12. ИЗРЕДКА ВОЗМОЖНЫ И ЧУДЕСА
Паттени щелкнул каблуками.
— Очень рад, мадемуазель. Егер-сержант Паттени. Могу я узнать ваше имя?
— Да. Меня зовут Камеей.
Стоявший рядом с ней худощавый молодой человек по-военному коротко поклонился.
— Студент Клаух. Манфред.
Паттени осторожно пожал протянутую руку.
— Итак, с чего начнем, господа студенты?
— С прогулки.
— Отделение! Рэвняйс-с…
— Можно идти не строем, — улыбнулась Камея.
— Вольно, — тут же скомандовал Паттени.
По мосту Плитрее они перебрались на южный берег реки и остановились у здания с необычным арочным фасадом. Студент Клаух кивнул.
— Вот, господа, запомните адрес: набережная Плитрее, 9. Здесь располагается знаменитый муромский трактир «Дребодан». По давней традиции офицеры курфюрстенвера отмечают в нем новые назначения. Точно установлено, что дистанция ФФ, то есть от фенриха до фельдмаршала, равна ДД, девяти дребоданам. Уверен, кому-то из вас, быть может, частично, а может быть, и полностью, удастся ее пройти.
— А сколько стоит один дребодан? — спросил Ламбо столь серьезно, что вызвал смех.
— Когда вы меня пригласите, обязательно разузнаю, — пообещал Манфред.
— Эге! Послушайте, господин студент, а выражение упиться вдрабадан…
— Да, да, именно. Оно пошло отсюда. Опасное заведение! По вечерам тут дежурят сразу два дринкенвагена — полицейский и армейский. Давайте свернем к местам менее злачным, если не возражаете.
— Напра-аво, — доступно пояснил Паттени.
Они миновали довольно пустынную в воскресный день, да еще и в утренний час Дюбрав-аллее, после чего пошли вдоль реки. По карте Иржи помнил, что до ее устья здесь оставалось не больше двух километров и Бауцен в этом месте был не только широк, но еще и весьма глубок. Не случайно над следующим мостом возвышались мачты какого-то корабля. К ним с интересом присматривался будущий адмирал Ференц. Ему под большим секретом штабной писарь сообщил, что пришли заявки на корабли, стоящие сейчас в столице.
А вот внимание господ экскурсоводов привлекало совсем другое. Пройдя шагов пятьсот и вскользь отметив муромское посольство, весьма внушительного, между прочим, вида, оба с неподдельным почтением остановились перед длинным зданием с многочисленными памятными досками.
— Для всех студентов этот дворец имеет не меньшее значение, чем Курфюрстенштаб для господ офицеров, — пояснила Камея. — Это есть Академия Наук Поммерна.
При этом она взглянула на Иржи. Иржи тут же почувствовал, что щекам стало жарко
— А Курфюрстенштаб покажете? — спросил Ламбо.
— Обязательно. Он отсюда недалеко.
Перед замком Кронштайн компания свернула за угол. Там, у впадения родной Быстрянки в Бауцен, в глубине роскошного парка располагался родовой дворец знаменитых герцогов де Сентубал. Южнее него углом на площадь выходило массивное пятиэтажное здание с пушками у подъезда. С более близкого расстояния рядом с пушками они увидели гвардейский караул.
— Ну вот, из этого дома в ближайшие два года вы и будете получать приказы, — сказал Манфред. — Перед вами Его Высочества Курфюрстенштаб, господа солдаты.
Господа солдаты почтительно замолчали.
Несмотря на воскресный день, у Курфюрстенштаба царило оживление. Отъезжали и подъезжали кареты, открытые коляски, камуфляжные армейские вагены. В них садились или выходили многочисленные офицеры. Несколько раз блеснули генеральские эполеты. На крыше здания шевелились сигнальные доски оптического телеграфа, у коновязи стояли оседланные лошади с фельдъегерскими чепраками.
— Всегда тут такая суматоха? — спросил Паттени. Манфред озадаченно покачал головой.
— Не сказал бы.
— В каких частях служили, господин Клаух?
— В крепостной артиллерии.
— Не пора ли в этом случае продолжить экскурсию? — с неким подтекстом спросил Паттени.
— Яволь, герр сержант, — усмехнулся господин Клаух. — Что ж, добро пожаловать в замок Кронштайн, господа. Вот он, за рекой Быстрянка.
Но попасть в эту самую старую часть города оказалось не так-то просто. Послышались резкие звуки горна. По цепному мосту через Быстрянку проскакали трубач и десяток егерей. Солдаты жестами приказывали публике расступиться.
Из ворот замка тем временем выходила голова плотной пехотной колонны
— Семьдесят третий полк, — сообщил глазастый Ламбо. — Мы всю седьмую дивизию видели, господа! Надо же.
Иржи и Ференц переглянулись.
— Братцы! — не унимался Ламбо. — Я даже знаю, куда идет этот полк.
— Да что ты, — не поверил Ференц.
— Разговорчики, Макрушиц, — подал голос Паттени. Вспомнив, что его власть заканчивается уже следующим
утром, Ламбо осмелел.
— Э, господин сержант. Была команда «вольно». Следовательно, разговаривать можно. Уставы мы теперь тоже знаем.
— А все равно — разговорчики, — буркнул Паттени. Ламбо на всякий случай предпочел замолчать. Сутки —
вполне достаточное время для того, чтобы схлопотать наряд вне очереди. В армии это просто делается, господа.
Семьдесят третий полк батальон за батальоном выходил из замка. Нижнюю часть лиц офицеров семьдесят третьего полка скрывали платки, на мундирах лежали пятна пыли. Не требовалось большого ума, чтобы догадаться: полк шел издалека, был расквартирован вовсе не в столице. Солдаты выглядели усталыми, еще более запыленными, но шли быстро. За полчаса батальоны переправились через Быстрянку, миновали Курфюрстенштаб и удалились по Лернштрассе. Дойдя до ближайшего перекрестка, они поворачивали вправо. На юг.
— Порохом попахивает, господин егер-сержант. Не находите? — спросил Манфред.
— Хорошая часть этот семьдесят третий полк, — похвалил Паттени. — Очень дисциплинированная. Не болтливая.
— В отличие от студентов? — усмехнулся Клаух. Образцовый сержант предпочел не отвечать.
В замке Кронштайн они осмотрели казначейство (извне, конечно), отель «Кронплатц», в котором останавливаются наиболее знатные особы, потом почтили исторические могилы у собора Всех Религий, после чего вышли к северо-западному углу замка. Здесь, при впадении Бауцена в Теклу, находился старинный дворец, окруженный собственной стеной.
— Камея, быть может…
Манфред посмотрел на девушку так, словно у них был некий общий секрет. Иржи от этого стало неприятно.
— Тут рассказывать особо нечего, — не слишком охотно сказала Камея. — Господа солдаты, перед вами официальная резиденция курфюрстов Поммерна. Ей около шестисот лет. Дворец, так же как и весь замок, называется Кронштайном. В нем насчитывается больше тысячи различных помещений. Пять башен, часовня святого Иммануила, усыпальница… ну и все, что полагается государю.
Секунду помолчав, она вдруг оживилась и продолжила:
— Более интересная, на мой взгляд, достопримечательность находится там, на острове Норбаунт. — Она махнула в сторону Теклы. — Видите эти мрачные стены? Они принадлежат знаменитому Семибашенному замку. Именно с него семьсот сорок шесть лет назад начинался и город Бауцен, и весь Поммерн. За свою историю замок выдержал одиннадцать осад, ни разу не был покорен, поэтому сделался символом независимости Поммерна. Его силуэт изображен на государственных флагах нашей страны, как вам, наверное, уже сообщали в учебном лагере.
— Мы будем его осматривать, мадемуазель? — спросил Ференц.
— Нет, — сказала Камея. — К сожалению, Семибашенный закрыт для посещений. Сейчас там находятся главный арсенал курфюрстенвера и золотой запас Поммерна. Сами понимаете…
— Золото, ребята, золото, — пояснил Клаух. — А также тюрьма для особо важных преступников. Все рядом, очень удобно.
— Не будем говорить о мрачном, — улыбнулась Камея. — В Бауцене много более веселых мест. Столь много, что за один день их осмотреть невозможно. Поэтому предлагаю разделиться на две группы. Южную часть нашей столицы покажет мой коллега господин Клаух… покажет господин Клаух, — повторила она с легким нажимом, заметив удивленный взгляд Манфреда.
— И что мы можем увидеть в южной части, мадемуазель? — спросил Паттени.
— О, массу интересного! Оперный театр, красивейшие дворцы, каскадные фонтаны, Академию Художеств, главный рынок, картинную галерею Поммерна, Кригс-Академию, Курфюрстентаг, зоопарк, цирк, казино, самые престижные магазины, кегельбан, рестораны. Кроме того, за южной стеной расположен ипподром. Как раз сегодня там заезды джангарских рысаков, для солдат вход бесплатный.
Неожиданно Камея взглянула на Иржи, впервые за все время, прошедшее после встречи на набережной.
— Ну а тех, кого больше интересуют учебные заведения… Ламбо скривился.
— … храмы, кладбища, лавки букинистов, музеи и выставка цветов, тех я приглашаю в северную часть города.
Осматривать кладбища и учебные заведения, кроме Иржи, вызвался один лишь парень из Мембурга. Его распределили в артиллерию, а после армии он собирался поступать в университет, флегматично пояснил мембуржец. Услышав это, к нему вдруг присоединился Ференц.
Впрочем, едва они вышли из замка, Ференц заинтересовался изящным трехмачтовым парусником, стоявшим у пирса ниже моста Звездочетов.
— Мадемуазель, а что там за корабль?
— Корвет «Гримальд», — ответила Камея.
— И сколько на нем орудий?
— Точно не знаю. Больше тридцати, кажется.
— Немало для корвета, — одобрительно сообщил Ференц. — Солидно даже, я бы сказал. А более тяжелые корабли можно увидеть? — Суда с большой осадкой в Бауцен не заходят. Однако в порту на Текле сейчас стоят несколько фрегатов и линейный корабль «Василиск». Я не очень большой знаток флота, но пушек там масса, знаете ли. И пребольшущих.
— О! Редкая удача, — обрадовался Ференц. — Знаменитый «Василиск»! А как можно пройти в порт?
Камея внимательно на него посмотрела.
— По улице Конграу прямо на север. Как только минуете ворота Норди, сразу окажетесь на Муром-Шляхт. Через три квартала следует повернуть налево, и там сразу увидите мачты, они очень высокие.
— Превосходно! А вы не обидитесь, если мы вас покинем? — При этих словах Ференц нежно обхватил за плечи будущего артиллериста.
Парень испуганно забился.
— В порт? Зачем в порт?
— Как — зачем? Я обожаю флот.
— Но я…
— И ты тоже, камарад. Камея улыбнулась.
— Как вас зовут, герр матрос?
— Ференц Мервид, мадемуазель.
— Да не хочу я в порт! — брыкался мембуржец.
— Как — не хочешь? Странно. Ты же артиллерист.
— При чем здесь артиллерия?
— Разве не слышал? Там уйма пушек.
— Да они же морские!
Тут Ференц легонько стиснул глупца.
— Ты хочешь сказать, что морская артиллерия хуже армейской? — огорчился он.
— Да нет же! — испугался юный артиллерист. — Ни в коей мере.
— Тогда двигай.
— Отпу… опту… от…
— Люс, люс! Марширен
И он поволок беднягу по улице Конграу, курсом норд. К далеким воротам Норди.
— Господин Мервид! Ференц обернулся.
— Вы очень добры, — сказала Камея.
— Не знаю. Только мы с господином Неедлы земляки. Сочтемся!
— Господин Мервид! — Да?
— Хочу пожелать вам замечательной морской карьеры. Вы очень умны и великодушны.
— О мадемуазель! Буду теперь знать.
Ференц расхохотался, встряхнул совсем обалдевшего мембуржца и незаметно подмигнул Иржи.
А Иржи, чудесным образом оставшись наедине с Камеей, самым плачевным образом растерялся. Он и не мечтал о подобном везении, поэтому был застигнут врасплох, отчаянно волновался и все не мог решить, с чего же начать разговор. Ему казалось, что все зависит именно от первых произнесенных звуков.
Камея тоже оказалась не слишком готовой к столь быстрому осуществлению своего плана. Она не ожидала, что все будет так легко и безошибочно разгадано не только тем, ради кого все затевалось, но и его другом с такой простецкой наружностью. А это, увы, произошло. Один лишь обитатель Мембурга остался в не очень счастливом неведении. Вот и вся цена ее дипломатического искусства.
Камея признала себя неуклюжей и расстроилась. Трудно было понять, как отнесется к ее слишком откровенному, если не бесцеремонному поведению сдержанный, серьезный и благородный потомок небесника. Зато было совершенно ясно, что девушки из хороших семей так себя не ведут.
И вот, имея каждый свою причину для молчания, они медленно шли по зеленеющей, залитой весенним светом набережной. Шли, опустив глаза и стесняясь глянуть друг на друга.
Зато прохожие в этом удовольствии себе не отказывали. Многие улыбались им вослед, и мужчины, и, уж конечно, женщины. Слишком классической была пара — неловкий солдат, юная студентка. Сама молодость навестила старый город в их лице. Безоглядная, неповторимая, бескорыстная. Горячая, трогательная. Порывистая, неумелая…
Совершенно того не замечая, Иржи и Камея распространяли некие волны, размягчающие людей. Со скамейки на них грустно смотрела пожилая дама. Из ее корзины торчала обтекаемая кошачья голова и тоже смотрела.
А у порога аптеки, держась за дверную ручку, вздыхала чья-то горничная.
А на перекрестке им лихо откозырял постовой полицейский. Потом распустил усы, подтянул ремень и добродушно погрозил извозчику.
А тот совсем уж было собрался ударить лошадь, но передумал. Вместо этого простуженным голосом поинтересовался:
— Хочешь сахару, дуреха?
Увы, тут он не к месту припомнил тещу. Не повезло лошади. С теми, кто возит других, такое часто случается.
Было тепло. Между деревьев резвились и щебетали птицы. Над рекой веял ветерок. Он шелестел свежей, не успевшей еще запылиться листвой, ворошил перья качавшихся на волнах чаек, перебирал гордые флаги «Гримальда».
Камея настолько погрузилась в новую, неясную, непрочную и непривычную смесь чувств, что даже забыла о присутствии неприметного человека, одного из тех, коих давно привыкла угадывать за своей спиной. А человек закурил трубку, сорвал цветок яблони и начал думать, что же с ним теперь делать. Как и у большинства людей, желания у него опережали размышления.
А Иржи вдруг понял, что его спутница никуда не собирается исчезать, даже если ей совсем ничего не говорить. Ему страшно захотелось выразить всю свою признательность, но он опять же не знал как. Ни одно слово не годилось, все оказались недостойными. Как сговорились…
А время между тем приближалось к полудню. На корвете отбили склянки, по всему городу разлетелся перезвон часов, а со стены Семибашенного гулко бабахнула пушка.
Молчание становилось таким же нестерпимым, как зубная боль. Иржи наконец решился. Насупясь и твердо глядя в землю, он спросил:
— А вы покажете мне университет?
— Ну конечно! — обрадовалась Камея.
Иржи поднял глаза, увидел ее улыбку, улыбнулся сам, и… как будто цепи свалились.
— А… вам действительно интересен Мохамаут? — спросила Камея.
— А… почему нет? Гораздо больше, чем кладбища.
Университет Мохамаут занимает целый квартал и состоит из дюжины соединенных друг с другом корпусов — одиннадцать факультетов плюс администрация. Внутри этого многоугольника находится футбольное поле, которое используется также для разных торжественных мероприятий и увеселений.
Несмотря на воскресный день, везде было полно студентов — они сидели на подоконниках, медленно перемещались в галереях, были видны через распахнутые двери лекционных залов. Даже зеленое поле стадиона было усеяно загорающими и читающими телами. У всех перед носом находилась либо толстенная книга, либо кипа исписанных листов.
— Сессия, — пояснила Камея.
— Но вам тоже надо готовиться, — испугался Иржи. Камея беззаботно махнула рукой.
— Я уже все сдала!
И они продолжили обход кафедр, аудиторий, музеев, библиотек и лабораторий. Побывали даже в святая святых — зале заседаний Ученого Совета, правда, в пустом
Кое-где профессора еще давали прощальные консультации. Через открытые по причине жары двери Иржи с почтением рассматривал их лысые либо лохматые головы, сверкающие глаза, очкастые, крючконосые и бородатые лица.
— Первый раз вижу профессоров, — шепотом признался он. — Прямо трепет какой-то…
— Многие этого заслуживают, — кивнула Камея.
— … когда на человека падает кирпич, сразу возникает патология, — донеслось слева. — Помилуйте, господа! Я вас спрашиваю: какие еще требуются дополнительные условия?! Достаточно удара по голове и все готово: пациент, как говорится, не совсем здоров!
— Профессор Каузалис, — шепнула Камея.
Но из аудитории напротив слышалось совершенно противоположное. Благородного тембра баритон предлагал:
— Господа студенты! Возьмем, к примеру, чуму. Да-с, чуму! Я спрашиваю: почему не все зараженные погибают? Ответ прост: одной инфекции недостаточно. Требуется еще, чтобы организм был ослаблен. Иначе говоря, необходимо некое дополнительное у-с-л-о-в-и-е. Только не вздумайте сказать это на экзамене моему коллеге Каузалису!
— Профессор Кондицио, — сказала Камея.
— Но кто же из них прав?
— Оба. Непримиримые оппоненты в науке и преданнейшие друзья в жизни.
— Чудеса. Разве такое возможно?
— Изредка возможны и чудеса.
— Вы говорите это здесь, в университете? Мне кажется, тут даже стены пропитаны формулами.
— Чудеса вольны сами выбирать место своего проявления. Кроме того, именно потребность в чуде заставляет людей заниматься наукой. Вот так кажется мне. Будете спорить?
— Ох, нет, — сказал Иржи. — Я переполнился. В голову больше ничего не лезет
— Тогда пора перекусить, господин Неедлы, — улыбнулась Камея.
Улыбалась она очень часто. И так здорово, что каждый раз Иржи на миг забывал об окружающем. Видел только ее лицо, главное чудо университета Мохамаут.
Почему-то пешеходные экскурсии способны уморить кого угодно. Несмотря на закалку учебного центра, ноги гудели, подошвы жгло, а в горле пересохло. По этой ли причине, либо все было на самом деле так, но пиво показалось приятным и прохладным, мясо вкусным, а ресторан — удивительно милым.
Назывался он «Рэтманн фон Мохамаут» и располагался, естественно, в подвале. На стенах, фартучках официанток, на массивных кружках, в витражах полуокон — везде красовались изображения насмешливого крыса в профессорской мантии и в круглой шапочке с кистью. Иржи поинтересовался причиной популярности столь малолюбимого животного.
— Ученый Крыс считается покровителем университета, — сказала Камея. — По-моему, вполне достойный персонаж. А вам не нравится?
— Почему? Совсем наоборот! Ваш Рэтманн очень обаятелен, явно знает себе цену и в меру этого знания вызывающ. Что еще? Дерзок, весел, насмешлив, но незлоблив и даже добр. Вопреки всем знаниям, которые угадываются в выражении его глаз, и всему опыту своей увертливой жизни. Нет, замечательный Крыс! Под его покровительством Мохамауту остается только процветать, чего я и желаю от всей души.
— О, — с удивлением, которое не пожелала скрыть, сказала Камея. — Иржи, да у вас прекрасный слог. Где вы учились?
— Нигде.
— Простите? — Нигде, если не считать школы. Образование домашнее.
— Тогда у вас был замечательный воспитатель.
— Думаю, что да, — сказал Иржи севшим голосом. — Был. И залпом допил пиво.
Неожиданно Камея накрыла ладошкой его руку.
— Простите. Я причинила вам боль. Я… не хотела.
— Да что вы, не за что. Спасибо за сочувствие. Камея помолчала, что-то обдумывая. А потом сказала:
— Помните, Промеха говорила, что ваш отец жив? Иржи поднял глаза.
— Да, конечно. Только это было предположение.
— Тогда — возможно, и предположение. Но не сейчас.
— Я благодарен за желание поддержать. Спасибо, Камея. Девушка досадливо нахмурилась.
— Это не утешение, это факт. Иржи, ваш отец вернулся из Схайссов. Позавчера он был уже в Эмванде, я видела сообщение оптического телеграфа.
— Правда? — спросил Иржи. — Ох, простите. Конечно, я вам верю. Просто очень уж обрадовался. Отец… Огромное вам спасибо!
— Да мелочи, — улыбнулась Камея. — Все понятно.
— Вы поразительная девушка, — сказал Иржи. — Оптический телеграф… Но помилуйте, не каждый человек имеет доступ… Тем более что мой папа служит…
Камея предупреждающим жестом подняла руку. Надо было остановиться, но он не смог.
— Кто вы?
Нельзя было так. Ох нельзя. Атмосфера раскованности и доверительности вдруг пропала. Лицо Камеи приняло замкнутое, отчужденное выражение.
Тогда Иржи взял ее руку.
— Я сделал глупость. Пожалуйста, извините! Невольно вырвалось. Вы не представляете, что для меня значит… значит… — Он замолчал, сбился, подыскивая слова, соответствующие чувствам, но не чересчур откровенные. Опять не получалось
Камея мягко высвободила кисть.
— Не надо извиняться. Вокруг меня есть странности, это трудно не заметить. Вы проявили чудеса выдержки, Иржи, я это очень ценю. Однако существуют обстоятельства… На многие вопросы я не могу ответить, так уж сложилось. Надо попробовать обходиться без этого. Вы тоже не обижайтесь, хорошо?
Иржи поднял обе ладони, как бы предлагая взять себя в плен.
— О нет, нет. Это вы не обижайтесь! Камея покачала головой.
— Так и будем извиняться друг перед другом? Времени ведь мало. Это чудо, что мы вообще встретились… — тут она смущенно запнулась, — встретились на мельнице. Про второй раз и говорить нечего! Знаете, когда я увидела вас там, на дороге, в пыли, то… — Камея замялась, подбирая слова.
Иржи покраснел.
— Я выглядел как чучело.
Камея несколько секунд боролась с собой, не выдержала и рассмеялась.
— Простите, да. Но ведь не вы же выбирали форму одежды! Егерский мундир, кстати, идет вам гораздо больше. Хотя дело, конечно, не в мундире…
Что-то она хотела сказать важное. Иржи так и оставался с поднятыми руками, боясь вспугнуть ее желание. Но тут в углу заголосила хмельная компания:
Бывают, братие, мозги,
В которых не видать ни зги;
Приличны там условия
Для дьявола здоровия.
Чтоб оный не скрывал рожки
Под вид студенческой башки,
Хоть за понюх, хоть за полушку
Доценты мигом снимут стружку!
Грызи, браток, пока не скис,
Все фолианты сверху вниз!
Кончай полировать подушку!
Забудь веселую подружку!
Во славу вечныя науки
Ученья примем муки.
Пусть каждый будет лыс,
Как Мохамаут-крыс!
Налейте, братцы, кружку,
Чтоб выпить за подружку…
Ведь надо что? Экзамен сдать.
Потом ее уж и позвать. Хо-хо-хо!
Камея вздохнула. Было видно, что песня ей не слишком нравится. Да еще и с настроением не совпадала.
— Становится шумновато? — с досадой спросил Иржи. — Да.
— Вы позволите вас проводить?
— А вы мне позволите заплатить извозчику?
— Я… я так не могу.
— Как же нам быть? Я знаю, что денег солдатам дают очень мало.
— Давайте прогуляемся.
— А когда заканчивается ваша увольнительная?
— В двадцать два ноль-ноль. Камея покачала головой.
— Нет, не успеем. Послушайте, можно я займу вам несколько талеров?
— Ну что вы, — огорченно сказал Иржи. — Я ведь не вернул еще ваши пистолеты.
Камея вздрогнула.
— Пистолеты? Боже мой, вы применили их против того страшного динозавра, помогли спасти целую деревню, жизнью рисковали. Ах, Иржи! Как можно теперь требовать их назад? Неужели вы думаете, что я… такая?
— Нет, нет, — испугался Иржи. — Ничего такого! Но я на два года ухожу в армию. Там всякое бывает. Как можно обещать, что верну деньги? — Да речь идет всего…
— Дело не в сумме, — перебил Иржи. Камея внезапно улыбнулась.
— Разумеется, дело не в сумме, — лукаво сказала она. — А в том, господин Неедлы, что у вас будет повод для новой встречи. Если вы не против…
— Я? Против? Зачем же так… — краснея, пробормотал Иржи.
— Как? — спросила Камея радостно и взволнованно.
— Ну… Вы же догадываетесь. Против этого довода трудно устоять. Невозможно.
— Так поэтому и…
— Что, что? — Он впервые взглянул на нее в упор.
— Так поэтому мы и… договорились? — тихо сказала она, опуская глаза.
— Вы очень красивы, — отчаянно выпалил Иржи. — Ох, как расставаться не хочется!
— Ой, — сказала Камея, несколько испуганная его откровенностью.
Она увидела стенные часы, и в ней проснулось великое женское благоразумие.
— Пора идти, Иржи. Иначе будут неприятности.
Но уже перед дверью, принимая от него свой плащик, тихо сказала:
— Думаете, мне хочется?
Тут же, смутившись, выбежала наружу.
А снаружи их ожидала совсем иная атмосфера. Атмосфера трезвости и свежего, усилившегося к ночи ветра. Кроме того, Иржи заметил, что от стены отделилась тень. Камея заметила и тень, и то, что ее заметил Иржи.
— Вот, такова моя жизнь, — вздохнула она. — Это охрана. Потерпите?
Иржи был готов на любые жертвы.
— Мелочи, — сказал он. — Особенно если припомнить то, как мы познакомились
Камея рассмеялась. Потом повернулась к человеку у стены и сказала:
— Простите, я не вижу вашего лица. Шляпа…
— Вингероде, — отозвалась тень.
— Руперт?
— У вас прекрасная память, мадемуазель.
— Спасибо.
— За что?
— Да за то, что не прячетесь.
— А так оно проще, мадемуазель. Тем более что от вас не слишком-то и спрячешься.
— Что ж. Тогда представляю вам господина Неедлы.
— Очень приятно. Вингероде.
Иржи показалось, что он пожал не руку, а жесткую доску.
— Господин Неедлы мой давний знакомый, — сказала Камея.
— Я в курсе, мадемуазель.
— Ру-уперт… — укоризненно протянула Камея. — Уже? Вингероде виновато откашлялся.
— Служба, фройляйн. Мы должны знать.
— И что же вы знаете?
— Ну… У господина Неедлы хорошие рекомендации.
— Очень мило! Рекомендации. И кто же его рекомендует, позвольте узнать?
— Капрал Люка, сержант Паттени, мадам Промеха и господин Бушталлер.
— Какой господин Бушталлер?
— Полицмейстер селения Бистриц, мадемуазель.
— Позвольте, но в Бистрице нет телеграфа.
— У вас превосходная память. Так точно, нету.
— Да как же вы успели?
— Как вам сказать… Оберст Ольховски… В общем, успели.
— Браво, — мрачно сказала Камея. — Вот что. Мы с господином Неедлы берем экипаж. У меня должна быть хоть капля личной жизни
— Я поеду в следующем, если не возражаете.
— Не возражаю, — сказала Камея.
— Жаль, что вынужден доставлять вам неудобства, мадемуазель, — сказал плохо различимый под своей шляпой Вингероде.
— Ох, да ладно уж. Иржи, вам не скучно со мной?
— Вот чего нет, того нет, — весело сказал Иржи. — А вам?
— Чу-удесный вечер! Не припомню, когда в последний раз такой был.
— Руперт, ужин на кухне. Ты где спать собираешься?
— В прихожей, фрау. Как всегда.
— На вот тебе плед.
— Данке шон.
— Руперт! — Йа?
— У тебя пистолеты денхорнские?
— Йа-а… Так точно. У них большая прицельная дальность. А что?
— Не смей класть это железо рядом с сервизом, вот что. Внизу что-то звякнуло.
— И не думал, мадам.
— Да, как же. Знаю я тебя.
Заскрипели ступени, послышалось учащенное дыхание. Снизу поднялась лампа, ведя за собой полную и румяную женщину.
— Ну? Что ж ты здесь-то стоишь? — огорченно сказала она.
— Не все ли равно, где стоять?
— Не все равно. Эльза давно спит, а ванна стынет. Камея вздохнула.
— Это к лучшему. Мне тоже не мешает охладиться.
— Вот даже так? Женщина приподняла лампу.
— Девочка моя, неужели ты приняла решение?
— Нет, конечно
— А жаль. Пора бы.
— Мы скоро уедем, Андреевна. Очень надолго. Ты, я и даже Руперт со своими пистолетами.
— Только поэтому?
Камея не ответила. Но глаза ее влажно блеснули.
— Да пропади оно пропадом, твое происхождение! — вдруг взорвалась Андреевна. — Забудь сейчас же!
— Слушаюсь… — невесело улыбнулась Камея. — Я всегда слушаюсь…
— Вот и умничка. А скажи, парень-то хороший? Люб он тебе?
— Да, — сказала Камея, глотая слезы.
— А тогда нечего нюни распускать! Встретитесь еще.
— Как же! Встретимся… У него два года армии, а у меня вообще… бог знает что.
Тут она уткнулась в мягкое, доброе плечо и по-детски всхлипнула.
— Ты же знаешь! Меньше чем о графе — и думать не моги-и…
— Тише, тише. А то Руперт прибежит. С пистолетами. Да не реви ж ты, господи! Нехорошо. Давление вот мне повышаешь. Делать что-то надо, а не слезы лить. Далеко на них не уедешь, на слезах-то.
— Что же тут можно сделать?
— Потерпеть надо. Вот не знаю, бог или не бог, но кто-то там наверху есть, за всем приглядывает.
— А-а.
— Нет, серьезно. Он устроит, поверь мне.
— Потому что добрый?
— Потому что мудрый. Надо ждать и искать возможности. Ну и я помогу, конечно.
Камея улыбнулась сквозь слезы.
— Вот это уже лучше. Только не знаю я, на что надеяться.
— Знаешь, девочка, изредка возможны и чудеса. Ладно, иди купаться
— Погоди, погоди, Андреевна. Как ты сказала? Повтори.
— Иди купаться.
— Нет-нет, чуть раньше.
— А! Я говорю: изредка возможны и чудеса.
— Давай я тебя поцелую!
— Лучше давление померь, — проворчала Андреевна. — Эльза обещала-обещала, но взяла да и уснула. А поцелуи ты прибереги, пригодятся еще. Стрекоза ты моя… грустная.
