь, в горах, оно было бесполезно. Поэтому предстояло организовать его доставку в пещерный город. Валон сидел в библиотеке – большой сухой пещере, в которой были собраны остатки культурного наследия предков: книги, картины, скульптуры и масса предметов непонятного назначения. Значение слова «библиотека» было давно утеряно. Эта пещера получила свое название по аналогии с надписью на здании, в котором нашли первую крупную партию книг.
Валон в очередной раз пытался проникнуть в тайну «верного сенала», инстинктивно чувствуя, что эта находка значима для судьбы всей планеты. Не могли их предки, без веской на то причины, построить такое крепкое сооружение, которое сохранилось до наших времен и проникнуть в которое так и не удалось.
В дальнем конце пещеры, за стеллажами, располагался тайный проход. Запустив горный подъемник, Валон попал в просторное помещение, в котором находился компьютер. Мудрый Нетон говорил, что это величайшее сокровище, которое есть на их планете, и сами предки завещали его хранить.
Валон нажал кнопку, чтобы оживить компьютер. Раздалось равномерное жужжание, сопровождаемое разноцветным миганием, пока приятный голос не сообщил: «Компьютер к работе готов».
– Что такое «верный сенал»? – упрямо повторил свой вопрос Валон.
– Запрос принят, – ответила молодая женщина, и шум усилился.
Валон не сомневался, что через мгновение экран погаснет. С компьютером что-то было не в порядке, правда, в солнечные дни он почему-то работал дольше.
– Недопустимое словосочетание. Недопустимое словосочетание. – И экран погас.
Впервые Валон получил ответ на свой запрос, но легче от этого не стало: «Неужели Банон все-таки неправильно прочитал и придется снаряжать еще одну экспедицию?»
Вечером состоялся разговор Валона с молодыми художниками – Хитоном и Данатой. Поинтересовавшись, как идет обучение, он перешел к делу:
– Надо организовать переправку оружия через пустыню…
– Мы готовы, – дружно, с молодым задором, перебили его.
– К чему вы готовы? – в меру насмешливо спросил Валон. – С такой ношей пустыню не пересечь. Имейте терпение выслушать старших.
– Мы готовы внести свою лепту, – извинилась за обоих Даната.
– Мы собираемся оборудовать заброшенные печи, но их надо пометить с четырех сторон пурпурным крестом, знаком Мудрого Нетона.
– Мы сделаем это!
– Нет, не сделаете. Вы – художники, вот и занимайтесь своим делом. Лучше запечатлейте, как это сделают женщины, только научите их смешивать краски, держать кисть…
На следующий день небольшой отряд в составе Хитона, Данаты и десятка женщин отправился в пустыню, чтобы углубиться на однодневный переход. Первый пурпурный крест Хитон нарисовал сам, обучая женщин нехитрому ремеслу, но и тут сказался его талант художника – ему удалось придать знаку Мудрого Нетона эффект объемности. Женщины очищали печи от копоти, песка и пыли, оставляли в них запасы воды и пищи. Теперь обессилевшие путники могли найти в них приют – укрыться от палящих лучей Абриго, утолить жажду и голод. Оборудованные таким образом печи помечались пурпурными крестами. Хитон, неизменно со своим холстом, обливаясь потом на беспощадной жаре, создавал один из своих шедевров. Он обессмертил подвиг женщин, проложивших путь через безжизненную пустыню. Даната, незаметно пристроившись в сторонке с небольшим холстом, запечатлела Хитона за работой. Это единственное дошедшее до наших времен его изображение: раскаленные пески, молодой, худенький юноша в женском одеянии с одухотворенным лицом и череда печей с пурпурными крестами на них, уходящая в голубое небо.
Лана стала для Гнидона наваждением. Она мерещилась ему в каждой женщине, доводя до умопомрачения. Опасаясь разоблачения, он исподволь расспрашивал о ней, так и не получая вразумительного ответа. Он стал бояться ночей. Мужская сила вернулась к нему. Ночами он грезил о ней, страстно желая обладать ее нежным телом. Вожделение разрывало его. Он попробовал переспать с другими женщинами, но его разум и плоть дружно взбунтовались, требуя лишь ее. Когда сил терпеть уже не оставалось, он под утро руками гасил зов плоти, мысленно переживая восторг близости с ней, со своей Ланой.
Достигнув территории свободных, дружная компания стала распадаться. Женщины отправлялись по своим селениям, чтобы проведать брошенные ради мужей семьи, предварительно договорившись проделать обратный путь до пещерного города рабов вместе. Наконец Тана осталась одна со своими зверьками. К исходу второго дня, достигнув небольшой реки, она неожиданно услышала громкую музыку и женский визг. Через десять минут она, стоя на берегу, наблюдала, как группа голых женщин и мужчин шумно плескалась в воде. Тут же на виду у всех отдельные пары совокуплялись. Тана сплюнула и продолжила свой путь. Как она ни нуждалась в отдыхе и продовольствии, но принять это от гулящих женщин она отказалась. Еще через неделю Тана вошла в селение, в котором надеялась застать Зану, чтобы остаток пути проделать вместе.
Женщины, обучившись грамоте в горах, добровольно отправлялись на равнину, чтобы, живя среди свободных, обучать их. Зана была одной из них. Расспросив соседей, Тана узнала, что Зана покинула селение три дня тому назад, и поняла, что опаздывает.
Флаан Тху, наместник на планете Рабов, после долгих раздумий пришел к выводу, что рабы что-то затевают и доверять сведениям, полученным от предателя, не стоит. Куколки (хотя он мысленно величал их головастиками) собрались в его кабинете.
– Надо повторить попытку вселиться в сознание одного из рабов и выведать их планы, – властно произнес призрак.
– Ш-ш-ш, ш-ш-ш, – выражая всеобщее недовольство, начал Ф''ек, – вы сами отругали нас за предыдущую попытку. Эти рабы убили Д''ека.
– Тогда вы нарушили мой запрет и попались по своей глупости.
– Как мы скроем свои глаза?
– Это просто. Мы задержим один из отрядов рабов, и он подойдет к загону затемно.
Шею Катона сжимало железное кольцо – знак раба, а правую руку браслет, который не-гуманоиды называли гравитатором. Сейчас он был выключен, чтобы не мешать работе. Катон орудовал кайлом, откалывая куски железной руды. Другие рабы грузили ее в тачки и отвозили к огромным доменным печам, в которых прямо под открытым небом плавили металл.
Сигнал об окончании каторжного труда заставил рабов строиться в шеренгу. Они сами приковывали себя к общей цепи при помощи кольца на шее. Охранники обходили строй рабов, включая гравитаторы. Предоставленный сам себе, отряд после изнурительной работы, еле волоча ноги, двинулся в сторону пещерного города. Дорогу неожиданно преградили вооруженные охранники. Ничего не объясняя, они приказали всем сесть на землю. Рабы подчинились, поругивая куколок и досадуя на непредвиденную задержку. Там, в загоне, их ждал заботливо приготовленный женщинами ужин, прохладный душ и возможность хоть немного передохнуть. Наблюдая, как Абриго клонилось к закату, Катона вдруг осенило. Он понял причину задержки, и теперь все его мысли были только о том, как предупредить об очередности пакости не-гуманоидов.
Да будет благословенно Обретенное Убежище! Мимо завалившихся в пыли дороги мужчин проходила группа женщин. Катону удалось привлечь их внимание: «Передайте в загон, что мы вернемся затемно». Женщины ничего не поняли, но поручение выполнили исправно, и, когда отряд в полной темноте достиг частокола, чтобы через единственные ворота попасть в загон, там были готовы к его появлению. По обеим сторонам ворот стояли женщины с факелами и внимательно вглядывались в глаза мужчин. Охранники не стали дожидаться разоблачения и вывели из общего строя раба, в которого вселился головастик.
Не дав себе передышки, Катон срочно собрал всех членов Комитета Сопротивления. Обсудив события последних дней, все сошлись во мнении, что не-гуманоиды что-то пронюхали и надо срочно, пока не поздно, отправлять гонца в горы. Осталось только подобрать кандидатуру.
Гнидон подал охраннику условный знак, что у него есть важное сообщение, и вскоре его повели по направлению к занимающему господствующее положение холму, на вершине которого приютилось двухэтажное белое здание. Его впустили вовнутрь, усадили на скамью, не забыв включить гравитатор, и заставили ждать.
Через полчаса охранники грубо втолкнули раба в кабинет наместника.
– Надеюсь, ты не зря побеспокоил меня!
– Тоннель закончен. Комитет решил послать своего представителя в горы.
– Этим представителем должен стать ты.
– Но придется преодолеть пустыню. Я не уверен, что способен на это.
– Пустыня не твои проблемы.
Лана твердо решила найти место гибели Янона и узнать причину его смерти, не зная, что, раскрыв эту тайну, она спасет тысячи своих соплеменников. Но не ей было суждено оказаться там первой…
Пещерный город рабов располагался под большим холмом и был обнесен высоким деревянным частоколом. В образованном таким образом загоне уместилась кухня, на которой женщины из числа свободных готовили пищу для рабов, со столовой в виде рядов длинных деревянных столов и душевые. Вода нагревалась в поднятых на двухметровую высоту бочках. Эту воду, по жаре, в поте лица, каждый день ведрами таскали свободные женщины. Они набирали ее из ближайшего ручейка за два километра, чтобы мужчины вечером могли смыть слипшуюся пыль, сажу и копоть. Случилось так, что ручеек пересох, и им пришлось отправиться на поиски воды, которые привели их к скале с кровавой надписью на ней. Первым делом они сообщили о зловещей находке Лане.
С рассветом Лана бросилась на место гибели своего возлюбленного, своего белокурого Янона. Она легко отыскала скалу с кровавым посланием и помятую траву со следами крови. Смысл надписи не сразу дошел до нее, настолько она была потрясена. Она просто сидела и рыдала, оплакивая его гибель, несостоявшуюся любовь, выплескивая свою тоску и боль одиночества.
Очнувшись, Лана отчетливо поняла, какая опасность нависла над всеми. «Предупредить: Гнидон предал всех» – вот какое послание оставил Янон. «Надо успеть предупредить. Успеть!» – эта мысль засела у Ланы в голове. Она бросилась в сторону загона. «Успеть. Предупредить. Гнидон – предатель. Гнидон – предатель», – беззвучно шептали на бегу ее пересохшие губы. Как назло усилился встречный ветер, поднимая тучи песка и бросая их прямо в лицо, затрудняя и без того сбившееся дыхание. Лана упрямо продолжала двигаться, уже перейдя на шаг.
Ноги стали заплетаться, и, зацепившись за кочку, она упала, ободрав до крови коленки. Какое-то время она продолжала ползти по песку, пока силы не оставили ее. Лана позволила себе лишь короткую передышку. С растрепанными волосами, вся в ссадинах, покрытая с ног до головы песком, она фанатично продвигалась вперед. Когда ее взору открылся силуэт пещерного города, Лана поняла, что опоздала: Абриго уже зацепилось лучами за песчаные холмы. С его заходом ворота закроются, и никто не сможет проникнуть за частокол. «Опоздала! Нет, эти ворота не впустят меня, но и не выпустят его», – успокоилась она и уже не спеша, под покровом ночи, достигла изгороди. Лана осталась ночевать прямо у деревянного частокола, прислонившись к нему. Остаток ночи она провела в забытьи, так и не заснув. С первыми лучами она проникла вовнутрь через распахнувшиеся перед ней ворота.
Увидев Катона, она бросилась к нему:
– Где Гнидон?
– Не волнуйся, Лана, – заботливо взяв ее под руки и отводя в сторону, ответил Катон, – с ним все в порядке. Он постоянно спрашивал о тебе. Где ты была все это время?
– Где этот Гнидон? – упрямо повторила она свой вопрос.
– Этой ночью он ушел в горы, через тоннель. Ему предстоит преодолеть пустыню, – прошептал ей на ухо Катон, оглядываясь по сторонам.
– Опоздала, – с трудом разобрал Катон ее шепот, успев подхватить, когда она рухнула, лишившись чувств.
Придя в себя, Лана поведала Катону о надписи, которую сделал Янон своей кровью на скале: «Гнидон предал всех». Катон молча выслушал ее рассказ и, не сказав ни слова, удалился, поручив заботу о Лане женщинам.
Вечером состоялось заседание Комитета Сопротивления. Лана на нем не присутствовала. Ее заботливо уберегли от необходимости повторять свой рассказ. Предателя единогласно приговорили к смерти. Вот только как предупредить укрывшихся?
На следующий день Катон передал Лане решение Комитета. Она сразу вызвалась проделать путь через пустыню, отвергнув все аргументы Катона. Лишь убедившись, что остановить ее не удастся, он нехотя согласился.
Пара дней ушла на подготовку, да и Лане надо было набраться сил. Внутри пещерный город представлял собой три больших зала, соединенных между собой неширокими переходами. В их сводах были проделаны отверстия, через которые внутрь проникал свет и свежий воздух. По бокам каждого из залов было вырыто множество небольших углублений. С наступлением темноты она в сопровождении Катона направилась в дальний зал. Там, в одной из ниш, скрывался вход в тоннель.
– Ты не спеши. Иди через пустыню с остановками. Находясь в горах, Гнидон больше не может нам навредить, – напутствовал ее на прощание Катон.
Они молча обнялись, и по ее решительному взгляду он понял, что ничто не сможет ее остановить, – послание в горы будет доставлено…
Гнидон легко преодолел тоннель, вынырнув в небольшой лесок. Путь через пустыню его не страшил – не-гуманоиды позаботятся о том, чтобы он ее благополучно преодолел. Удалившись километров на десять, он уселся прямо на песок дожидаться рассвета и своих новых друзей, расправляясь с недельным запасом, которым его заботливо снабдили рабы. Летательный аппарат не-гуманоидов появился с первыми лучами Абриго.
– Подъем, – вместо приветствия прошипел Ф''ек.
Несколько часов полета – и они почти достигли противоположного края непроходимой пустыни.
– Вылезай, – раздалась команда, – на этом месте оставайся шесть дней. Надо выглядеть изможденным. Тогда тебе поверят, что ты шел пустыней. Этот пакет тебе. В горах помоешься. Потом посыпь себя из этого пакета. И после этого больше не мыться.
Летательный аппарат исчез, и Гнидон остался наедине с собой. Его щедро снабдили едой, водой и главное, по его настоянию, спиртным. Соорудив из брезента некое подобие убежища от палящих лучей, он начал поглощать алкоголь, в попытке забыться от преследовавших его видений. На третий день, не имея сил оставаться под открытым небом, он забился вглубь печи. Запах ее тела преследовал его, вновь и вновь возбуждая. Та единственная ночь с ней до сих пор стояла перед его глазами. В копоти печи до боли знакомые черты не давали ему покоя. Ему мерещились ее ласковые руки, сжимающие его мужское достоинство. Очнувшись, он неизменно обнаруживал, что занимается самоудовлетворением.
Вместо шести он пропьянствовал целых семь суток. Единственный день перехода дался ему с трудом. Его постоянно мучила жажда, но не от длительного пребывания в пустыни, а от чрезмерного употребления спиртного. Он предстал перед укрывшимися изможденным. Но это были последствия безудержного пьянства и вожделения, которые те приняли за следы испытания пустыней.
Валон заметно волновался. Еще бы! Ему предстояло открыть первый за двести лет Совет. Даже обитатели пещерного города смогли прислать своего представителя! Теперь укрывшимся, свободным и рабам предстояло решить свою участь и судьбу своей многострадальной планеты. Совет решили проводить затемно, в сиянии ночного неба и пламени костров.
– От имени укрывшихся я приветствую всех представителей здесь, у нас в горах. Я призываю быть достойными потомками Мудрого Нетона. Пусть Дух Недоступных Предков поддержит нас в священной борьбе!
Жители планеты оказались единодушны в своем стремлении сбросить иго не-гуманоидов, дружно проголосовав за подготовку восстания. Далее обсуждались детали: производство оружия и его доставка, создание запасов продовольствия, саботаж при производстве корпусов и подготовка укрывшихся к неизбежному теперь визиту не-гуманоидов в горы.
Гнидон восседал на почетном месте. С момента прихода в горы он находился в центре внимание – он пересек пески, он представляет здесь рабов. Он почти герой, и жизнь так прекрасна! Он настолько увлекся самолюбованием, что фактически забыл о своем предательстве.
Как Тана ни спешила, она все-таки опоздала, достигнув гор на второй день работы Совета. Ее сразу проводили к Валону. Она успокоилась, узнав, что посланник пещерного города прибыл вовремя. Неожиданно появившись на очередном заседании, она наткнулась на Гнидона. Ее удивила его реакция – неожиданная бледность и какое-то бормотание вместо приветствия. Она приняла это за последствия тяжелого перехода через пески, искренне пожалев его. Гнидон же боялся только одного – что все раскрылось, и Тана здесь для того, чтобы покарать за предательство.
Распрощавшись с Катоном, Лана ползком преодолела узкий тоннель, который вывел ее в небольшой лесок. Пещерный город рабов был окружен частоколом только с одной стороны. С остальных сторон холма было открытое пространство. Рабы уже давно оставили попытки преодолеть его под покровом темноты. Непонятным для них образом их мгновенно обнаруживали. Не-гуманоиды называли это пространство помеченной территорией.
Лана не знала, что после предательства Гнидона у нее нет шансов покинуть чахлый лесок незамеченной. Гнидон выдал все, в том числе и тоннель, вокруг выхода из которого не-гуманоиды незамедлительно установили маяки. Но судьба была благосклонна к ней – сама Утраченная Родина вступилась за нее. Выйдя на поверхность, Лана попала под дождь – такая редкость в этом уголке планеты. Потоки воды смыли мокриц, используемых не-гуманоидами для наблюдения за рабами, и путь оказался свободным.
Забыв все наставления, Лана без устали гнала себя вперед. Жара сделала свое дело, и на шестой день силы оставили ее. Обессилев, она, сидя на раскаленном песке, беззвучно рыдала. Неимоверным усилием воли она заставили себя подняться, но через десять минут тело отказалось повиноваться, и она рухнула. «Вставай, Лана! Поднимайся, любимая, осталось совсем немного», – раздался голос ясноокого Янона в ее воспаленном мозгу. «Вставай! – прозвучал приказ. – Ты не можешь меня подвести». Лана с трудом поднялась на коленки, но безжалостные лучи Абриго отнимали остаток сил, не давая встать. Сквозь марево пустыни, на одной из печей ей померещился пурпурный крест. Она отмахнулась от этого видения, но знак Мудрого Нетона манил к себе, давая надежду. Какая-то неведомая сила заставила ее медленно ползти к этой печи, и чудо свершилось! Внутри она нашла живительную воду и запасы продовольствия. Утром ее обнаружил небольшой отряд женщин, и, как ей показалось, среди них был один юноша в женском одеянии. К вечеру она уже была в горах, в объятиях Таны.
Гнидон сидел у костра в компании молодых горцев и жадно поедал свежее, хорошо прожаренное мясо, запивая хмельным пивом. Жирные слюни ручьями текли по щекам, но он не обращал на это внимание, наслаждаясь прохладой вечера. После пережитого им потрясения от нежданного появления Таны он решил хорошенько расслабиться. «Уж теперь-то мне нечего опасаться, – лениво рассуждал он. – Этим комитетчикам я не по зубам. Им и в голову не придет, что это я погубил Янона, а заодно и всех их».
Абриго клонилось к закату, и вечеринка была в полном разгаре, когда в его угасающих лучах на фоне гор появилась женская фигура с растрепанными до плеч светлыми волосами. Гнидон не сразу заметил ее, отреагировав только на восхищенные возгласы. «Как она хороша и как похожа на Лану! – подумал он. – Многое бы я отдал, чтобы увидеть ее, но это невозможно. Она там, далеко, надежно отделена от гор непроходимой пустыней…»
На какое-то время черты лица стали неразличимы, исчезнув в ярком пламени костра. Гнидон смачно облизывал сальные пальцы. Вынырнувшее из темноты лицо заставило его вскрикнуть. Он судорожно замахал руками, отмахиваясь, словно от привидения. Перед ним стояла она – такая долгожданная, желанная, обожаемая Лана. Короткого взгляда в ее пылающие гневом глаза оказалось достаточно, чтобы понять – она знает все! Неумелая попытка бегства была безжалостно пресечена двумя неизвестно откуда взявшимися крепкими парнями. Гнидона скрутили, больно заломив руки, и грубо поволокли в темноту наступившей ночи.
Гнидон очнулся на дне каменного мешка. Он знал, что это последнее пристанище для приговоренных к смерти. Злобный вопль вырвался из его груди, придав ему силы.
Раз за разом он вгрызался ногтями в каменные стены в отчаянной попытке вырваться наружу – туда, наверх, в прохладу ночи. Один раз ему даже удалось преодолеть около метра, но, неизменно падая вниз и больно ударяясь, он прекратил эту пытку, только сломав ногти и изодрав ладони обеих рук до костей. Обессилев, он, полусидя, пристроился на полу и, насколько позволяло пространство, вытянул ноги. Его взгляд невольно обратился наверх, к звездному небу. Ранее равнодушный к его красотам, теперь он не мог оторваться от созерцания созвездий, таких ярких в горах. Как они манили его! Здесь, на холодном полу, его ожидала казнь, там, в сиянии звездного неба, – радость бытия. Он отчетливо понял, что жить ему осталось до утра.
Нет, не раскаяние в предательстве, не стыд за боль, причиненную своей любимой, а зависть и злоба овладели им: «Проклятый Янон! Я всегда был лишь твоей бледной тенью. Надо было избавиться от тебя еще тогда, когда мы были свободными… Сколько раз мы ходили в ночное пасти конов, несчастный случай… Никто бы ничего не заподозрил». Ноги затекли, и Гнидон неуклюже поменял позу. Его мысли обратились к Лане: «А ты, светловолосая потаскушка, сама виновата, что предпочла мне этого… Это ты убила его. Убила своим выбором».
Оставшееся до рассвета время Гнидон смаковал подробности той единственной ночи, которую он провел с Ланой, сожалея лишь о том, что мужская сила тогда покинула его, и он не смог овладеть ею так, как ему хотелось…
Утро выдалось на редкость солнечным. Туман – такой частый гость в горах – быстро рассеялся. Казалось, сама природа празднует сегодня избавление. Избавление от подлости, лжи и предательства. Гнидон стоял прикованным к скале, щурясь от яркого света. Метрах в десяти от него высилась груда камней. Лана шла в полной тишине, прерываемой лишь щебетанием птиц. Ей предстояло первой бросить камень презрения. Она выбрала самый маленький из попавшихся ей на глаза и, не целясь, швырнула его в столь ненавистного ей Гнидона, убийцы ее возлюбленного. Она успела отвернуться и сделать пару шагов, когда по выкрикам поняла, что брошенный ею вполсилы камень достиг цели. Позже она узнала, что попала ему прямо между ног, как раз в то самое место, которое она с огромным удовольствием вырвала бы у него с корнем.
Лана не стала дожидаться окончания казни. Она ощутила резкую потребность побыть одной и весь день бродила по горным тропам, пока усталость не настигла ее, и она заночевала прямо под открытым небом.
Мучения же Гнидона продолжались еще около часа, пока метко брошенный камень не забрал его жизнь.
Хитон, выполнив свой гражданский долг – бросив камень презрения, – не забыл, что он художник. Пристроившись в сторонке с холстом, он запечатлел для потомков сцену казни. Он выбрал тот момент, когда девушка с растрепанными русыми волосами первой бросила камень. Ему удалось точно передать те чувства, которые испытывала она в этот момент, и тот ужас, который охватил предателя…
Не-гуманоиды, злобно пыхтя, наблюдали за казнью. Их не волновала никчемная, с их точки зрения, жизнь предателя. Их взбесило то, что эти презренные рабы помешали их замыслам. Гнидон, исправно следуя их инструкциям, высыпал на себя содержимое пакета и с тех пор не мылся. Это позволило следить за всем происходящим в горах. Мокрицы, а это именно они были в пакете, исправно передавали изображение. Специальное устройство фильтровало многослойную картинку, выделяя те спектры, которые воспринимали глаза не-гуманоидов. Они видели все, но не могли слышать.
От досады наместник потерял над собой контроль, и его легкое тело призрака попало во власть порыва ветра. Куколки бросились закрывать окна. Страховочная инерционная катушка сработала, когда Флаан Тху почти достиг потолка. Медленно опускаясь, он не переставал ругаться, и охранники, с неизменным шипением, предпочли удалиться, чтобы не попасть под горячую руку.
Раньше, сразу после предательства одного из рабов, наместник решил, что эти смехотворные потуги не представляют ни малейшей опасности: «Я дам им поиграть в восстание, почувствовать себя героями, а потом нанесу свой удар. Это отобьет у этих презренных рабов лет так на сто не только охоту сопротивляться, на даже саму мысль, что это возможно». Но теперь дальше медлить было нельзя…
Раздался сигнал утренней побудки, и рабы, так и не отдохнувшие за ночь, начали готовиться к построению. Это была рутинная процедура, и, только когда через ворота в загон вошла группа вооруженных охранников, рабы поняли, что что-то случилось.
Первым из строя выхватили Катона, за ним последовал Тунон, и стало ясно, что не-гуманоиды целенаправленно забирают членов Комитета Сопротивления. Проклятый Гнидон сделал свое черное дело.
– Детон не напрасная жертва, – вначале робко, а потом все уверенней пронеслось над нестройными рядами рабов.
Наблюдая за арестами, Катон понял, что куколки знают не все. Часть членов Комитета осталась на свободе. Совпадало только общее число задержанных – пятнадцать. «Будет кому продолжить наше дело. Да и женщины не подведут. И Тана…» – пронеслось в мозгу у Катона, прежде чем он потерял сознание от удара охранника…
Прошло более двух недель, прежде чем Тана засобиралась обратно. Особых трудностей не предвиделось. На первом этапе Зана сопровождала их, и они возбужденно обсуждали перспективы восстания. Постепенно к ним присоединились женщины, нагостившись в своих семьях. Соскучившихся по своим мужьям, их не надо было подгонять. Дорога давалась на удивление легко. Только Лана замкнулась в себе и почти ни с кем не общалась. Тана приглядывала за ней и, как могла, поддерживала, опасаясь, что та сломается. Она еще не знала, что скоро ей самой предстоит пережить подобное.
По мере приближения к пещерному городу, нехорошие предчувствия стали овладевать Таной. Как-то слишком легко, весело и непринужденно протекал весь путь. Первые же встреченные ими женщины, еще за день до цели, поведали об арестах. Тана не сомневалась, что Катон в их числе, хоть никто и не знал подробностей. На последнем переходе она вспоминала их прощание, последнюю ночь любви и то, что интуиция не подвела ее. Расставаясь со своим суженым, она чувствовала, что им не суждено свидеться.
Вернувшись и узнав подробности, Тана не стала рыдать и убиваться, подавив свои чувства, а просто заняла его место, возглавив Комитет Сопротивления, пытаясь сохранить то немногое, что уцелело…
Каждое утро отряды рабов уныло месили ногами пыль и песок. Проходя мимо могилы Янона, они неизменно видели на ней свежие полевые цветы и светловолосую девушку с распущенными до плеч волосами.
«Прости меня, мой избранник, за то, что я так и не стала твоей. Прости за эту ночь с Гнидоном. Ты знал, что он – предатель. Ты всех нас предупредил, а я так поздно нашла твое предсмертное послание, написанное горячей кровью на холодной скале», – повторяла Лана каждое утро, склонившись над его могилой.
Не дай тебе бог, Лана, встретить на твоем жизненном пути еще одного Гнидона.
Хитон никогда не видел этой печальной сцены. Свой шедевр он написал со слов других.
