Я проснулась в состоянии полной прострации. Смутно помнила, что произошло нечто невероятное, но не соображала, что же именно. Я спала очень крепко и, очнувшись, некоторое время не осознавала ни кто я, ни тем более где нахожусь. Мне самой было тепло, но в комнате стоял пронзительный холод. Я попыталась поглубже зарыться в мой кокон из пледов, но голос, который разбудил меня; не умолкал:

— Просыпайтесь, барышня! Просыпайтесь, пора вставать!

Голос был низкий и добродушно-грубоватый, чем-то напоминающий лай тех собак, которые сторожат овец.

С величайшей неохотой я с трудом приоткрыла один глаз и увидела гору, облаченную в коричневое домотканое полотно. Мистрисс Фиц-Джиббонс! Ее явление тотчас привело меня в полную ясность рассудка, и память ко мне вернулась. Значит, все это реально.

Завернувшись от холода в покрывало, я нерешительно выбралась из постели и поскорее направилась к очагу. Меня ожидала чашка горячей похлебки, которую принесла с собой мистрисс Фиц-Джиббонс; я проглотила похлебку и почувствовала себя так, как, вероятно, чувствует уцелевший после массированной бомбежки. Мистрисс Фиц-Джиббонс тем временем разложила на постели полный набор одежды: длинную светло-желтую сорочку, отороченную узким кружевом, нижнюю юбку из тонкой хлопчатобумажной материи, две верхние юбки коричневого цвета и лимонно-желтый корсаж. Шерстяные чулки в коричневую полоску и пара желтых домашних туфель завершили ансамбль.

Не принимая никаких протестов, дама заставила меня сиять мое не соответствующее обстоятельствам одеяние и наблюдала за тем, как я облачаюсь в принесенное ею. Слегка отступив назад, она полюбовалась делом рук своих.

— Желтый цвет вам идет, милочка, впрочем, я так и думала. Подходит к каштановым волосам и добавляет немножко золота в ваши глаза. Погодите, вам же нужна еще лента.

Сунув руку в обширный, словно сумка, карман, она извлекла из него пучок лент и какие-то украшения.

Слишком ошеломленная, чтобы возражать, я позволила ей причесать меня и стянуть лентой волосы с боков назад. Лента была бледно-желтая; завязывая ее, мистрисс Фиц-Джиббонс кудахтала по поводу того, как неженственно носить волосы до плеч.

—  — Господи помилуй, дорогая, как это вас угораздило так коротко остричься? Вам пришлось маскироваться, да? Я слыхала, что некоторые девушки так поступают, чтобы скрыть во время путешествия свой пол и уберечься от проклятых красномундирников. Ничего себе настало времечко, говорю я, если леди не могут чувствовать себя в безопасности на дороге.

Она суетилась вокруг меня, осматривала со всех сторон, то поправляя выбившуюся кудряшку, то одергивая складку. Наконец она осталась удовлетворена моим видом.

— Так, теперь все хорошо. Можете перекусить, и я отведу вас к самому.

— К самому? — сказала я, вполне, однако, равнодушная к тому, какое имя стоит за этим словом. Кто бы ни был этот Сам, он, конечно, будет задавать мне нелегкие вопросы.

— Ну да, к Макензи то есть. К кому же еще?

В самом деле, к кому же еще? Замок Леох, как мне смутно припомнилось, располагался в самой середине земель клана Макензи. Очевидно, что главным таном — вождем клана — является один из членов рода. Я начала понимать, почему наш маленький конный отряд скакал всю ночь, чтобы добраться до замка: это самое безопасное место для тех, кого преследуют солдаты короны. Ни один английский офицер, обладающий хотя бы каплей здравого смысла, не завел бы своих людей столь глубоко во владения клана. Поступить подобным образом значило бы рисковать нарваться на засаду в первой же рощице. А у ворот замка решилось бы появиться только хорошо вооруженное войско. Я пыталась вспомнить, заходила ли когда-нибудь английская армия так далеко, но тут мне пришло в голову, что возможный удел замка — куда менее уместный повод для размышлений, нежели мое непосредственное будущее.

Мне не хотелось ни лепешек, ни овсянки, которые принесла мистрисс Фиц-Джиббонс на завтрак, но я отломила кусочек лепешки и сделала вид, что жую и глотаю, — мне надо было выиграть хоть сколько-нибудь времени для размышлений. Когда мистрисс Фиц-Джиббонс пришла за мной, чтобы вести к Макензи, у меня уже был готов примерный план поведения.

Лэрд принял меня в помещении, расположенном наверху каменной лестницы в один марш. Комната находилась в башне и потому была круглой формы, покатые стены украшены картинами и гобеленами. Другие комнаты в замке показались мне достаточно удобными; но пустоватыми, а эта была битком набита предметами роскоши: заставлена мебелью, украшенной резным орнаментом, и тепло освещена огнем камина и свечей — как бы в противовес дурной погоде за окнами. Во внешних стенах замка были проделаны высокие узкие окна типа бойниц, здесь же окна оказались иные: более современные, длинные, двустворчатые, они хорошо пропускали дневной свет.

Едва я вошла, мое внимание привлекла огромная металлическая клетка, хитроумно сконструированная таким образом, чтобы вписываться в округлую форму комнаты от пола до потолка; клетка полна была множеством маленьких птичек — зябликов, овсянок, синиц и других певуний. Я подошла поближе, и передо мной замелькали пушистые тельца и блестящие глазки-бисеринки, они напоминали драгоценности, рассыпанные по зеленому бархату листьев дуба, вяза и каштана — все эти деревья были заботливо посажены в горшки с мульчированной почвой. Веселый щебет говорливых пташек сопровождался трепетом крылышек и шорохом листьев, когда обитатели клетки перепархивали с одного деревца на другое.

— Хлопотливые маленькие создания, не правда ли? — раздался позади меня глубокий, приятный голос, и я обернулась с застывшей улыбкой.

Колам Макензи сложением и высоким лбом напоминал своего брата Дугала, однако жизненная сила, которая у Дугала производила пугающее впечатление, здесь была смягчена приветливостью, но приветливостью активной, живой. Более смуглый, чем брат, с глазами голубовато-серыми, а не карими, Колам излучал столь же сильную жизненную энергию, настолько сильную, что вы чувствовали себя не слишком уютно, если он приближался к вам чересчур близко. Мне это казалось тем более неудобным, что прекрасно вылепленная голова и длинный торс сочетались с обескураживающе кривыми и короткими ногами. Мужчина, который мог бы иметь рост в шесть футов, едва доставал головой мне до плеча.

Он разглядывал птичек, тактично давая мне время — весьма необходимое! — чтобы овладеть собой и принять соответствующее выражение лица. Он, разумеется, уже привык к реакции людей, встречающихся с ним впервые. Продолжая осматривать комнату, я задала себе вопрос, часто ли Коламу приходится видеть новых людей. То несомненно было убежище, созданный по собственным представлениям мирок человека, для которого внешний мир стал непривлекателен — либо недоступен.

— Приветствую вас, мистрисс, — проговорил он с легким поклоном. — Перед вами Коламбан Кэмпбелл Макензи, хозяин этого замка. Я понял из слов моего брата, что ему привелось… э-э… повстречать вас на некотором расстоянии отсюда.

— Он похитил меня, если хотите знать, — сказала я.

Мне, безусловно, хотелось бы, чтобы разговор носил доброжелательный характер, однако еще больше мне хотелось убраться из замка и попасть туда, где на холме стояли вкруг каменные столбы. Что бы со мной ни произошло, ответ на загадку находился там — если он вообще существовал.

Брови лэрда слегка приподнялись, и улыбка тронула его красиво очерченные губы.

— Возможно, — согласился он. — Дугал порою бывает немного… порывист.

— Хорошо. — Я снисходительно махнула рукой, снимая проблему с повестки дня. — Я готова признать, что имело место недоразумение. Но я настаивала бы на том, чтобы меня возвратили… на то место, откуда увезли.

— Мм… — Все еще не опуская брови, Колам жестом предложил мне сесть.

Я неохотно подчинилась, и он кивнул одному из слуг, который тотчас исчез за дверью.

— Я послал за чем-нибудь освежающим, мистрисс… Бошан, если не ошибаюсь? Как я понял, мой брат и его люди нашли вас в явно затруднительном положении.

Мне почудилось, что он прячет усмешку, и я представила себе, как ему рассказывали о моем неподобающем одеянии.

Я глубоко вздохнула. Пора было приступать к объяснениям. Обдумывая свой рассказ, я припомнила, что рассказывал мне Фрэнк о подготовке офицеров к допросу в руках противника — их обучали этому на специальных курсах. Самое главное заключалось в том, чтобы держаться по возможности ближе к правде, изменяя лишь те детали, которые нужно было держать в секрете. Это уменьшает шанс попасться на какой-нибудь незначительной подробности легенды. Ну что ж, посмотрим, насколько это эффективно.

— Да, вы правы. На меня напали. Он кивнул, лицо оживилось.

— Вот как? Кто же на вас напал? Скажи правду.

— Английские солдаты. В частности, человек по имени Рэндолл.

При звуке этого имени аристократическое лицо мгновенно изменилось — на нем по-прежнему была заинтересованность, однако линия рта сделалась жестче, а морщины по краям его — резче. Имя ему явно было знакомо. Глава клана Макензи слегка откинулся назад, составил пальцы обеих рук «домиком» и посмотрел на меня поверх них.

— Вот как, — произнес он. — Расскажите об этом поподробнее.

Ну что ж, с Божьей помощью я могла ему кое-что рассказать. Изложила основные подробности стычки между шотландцами и людьми Рэндолла — он легко мог справиться об этом у Дугала. Поведала и содержание моего разговора с капитаном Рэндоллом — мне ведь было неизвестно, сколько успел услышать Мурта.

Колам кивнул, полный жадного внимания.

— Так, — сказал он. — Но каким образом вы-то оказались в том месте? Это далеко в сторону от дороги на Инвернесс, где вы, как я полагаю, собирались сесть на корабль.

Я кивнула и набрала в грудь побольше воздуха. Мы теперь волей-неволей вступали в область чистого вымысла. Хотелось бы мне, чтобы я в свое время более внимательно прислушивалась к рассказам Фрэнка о разбойниках с большой дороги, но теперь уж ничего не попишешь, постараюсь как могу. Я назвала себя вдовствующей леди из Оксфордшира (что, в связи со сложившимися обстоятельствами, было не столь уж далеко от истины). Я путешествовала со своим слугой и направлялась к дальним родственникам во Францию (что, понятно, от истины было весьма далеко). На нас напали грабители, и мой слуга то ли был убит, то ли попросту сбежал. Верхом на моей лошади я ускакала в лес, но была схвачена на некотором расстоянии от дороги. Пытаясь убежать от бандитов, я вынуждена была оставить и лошадь, и все мое имущество, которое она везла. Мне удалось скрыться, но, блуждая по лесу, я подверглась нападению капитана Рэндолла и его людей.

Я откинулась к спинке кресла, довольная собственным рассказом: все просто, ясно и правдиво в тех деталях, которые можно проверить. Лицо Колама не выражало теперь ничего, кроме вежливого внимания. Он открыл было рот, чтобы задать мне какой-то вопрос, но в это время у двери раздался слабый шорох. Там появился мужчина, один из тех, кого я видела во дворе, когда мы только приехали в замок; он держал в руках небольшую кожаную шкатулку.

Вождь клана Макензи извинился передо мной с изысканной любезностью и оставил меня созерцать птичек, заверив, что очень скоро вернется, чтобы продолжить наш в высшей степени интересный разговор.

Едва дверь за ним затворилась, как я бросилась к книжной полке и начала быстро перебирать рукой кожаные переплеты. На полке находилось более двадцати книг. Я поспешно просматривала титульные листы. На некоторых не были обозначены годы издания, на остальных же стояли даты от 1720 по 1742. Колам Макензи, безусловно, любил роскошь, но никакие другие вещи в комнате не свидетельствовали о том, что он вообще любитель антиквариата. Да и переплеты книг были совершенно новые, без трещин, а бумага без пятен.

Не испытывая никаких угрызений совести, я обшарила, письменный стол оливкового дерева, прислушиваясь, не раздаются ли за дверью шаги.

В среднем ящике я нашла то, что искала: неоконченное письмо, написанное беглым почерком и для меня нечитаемое из-за необычной орфографии и полного отсутствия знаков препинания. Бумага была новая и чистая, чернила четкие и яркие. И хоть само письмо разобрать я не могла, дата его, обозначенная наверху страницы, словно огнем вспыхнула у меня перед глазами: 20 апреля 1743.

Колам вернулся через несколько минут и застал свою гостью сидящей возле окна с благопристойно сложенными на коленях руками. Сидящей — потому что ноги мои меня не держали. Со сложенными руками — чтобы скрыть дрожь, из-за которой я еле успела сунуть письмо вовремя на место.

Он принес с собой поднос с угощением — кружку эля и овсяные лепешки с медом. Я угощалась лишь для виду, желудок был стиснут спазмом и ничего не хотел принимать.

Еще раз извинившись за свое отсутствие, Колам выразил сочувствие по поводу постигшей меня беды. Затем он выпрямился и, глянув на меня испытующим оком, спросил:

— Как это случилось, мистрисс Бошан, что люди моего брата обнаружили вас блуждающей по лесу в нижнем белье? Разбойники, если они рассчитывали на выкуп, не стали бы досаждать вам дурным обращением. Что касается капитана Рэндолла, то хотя я слышал о нем разное, но все же не думаю, чтобы офицер английской армии оказался способен на насилие по отношению к заблудившейся путешественнице.

— Неужели? — откровенно огрызнулась я. — Не знаю, что вы о нем слышали, но именно на подобный поступок он способен.

Планируя свою историю, я как-то упустила из виду такую деталь, как моя одежда; кроме того, я не имела представления, с какого момента Мурта начал следить за мной и капитаном Рэндоллом.

— Понятно, — сказал Колам. — Полагаю это возможным. По правде говоря, репутация у него дурная.

— Полагаете возможным? — переспросила я, потому что на лице у вождя клана Макензи было написано пусть и слабое, но вполне определенное недоверие. — Как? Вы не совсем верите тому, что я вам рассказала?

— Я не говорил, что не верю вам, мистрисс, — ответил он спокойно. — Но я не мог бы возглавлять большой клан свыше двадцати лет, если бы не приучил себя не принимать сразу на веру все, что мне рассказывают.

— Хорошо, но если вы не верите, что я та, за кого себя выдаю, то кто же я, по-вашему, черт меня побери? — выпалила я.

Он заморгал, явно потрясенный моим лексиконом, но тотчас же черты его лица обрели обычную твердость.

— А вот об этом, — сказал он, — и следует подумать. Пока же, мистрисс, вы желанная гостья в Леохе.

Он поднял руку, изящным жестом давая понять, что аудиенция окончена, и застывший в дверях слуга сделал шаг вперед, собираясь проводить меня в мою комнату.

Колам не произнес слов, которые тем не менее напрашивались сами. Когда я уходила, они висели в воздухе надо мной, как если бы их высказали: «До тех пор, пока я не узнаю, кто вы есть на самом деле».