Глава седьмая
Последний бой

Москва. 2022 год.

Спать не ложились, только Степе дали выспаться. На утро растолкали нещадно, как единственного, кто может крутить баранку, усадили за руль и поехали. Ехали втроем: Кот за старшего, Милонег, как знавший дорогу, и Степа. Последний просто потому, что без него далеко не уехали бы.

Дорога по утру была пустая. Даже автоинспекция, что готова была побираться кажется круглосуточно, в пять утра спала. Степа вышел на трассу, вдавил педаль в пол и полетел. Скорость раскатил такую, что любой гаишник принял бы проносящийся мимо внедорожник за утреннюю галлюцинацию. С другой стороны, на пустой дороге скорость и не чувствовалась.

За пятьсот километров от столицы дорога стала хуже. Потом Милонег велел свернуть и поехали уже вовсе по бездорожью. Ехать пришлось порядочно прежде чем из-за пролеска вынырнул дом, стоящий в чистом поле безо всяких заборов и с хлипким замком на дверях.

Последний раз Милонег был здесь с пару месяцев назад. Приехали с Игорем порыбачить. Тогда было хорошо. Больше так никогда не будет. Он вылез из машины, прошел к крылечку, отпер дверь своим ключом. Бородатый настаивал, чтобы у Милонега были дубликаты от всех его нехитрых замков. Вошел в дом.

На улицу вышел через минуту, в руках держал две лопаты. Степа ринулся было за шанцевым инструментом, но Кот отстранил.

— Отдохни. Ты и без того за рулем с утра. А потом тебе еще назад ехать. Где копать, Милонег?

— На огороде, — отозвался тот.

На огороде тоже все было по-старому. Только гряды совсем почти сровнялись, да чучела-мишени покосились и облиняли от дождей. Да старый гараж проржавел окончательно. Милонег прошел к краю поля, туда где у реки стояли пугала. Лопата ткнулась под трепещущую листьями березку.

— Здесь, — сказал он.

— Почему здесь? — не понял оборотень.

— Он как-то говорил, что хотел бы стать частью березы, напитать ее корни, подняться соком по стволу и трепетать листьями. Что бы каждую осень умирать и каждую весну возрождаться.

— Романтик, — фыркнул Кот и принялся ковырять лопатой грунт.

Милонег потер ладони и тоже принялся за работу. Земля была мягкой, копалась легко. Только корни порой мешали. Он старался не думать. Не потому, что мысли были тоскливыми, просто боялся, что за одну из мыслей зацепится незваный гость, понесет играючи поток мыслеформ, которые надо не просто обдумывать, а еще и противиться, отсеивая правду от всего остального. А сил заниматься просеиванием сейчас не было. Но голос не появлялся.

— Кот, — позвал Милонег.

— Чего? — оборотень копал так активно, что углубился со своей стороны значительно сильнее Милонега.

— Ведь он сейчас на мосту?

Оборотень отбросил лопату, вылез из ямы. Присел в сторонке, ожидая пока приятель доведет свой край могилы до того же уровня.

— Вернемся на мост, сам узнаешь, — отозвался Кот.

— Не хочу я этого узнавать. Я на мосту был, сам все знаю. И Игоря знаю. Обмани меня, — попросил Милонег. — Скажи, что он в свет ушел. Пусть хоть у него покой будет.

Кот покачал головой.

— Не скажу. Сам знаешь, что у него будет и чего нет. И не проси врать. Не то время, чтобы обманывать и обманываться.

Милонег закусил губу и яростно замахал лопатой. Оборотень поднялся на ноги, потопал к машине. Когда вместе со Степой приволокли завернутое в плед тело, Милонег уже вылез из ямы.

Тело опустили бережно, оставили вместе с пледом, запахнув, словно бы спасая от холода. Первую горсть земли кинул Милонег. Кот на обычаи плевать хотел, ценил эффективность. Потому просто взялся за лопату. Соратник присоединился и заработали в две лопаты. Вскоре плед покрылся землей, торчал в нескольких местах буграми еще какое-то время, а потом и этих шерстяных островков не осталось. Под березой вырос небольшой холмик.

Милонег отбросил инструмент, ласково провел рукой по стволу. Береза затрепетала листьями. Ветер что ли. Он сделал шаг и прижался щекой к белому с черными разрезами дереву.

— Что дальше? — спросил Степа, наблюдавший, как велели со стороны. — Крест сострогать?

Кот покачал головой.

— Крест ему без надобности. Пусть все травой порастет. Память — она здесь, — оборотень ткнул себя ладонью в лоб, подумал, опустил руку ниже, прижал к сердцу. — И здесь. Ты вот его увидеть успел самую малость. Запомнил?

Степа кивнул.

— Вот и помни, — посоветовал Кот. — И детям своим расскажи, чтоб помнили. Людей помнить надо, а не кресты ставить. Поехали.

— Садись, — распорядился президент вместо приветствия.

Юрий Яковлевич подошел. Сел не на ближнее к главе государства кресло, как обычно, а через одно. Почему-то так показалось безопаснее. Президент странность не упустил, усмехнулся.

— Провалилась операция? — спросил так, словно ответ был очевиден. — Чего молчишь?

Главный спасатель пожал плечами.

— А чего тут скажешь? Да, ваша операция провалилась, господин президент. Два взвода спецназа вошли в аномальную зону в четыре часа двадцать три минуты по Москве, — Юрий Яковлевич посмотрел на часы. — Сейчас десять восемнадцать. Их нет почти шесть часов, из чего мы можем сделать соответствующие выводы. Утешительными их не назовешь.

Президент напряженно всматривался в министра чрезвычайных ситуаций. Слушал внимательно, потом потер глаза. Как-то по-детски, кулаками.

— Связь? Они должны были держать связь и докладывать обстановку.

— Если верить докладу генерала Голубева, то связь была потеряна через несколько секунд после входа группы в аномальную зону. Последние сообщения говорили о плотном осязаемом тумане. Собственно, ничего помимо того, что мы знаем, это не дало. Потом связь просто пропала.

Президент помассировал виски.

— Просто пропала, — повторил задумчиво. — Просто пропала. Или не просто. Мысли, предложения?

Юрий Яковлевич покачал головой.

— Никаких.

— Замечательные у меня министры, — хмыкнул президент. — Разогнать вас что ли к чертовой матери. Значит так, Голубеву приказ, чтобы расширил зону оцепления. И чтобы эвакуировал оттуда все живое. Чтоб внутри не то что бомжей и собак, клопов с тараканами не осталось.

Глава МЧС вздрогнул. На президента посмотрел так, словно все понял, но при этом даже догадываться боялся.

— Что вы намерены делать, господин президент.

— Бомбить твою аномалию, Юра, — запросто отозвался тот.

— Она не моя. А бомбить ее ошибка. Вы же понимаете…

— Я понимаю, — отозвался глава государства. — Понимаю сейчас только одно и очень четко. Если мост не разбомбим мы, то сюда полезут американцы и европейцы. Мост им, конечно, не нужен, это предлог. Но они придут сюда с оружием и железобетонным прикрытием, типа за мировую общественность и ее безопасность борются. А если они сюда придут, то бомбежка моста покажется детской шалостью.

Президент хлопнул кулаком по открытой ладони. Щелкнуло, словно дрессировщик хлыстом на цирковой арене.

— Иди, — распорядился он. — К обеду в радиусе трех километров от моста не должно быть ни единой живой души.

— А если бомбежка ничего не даст? — спросил глава МЧС.

— Она не может ничего не дать. По определению. Если она не изменит ситуацию с аномалией, то она даст возможность послать на хрен ЕС и Штаты. Всегда можно сказать, что мы вводили войска и бомбили и без их участия. И это не дало результатов. И пусть потом придумают новую причину, чтоб сюда влезть.

Толпу подвинули довольно просто. В отличие от Сергея Виталиевича, генерал ни с кем не церемонился. Просто сделал пару звонков, выдал пару приказов и через полчаса по перекрытым трассе, шоссе и куску Садового Кольца прошла бронетанковая колонна.

БТРы и танки создавали более эффектное оцепление, чем ОМОН. Там, где технике не хватало убедительности, дежурил спецназ. А это тоже не ОМОНовские мальчики. Сергей Витальевич, понимая, что от него ничего больше не зависит, съездил домой. Побрился, помылся, поздоровался с женой. Переоделся. Съел что-то впопыхах.

Тянуло лечь. Последний раз спал больше суток назад и то час на сидушке в машине. А нормально не спал и вовсе черт его знает сколько. Ложиться не стал, отключился прямо за кухонным столом, привалившись к стене. Сколько проспал не заметил. Разбудил звонок в дверь. Сергей Витальевич подскочил, нервно огляделся, пытаясь сообразить что произошло. Когда пришло какое-то понимание, поплелся открывать дверь. Звонил вернувшийся водитель, и полковник попрощавшись с недовольной женой помчался обратно.

За то время, что его не было, ситуация изменилась кардинально. Оцепление стояло плотным настолько, что мышь не смогла бы проскочить. Причем выставлено оно было километрах в трех от моста. Стена бронетехники. Вооруженный до зубов спецназ.

Толпа больше не напирала. Держалась на почтительном расстоянии. Зато народ нашел себе новую забаву. Здоровая группа из собравшихся скандировала что-то невнятное, потрясала самодельными транспарантами. Кустарно сделанные из дощечек и картонок плакатики пестрели корявыми, намалеванными маркерами лозунгами:

«Что скрывают власти?»

«Где же гласность? Дайте ясность!»

«Правительство! Мы за вас голосовали, а вы нас обманули!»

«Народ хочет знать!»

Дальше читать Сергей Витальевич не стал. И без того все ясно. От толпы, требующей хлеба и зрелищ, спрятали зрелище. Толпа обиделась. В самом деле, какого рожна, ведь непонятно же. Объясните. Не можете объяснить, тогда какие вы к дьяволу власти?

Вокруг толпы вертелись журналюги с камерами, микрофонами, фотоаппаратами. Куда ж без этих. Самые отчаянные даже рисковали приближаться к оцеплению.

— Куда генерал смотрит? — возмутился полковник. — Будь моя воля эти скоты уже бы без камер остались.

— Это точно, — кивнул водитель. — Вчера это все поняли. Будь ваша воля и власть…

— А будь моя власть, — Сергей Витальевич припомнил вчерашнюю газету и скрежетнул зубами. — Я б им их аппаратуру в жопу затолкал бы. Нехай снимают дебри человеческого нутра через заднепроходное отверстие.

Машина остановилась. Полковник вышел, подошел ближе, светанул корочкой. Пока спецназовец изучал удостоверение кивнул в сторону моста.

— Генерал там?

— Так точно, — отозвался старлей, что проверял документы.

— Тогда пропускай. Мне можно, у меня разрешение от министра чрезвычайных ситуаций.

Старлей посмотрел, вернул документы. Махнул рукой. БТР заурчал двигателем, отполз в сторону, давая возможность проехать полковничьей машине. Водитель сориентировался быстро, дожидаться не стал. Проехал в закрытую зону сам, там притормозил дожидаясь Сергея Витальевича.

Полковник сел вперед.

— Давай, дуй к мосту.

На мосту творилось странное. Старуха не следила за макетом, потому, когда вошла и увидала, что на нем пусто, чуть не запаниковала. Толпящегося народа не стало, оцепление исчезло. Вообще на той территории, что охватывал макет, не было сейчас никого. Только несколько человек, словно по недоразумению торчало у моста. Потом со стороны садового вынырнула знакомая уже черная машина с мигалкой, пронеслась к мосту, остановилась. Из салона вышел человек, направился к тем, что стояли у въезда на мост.

Странно. Яга велела себе поуспокоиться. Перевела взгляд на облако. То набухло и распирало внутренний барьер, норовя разорвать, расколоть и вырваться. Что ж творите, люди, пронеслось в голове. Сами же себя гробите. Вокруг этого моста суету развели, грязь, непотребства. Погубите и себя, и мир. А мир он не только из таких, как вы, состоит.

Погоди, оборвала себя, пытаясь понять где свои мысли, а где чужие бредни. Именно, что мир не из таких только. Есть и другие, случаются. Потому и барьер до сих пор стоит. И держится. А если вдруг и рухнет, так второй есть. Внешний. Он удержит. Вот если тот не выдержит, тогда кранты.

Интересно, что там происходит? Яга отошла от макета и пошла в комнату. Диван занял Бычич. Развалился, закинув ноги на поручень не снимая сапог и громко храпел. На включившийся, забубнивший телевизор не только не проснулся, даже храпеть не перестал.

Устал богатырь. Не сейчас конечно, раньше. Шутка ли сотни лет на заставе без отдыха. Это сейчас народ обленился. На работу, как на каторгу идут. Ни радости, ни удовлетворения. Лишь бы выгадать себе побольше, да зад пристроить помягче. Час лишний поработал, вони развел, будто его без сна и отдыха неделю пахать заставили. Лишний раз вышел, лишний день к отпуску. На пятнадцать минут задержался, будьте любезны компенсируйте. Как выторговывают. А радости от труда нет. Вот что самое паршивое. Радость у людей от денег, не от результата работы, не от процесса, а от бумажек, которые за это выплачивают. Да и то сплошное недовольство. То недодали, то в долларовом эквиваленте посчитали, а он не стабилен, вверх вниз сигает. И зарплата вместе с ним.

— И в завершение выпуска новости с Крымского вала, который уже третьй день остается темой дня, — привычно тараторила ведущая. — Оцепление моста, которое держал ОМОН, сегодня было снято. Однако мост и все, что находится вокруг остается закрытой зоной. Более того, радиус зоны расширился приблизительно до трех километров. Вместо ОМОНа оцепление теперь держат военные под руководством генерала Голубева. Это удалось выяснить нашим журналистам. В результате действий военных закрытым для жителей столицы оказался довольно внушительный кусок города. Закрытыми для проезда остаются несколько ведущих трасс, что затрудняет движение по городу. Так же закрыты для выхода в город некоторые станции московского метрополитена. Ни военные, ни милиция, ни власти никак не комментируют сложившуюся ситуацию, что разумеется вызывает непонимание и ноту протеста у жителей города.

На экране возникла толпа с плакатами. Люди что-то кричали, но к покатым бронированным крашенным в защитный цвет бокам БТРов предпочитали не соваться.

— Простые люди собрались возле зоны оцепления и требуют объяснений. Почему молчит правительство? Что скрывает в так называемой зоне аномалии? Эти вопросы остаются открытыми до сих пор, хотя именно они стали ключевыми для демонстрантов.

Старуха отбросила пульт и как могла поспешно вернулась к макету. Внутренний барьер готов был рухнуть в одночасье. Глупость, жадность, подлость, злость человеческая. А она то все думала откуда это берется там в мире мертвых. Все просто, миры связаны между собой. Темная сторона питается от темного. Чем больше здесь грязи, тем сильнее там грязь. Сообщающиеся сосуды, а не миры.

И этого она не учла. На себя надеялась, на Игоря, на Кота да на Милонега. А вот о том, что на ситуацию еще кто-то может влиять, не подумала. Непростительная оплошность. Ладно. Барьер пока держится, если что там второй стоит. А держаться не долго осталось: всего вечер, ночь да утро. А там третьи сутки истают и прощай темная сторона на неопределенное время. Если только сил хватит. А их все меньше.

В обратную сторону ехать оказалось труднее. Дорога была не сказать, что забита, но движение выходило плотное. Стоило только появится какому-то тяжеловесу вроде фуры или грузовика, как все тут же замирало, теряя скорость, и долго ползло, пытаясь найти возможность обогнать тихохода.

Милонег сидел хмурый, смотрел в окно на пробегающие мимо российские пейзажи. Но мысли так или иначе возвращались к Игорю. Мало жил, ярко горел и сгорел быстро, как спичка на ветру. А за что погиб? За что боролся, за то и погиб. Хотя Игорь как раз погиб не за это, а за Кота.

Он зло посмотрел на оборотня. Кот, скотина живучая. Говорят у кошек девять жизней, а у этого одна уже сколько веков тянется. За него люди головы кладут, а он живет и радуется. В ус не дует.

Злость накатилась мгновенно. Черная, непроницаемая злоба. Только-только в сердце тоска была и любовь и вдруг… Милонег не успел понять, как это произошло. Просто от ярости потемнело в глазах, а под руку попался неизвестно откуда взявшийся шнурок.

— Это все из-за тебя, сволочь! — рявкнул Милонег.

Шнурок ловким движением перекинулся через подголовник переднего сидения. Впился в шею ничего не подозревавшего оборотня, притянув к спинке. Кот вздрогнул, руки задергались, пытаясь достать Милонега, но тот тянул, отклонившись назад, благо длина шнурка позволяла.

Оборотень хрипел, на шее вздулись синюшными змеями вены. Руки теперь не болтались, пытаясь достать Милонега, а бестолково цеплялись за шнурок.

— Ты чего делаешь? — дернулся Степа, пытаясь совмещать управление машиной с попыткой вмешаться.

Он схватил Милонега за запястье, но тот лишь расхохотался и с силой ударил приятеля по руке. Удар был резкий и пришелся по напряженной мышце предплечья. От неожиданности Степа бросил руль и схватился за немеющую руку. Машину подбросило на кочке и понесло в сторону. Однако оборотень получил маленькое преимущество и успел им воспользоваться. Цепкие пальцы, поддели ослабевший шнурок, резко дернули вперед.

Не успевшего сообразить что-то Милонега дернуло следом и он ударился лицом о спинку переднего сидения.

Впереди показался мостик через одну из подмосковных речек переплюек. Внедорожник шел прямиком в перила.

— Руль! — крикнул Кот.

Степа спохватился, уцепился за баранку, но было поздно. Машину раскрутило, долбануло о едущую впереди легковушку и вышвырнуло в кювет не доезжая нескольких метров до моста.

Съехав с дороги внедорожник накренился, не удержался и кувырком через крышу покатился вниз под горку. Затрясло, все завертелось в каком-то жутком хороводе. Загрохотало, заскрипело, заскрежетало мнущимся железом. Брызнуло лопнувшее стекло.

Внедорожник, перекувырнувшись, завалился на бок, проехал на боку еще пару метров, оставляя борозду на сырой земле, и замер возле самой воды. Кот прислушался к ощущениям. Если верить телу, то обошлось без переломов. Кости целы, а синяки с шишками считать последнее дело. Сам он раскорячился в довольно странной позе. Под ним что-то шевельнулось. Степа!

— Живой? — спросил, пытаясь переместить центр тяжести.

— Кажется, — отозвался медик довольно вяло.

Оборотень дернул ручку, но дверь заклинило. Стекло опускалось с кнопки, при выключенном моторе и отрубившемся аккумуляторе открыть его было невозможно.

— Придется тебе еще потерпеть, — предупредил оборотень и, не вдаваясь в объяснения, со всей силы саданул ногами в дверь. Замок не выдержал и створка вылетела с такой силой, словно пробка из бутылки шампанского.

Кот подтянулся и вылез наружу. Сзади пошатываясь вылезал Милонег.

— Цел?

— Вроде, — отозвался тот. — Что случилось?

— Ты поддался, — сердито отозвался Кот. — И почти проиграл. Еще бы чуть и все.

Степу вытаскивали вдвоем. Парень держался бодро, но бледнел, по лицу пробегали судороги. Стоять не смог, пришлось уложить на траву. Пока возились, сверху подбежали несколько мужиков.

— Чего с ним? — крикнул первый.

— Пустите, — протолкнулся второй. — Я курсы медсестер окончил. Я знаю что делать.

Распихав всех, второй мужик протиснулся к Степе. Тот вяло улыбнулся:

— Спокуха, медсестричка. Я сам врач. Ноги переломаны, а так все нормально.

— Нормально? — взвился первый мужик. — Ты, козлина хромоногая, видел, что с моей машиной сделал?

— Скорую надо, — доставая мобильник, покачал головой второй.

— Какая скорая, — не унимался первый. — Милицию. ГИБДД.

Мужики загалдели, переключившись с ситуации друг на друга. Степа повернулся к Коту.

— Линять вам надо, — сказал тихо, так чтобы слышал только оборотень. — Иначе в милицию загремите. Ехали в чужой машине, документов нет, хозяин пропал без вести. Вас так просто не отпустят.

— А ты? — быстро прикинул ситуацию тот.

— Меня один пень в больницу отправят. И потом у меня милиционер знакомый есть. Полковник. Выкручусь. Идите, пока не поздно.

Кот поднялся, взял за плечо Милонега и потащил в сторону.

— А вы куда? — насторожился хозяин разбитой легковушки.

— До ветру, — отозвался Кот. — Ща вернемся. Не переживай, машина то с водителем тут и никуда не денется.

Милонега долго упрашивать не пришлось. Просто подтолкнул парня в спину, этого оказалось достаточно, чтоб пошел быстро, не оглядываясь и не спрашивая. Мужик с сомнением глядел им вслед.

— Выпить бы, — подал голос Степа. — Ни у кого нет?

— Да ты и так бухой, — взвился пострадавший водитель.

— Ни капли алкоголя, — ответил Степа. — Можете проверить и засвидетельствовать, когда инспектор приедет. Просто обезболивающее нужно.

Пострадавший наклонился к Степе, подозрительно принюхался. Медбрат поспешил проконтролировать.

— И правда трезвый, — удивленно отметил пострадавший. — Даже не с похмела. А чего ж ты тогда такие фортели вытворяешь?

— Так получилось.

— У меня бутылка водки есть, — подал голос медбрат.

— У меня кетанов в аптечке.

— Нельзя мне его, — покачал головой Степа. — Личная непереносимость. Так что если перед гаишниками подтвердите, что был трезв, тащите водку.

Медбрат подскочил и побежал наверх к своей машине. Степа остался с пострадавшим. На водилу старался не смотреть, чтобы куда-то деть глаза разглядывал редкие облачка.

— Зараза ты, — беззлобно ругнулся пострадавший. — Я с вечера не жрал ничего. Думал до забегаловки дотяну, поем хоть. А теперь чего…

— В карман залезь, — попросил Степа. — Сам не дотянусь.

Водила пробежался пальцами по карманам, нащупал уплотнение, вытащил смятый желтый пакетик. С удивлением посмотрел на Степу.

— Это чего?

— Сухой паек, — натянуто улыбнулся студент. — О, со вкусом говядины. Тебе повезло.

Вернулся медбрат, притащил ополовиненную бутылку. Аккуратно приподняв Степину голову, влил прямо из горлышка. Зюзя закашлялся.

— Вечно молодой и вечно пьяный. Знаете кто? — горло перехватило и голос получился неожиданно сиплым.

— Ты, — буркнул пострадавший водила.

— Неа, — болезненно улыбнулся Степа. — Заспиртованный младенец.

Водитель расхохотался. На парня посмотрел уже совсем по-свойски.

— Где там твои друзья-зассанцы?

— А вот друзей не было, — сказал, словно попросил Степа. — Тебе ведь все равно кто виноват и за ремонт заплатит. Да и друзья пассажирами ехали. Им дальше ехать надо. Очень срочное дело. Так что давай друзей замнем. А?

Водила посмотрел ошарашено. Пальцы судорожно затеребили пакетик. Только тут вспомнил, что в руках сжимает сушеную лапшу. Потянул целлофан в стороны, открывая упаковку.

— Ну ты нахал, — проговорил с какой-то странной веселостью.

— Но симпатичный, — обезоруживающе улыбнулся Зюзя. — Вообще меня Степой зовут.

Кот перетащил Милонега через дорогу, спустился к речке, перешел на другой берег и, пробежав метров триста, снова поднялся на дорогу. В том месте, где задели легковушку и вылетели с дороги образовалась пробка.

Милонег шел молча. Память возвращалась постепенно. Сперва вспомнил то, что было после, потом припомнил, как глядел в окно и наконец восстановил мысли и внезапную вспышку, затмившую чувства и разум.

— Я виноват, — сказал тихо.

— Виноват, — коротко бросил через плечо оборотень. — Только пожалуйста без самокопаний. С ними не далеко до нового приступа. А я не уверен, что ты сможешь его сейчас перебороть.

Пройдя еще метров пятьсот, оборотень повернулся и поднял руку. Третья машина притормозила.

— До Москвы едешь? — спросил в открытое окно.

— Еду, — отозвался водитель.

— Нас подбросишь?

— Садитесь, — кивнул тот.

Кот распахнул дверь, пропуская на переднее сидение Милонега. Тот мрачно усмехнулся, сел. Хлопнула дверца. Оборотень плюхнулся на заднее сидение.

— А чего там произошло не знаешь? — спросил у водителя кивнув назад на пробку.

— Да известное дело, — охотно откликнулся водила. — Пьяными за руль садятся, носятся как угорелые. Кто им права только дает? В Москве, говорят, такие чудилы понаколотились так, что мост рухнул.

Генерала он нашел возле моста. Тот возвышался, как скала. Спина ровная, словно доску привязали. Лицо спокойное и самоуверенное.

— Ну что, товарищ генерал, — не удержался от ехидства Сергей Витальевич. — Похоронили два взвода? А я вас предупреждал.

— Не похоронил, — ледяным тоном отозвался Голубев. — А выполнил приказ.

Полковник с интересом посмотрел на военного. Вот понять бы — в самом деле такой долдон генерал, или маской прикрывается только. Ведь не дают же генеральские погоны кому ни попадя. Для того что бы иметь власть надо не только приказы исполнять, но и головой иногда думать.

— Иногда не плохо бы и мозгами шевелить, — высказал то, что сидело в голове и просилось на язык.

— Мозгами шевелит президент, — холодно отозвался генерал. — А мое дело приказы выполнять. Если каждая вошь начнет мозгами шевелить, то от дисциплины ничего не останется. Вот как у вас в ментовке. Одна коррупция, никакой дисциплины. Каждый себе на уме. Вот у тебя, полкан, хоть какое-то представление о субординации есть? Перед тобой, между прочим, старший по званию.

— Из другого ведомства, — сквозь зубы процедил Сергей Витальевич. — По счастью.

— Да, твое счастье, что ты не подо мной сидишь. Хрен бы ты у меня полковником был. И почему вы, менты, такие разгильдяи?

Нет, кажется, не прикрывается. В голове кроме Устава и приказов ни черта. Как же так вышло, что до такой должности пустили бидон с таким убогим содержимым в фуражке. Чудна загадками матушка-Россия.

— Почему вы, сапоги, такие деревянные? — хмуро парировал полковник.

— Разговорчики, — набычился Голубев. — Ты скажи лучше, у тебя в машине пара мест найдется?

— Найдется, — пожал плечами Сергей Витальевич. — А чего?

— Чего? — передразнил генерал. — Уезжать отсюда пора, вот чего. Через полчаса аномалию твою утюжить начнут.

— Как? — не понял полковник. — В смысле — утюжить?

— В прямом. С воздуха. Приказ президента.

Внутри что-то сжалось. Людей, конечно, эвакуировали, даже коллекцию Третьяковки из ЦДХ вроде вывезти успели. Но памятники в парке за ЦДХ, и сам Дом художника, и река, и Парк Культуры, и… А самое главное люди. Ведь те, что ушли в аномальную зону, могли и выжить. Никто ж не знает что там внутри. Исследовать надо. А они бомбить.

— Езжайте, — решил Сергей Витальевич. — Я остаюсь.

Он развернулся и направился к мосту. Единственная возможность понять что там происходит, это войти туда самому наконец. Войти, понять и вернуться.

Полковник успел сделать всего несколько шагов. В плечо впилось что-то, словно железными тисками сжало. Дернуло, заставляя остановиться.

Сергей Витальевич обернулся. Перед ним стоял генерал, рукой крепко держал за плечо.

— Садись в машину, полкан, и не выеживайся. Еще один шаг, и я тебя пристрелю на месте. Понял? Пока я тут распоряжаюсь никто без приказа ничего делать не будет, понял? Пошел живо.

Внутри что-то надломилось, будто пружина лопнула. Полковник ухватился за генеральское запястье, зло отшвырнул руку и обреченно пошел к машине. Сел на переднее сидение. Голубев со своим напарником утрамбовались назад.

— Поехали обратно, — тихо сказал водителю.

Машина заурчала набирающим обороты двигателем и покатилась против движения, которого здесь не было уже три дня, в обратную сторону.

— Слушай, Голубев, — спросил Сергей Витальевич, глянув в зеркало. — А если тебе сейчас прикажут демонстрацию там за оцеплением разогнать, неужели начнешь из пулеметов по народу шарашить и танками давить? Или все-таки задумаешься?

Генерал фыркнул с заднего сидения, ответил таким тоном, словно бы разговаривал с идиотом:

— Приказы не обдумываются и не обсуждаются. Приказы принимаются к исполнению и исполняются.

Полковник безнадежно отвернулся к окну. Генерал посмотрел на часы.

— Двадцать три минуты осталось.

Бычич сидел за столом на кухне и подозрительно смотрел на кружку с чаем.

— Чего за варево? — принюхавшись, спросил у Яги.

— Пей, — отмахнулась та. — Объяснять дольше. Не волнуйся, не отравишься.

Богатырь осторожно пригубил. Принюхиваясь, словно зверь, сделал несколько маленьких глоточков. Наконец глотнул смелее.

— Чего только не придумают, — подивился он. — Зелье каждый день пить, это ж надо. А может ты того, приворожить меня вздумала?

Витязь рассмеялся собственной шутке. Старуха покосилась недовольно.

— Нужен ты мне больно, привораживать тебя. Корми потом такого лба всю жизнь. И рот открываешь, дурак дураком. Говорила, молчи, умнее выглядишь. Потом, ты ж в современной жизни ничего не знаешь. На кой ты мне такой.

— Чего это я не знаю? — насупился Бычич.

— Да ничего. Ходишь вон все, как петух деревенский. Переоделся бы во что понеприметнее. Сколько раз уж повторяла.

Мужчина отставил чашку, оглядел белую, расшитую петухами рубаху.

— Чего это мне переодеваться? Я на бой, как на праздник. Вот и рубаха праздничная. Чай, не просто так железом махаем, за правду стоим.

Яга поднялась, принялась неторопливо убирать со стола. Движения были ленивыми. С другой стороны куда ей торопиться.

— Тебе здесь жить, — сообщила между делом. — В таком наряде долго не проживешь.

Богатырь покачал головой:

— Я на мост вернусь. Чего мне здесь? Там правда, а тут… Я вот посмотрел как живете, чуть блаженным не сделался. Не мое это. Вернусь.

Старуха составляла тарелки в стопку, услыхав ответ замерла. На богатыря поглядела как на чудо света, что раньше говорят числом семь существовали, пока новых не напридумывали без счета.

— Кто ж тебя туда живого пустит? Али покон не знаешь?

— Время сейчас такое неспокойное, что покон обойти можно, — покачал чубатой головой витязь. — Я так кумекаю, раз против покона из мертвых живым сюда вышел, то и из живых обратно мертвым вернусь. Не могу я тут. Душно мне.

Старуха не успела ответить. В дверь позвонили. Поминая знакомых и незнакомых Бычичу богов, Яга пошла открывать. На пороге стояли Кот и Милонег. Хмурые, уставшие, злые.

— Что звонишь, — проворчала бабка. — Ключа нет?

— Посеял, — не вдаваясь в подробности бросил оборотень.

Не разуваясь прошел на кухню. Милонег молча двинул следом. Выглядело так, что старуха заволновалась.

— Чего случилось? — начала допрос, еще даже не войдя в кухню. — А студент где?

— В больнице студент, — Кот с размаху плюхнулся на ближайшую табуретку, устало откинулся спиной к стене. — С переломанными ногами. Милонег чуть не прогнулся. Вот и… Машина всмятку, Степа в больнице… наверное уже. Ну а мы вот, приехали на попутке.

— Ай-яй-яй, — пробормотала старуха.

Кот подскочил, оторвался от стены рассерженный.

— Хватит причитать. Один все в себе копается, потом ближнего своего душит, другая причитает. Барьер твой выдержал, старая?

— Стоит пока.

— Вот и все. Значит не хрен причитать. Сколько там осталось? Меньше суток? Вечер, ночь да утро. На мост нам надо. Там продержимся.

Бычич встал с места, широко размахнувшись хлопнул себя кулаком в грудь:

— С вами пойду.

— Раздухарились, — проворчала Яга. — А я…

Договорить не успела. Из дальней комнаты донесся оглушительный грохот. Старуха оглянулась на дверь. На какое-то мгновение все застыло, замерло. Первым очнулся оборотень. Легко, словно ветром сдуло, подскочил с табуретки и вылетел из кухни.

Самолеты над Москвой зрелище само по себе неординарное. Низколетящие бомбардировщики подавно. Разумеется, три военных самолета не могли не привлечь внимания. Люди задирали головы, показывали пальцами в небо.

— Вон-вон, — взвился над толпой возле оцепления чей-то вскрик, хотя и без него все было видно и понятно.

Народ завертелся. Вопли полетели в небо один за другим. Следом пошли строиться догадки, предположения. Тут же появились разные точки зрения, начались споры чуть не до драки.

Голубев стоял внутри оцепления. В отличие от Сергея Витальевича, свары в толпе его не заботили. Взгляд генерала зацепился за клубящуюся вдалеке верхушку аномального облака. Бомбардировщики сделали круг, развернулись и начали медленно снижаться для маневра.

Полковник, нервно наблюдавший за толпой не выдержал, повернулся к военному.

— У вас там в народе беспорядки начинаются, товарищ генерал.

Голубев и ухом не повел, все его внимание привлекали только самолеты.

— Черт подери, генерал, — заорал Сергей Витальевич срываясь. — Тебя хоть что-то волнует? У тебя там люди сейчас драку устроят.

— Это не у меня, — раздраженно отозвался генерал, не поворачивая головы. — У меня только на территории. Что за оцеплением меня не касается. У меня приказ.

Полковник спорить не стал. Хотелось развернуть генерала и со всего размаху дать по морде. Но сдержался. Скрипя зубами отошел в сторону, выудил из кармана мобильник. Руки тряслись, как у алкоголика. Номер сумел набрать только с третьего раза. Каждый раз ошибаясь, матерился. Когда заговорил в трубку, голос звенел от напряжения.

— Срочно вернуть ОМОН к оцеплению на Крымский вал. Да, армия. У них свои задачи, а тут без этого хватает чем заняться…

Оглушительно грохнуло. Раз, другой, третий… В кино взрывы смотрелись совсем по другому. Толпа за оцеплением застыла, в секунду замолчав в каком-то шоковом состоянии. Трубка наоборот разразилась криками и вопросами. Полковник молча опустил руку, в которой все еще зажимал вопящий телефон.

Вместо очередного потока матюгов вырвались лишь жалкие, сдавленные обрывки невнятных звуков.

Взрывы подняли землю, вздыбив кусочек города. Сперва взрыв выглядел как взрыв, затем… Сергей Витальевич очень четко сообразил, что ему напоминает эта якобы взрывная волна. Несколько дней назад он уже наблюдал похожее явление, только в меньшем масштабе.

Пыль, туман, аномальное облако — чем бы оно не было взвилось вверх, увеличиваясь в размерах, разваливаясь и заглатывая кусок города куда как больший, чем злосчастный Крымский мост. Уходящие на вираж самолеты рванули, стараясь спастись от тянущегося к небу кошмара. Двум удалось уйти, третий закрутило и заглотнуло, словно гигантская медуза вобрала в себя кусок железа с мотором и крыльями.

В какой-то момент показалось, все конец. Сергей Витальевич зажмурился, готовясь к тому, что аномальное облако сметет и его, и деревянного генерала, и оцепление, и толпу. Но время шло, а ничего не происходило.

Полковник открыл глаза. Облако разрослось в разы, теперь оно колыхалось полусферой, покрывая то место, где была река, набережная, дома с потрескавшимися фасадами и выбитыми стеклами, ЦДХ, съехавшие в реку аттракционы и Петр без головы. Его словно что-то сдерживало от попытки разрастись дальше. Но невидимый барьер, если он был, едва справлялся со своей задачей. Облако стало как будто агрессивнее. Тени внутри метались теперь отчетливо, словно бы внутри шла непрекращающаяся битва. Контуры полусферы дрожали, норовя в любой момент рвануться и сожрать уже весь мир.

Генерал присвистнул. Сзади снова заверещала толпа. Уцелевшие два бомбардировщика кружили над аномальной зоной не рискуя больше идти на снижение, но и не собирались вроде бы улетать. Они словно ждали приказа. Видимо, дождались, потому как вскоре свернули с очередного круга и полетели прочь.

— Допрыгались, — ни к кому не обращаясь прошипел полковник.

Мобильник уже отключился. Он снова набрал номер, на этот раз с первого раза. Внутри царило хладнокровное спокойствие и такая же обжигающая ледяная злость.

— Да, снова я, — ответил возникшему в динамике голосу. — Сколько отправили? Давай еще столько же, как минимум. Пора разгонять эти демонстрации.

Вдали завыла сирена. Сергей Витальевич не успел подивиться той прыти, с которой приехали ОМОНовцы, как понял что ошибся. Распугивая гуделкой и мигалкой праздношатающихся граждан к оцеплению подлетела черная тонированная иномарка с правительственными номерами.

Затормозила с визгом, не собираясь проезжать сквозь оцепление. Задняя дверца распахнулась, выпуская министра чрезвычайных ситуаций. Не дожидаясь, пока вылезет охрана, глава МЧС рванул мимо БТРов.

— Здорова, полковник, — приветствовал Юрий Яковлевич. — доложи обстановку.

— Чего тут докладывать, — недовольно буркнул Сергей Витальевич. — Сами смотрите. У меня на это одно русское слово есть, а в остальном пусть генерал отчитывается. Он большой любитель приказы исполнять, значит должен и отчеты строчить прилежно и с любовью.

Главный спасатель посмотрел с немым укором, но говорить ничего не стал, молча пошел к генералу.

— Юрий Яковлевич, — окликнул полковник. — Я ОМОН вызвал, надо с толпой работать.

Глава МЧС кивнул.

— Давай, Сергей Виталич, распоряжайся. Ты в своем праве. Военных теперь не будет. Приказ выполнили, президент должен быть доволен.

— Чему тут радоваться, — пробормотал полковник.

Вдали снова завыли сирены. К оцеплению подъезжали микроавтобусы с ОМОНовцами.

Макета видно не было. Двойная сиреневатая полусфера, что накрывала его прозрачным колпаком, теперь была полностью затуманена. Того города, что был воссоздан художником Дорониным больше не существовало ни на макете, ни в действительности. Туман пытался вырваться за пределы барьера, но был бессилен. Пока.

— Это из-за меня, — упавшим голосом произнес Милонег.

— Не льсти себе, — сердито отозвалась старуха. — Это по совокупности. Миры взаимосвязаны. Чем выше концентрация темного здесь, тем сильнее тьма там.

— Значит, я был прав, — пробормотал оборотень.

— В чем?

— Не важно, — отмахнулся Кот и повернулся к двери. — Я на мост. Если тьма из этого мира питается, значит и противостоять ей отсюда надо.

Старуха ступила поперек дороги.

— Подожди. Все вместе пойдем.

— А ты-то куда собралась?

Вопрос, кажется, возник у всех троих одновременно. Во всяком случае на Ягу уставились три пары глаз. Старуха неожиданно улыбнулась.

— Ну, если вы на мост, так и я туда же. Буду, пока вы мечами машете, барьер поддерживать на месте. А вообще нас четверых мало. Помощь нужна. Поддержка из этого мира. Предложения есть?

Кот пожал плечами:

— Там на месте сейчас, если телевизору верить, солдатня, ОМОН. Может, этих привлечь?

— Как ты их привлечешь? — скептически поинтересовался Милонег.

— Не важно как, — отмахнулась старуха. — Скажи лучше какие из них помощники?

— Хреновые, — честно ответил оборотень и задумался.

Бычич решил не вмешиваться, стоял с молчаливым, вроде как умным видом в сторонке. Старуха что-то беззвучно плямкала губами, будто советовалась сама с собой. Милонег задумчиво морщил лоб, наконец шлепнул ладонью по лбу, словно осенило.

— Может ребят свистнуть из школы карате?

— Опять кекусинкай? Сомневаюсь я, что от них толк будет, — отозвался Кот. — Степа твой, конечно хорош, ничего не скажешь. Но сколько там на школу таких Степ?

Милонег несогласно засопел, умолк. Старуха сверлила взглядом то одного, то другого, буркнула раздраженно:

— Что, все? Идеи кончились? Иссякли добры молодцы.

Кот вдруг вздрогнул и радостно заулыбался.

— Есть идея! Поехали, по дороге расскажу.

Машину трясло, словно эпилептика. Да и не мудрено. Лет автомобилю было кажется больше, чем водителю, решившему подработать частным извозом. Машина брюзжала и дребезжала. Примерно тем же занималась Яга. Сидела на переднем сидении и скрипела себе под нос, как несмазанная телега. Идея оборотня ей явно не понравилась, от того, собственно, и скрежетала. Но другой идеи все одно не было, потому брюзжание было тихим.

Впрочем, водителя оно напрягало и в тихом виде. В конечном итоге он не выдержал и включил погромче радио. Салон ожил какой-то старенькой музыкой.

Этот город застрял во вранье, как "Челюскин" во льдах —
Погрузившийся в ад и частично восставший из ада.
Наше общее детство прошло на одних букварях,
Оттого никому ничего объяснять и не надо.
Отчего ж мы кричим невпопад и молчим не про то,
И все считаем чужое, и ходим, как пони, по кругу?
Вы не поняли, сэр, — я отнюдь не прошусь к вам за стол,
Мне вот только казалось — нам есть что поведать друг другу.

Место, где свет
Было так близко, что можно коснуться рукой,
Но кто я такой,
Чтоб оборвать хрустальную нить —
Не сохранить, прошло столько лет,
И нас больше нет в месте, где свет…

Старуха брюзжать перестала, но поморщилась. Уж больно песня к месту показалась. Водитель истолковал старческую мимику по-своему, потянулся убавить звук.

— Оставь, — перехватила его руку старуха. — С песней оно веселее.

Мужик лишь пожал плечами. С песней, так с песней.

Этот город застрял в межсезонье, как рыба в сети —
Стрелки все по нулям, и не больше не меньше,
Мы почти научились смеяться, но как ни верти —
Что-то стало с глазами когда-то загадочных женщин.
Хочешь, я расскажу тебе сказку про злую метель,
Про тропический зной, про полярную вьюгу?
Вы не поняли, мисс, — я совсем не прошусь к вам в постель,
Мне вот только казалось — нам есть, что поведать друг другу.

Мне никто не указ, да и сам я себе не указ —
Доверяю лишь левой руке, маршруты рисуя.
Ну а тот, кто — указ, он не больно-то помнит о нас,
Да и мы поминаем его в беде или всуе.
Что казалось бы проще — вот Бог, вот порог,
Что же снова ты смотришь в пустынное небо с испугом?
Вы не поняли, Лорд, — я отнюдь не прошусь к вам в чертог,
Мне лишь только казалось — нам есть, что поведать друг другу.

Место, где свет
Было так близко, что можно коснуться рукой,
Но кто я такой,
Чтоб оборвать хрустальную нить —
Не сохранить, прошло столько лет,
И нас больше нет в месте, где свет…

Песня сошла на нет. Проигрыш еще крутился какое-то время, потом поверх него легла совершенно не кстати реклама. Крикливая и грубая, особенно на контрасте с лирикой только что спетого.

— Тормозни, — попросил Кот. — Приехали. Вот тут где-нибудь.

Машина сбавила скорость, вздрогнула дернувшись пару раз, словно собиралась умирать прямо сейчас. Кот выскочил из салона, притормозил Милонега, рыпнувшегося было за ним.

— Ждите. Я сам все устрою. Лучше с машиной договоритесь.

— Что с машиной? — встрепенулся водитель.

Но Кот только дверцей хлопнул.

— Скажи-ка, милый друг, — впервые за всю дорогу нормально заговорила старуха, обращаясь к водителю. — А ты не хочешь денег заработать?

— Смотря чего делать, — бодро откликнулся тот.

— Машину нам свою отдать. Она нам нужна буквально на часок, меньше даже.

Водитель открыл рот, но не нашелся, что сказать на такую наглость. Старухе возражения и не требовались. На любые возражения у нее имелся свой и довольно весомый аргумент. Из-под разноцветных тряпок, составлявших старушечий костюм, на свет вырвалась пачка зеленых банкнот с американским давно испустившим дух президентом и цифрой сто. Пачка была увесистой. На такие деньги можно было купить пяток таких машин, если не больше.

— Деньги твои, машина наша. Документы на нее нам не требуются. Если захочешь, можешь заявление об угоне завтра пойти написать и получить тачку обратно. Идет?

— Юра, что на мосту?

Президент вопреки обыкновению не сидел во главе стола, а метался из угла в угол. На министра чрезвычайных ситуаций только что не набросился.

— Голубев какую-то ахинею несет. Знаю, что бомбили, но… Что там?

— Ничего хорошего, — привычно отозвался глава МЧС.

— Ты другие слова знаешь?

Юрий Яковлевич тяжело вздохнул.

— Знаю, только они нецензурные. После нанесенного удара аномальная зона расширилась в несколько раз. Теперь она охватывает не только мост, но и прилегающие территории. В зону аномалии попал кусок города практически от Калужской площади до станции метро «Парк Культуры», от памятника Петру Первому до середины парка Горького.

Президент засветился, как лампочка Эдисона.

— Прекрасно!

— Чего прекрасного? — не понял главный спасатель.

— Раз зона от силового воздействия расширяет границы, значит силовое воздействие исключается. ЕС и Штатов можно больше не опасаться. Не предложат же они в самом деле ядерный заряд в аномалию швырнуть. Это слишком даже для англоговорящих кретинов.

Президент прошел на свое место, опустился на сидение и расслабленно откинулся на спинку кресла. Юрий Яковлевич подошел ближе, но сесть не рискнул.

— А что делать с аномалией? — спросил осторожно.

— Теперь все что угодно, — бодро ответил президент. — Мысли есть?

— Да.

Юрий Яковлевич выдвинул кресло, и устало сел перед президентом. Тот с интересом подался вперед.

— Говори, — мягко, но требовательно сообщил он.

— Мысль одна, — Юрий Яковлевич потер виски. — Я хотел бы просить об отставке.

Больничная койка оказалась жесткой. Степа только сейчас понял, что за все время учебы, да и вообще за всю жизнь ни разу не лежал на больничной тахте. Даже не присаживался, кажется, ни разу.

После лошадиной дозы обезболивающего ноги в гипсе не то что не болели, вообще не ощущались. Словно бы ниже пояса ничего не было, окромя воздушной легкости. Догадываясь о том, что это счастливое ощущение будет не вечно, Степа ловил кайф, готовясь к приходу боли.

В конце палаты на кронштейне висел небольшой телевизор. Старенький, таких наверное уже и не осталось нигде. Разве что в больницах. С экрана гундосил диктор. Не то с дикцией у парня проблемы, не то насморком мучается, подумал Зюзя и добавил звук.

Под торопливо-гнусавое бормотание диктора на экране сменяли одна другую картинки с пейзажами с моста.

— Неудачная бомбежка повлекла за собой распространение аномальной зоны. Территория ее увеличилась до нескольких километров в диаметре. Военные, сменившие милицию, по-прежнему не снимают оцепление. Стоит отметить так же и возвращение отрядов ОМОНа, которые предприняли попытки разогнать находящихся рядом граждан, обвинив в несанкционированном митинге. Власти на этот счет, как и вообще насчет аномалии, так и не дали никаких комментариев.

Экран перемигнул картинкой, снова явив миру лик диктора.

— Так же из компетентных источников нам стало известно, что сегодня…

В дверь постучали, Степа подхватил пульт и убавил звук, приподнялся на локте.

— Входите.

В палату быстро вошли два мужика. Один был наглухо застегнут на все пуговицы, под самый ворот халата. Второй халат накинул на плечи, из-под распахнутых пол виднелся серый китель. Вот и милиция, вздохнул Зюзя.

— Здравствуйте, Степан Александрович, — вежливо начал тот, что накинул халат на плечи. — Догадываетесь по какому мы к вам поводу?

— Апельсинчики принесли? — расплылся в дурковатой улыбке Степа. — А чего не спрашиваете, как здоровье?

— А чего спрашивать, — довольно грубо отозвался застегнутый. — Есть такая штука, как карта амбулаторного больного и лечащий врач.

На контрастах работают, пришла мысль. Как в плохом детективе. Или как в классическом детективе, когда жанр только пробовали наощупь. Хотя вряд ли эти двое читали классический детектив. Да и вообще вряд ли чего-то читали. По правде сказать Степа и сам читать начал не так давно.

Распахнутый подставил стул, присел возле тумбочки у кровати. Откуда-то возникла кожаная папочка, уже из нее вынырнули листочки с какими-то бланками.

— Протокольчик составим, — пояснил улыбаясь распахнутый.

— Какой протокольчик, — не понял Степа, продолжая косить под дурачка.

— Содержательный, — повысил голос застегнутый. — Ты рассказывать будешь, или из тебя клещами тянуть?

— Рассказывать, — Степа откинулся на подушку. — Значит так. Пошли как-то на охоту четыре врача. Терапевт, психиатр, хирург и патологоанатом. Сели в кустах с ружьями, пьют водку, ждут, когда утки полетят.

— Чего? — выпучился застегнутый.

— Погодите, сейчас объясню, — поспешно отозвался Степа. — Сидят, значит. Летят утки. Терапевт вскидывает ружье, целится и думает: «Интересно это утки? А может это и не утки вовсе, а гуси». Пока думал, утки улетели.

Степа покосился на застегнутого, тот начал багроветь.

— Сидят дальше, летят другие утки. Психиатр вскидывает ружье, целится и думает: «Это утки. Я точно знаю, что это утки. А вот интересно, знают ли они, что они утки?» Пока думал, утки улетели.

— Ты, шутник, — не выдержал застегнутый. — Хватит лапшу на уши вешать. Давай по делу.

— Погоди, — весело отозвался Степа. — Сейчас перейду к сути. Сидят они дальше, пьют. Летит третья стая уток. Хирург вскидывает ружье, не целясь почти, бах из одного ствола, бах из другого. Потом поворачивается к патологоанатому и говорит: «Слушай, сгоняй посмотри — утки это были, или еще кто».

Распахнутый прыснул над чистым бланком. Застегнутый сердито зыркнул на коллегу и тот поспешил отвернуться к окну, но потому как подрагивали плечи было ясно, что ему смешно. Не то анекдот позабавил, не то ситуация.

— Я сначала хотел стать патологоанатомом, — добавил Степа, глядя в потолок. — А потом решил стать хирургом. Жизни спасать как-то благороднее и правильнее, чем в смерти ковыряться. Так вот я к чему…

— Да уж, — перебил застегнутый. — Пора бы наконец сказать к чему ты.

Степа посмотрел на мента высокомерно, словно читал монолог Гамлета, а перед ним в первом ряду с громким хлопком открыли бутылку шампанского.

— Я к тому, что есть такая улица в городе-герое Москве. Называется Крымский вал. Там сейчас один сотрудник милиции работает. Полковник. Сергеем Витальевичем зовут, так вы его сюда приведите и я ему все в подробностях расскажу. Скажете — Зюзя в больнице и у него есть информация.

— Зюзя? — вскинулся распахнутый.

— Ну да, это я, — бодренько пояснил Степа.

Обезболивающее постепенно сдавало позиции и держаться бодрым становилось все труднее.

— Фамилия, — грозно навис над койкой застегнутый.

— Моя? — не понял Степа.

— Нет, полковника, — застегнутый был суров до невозможности.

— А я откуда знаю? Но на Крымском мосту полковников милиции Сергеев Виталичей больше одного вряд ли найдется.

Застегнутый отпрянул. Он выпал из поля зрения, голос его донесся откуда-то со стороны.

— Жаль, что у тебя ноги сломаны, — злорадно произнес он. — Я б тебе их сам с удовольствием переломал.

— А это уже угроза, — вяло констатировал Степа.

Боль не просто давала о себе знать, а возвращалась семимильными шагами.

Сбоку зашуршало.

— Грамотные все, — бормотнул застегнутый.

Степа прикрыл глаза. Смотреть не хотелось, думать не хотелось, ничего не хотелось. Очень хотелось забыться сном, проснуться и чтобы все было по-другому. Без боли, милиции и прочих несуразностей. Или уж если без этого никак, тогда заснуть и вовсе не просыпаться.

— Фамилия, имя, отчество, — донесся от тумбочки ровный тон распахнутого.

— Сергей Витальевич. Фамилии не знаю, — глухо отозвался Степа.

— Не полковника, твои.

— В карту амбулаторного больного загляните, — не удержался от язвительности Степа. — Там все есть. И дата рождения, и…

Он замолчал и закусил губу. Вместо этих двоих с большим удовольствием сейчас повидал медсестру со шприцем с обезболивающим.

— Слушай, умник, — Степа почувствовал, что над ним снова кто-то навис, но глаз открывать не стал и виду не подал.

Что происходило между ментами оставалось только догадываться. Какое-то время в палате шуршала тишина, потом нависший над ним человек отступил. Еще через несколько секунд хлопнула дверь палаты.

— Хорошо, — согласился сбоку голос распахнутого. — Сегодня днем вы ехали по Новорижской трассе и стали виновником дорожно-транспортного происшествия С этим вы спорить не станете?

— Не стану, — голос прозвучал совсем бледно, как не пытался Зюзя придать ему сил.

— Вы находились за рулем машины, принадлежащей Штрахову Игорю Евгеничу. Документов на машину, а так же каких-либо документов, разрешающих вам управлять этой машиной, при вас не обнаружено. Как вы это объясните.

— Просто у меня этих документов никогда не было.

— То есть вы признаете, что угнали машину господина Штрахова.

Степа открыл глаза и с трудом повернул голову.

— Слушайте, если я начну вам сейчас что-то объяснять вы все равно не поверите. На Крымском мосту должен работать полковник милиции Сергей Витальевич. Во всяком случае, вчера он там был. Найдите его и я дам ему показания.

Зюзя отвернулся и закрыл глаза, не желая больше говорить. Голова начала кружиться, подташнивало. Боль разошлась не только по переломанным ногам, но и по всему много раз ушибленному телу.

Заведение, скрывающееся за советского разлива вывеской «Пельменная», внутри тоже дышало давно забытым духом СССР. Стоечки и столики, отсутствие стульев. Тусклые светильники. За окном наливался темными красками вечер, и бледный свет выглядел особенно бледно. Контингент в основном мужской и большей частью не шибко пафосный. Пафосные сюда заруливали только по недоразумению или в поисках острых ощущений.

От барной стойки к потолку струилось пропылившееся вьющееся искусственное растение. Где-то под потолком оплетало старенький, подвешенный на кронштейне телевизор. Зюзя был не прав, такая архаичная техника сохранилась не только в больницах.

С экранчика тихо, так что и не услыхать, если не стоять рядом вслушиваясь, бормотал что-то диктор:

— Так же из компетентных источников нам стало известно, что сегодня подал заявление об отставке министр чрезвычайных ситуаций России. Однако президент отставки министра не принял, не смотря на ситуацию в центре столицы, которая продолжается уже третьи сутки…

Кот стоял возле столика и ковырял застывшие пельмени пластиковой вилочкой. Рядом возвышался графинчик с водкой. Слава богу водку подали в графинчике, а не в бутылке. Оборотень даже задуматься боялся о том, что написано на этикетке этого напитка. Так хоть можно дофантазировать, что водка плохая и дешевая, а не самая плохая и самая дешевая.

— А потом она меня выгнала, — закончил свою историю мужик, что стоял напротив и ковырял грязными пальцами сушеную рыбину. — Просто взяла и сказала «собирай вещи и уматывай». Я собрал и умотал. Думал счастье, что больше с ней не живу, раз она так ко мне относится. А только хрен. Вот сколько без нее живу, а счастья так и нет. Раньше было, а теперь…

Мужик высунул язык между губами и выдал не шибко пристойный звук. Оборотень слушал внимательно. Не знал почему, но отчего-то это казалось важным.

— Вот пить начал, — пожаловался мужик, доливая из графина. — Все пью и пью. Самому противно, а ничего сделать не могу. А может я раньше пить начал? Потому она меня и выгнала? Я уж и не помню теперь. Все хочу понять, почему так случилось, а понимания нет. Бабы это зло.

Мужик поднял пластиковый стаканчик.

— За них.

— За зло? — фыркнул Кот.

— Нет, за женщин. Это ж я так… присказка вроде как такая. Я ж ее все равно до сих пор люблю. Вот встаю каждое утро и надеюсь на что-то. Уже и надеяться то не на что. Посмотрю в зеркало, понимаю: если тот, кем был ей не нужен оказался, то уж это мурло пьяное точно ни к чему. А все равно надеюсь. Дурак.

Он снова поднял стакан, Кот стукнул по нему своим.

— Не так, — мужик провел ребристым боком своего стаканчика по боку котового. Пластик тихонько тренькнул.

— Вот так, — добавил мужик и влил в себя водку.

Кот заглотнул, поморщился. Поспешно подхватил пельменину, чтоб хоть чем-то отбить резкий сивушный дух, от которого звериное чутье просто с ума сходило.

— Тебя как звать то? — спросил Кот.

— Да зачем это, — отмахнулся мужик. — Как хочешь, так и зови. Тут у всех почти имя одно — боль. Думаешь, люди просто так пить начинают? Нет, тоску залить хотят. А она не уходит. И потом ни радости, ни понимания. Как сквозь темноту бежишь. Выпьешь, кажется впереди чего-то светится, только нет там ничего. Беспросветно. Бежишь, алкоголь выходит, и свет померк. И похмелье. Думаешь, всего-то капельку света хотелось, капельку понимания, капельку тепла, а вместо этого темнотища беспросветная. Сидишь и маешься похмельем этим. Потом не выдержишь, зальешься и опять бежишь, думаешь вон оно, может хоть теперь до чего дойдешь. А потом раз и опять ничего.

Оборотень с любопытством поглядел на мужика. По-новому поглядел.

— Хочешь света и понимания?

Мужик поперхнулся водкой, которую цедил теперь маленькими глоточками.

— А ты что, добрая фея? Или господь бог? Хочешь вразумить, спасти и сохранить?

— Нет, — покачал головой Кот. — Крымский мост знаешь? Знаешь чего там сейчас?

Мужик кивнул лохматой башкой, вслед за головой качнулся сам.

— Там это… аномалия. А в ней люди пропадают и самолеты. В телевизоре говорили.

— А сам не глядел? — поинтересовался Кот. — Тут ведь рядом совсем. Неужели не интересно?

Мужик снова покачнулся, подцепил графин, плеснул по стаканам.

— А оно мне надо? — провел рукой по небритой морде. — Чего там смотреть, если сделать все равно ничего нельзя. Не зоопарк же.

— Надо, — кивнул оборотень. — Там никто не пропадает, дружище, там наших бьют. Можно пойти и что-то сделать. Хорошее. А мы тут с тобой напиваемся.

Мужик смотрел на Кота недоверчиво, потом в глазах его что-то засветилось, будто внутри включили лампочку. Рука метнулась к стакану, но вместо того, чтобы выпить, мужик неожиданно смял стаканчик. Пластик лопнул, водка потекла по помятым стенкам, по грязным пальцам.

— Мужики, — закричал он на всю пельменную. — Наших бьют!

Степа больше не отвечал, и распахнутый, бросив все попытки что-то выяснить, вышел в коридор. Застегнутого на все пуговицы коллегу он нашел внизу у входа. Мент судорожно курил.

— Ну чего? — спросил поспешно.

— Надо бы наверное найти этого Сергея Витальевича, — протянул распахнутый.

— Сейчас звонили, — застегнутый зло отбросил бычок. Окурок пролетел по широкой дуге и мелькнув угольком скрылся в кустах по другую сторону дороги. — У этого Штрахова, машину которого разбили, под Тверью участок. На участке свежевскопанную грядку нашли. Раскопали.

— И? — заинтересовался распахнутый.

— И не подаст господин Штрахов заявление об угоне. Потому что он мертвый закопан на собственном участке. Там патологоанатомы возятся. Предварительно его в бок пырнули. У него отрублена рука, в организме немеряное количество какого-то токсина неизвестного. Смерть наступила около двадцати часов назад.

Распахнутый сел на ступеньки и схватился за голову. Халат съехал с одного плеча и упал на землю, но милиционер не обратил на это внимания.

— Что теперь скажешь? — злорадно поинтересовался застегнутый.

— Я наверх, — резко поднялся тот. — Если получится, поговорю с этим парнем. Если нет… Ну следить за ним, чтоб не сбежал глупо. Но по крайней мере подежурю. А ты дуй на Крымский вал и ищи там этого полковника.

— Думаешь, стоит? — без особого энтузиазма спросил тот.

— Думаю, стоит. Ты знаешь чего там на мосту на этом происходит? А вдруг это действительно взаимосвязано.

Генерал смотрел как ОМОН медленно, но верно отодвигает недовольную толпу, как грузят в зарешеченный микроавтобус драчунов. На лице Голубева играла самовлюбленная улыбка. Сергея Витальевича она активно злила.

— Что, полковник, толпу разгоняем, несогласных сажаем? А как же высокие философии?

— Лучше, что бы они друг друга покалечили? — огрызнулся милиционер.

— Лучше заниматься своим делом, обходиться без самоуправства и четко выполнять приказы. Приказали толпу разгонять, разогнали. Приказали по толпе стрелять, постреляли. Ответственность на том, кто приказ отдал. И никакого самоуправства. Думаешь тебе за это кто-то из них спасибо скажет? Им проще друг другу хлебальники начистить, хоть до больницы, чем в КПЗ сидеть. КПЗ ущемляет их права, а мордобой только кровь будоражит. И сверху тебя за это по головке не погладят.

Сергей Витальевич стиснул зубы, проговорил еле слышно:

— Товарищ генерал, разрешите обратиться не по уставу, — и не дожидаясь разрешения добавил. — Если не хотите получить по морде, то… заткнись Голубев, пока звиздюлей не накидал.

— Это я тоже отмечу в отчете, — злорадно ухмыльнулся Голубев и поспешно отошел в сторону.

Полковник стиснул зубы и мысленно пообещал себе держать язык за зубами. Через оцепление метнулся ОМОНовец, подбежал тяжело дыша.

— Товарищ полковник, вас там спрашивает лейтенант какой-то. Просил передать, что Зюзя в больнице и у него есть информация. Бред какой-то, но он настырный, я подумал…

Сергей Витальевич уже не слушал. Поспешил к БТРам, потом сообразил, что не знает где искать «какого-то лейтенанта» и притормозил.

— Где он?

— Идемте, покажу, — подоспел ОМОНовец.

Лейтенант был серьезен и суров. Стоял в сторонке, когда к нему подвели полковника, кажется удивился.

— Ох ты ж, — выдал вместо приветствия. — А я думал напаял нас студент. Здравья желаю, товарищ полковник.

— Где он? Что с ним? — без предисловий выпалил полковник.

— В больнице. И в очень нехорошей ситуации. А вы что же за него так переживаете, товарищ полковник? Он вам родственник что ли? — в голосе лейтенанта появилось что-то металлическое.

— Более суток назад он зашел туда, — Сергей Витальевич махнул рукой в сторону облака, сокрывшего мост и окрестности. — Зашел и не вернулся, как и многие другие.

— А менее суток назад, — в тон полковнику отозвался лейтенант. — Он, управляя транспортным средством, ехал в сторону Москвы по Новой Риге и стал виновником дорожно-транспортного происшествия. Но самое интересное, что транспортное средство, которым он управлял, ему не принадлежало, и доверенности на управление не было. Так что машину можно считать в угоне. А еще интереснее, что хозяин машины найден закопанным на собственном участке. На трупе тяжкие телесные.

Не мог, мелькнуло в голове. Не он. Не мог этот парень убить кого-то ради машины. И его ищет не случайно, что-то там случилось. И тут же словно осенило. Разумеется случилось! Он вышел живым из аномальной зоны. Он в больнице, но он жив. Значит, можно понять наконец что там внутри аномальной зоны.

— А показаний этот ваш Зюзя не дает, — закончил лейтенант. — Вас требует. Вот я и думаю…

— Не правильно думаешь, — прервал поток словоизлияний полковник. — Я приеду и…

Договорить он не успел. С диким ревом на дорогу ведущую к оцеплению вылетела старая раздолбанная машина отечественного производства. Идентифицировать модель полковник в сгустившихся сумерках не смог, но то, что такую рухлядь не производят много лет сказать мог абсолютно четко.

С треском разваливающегося помойного бака, который кто-то поставил на четырехколесную тележку и зачем-то разогнал, авто пронеслось сквозь толпу и ОМОН. Машину было видно загодя и стало ясно, что не остановится. Люди бросились врассыпную.

Развалюха не снижая скорости резко развернулась и рванула через оцепление, газоном обходя перекрывшие дорогу БТРы. Спецназовцы бросились наперерез и в тот же миг с обратной стороны оцепления в аномальную зону ринулась толпа мужиков. Во главе толпы мягкими быстрыми скачками несся невысокий мужичок в камуфляже. Полковнику он показался смутно знакомым. Спецназ растерялся от такого натиска, что-то громко заорал генерал.

Машина застрявшая было на газоне со скрежетом ломанулась вперед, обдирая двери и крылья о БТР. Толпа мужиков с одной стороны и разбитая в хлам легковушка с другой уверенно двигались в сторону аномального облака.

Лейтенант застыл, словно бы его на сорокаградусном морозе окатили ледяной водой. Полковник привычно ругнулся.

— Видишь, что здесь творится, лейтенант? Степу там сильно не обижайте. Я приеду. Может не сегодня, так завтра. Приеду и разберемся. А сейчас извини.

— Все вышло очень складно, — бормотала старуха. — А теперь поддай газку, а то все наши начинания плохо кончатся.

— Да не могу я! — заорал, молчавший до того Милонег. — Заглохла сволочь!

В зеркало уже было видно, как сзади бегут к ним спецназовцы.

— Кнопочку на дверке нажми, — посоветовала Яга, сидящему сзади Бычичу.

Богатырь послушно принялся тыкать во все кнопки, какие нашел на двери.

— Это их не остановит, — рявкнул Милонег. — Они наблатыкались все что угодно ломать. Их этому учат.

— Не ори, — непривычно мягко посоветовала старуха. — Заводись лучше.

— Я тебе что, ведун? Или колдун? Чтоб такие трупы реанимировать. Другой машины найти не могли.

Он снова зло дернул ключ, и рыдван неожиданно застрекотал убитым двигателем. Милонег дал по газам. Машину затрясло, сбоку раздался дикий скрежет. Изувеченное авто, смяв всю правую сторону о борт БТРа, понеслось вперед.

Милонег выдохнул с неимоверным облегчением. По другую сторону дороги прорвался Кот с толпой своих подопечных, вытащенных из пельменной.

— Ну вот, — снова забормотала старуха. — А говорил, плохо водишь. Прекрасно водишь.

— Заткнись, старая, — беззлобно ругнулся Милонег. — И приготовьтесь вылезать через левую сторону. Правые двери вряд ли откроются.

Машина проехала еще метров восемьсот и заглохла. На этот раз Милонег не стал даже пытаться завестись. Туманная полусфера колыхалась уже совсем рядом и он просто вылез из машины. Следом выскочил Бычич. Чуб ветром швыряло в лицо и богатырь, словно конь, тряс головой.

Старуха замешкалась, пытаясь протиснуться через водительское сидение. Со стороны оцепления бежала довольно споро толпа во главе с Котом.

— Чего встали, — сердито буркнула Яга. — Давайте вперед, пока эти не очухались.

Словно в подтверждение «эти» принялись разворачивать БТР. По бегущей толпе с треском забил пулемет. Что ж они делают. Люди, где ж ваши мозги, горько мелькнуло в голове, где честь и совесть. Разум где, ведь вы себя называете разумными. А вместо того, чтобы просто чуть-чуть подумать, попытаться понять суть вещей и событий, предпочитаете рвать, решать все силой. Как же так?

Кот поравнялся с машиной, не останавливаясь побежал дальше. Мужики, что сбив пропитое дыхание поспевали следом, не отстали. Бежали молча и уперто, словно вот-вот должны были понять давно потерянный смысл жизни. Даже когда последних из бегущих срезало очередью, не остановились.

Яга засеменила следом. Бычич и Милонег уже давно пронеслись вперед и она была теперь одной из последних. На упавших от пулеметной очереди поглядела с болью, потом оглянулась, в глазах метнулась злость. Внутри поднялась такая сила, какой не чувствовала уже много веков.

Слово выстрелило резко и хлестко. Смысла сказанного никто в этом мире уже понять бы не смог. Разве остались где-то в лесах другие яги или ведуньи тех старых времен. Остались и не впали в беспамятство.

Воздух за спиной сгустился, оледенел, словно между теми, кто шел на мост и теми, кто стрелял им в спину возникло прочное невидимое стекло. Следующая очередь ударила уже в эту плотность, отрекошетила. Старуха удовлетворенно потерла руки и заспешила к мосту.

Полковник подбежал к БТРу слишком поздно. Первая очередь прошла по бегущим. Двое упали. Один откатился в сторону и затих, второй лежал не шевелясь. Вылезшие из салона разбитой машины мужчины и толпа, что прорвалась с левого края, бросились к аномальной зоне. Выкарабкавшаяся последней старуха задержалась, что-то крикнула. Вторая очередь ударила заглушая ее выкрик, перекрывая все звуки. Однако на этот раз пули, кажется, прошли мимо.

Бегущие один за другим скрывались в тумане. Генерал соскользнул с брони на землю, выругался.

— Бардак.

— Ты что творишь, Голубев? — Сергей Витальевич едва сдерживался, чтобы не схватить генерала за грудки и не устроить банальную драку. Полковника трясло крупной дрожью.

— Исправляю твою некомпетентность, полкан. Охраняю и зачищаю закрытую территорию.

— И в чем же моя некомпетентность? — опешил полковник. — Кто орал, что он здесь за главного?

— Я отвечаю за то, что происходит в зоне оцепления. Я слежу за тем, чтобы в зоне оцепления не было ни одной живой души. У меня приказ никого не пропускать на территорию, — деревянно отчеканил Голубев. — А все что происходит снаружи меня не касается.

Сергей Витальевич до боли стиснул зубы, молча развернулся и подошел к своей машине. Водитель встрепенулся от звука открываемой двери. Кажется спал.

— Там возле аномалии разбитая машина и два человека лежат, — бросил полковник. — Если живы, сажай в машину и дуй в ближайшую больницу. Срочно. Понял?

Водитель кивнул, потер глаза. Все-таки спал. Пальцы заученно повернули ключ зажигания. Полковник хлопнул дверцей. Прошел рядом с машиной до БТРов, крикнул властно:

— А ну-ка пропустите.

На мосту все смешалось. Застава отступала. Черные балахоны напирали с неимоверной мощью. Основную массу еще пытались удержать на мосту, но местами сеча перекинулась и в стороны на этот берег.

Ближе всех махал мечом седой мужик в простой рубахе. Глаза у него были грустными, а меч в руках держал неумело, словно дубину. Видно было, что с оружием знаком не так давно, что бы владеть им мастерски. Но и не сказать, что первый раз за меч взялся. Машет хоть и неумело, грубо, но уверенно.

Кот поспешил на помощь, вдвоем быстро разобрались с оставшимися противниками. Завсегдатаи пельменной стояли кругом, смотрели за боем, но встревать пока не торопились. Оборотень отер подхваченный меч полой чьего-то балахона, посмотрел на мужиков.

— Ну чего, мужички, хватайте оружие и вперед. Перебьем этих уродцев, будет свет. Не перебьем, конец всему будет.

Подоспевшие Бычич с Милонегом помогли вооружиться, подбадривая повели вперед к мосту. Последней подошла Яга, на седого защитника моста глянула с радостным узнаванием.

— Егорушко!

— Старая, — удивился Егор Тимофеич. — Вот это да! А ты здесь какими судьбами?

— По безвалютному обмену, — отшутилась старуха. — Из России с любовью.

— Лучше б водки принесла, — покачал головой Егор. — Или этого твоего… бесподобного самогона.

— Другим разом, Егорушка. Живы будем, принесу.

Кот не слушал, умчался вперед. Егор посмотрел на пришедшую из другого мира подмогу.

— Ну да, с таким пополнением живы будем. И победа за нами.

Яга кивнула. Ну да. Третьи сутки на исходе. Еще ночь простоять и утро продержаться. Только это сказать легко, а сделать не так просто. Начертив окрест себя круг, старуха уселась на землю. Настраиваться на нужный лад не стала. Этот мир не тот, здесь дух другой, все ворожбой напитано. Прикрыв глаза она заунывно затянула что-то странное, напоминающее не то песню, не то вой ветра. На последнее звуки, что издавала, походили даже больше. Настолько же нечеловеческие и мощные были они.

Оборотень рубился хладнокровно. Вперед особо не лез, памятуя гибель Игоря, но и назад ни шагу не сделал. Порой отлавливал соратников. И тех что на мосту, некоторых из них знал когда-то, и тех, что привел с собой.

Мужичье из пельменной не подвело. Боролись мужики. Неумело, коряво. Увидь кто из мастеров покривился бы только. Но столько искренности было в них, столько силы и правды, к которой шли так долго, и от которой спасались водкой, подчиняясь законам своего мира. Сейчас никто не посмел бы потешаться или издеваться над этими пьянчугами, как нередко обзывали в миру. Именно сейчас они были несоизмеримо выше тех, кто ставил их ниже себя значительную часть их жизни.

Бычича отнесло в сторону, но богатырь особенно не переживал. Наоборот, врубился в черные нападавшие тени. Впереди засветилась посеревшей от пота рубахой могучая спина. Улыбнувшись богатырь признал командира заставы. Илья снова сменил оружие. Вернее, теперь он был безоружен, если не считать огромного тяжеленного бревна, что сжимал в руках. От каждого взмаха бревном, вокруг Муромца образовывалось свободное пространство. Впрочем, не на долго, тут же смыкались черные балахоны, норовя достать Илью, покуда бревно не полетело в обратную сторону.

Однако Муромец, не смотря на кажущуюся неповоротливость, в бою был спор. Это там, в новом мире остались лишь легенда да мощи. Там он святой, так Яга сказала. А здесь он живой. Живет по своей правде, да по покону, что предками завещан. О своей святости знать не знает. Да и не нужна она ему. Это для других важно, не для себя. Для себя только гармония важна. Знать бы, что ты нужное дело делаешь, что без тебя его никто не сделает. Да душой бы не кривить.

От этой мысли Бычич вдруг пришел к тому, что он снова чувствует себя в своей тарелке. Снова борется, идет не за князя, не за какие-то сомнительные выгоды, а за правду.

— Илья! — крикнул богатырь радостно. — Я вернулся!

В отличие от чубатого воина, Милонег как шел, так и врубился в толпу черных балахонов, замахал мечом, подхваченным по дороге. Мысли прыгали, как белки, разбегались, словно от лесного пожара. Вскоре в голове осталась только одна. Добраться бы до того смехача, что лез в голову со своими подлыми и пакостными мыслями. Дотянуться бы до него. Но балахоны падали под напором его меча, а того, кто хотел бы теперь над ним посмеяться, не было.

Он бил и уходил от ударов. Парировал и отрубал. И рука не дрожала, и ярость была. Сколько продолжался бой, не знал. Потерял счет времени. Видел лишь как падают черные балахоны, как гибнут порой защитники моста. Слышал как завывает где-то сзади, перекрывая шум схватки, Яга.

Знал только одно сейчас, что мост не отдали, не пропустили. Вперед не прошли, но и назад не отступили.

Милонег вскинул меч, отражая удар. Звякнуло металлом о метал, оставляя в лезвии глубокие зарубы. Он надавил, отбрасывая чужой клинок и краем глаза увидел, как пропускает удар другого. Как летит на него отточенное железо.

Вот и Кот так же наверное, мелькнуло в голове. Только рядом с оборотнем Игорь оказался. А теперь нет Игоря.

Как ни старалась, Лада так и не смогла уснуть. Тьма, что сгустилась вокруг, жила казалось своей жизнью, тянула к ней лапы, насмехалась. И никто не мог помочь ей. Не было Милонега рядом. И никого больше не было.

Только сын их тихо спал в своей кроватке. И каждый раз ей казалось, что с ним случится что-то дурное. Будто тьма, что сгущалась вокруг, тянулась и к нему. И она вскакивала и кидалась к детской кроватке. Но малыш спал. Нервы сдавали.

Устав подскакивать, она взяла ребенка на руки и тихо перенесла к себе на постель. Малыш закряхтел недовольно, но тут же успокоился. Так и проспал всю ночь на родительской кровати. Но даже после этого она так и не сомкнула глаз. Не было сна. Была тревога и темнота кругом.

Когда в окне забрезжил рассвет. Лада встала с кровати, отнесла спящего ребенка обратно в детскую кроватку и пошла на кухню варить кофе.

Голос нагнал ее на полпути. На сей раз он звучал не снаружи, а внутри. Словно бы с ней все уже было решено, будто тьма незаметно поселилась внутри и кроме тьмы там ничего не осталось.

— Иди ко мне, — позвал голос.

— Нет, — резко ответила Лада.

— Ты не смеешь противиться, — рассмеялся голос столь полновластно, что желание сопротивляться и вправду куда-то пропало.

Лада застыла, оперлась на стенку коридора. В глазах начало темнеть.

— Нет, — прошептала едва слышно.

— Ты должна, — напомнил голос. — Залог помнишь? Долг платежом красен. Твоего ненаглядного здесь больше нет. Иди.

В глазах стало совсем темно. Где свет? Где выключатель? Рука безвольно провела по стене, но проклятой кнопки не было, как испарилась. И рассвет за окном… Рассвет же был.

— Нет больше рассветов и закатов, — как приговор произнес в разламывающейся болью голове голос. — Для тебя их больше не будет. Иди. Ты должна. Ты не можешь противиться. Ты не смеешь противиться.

Свет померк. Ноги стали чужими. Помимо воли она сделала шаг, другой. Пошла на голос.

— Возьми сына, — приказала тьма.

Стало немного светлее. Лада моняла, что стоит в комнате возле детской кроватки.

— Нет, — твердо сказала она. — Его не смеешь. Он не твой и никогда твоим не будет.

— Гордая, — рассмеялся голос. — Тем приятнее смотреть, как ломается твоя гордость.

Чернота опять залила все вокруг, словно перед глазами разлилась чернильница. Тело стало безвольным, мысли тусклыми, как будто не ее то были мысли, а она просто перехватила чьи-то чужие.

— Рано или поздно и он будет моим, — радостно сообщил голос. — В нем часть тебя. А ты моя. Иди.

Ноги задвигались сами собой, тело отмирало, как после укола новокаина. Последнее что почувствовала, был ветер, холодящий мокрое лицо.

Она была на улице.

Она плакала.

Поперек разящего лезвия сбоку вылетело другое, отбросило, спасая от удара. Милонег вскинул меч, продолжая схватку. Краем глаза ухватил бьющегося рядом мужчину и чуть не закричал. В паре шагов от него рубил мечом Игорь. И руки у него снова было две. Только куртка кожаная сменилась на славянскую рубаху. А вместо банданы непокрытую голову опоясывал кожаный ремешок.

Радость от встречи с другом сменилась грустью. Не здесь бы увидать бородача, а в каком другом месте, поприятнее. Не для себя поприятнее, для Игоря. Что его здесь ждет, вечный бой. Покой только снится.

— Спасибо, — прохрипел Милонег.

— Не за чем, — отозвался бородатый бодро. — Мы здесь все не за спасибо, сам знаешь.

Милонег кивнул. Схватка становилась все яростнее, противник все сильнее. А может просто сил уже не оставалось. Но пока они еще были, нужно было стоять. Как стояли Бычич и Илья, как держался оборотень и Егор Тимофеич, как жила и выживала старуха, как гибли, но держались до последнего алкаши из пельменной. Ни один не отступил, так неужто он отступит.

Он, живший и умерший. Неравнодушный, как называет Яга тех, кто попал на мост, и воскресший. И проживший еще одну, пусть и короткую, жизнь в другом времени. Лицо напряглось. Плечи расправились. Неизвестно откуда пришли новые силы и было их столько, что мог растерзать один всю темную сторону.

— Ни-за-что! — прорычал он и ринулся в сечу.

Через мгновение его закружило, и он потерял из виду тех, кто был рядом, борясь со своей личной безграничной, но не бессмертной тьмой.

Она шла по утреннему пустому городу. Странная. В халате поверх ночной рубашки и тапочках на босу ногу. Шаги были легки, как будто не было ее больше в этом мире, а только дух плыл над асфальтом.

И глаза ее черные непроницаемые смотрели не то внутрь себя, не то вовсе в какие-то неизвестные никому из живущих дали. И было в этой дали что-то такое, от чего чернота в глазах казалась блестела болью и страхом, кинутыми в омут безразличия.

Тьма знала, как вести. Ее никто не видел, никто не остановил, никто не окликнул. А если б и окликнул, не повернула бы и головы. Тьма решала куда идти и в какую сторону поворачиваться. А ей оставалось лишь шагать беззвучно. Шаг, еще шаг… Куда и к чему? Теперь уже все равно. Кончился Милонег. Все кончилось. Только долги остались перед самым жестоким в мире кредитором.

Барьер держала из последних сил. Все внимание уходило на заклинание. Если б сама не вышла на мост, кто знает, может быть давно уже рухнула застава. За волшбой не замечала много, из того, что происходило вокруг. Так не заметила и шагавшей по берегу девушки в розовом махровом халатике и пушистых тапочках, что здесь смотрелись смешно и дико.

Старуха увидела ее слишком поздно. Люда, что была когда-то Ладой, брела, словно завороженная. Как попала к мосту, было загадкой. Но шла не в ту сторону, шла во тьму. Будто позвали ее оттуда, потребовали незамедлительно отдать долги. И ничего не осталось в этой девочке, кроме тьмы, которой оставила душу свою в залог.

Что делать? Оборвать заклинание она не могла, оставлось только смотреть, не имея возможности пошевелить даже пальцем. Как в жутчайшем ночном кошмаре, когда происходит что-то страшное, непоправимое, беспощадное, а ты ничего не можешь сделать и просто застываешь не в силах пошевелиться. Только б Милонег ее не увидел. Натворит глупостей и все рухнет.

Но Милонег увидел. Видимо на него и рассчитано было. Он стоял против троих, устало отмахивался мечом. А она шла мимо него, созданная из тьмы во тьму. Та и не та, что любил. Она шла шаг за шагом совсем рядом, но на ту сторону. Сама. А он ничего не мог сделать. Бессилие, которое ощутил было сродни тому, что испытала старуха.

Внутри родилась боль, ярость и крик. Он завизжал, как побитая железным ломом собака, вскинул меч и из последних сил, которых казалось уже не осталось ни капли, ринулся вперед. Он рубил налево и направо, расшвыривая пришедших из мира мертвых, возвращая их туда, где им место. Рубил и выл, просто пытаясь догнать ее. А она уходила на ту сторону, не видя ничего вокруг. И не мог он догнать ее, как не старался. От того рубил еще сильнее и ревел, как израненный зверь. Понимал, что не сможет снова потерять ее, и видел, как теряет, и ничего не мог сделать.

Старуха окрикнула его по имени, но Милонег уже не слышал. Ни прежнего имени своего, ни нового, которым назвали двадцать лет назад. Не было у него сейчас имени, и ничего не было, кроме боли от невозможности удержать единственную женщину, которую любил во все времена и во всех мирах и которую снова терял.

Яга глядя в удаляющуюся спину яростно сплюнула. Близко метнулись тени, кто-то повалился замертво. Рядом плюхнулся Егор. Грудь Тимофеича была рассечена, но кровь уже не текла засохнув вместе с промокшей, пропитавшейся красным рубахой. Слиплась темной коркой. Лицо было уставшим. Таким не видели Егорушку кажется ни в зоопарке, ни даже в гробу. Вот поистине в гроб краше кладут.

— Что, старая, повоюем, — прохрипел он, пытаясь подняться.

— Погоди воевать, — закричала вдруг старуха. — Пой!

Егор посмотрел так, словно Яга тронулась. Та молча подняла трясущуюся от напряжения руку, указала в гущу боя, где безмолвно шла Лада, а следом за ней, рубя все и вся, ломился обезумивший Милонег.

— Видишь их?

Егор кивнул.

— Пой для них! Пой, ты можешь. Ты знаешь как. Останови их, не дай пропасть!

Егор поглядел на Милонегову спину и хрипло затянул давно забытую песню.

Над рекой калина спелая,
Налитая соком.
Обожгла ты руки белые
В молодой осоке.
В молодой осоке прячутся
И дожди и солнце.
Ой, кому-то нынче плачется,
А кому смеётся…

Милонег рубил. Он не слышал слов. Хотел окрикнуть ее. Лада! Да голоса хватило только на хриплый вой. Кончились слова. Была только любовь, боль и ярость. Ярость, боль и любовь. А она уходила, добавляя боли.

Ой, кому-то нынче плачется,
А кому смеётся.
А калина поразвесила
Золотые гроздья,
У кого-то в доме весело
За столами гости.
Гости пьют за парня русого,
За его невесту.
От чего играют грустную
Гармонисты песню.

— Пой, — давя подступившие слезы заорала старуха. — Пой, черт тебя! Пой!!!

Егор добавил силы в голос. Песня понеслась над мостом, над боем, становясь частью его.

От чего играют грустную
Гармонисты песню.
Улыбнись слезинка скатится
Со щеки на платье.
Пусть у них всё в жизни ладится,
Будет в жизни счастье.

Сперва исчезла Лада. Шаг, и ее не стало. Следом последний шаг сделал Милонег. Оставил за собой еще пару поверженных врагов и исчез, словно растворился во мраке.

— Все, — безнадежно махнула рукой старуха. — Потеряли мы их, Егорушко. Знать, судьба у меня такая детей терять. Пой, Егор Тимофеич, пой как в последний раз.

А песня все летела над мостом уносясь неведомо в какие времена и пространства.

В молодой осоке прячутся
И дожди и солнце.
Ой, кому-то нынче плачется,
А кому смеётся.
Ой, кому-то нынче плачется,
А кому смеётся…

Он не заметил той минуты, когда свет померк. Лязг мечей, свист стрел и хриплые крики остался далеко позади, словно за пеленой тьмы. Вокруг не было ничего и никого. Только темный край пропасти, за которым сгустилась тьма. И Лада на этом черном краю, маленькой ничтожной фигуркой балансирующего канатоходца.

Она повернулась к нему. На мгновение Милонегу показались слезы в ее глазах. Но уже в следующий миг ничего не осталось и от этого в груди рвануло с такой силой, что сам дернулся вперед, за ней.

Врага увидел не сразу. Рука автоматически вскинула меч, парировала удар. Только потом обратил внимание на то, что дорогу перекрыл человек в плаще. Под капюшоном, казалось, сгустился беспросветный космос. Лишь горели углями глаза и мерещилась злая улыбка.

Лада покачнулась на краю пропасти. Милонег вскрикнул, бросился за ней, пытаясь смести с дороги человека в плаще, но тот заступал путь, бил не насмерть, а словно мешая двигаться. И во тьме под плащом мерещилась злая улыбка.

— Посмотри на себя! — зазвучал в голове зло смеющийся голос, тот самый. И Милонег вздрогнул от неожиданности и ярости.

— Посмотри на себя! Ты, противившийся! — продолжил голос. — Ты, возжелавший стать светом. Ты забыл о свете. Поддался чарам простой девки и свет твой померк.

Милонег рубанул со всей мочи по капюшону, но удар прошел мимо.

— Ты забыл о свете, забыл о мосту, о том, что защищал, забыл о своих друзьях. Ты помнил только о себе и своем жалком чувстве к женщине, внутри которой давно уже сумерки.

— Нет, — рявкнул Милонег, и снова заработал мечом.

Лада на краю пропасти снова пошатнулась. Казалось, теперь не удержится. Милонег рванул вперед с удесятерившимися силами, но враг оказался сильнее. Голос расхохотался.

— Вот видишь. Теперь ты просто часть тьмы. Тьма поглотила тебя! Тебя нет!

Милонег бил, рубил что есть мочи. В голове возникали обрывки того, что когда-то говорил Кот. Тогда его еще звали Олегом, а Кота — дядей Костей. «Тогда готовься умереть» — донеслось из глубин памяти.

Он не понял, как сам оказался на краю. Лада была теперь на расстоянии протянутой руки. Но оказалось слишком поздно. Женская фигурка подломилась и полетела вниз. Нет, хотелось закричать ему, но голоса не осталось, будто связки выдернули с корнем. В ушах захохотало.

— Ты проиграл. Ты — тьма.

— Нет, — хрипло, на грани сознания произнес он, прежде чем сделать последний шаг, вспыхнуть и унестись во мрак. — Не правда. Это ты тьма. И ты проиграл. Просто потому что теперь и во тьме будет маленький кусочек света.

Он не знал к чему шагнул, куда падает и зачем. Не знал, что будет дальше и будет ли это дальше вообще. Он просто знал, что где-то там, может быть на дне той пропасти, может еще глубже, за бесконечной тьмой непроглядных бесконечностей, она. И рано или поздно он найдет ее. И они будут вместе. Потому что не могут два родных человека потерять друг друга. Никогда.

От этой мысли на мгновение стало легче, боль поутихла и он улыбнулся кромешному мраку.

Яга не смогла бы сказать как пришло это знание. Просто знала, что победили. Перелом произошел вдруг. Буквально через несколько минут после исчезновения Милонега. Что ж ты такое сделал, парень, печально подумала она. Что ты такого сделал, на что у нас сил не хватило?

Еще минуту назад она была уверена, что тьма сломила Милонега, что, проиграв битву с самим собой, он сдался, уступил тьме. Но по всему выходило так, что наоборот — победил.

Мощь, что перла с той стороны ослабила давление, и сдерживать ее стало легче. Старуха принялась спешно бормотать и чертить руны, чувствуя, как загоняет то, что рвалось наружу, обратно. Глубоко и надолго.

Небо просветлело, пейзаж становился хоть и истерзанным, но обычным московским.

Облако потихоньку начало оседать. Мост таял, снова становясь тем, реальным, который взорвали, превратив в груду мусора. Люди, что пытались сдерживать напор там, на мосту, радостно ринулись в атаку. Балбесы. Живым бы отступить, да здесь остаться. А теперь…

Будут на мосту новые защитники. Равновесие — оно на неравнодушных держится. Пока они есть, миру ничего не угрожает. А как совсем переведутся, так и черт с ним, с миром. Туда ему и дорога, коль всем на все наплевать. Только вот мало их осталось, неравнодушных-то. Оттого и жалко их безмерно, хоть о жалости и не просят. Эх, куда мир катится?

А потом все исчезло. Лишь две фигурки сорвались с моста вниз, плюхнулись в воду.

Убились, мелькнула мысль, но тут же исчезла. На поверхности реки Москвы появилась сперва одна, а за ней и вторая голова. Люди потихоньку погребли к берегу. Старуха сощурилась, пригляделась и почему-то с теплотой поняла, что один из двоих оборотень.

— Живуч, зверь, — хмыкнула она и потрусила к берегу.

Вода была настолько холодная, что кровь стыла. Кот греб короткими рывками, отфыркивался. Бычича, что пытался плыть сам, тянул за ворот.

— Ты кольчугу скинул? — сипло бросил оборотень.

— Скинул.

— А хрена ж ты тогда такой тяжелый?

Бычич не ответил. Берег был уже рядом. Кот протянул руку, схватился за ступеньку пристани. Сверху подбежали, потащили. Вокруг замельтешило ОМОНовской формой, знаками отличия. Посыпались какие-то вопросы. Отвечать сил уже не было и он просто дал себя оттащить, проследив только, как на берег вытаскивают Бычича. Богатыря шатало. Его волокли трое, подхватив под руки. Когда протащили мимо него, тот лишь подмигнул устало.

Яга смотрела на работу ОМОНа со стороны. Не успела. Теперь их уже не вытащить. Либо сами сумеют выкарабкаться, либо пиши пропало. В таком виде, да без документов… Яга вздохнула и побрела прочь.

Гридни на берегу реки усадили его в машину. Ехали долго. Он спросил про Кота, но никто не ответил. Видать, оборотня другой машиной повезли. Высадили где-то за забором, возле приземистого двухэтажного здания красного кирпича. Потом долго вели по коридорам, заволокли в какую-то комнатенку и усадили.

Гридень, что навис над Бычичем, был здоров, но не сказать, что сильно крепок. Чувствовалась в нем какая-то рыхлость. По замашкам, знать из старших.

«Гридень» был конечно не из самых старших, но до полковника милиции дослужился и имел все шансы уйти на повышение.

— Вы кто? — спросил он.

— Русский я. Руси служу, — отозвался богатырь.

— Спецназ, что ли? А чего за наряд на тебе.

— Рубаха праздничная, — Бычич попытался сесть удобнее, но сзади придержали за плечи. — В последний бой, как на праздник.

— Ты мне ваньку не валяй, — начал сердится гридень. — Ты что на мосту делал?

Богатырь собрал силы и дернув плечом, встал. Сзади шмякнулось, словно чье-то тело отлетело к стене. На шее кто-то повис, но он этого не заметил, вскинул голову.

— Сказано же, Руси служу.

Потом нехотя сел, как ему было удобно, стряхнув второго, повисшего на шее. Сзади, видимо, снова дернулись, потому как старший сделал успокаивающий жест куда-то за спину.

На старшего гридня Бычич посмотрел с пренебрежением, даже не как на равного.

— И вообще, с тобой говорить не стану. Князя зови, с ним поговорим.

— Какого князя? — от неожиданности полковник присел.

— У вас их здесь что — много что ли? — не понял Бычич.

Полковник смягчил голос и подошел к богатырю, посмотрел почти ласково.

— Слушай, зачем придуриваешься? Мы ж тебя не под статью подводим. Просто поговорить надо. Понять надо, что там на мосту было. Оттуда ж кроме вас никто не вернулся. Тебя как звать?

— Бычич, — хмуро отозвался тот.

— Дурью маешься? — взорвался полковник. — Зачем?

Но богатырь был предельно серьезен. Милиционер окинул богатыря профессиональным взглядом. Что-то было в этом странном мужике не от мира сего. Читалось это и в том как сидел, и в том как смотрел. И в одежде, и в жестах. Тронулся мужик, решил для себя полковник. Бесполезно с ним говорить. Ничего он сейчас не скажет. Может, врачи докопаются.

— Саша, — позвал полковник.

— Да, Сергей Виталич, — откликнулись сзади.

— Звони в Алексеевскую, — непонятно заговорил полковник. — Это их клиент. Пусть присылают неотложку, только предупреди, чтоб врач был с успокоительным и санитары покрепче. Если разойдется, сам понимаешь.

Бычич обернулся на хлопнувшую за спиной дверь, повернулся к гридню.

— Куда он?

— Все в порядке, — по-отечески мягко улыбнулся полковник. — Сейчас он обо всем договориться и поедем к князю.

Мент был настолько зол, что рожа покраснела. Он сердито мерил комнату шагами перед носом у пристегнутого наручником к стулу Кота. Того действительно везли в другой машине и привезли в конечном итоге в соседний кабинет. Только с допрашивающим повезло ему меньше.

— Последний раз спрашиваю, — резко повернулся мент. — Имя, Фамилия? Как и при каких обстоятельствах оказался в аномальной зоне?

— Информация о том, что происходило в аномальной зоне, касается только меня и президента. Я буду говорить только с ним, — ровным тоном в который уже раз повторил Кот заранее заготовленную фразу.

Мент навис, как грозовая туча. Только чересчур уж эта туча была багровой. Оборотень и глазом не моргнул.

— Ты кем себя возомнил, герой? — рыкнул он. — Ты меня не зли, а говори чего спрашивают. А не то я тебе такое небо в алмазах устрою, что мало не покажется.

— И что сделаешь? Бить меня станешь? — усмехнулся Кот. — А как же следы побоев? Я ведь могу и в суд подать.

— Человек задержанный без документов в суд подаст. Ага, — с не менее едкой ухмылкой отозвался мент. — А потом, следы только лохи оставляют. Профессионалы без них обходятся. Будешь говорить?

— Информация о том, что происходило в аномальной зоне, касается только меня и президента. Я буду говорить только с ним, — автоматически повторил Кот.

Лицо мента приобрело садистский оттенок. Он дернулся в сторону перегородки, гаркнул:

— Гражданский кодекс дайте.

К Коту вернулся с книжицей и все той же ухмылкой.

— Сейчас я тебе этой книжкой, — сообщил бархатным голосом. — Буду бить по голове. Не сильно, следов не останется, но долго и методично. Через некоторое время после этого каждое прикосновение к твоей башке будет отдаваться букетом незабываемых ощущений. Хочешь прочувствовать? Или начнешь говорить?

— А чего ж не уголовным? — хмыкнул Кот.

— Уголовным я тебе мозги вышибу. С тебя, задохлик, и гражданского хватит.

— Вышибай мозги. Информация о том, что происходило в аномальной зоне, — устало повторил оборотень. — Касается только меня и президента. Я буду говорить только с ним. Хочешь, бей, только кончай голову морочить.

В квартиру, что снимали последние годы возвращаться не стала. Нечего там делать. Разве что пожар тушить, да его и быть не должно. Макет вспыхнул должно быть холодно, горел мгновенно. И странностей никаких. Только паленое пятно на полу круглое, ну мало ли. Кто станет соотносить пятно на полу в Тушино и разруху на Крымском валу. Кому вообще придет в голову такая аналогия. Сейчас мыслят мелко.

Ключ воровато шкрябнул в замке, затем еще раз и еще. Дверь была не своя и поддавалась с трудом. Внутри оказалось уютно, как бывает в доме молодоженов, любящих друг друга и мир вокруг себя и старающихся сделать этот мир лучше.

Она оглядела прихожую, не разуваясь двинулась в комнату. Благо, куда идти знала по прошлым визитам. Светлая просторная комната, чистый ворсистый ковер с хитрым узором, светлый простой диван. Все здесь было как-то светло и просто. Все было на месте.

Старуха быстро прошлепала в угол, где устроилась детская кроватка.

Мальчик все еще спал, сладко посапывая. Иногда хмурился. Старуха застыла над кроваткой, на ребенка смотрела с нежностью, которой никогда за ней никто особенно не замечал.

— Бедолага ты, бедолага, — вздохнула она, — нет у тебя больше папки с мамкой. Сгинули, болезные.

Она наклонилась над кроваткой и взяла малыша на руки, тот тихонько запищал, но не проснулся.

— Иди сюда, дите человеческое. Будет тебя баба воспитывать. Берегись, сделаю из тебя человека неравнодушного. Готов?

Малыш не ответил, только сопел на руках. Что ему снилось? Старуха не стала об этом ломать голову. Делать здесь ей больше было нечего.

С ребенком на руках она вышла из квартиры, прихлопнув дверь. Лифт приехал быстро и почти бесшумно, словно заранее подкрался к этажу и ждал только, когда кнопку нажмут. Вниз проследовала без помех. Быстро, совсем не по-стариковски прошмыгнула через двор и села в машину.

Такси охотно приняло бабку с ребенком в свое чрево. Машина быстро набрала ход, проскочила по узкой пустой улочке и влилась в поток большого шоссе. Проследить дальнейшее направление ее движения оказалось затруднительным. Да и кому охота глазет на повседневную будничную жизнь?

Кот сидел перед президентом. Кроме них в комнате находились лишь президентские бодигарды, глава МЧС и милицейский полковник. Полковнику Кота сдали еще в отделении. Был он задумчив, хмур и неразговорчив. Словно бы сил на разговоры уже не осталось. Главный спасатель представил мента как Сергея Витальевича.

Чины слушали молча. История, которую оборотень подводил к концу казалась настолько невероятной, что президент хмурился, а охранники временами открыто хмыкали, не в силах сдержать недоверия.

— …И открылось мне, вот что, — закончил Кот. — Самый главный враг Руси живет не в ином мире, а в самом ее существе. Темный мир существует только за счет наших дел. Делаем что-то темное здесь, сил у тьмы прибавляется и там. И чем больше грязи творим, тем быстрее и сильнее прорыв идет. А грязь эта она не просто так, а из нутра человеческого. Так что нет у нас более страшного врага, кроме себя самих.

Кот замолк. Президент тоже не спешил с выводами. Во всяком случае, не торопился их озвучивать. Оборотень почесал затылок, поморщился. Обещанная первым ментом «гамма ощущений» и впрямь была не из приятных.

— Мда, — протянул президент. — А что же второй выживший?

— Князя требовал, — подал голос полковник. — Сейчас в Алексеевской больнице на обследовании.

— Мда, — повторил президент.

Кот встрепенулся. От волнения заговорил резко, перестав следить за словами.

— Ты что ж это, князь, не веришь мне? — в глазах появилось что-то мрачное, сердитое. — Вот оттого все ваши несчастья. Веры в вас нет. Совести нет. Чести не осталось. Потому и гадите, а темная сторона от того питается да растет. Да на вас гадит. Причем поровну. Чем больше вы туда, тем больше она на вас.

— На нас, — нахмурился президент. — А ты вроде не причем? Не человек?

— Не человек, — рыкнул оборотень. — Зверь я. Ну, хорошо, раз нужны тебе доказательства — будут. Только скажи своим бобикам, чтоб стрельбы не открывали.

Президент кивнул.

Оборотень встал, коротко разбежался и кинулся на пол. Причем головой об пол. Охранники подпрыгнули. Рука одного метнулась к поясу. На месте, где только что стоял человек, нервно подергивал хвостом огромный черный кот.

— Не стрелять, — успел остановить движение глава государства.

Кот прошелся из стороны в сторону. Ситуация явно не доставляла ему удовольствия, потом резко скакнул в сторону и кувырнувшись поднялся в человеческом облике. Люди ошарашено смотрели на голого мужика, что стараясь прикрыть срам поспешно одевался в разбросанные по полу вещи.

— Теперь поверил?

Президент хмуро кивнул. Оборотень дошнуровал ботинки и поднялся.

— Ну вот и славно. Я все, что хотел сказать, сказал. Теперь ваше время думать да действовать. Только помните, чем больше темного делаете и думаете, тем сильнее враг. Ну, княже, я пошел.

Кот по старинке отвесил земной поклон и вышел. Хлопнула дверь, обрывая звук удаляющихся шагов. Пятеро мужчин остались в полной тишине. Одни думали о работе, другой о том, что за ситуацией с мостом забыл на три дня обо всех прочих ситуациях. Третий просто хотел спать. Лишь президент на миг задумался о сказанном, но тут же переключился на сказавшего. Опасен больно. Один из охранников уловил мысль.

— И чего с ним делать? Отпустить? Уйдет ведь.

— Может в лабораторию сдать на опыты? — поддержал второй.

Президент резко хлопнул по столу рукой.

— На опыты опасно. Отпускать страшно. Знаете что делать? — он обвел телохранителей серьезным взглядом. — Вот и действуйте. Только тихо.

Два крепких мужика в дорогих костюмах быстро и неслышно метнулись к двери. По пути выхватывая пистолеты. Полковник проводил их взглядом, потом медленно повернулся к главе государства.

— А вам не страшно, господин президент?

— За кого? — не понял тот.

— За…

Договорить Сергей Витальевич не успел. Далеко внизу загремели выстрелы.

Назад: Глава шестая Разведка боем

Дальше: Вместо эпилога

Глава седьмая Последний бой

Москва. 2022 год.

Глава седьмая
Последний бой