Глава 29

Эрцгерцог Карл внимательно поглядел на вошедшего в комнату человека среднего роста, крепкого телосложения, со спокойным и уверенным лицом. От него буквально исходила волна уверенности, будто он, а не Карл был хозяином кабинета и лишь позволил молодому принцу освоиться в кресле наместника и подержать в руках секретные бумаги.

– Я навел о вас справки, – едва поздоровавшись, начал эрцгерцог. – Полковник Ронге, едва услышав, что вы здесь, пришел в такой восторг, что я, право, не ожидал. Он назвал вас «Сальватором» и объявил едва ли не лучшим нашим агентом за всю историю империи.

– Польщен, – склонил голову Конрад Шультце. – Возможно, господин полковник переоценивает мои заслуги.

– Признаться, майор, я не посвящен в суть вашей тайной войны, но для меня рекомендация господина Ронге дорогого стоит.

– Я лишь выполнял свой долг.

– Ответ, достойный офицера. Я буду просить его величество достойно наградить вас.

– Не стоит, Ваше Императорское Высочество.

Карл удивленно поглядел на разведчика. Столь близкая сердцу большинства военных тема, похоже, не произвела никакого впечатления на господина Шультце.

– Вы чересчур скромны.

– Поверьте, ваше высочество, это не скромность, а трезвый расчет. Не хочу, чтоб мое имя фигурировало в наградных списках. Да и вообще, был бы весьма признателен вашему высочеству, когда бы вы помогли мне исчезнуть бесследно.

– Мне кажется, я не совсем понимаю вашу мысль. – Эрцгерцог удивленно округлил глаза. – Вы же не хотите… умереть?

– Ни в малейшей степени, – покачал головой Шультце. – Именно поэтому и хочу исчезнуть. Мне нужны новые документы и желательно премиальные, которые я, будем откровенны, вполне заслужил. После чего я надеюсь перебраться в Швейцарию, а затем, если получится, куда-нибудь подальше. Может быть, в Африку.

Эрцгерцог Карл вышел из-за стола и в молчании подошел к странному гостю.

– Вы хотите бежать?

– Можно сказать и так, – согласился майор. – Однако, поверьте, я вовсе не трус. Годы успешной работы в лагере врага тому несомненное доказательство. Но я не желаю быть пушечным мясом в войне, которую император начал для того, чтобы проиграть.

– Вы забываетесь, – резко оборвал его наследник престола.

– Напротив, я в отличной памяти. А потому не могу забыть слов нашего императора Франца-Иосифа, произнесенных им в первые дни войны: «Если монархии суждено погибнуть, то она по крайней мере должна погибнуть достойно». Позвольте мне вопрос, Ваше Императорское Высочество, вы знали об этих словах?

– Нет, – с трудом выговорил эрцгерцог, ощущая комок в горле. – Но что это означает?

– Занятная ситуация, – усмехнулся разведчик. – А в русской Ставке Верховного главнокомандующего о них хорошо известно. И не только о них, но и о других крылатых выражениях нашего монарха. А еще, хотите, я перечислю вам, какие дивизии и в какой последовательности должны выдвигаться в сторону Карпатских перевалов? Или, вот скажем, совсем недавняя информация: Эльзасский стрелковый корпус, который вы планировали отправить в район Дуклы, чтобы при случае ударить во фланг 8-й армии русских, вопреки вашему желанию отправлен для укрепления группировки на Бескидах.

– Я не понимаю, к чему вы клоните.

– Вся моя информация вполне достоверна, именно за это меня, смею надеяться, высоко ценит полковник Ронге, и поступила она в мое распоряжение, как можно догадаться, из более чем надежного источника в российской Ставке.

– Вы хотите сказать, что русским известны наши планы?

– Так, как если бы они воевали сами с собой. Русским становится известно о передвижении едва ли не каждого батальона, и не только о его передвижении, но также о целях оного, раньше, чем командирам наших дивизий.

– Но это невероятно!

– Это чистая правда, ваше высочество. И потому я хотел бы в самое кратчайшее время оказаться подальше от этих мест. Если позволите мне говорить откровенно, я скажу все, что думаю о сложившейся на сегодняшний день ситуации. Хотя сразу предупреждаю, что вряд ли мои слова вас порадуют. Но я счел долгом офицера сообщить вам об этом. Именно с этой целью я взял на себя смелость просить об аудиенции.

– Приказываю вам говорить! – Эрцгерцог нервно одернул мундир.

– Слушаюсь, Ваше Императорское Высочество. – Шультце на мгновению вытянулся во фрунт. – Итак, как я уже сказал, император Франц-Иосиф с первого дня войны был морально готов к неминуемой гибели монархии. Десятилетия его правления составляют целую эпоху в жизни империи. Большую часть прошлого века он стоял во главе державы. Он и чувствует себя человеком прошлого века. Он разбит, изможден и одинок. Почти все, кого он любил и на кого надеялся, почили раньше его. Он вынужден будет передать трон вам, человеку для него почти чужому. Что уж тут заботиться о наследстве?

Но это еще не все. Информация, поступившая в распоряжение Генерального штаба русских, столь полна и обширна, что заставляет всерьез задуматься, как высоко сидит российский шпион, или, вероятнее всего, группа шпионов. По всему выходит, что они находятся совсем рядом с троном, и вот тут я задаю себе вопрос: не они ли столь пагубно влияют на уставшего от жизни государя, что он предвкушает гибель монархии даже в случае успеха нашей армии? Я могу лишь предполагать, но согласитесь, мое предположение достаточно обоснованно.

Эрцгерцог Карл кивнул задумчиво и грустно.

– Похоже, меня ждет не самое приятное наследство.

– И это еще не все, ваше высочество. Меня настораживает та поспешность, с какой было закрыто скандальное дело полковника Редля. Его ведь объявили предателем-одиночкой и дали застрелиться. Согласитесь, романтично, но крайне неосмотрительно. Честно говоря, я не допускаю мысли, что начальник военной контрразведки работал на русских в одиночестве. Анализ полученной врагом информации говорит, что у Редля были высокопоставленные покровители и надежные источники. Теперь Редль мертв, но вся его сеть прекрасно себя чувствует.

– Вы ничего не преувеличиваете? – с ужасом осознавая правоту слов «перебежчика», медленно произнес эрцгерцог.

– Скорее приуменьшаю. Ведь те, кто распорядился дать Редлю покончить с собой, наверняка были куда выше рангом, чем он. Не могу выразить в словах весь тот кошмар, который очень скоро будет именоваться концом Австро-Венгерской империи. Вы, конечно же, знаете, ваше высочество, что наступление русских в Карпатских горах уже началось?

– Да, – кивнул регент Венгрии. – Наши солдаты упорно сражаются и приложат все усилия, чтобы не пустить русских в Венгрию.

– Можно поспорить, у них ничего не выйдет, – огорченно вздохнул Конрад. – Русские сформировали здесь очень мощный кулак. Им удалось скрытно перебросить сюда целую армию и подход свежих подкреплений еще продолжается. Генерал Брусилов непременно прорвется на Венгерскую равнину, и вот тогда-то начнется самое ужасное.

– Развал? – чуть слышно прошептал наследник престола.

– Именно так. То, что славяне не желают сражаться против русских братьев, вы, несомненно, знаете. Однако это лишь начало. Здесь, в Венгрии, существует большая сильная организация заговорщиков, желающих, как и их отцы и деды, видеть Будапешт независимым от Вены. Эти люди из самых знатных и влиятельных семей. Они опираются на венгерские части, и потому, как только первые русские солдаты вступят в эти земли, в стране произойдет восстание, как вы знаете, отнюдь не первое за время правления Франца-Иосифа, но, пожалуй, самое мощное. И это еще не все.

– Вы что же, решили запугать меня? – попробовал было возмутиться молодой Габсбург.

– Ваше высочество забыли, что я решил скрыться из этой страны, и чем скорее, тем лучше. – Сальватор пожал плечами. – Прикажете замолчать?

– Нет уж, – упрямо нахмурился Карл. – Продолжайте.

– Так вот, ваше высочество, я своими глазами, правда, лишь мельком, видел документы, которые свидетельствуют о заключенных в конце прошлого года военных союзах. Едва только русские вторгнутся сюда, и венгерская знать взбунтует свои воинские части, в войну на стороне Антанты вступят Италия и Румыния. Таким образом, враг будет со всех сторон: и внутри границ, и вовне страны.

– Вы закончили? – Эрцгерцог повернулся спиной к разведчику и очень медленно, точно с гирями на плечах, пошел к столу.

– Полагаю, да, ваше высочество.

– Невероятно. – Престолонаследник оперся руками на столешницу, так и оставаясь стоять спиной к Конраду Шультце. – Хорошее же наследство собирается оставить мне дедушка Франц!

– Мне кажется, он никому и ничего не собирается оставлять. Как говорил один французский монарх: «После нас хоть потоп».

– А скажите, майор, – эрцгерцог замялся, – что бы вы сделали на моем месте?

– Ваше высочество, я лишь Конрад Шультце из небогатого Остзейского дворянского рода, вы же – природный Габсбург. Не мне давать вам советы.

– И все же. Представьте себе, что я просто молодой человек, который спрашивает доброго совета у другого человека, несомненно, умного и опытного. Итак, я хочу слышать, что бы вы сделали на моем месте.

– Ваше высочество, император поставил вас правителем Венгрии, сам же он, желая того или нет, находясь в Вене, шаг за шагом губит державу, призванную объединить всех германцев. Стало быть, необходимо сделать труднейший выбор, быть может, самый трудный выбор, что для вас важнее: империя или же император?

– Император стар, ему вряд ли осталось долго жить, – точно в пространство вздохнул эрцгерцог. – Стало быть, необходимо спасать империю. Необходимо встать во главе венгров и, опираясь на их силы, тем самым не допуская восстания, спасти государство. Но Антанта? Даже если венгры пойдут за мною, Россия, Италия, Румыния, да и Англия с Францией не дадут мне сделать и шагу.

– Понятное дело, вашему высочеству не стоит так поступать, но я бы вспомнил о землях, не так давно отхваченных пруссаками у Австрии. Пока Италия и Румыния не вступили в войну, они не могут претендовать на территорию союзного государства. Думаю, что для империи было бы лучше как можно скорее выйти из войны, требуя возвращения аннексированных Германией земель. Отказ от претензии к Сербии и поддержка Франции в вопросе принадлежности Эльзаса и Лотарингии могут обеспечить империи хорошую позицию на будущих мирных переговорах.

– Спасибо за откровенность. – Эрцгерцог подошел к креслу и тяжело опустился на атласное сиденье. – Я подумаю над вашими словами. Поскольку вы считаете, что лучшей наградой для вас будет кануть в безвестность, я распоряжусь…

– Ваше Императорское Высочество. – Дежурный адъютант с расширенными от ужаса глазами, вбежав в кабинет, едва не сбил необычного посетителя.

– В чем дело, Генрих? – Наследник престола невольно сжал кулаки, точно надеясь этим удержать сердце, вдруг сорвавшееся с привязи.

– Молнийная телеграмма! – Адъютант потряс длиннющей белой лентой, которую он не успел даже порезать на фразы и наклеить для удобства чтения. – Полчаса тому назад, – начал адъютант, поднося ленту к глазам, – на станцию Каркурц ворвался бронепоезд «Панцер Зуг 16». Еще на подходе к станции с него был открыт прицельный огонь из орудий по городской ратуше, где в этот момент заседал штаб объединенного командования наших и германских войск. Убиты, – взволнованный Генрих оглянулся на все еще стоявшего рядом чужака, – два фельдмаршала, девять генералов… – Он хотел было продолжить, но, глядя на посеревшее лицо регента Венгерского королевства, осекся и только протянул телеграфную ленту его высочеству. – Здесь перечислены все, очень много раненых… Прямо на станции бронепоезд открыл огонь из пулеметов…

– Бог мой! – Эрцгерцог Карл обхватил голову руками. – Какой ужас! Какой ужас!

– Будут какие-то распоряжения? – несмело предположил адъютант.

– Прошу вас сейчас уйти, оставьте меня одного, – срывающимся голосом произнес наследник престола. – Я должен принять важное решение.

«Когда же восстали ангелы и возроптали на Всевышнего Отца своего, вернейший из верных архистратиг Божьего воинства преградил путь им, и страшен был меч огненный в верной его руке. И бросилось мятежное воинство кто куда врассыпную, точно листья осенних дней, гонимые порывом ветра. Лишь тот, кто повел неисчислимые полчища мятежников на чертог господний, встал один на один против архангела Михаила, дабы силой противостоять его силе. И стала ночь, как день, и день, как ночь, и было небо в ту пору усеяно искрами, летевшими от мечей Вернейшего и Светоносного», – шептал Барраппа, наблюдая за подъездом известного ныне каждому в Петрограде дома на Гороховой.

Первым делом, заполучив вожделенный кинжал, Барраппа устремился к особняку в Брусьевом переулке. Тот шумел, будто потревоженный улей. Создавалось впечатление, что его хозяин готовится к небольшой войне. Покрутившись вокруг дома в поисках лазейки, он наконец решился на отчаянный шаг и, подойдя к воротам, постучал в окно сторожки.

– Что надо? – выглянул краснощекий детина, страшный более габаритами, нежели реальными воинскими навыками.

– Барыня сказала, кучер нужен.

– Проваливай, хозяйку саму умыкнули! – прикрикнул тот, отмахиваясь.

Барраппа не заставил себя упрашивать. У него нехорошо заныло в груди. Он знал лишь одного человека, который мог пойти на такое, и сколь бы ни виновата была его сестра перед своим народом, какие бы кары ни грозили ей, у них теперь был единый враг. Враг, ужасней которого и придумать-то было сложно.

А потому теперь он сидел в табачной будке напротив дома на Гороховой и, время от времени выдавая страждущим дымной отравы, не спускал глаз с окон квартиры Распутина. Связанный продавец с кляпом во рту находился тут же под стойкой, искренне недоумевая, что, собственно говоря, происходит.

«И низверг архангел Михаил в адскую бездну врага рода человеческого и возмутителя ангельского племени. И пребудет тот в адском пламени во веки веков до урочного часа.

Искры же, от тех мечей сыпавшиеся, где только пали на землю, обратились в железо огненное – те, что от меча архангела Михаила изошли. Прочие же в аспидов ядовитых.

Когда же велел Господь наш царю возлюбленного народа своего построить храм, то рек ему: «Из того огненного железа будет тебе перстень – знак власти, коему подчинятся и люди на Земле, и демоны в преисподней, и птица, и зверь, и рыба морская, и все прочие, на Земле живущие».

А дабы оградить сей перстень от злого умысла, пусть будут скованы двенадцать кинжалов из того железа, что и перстень. Раздай их первейшим воинам из каждого колена народа твоего, и не будут они знать устали, и сокрушат всякого недруга во Имя Мое».

Поручик Семков валялся в ногах у Старца, то и дело пытаясь ухватиться за один из пропахших дегтем сапог.

– Не погуби, отец родной! Не дай пропасть, кормилец! Не по своей воле. Принудили, как есть принудили! Сам едва жив остался, мать убить грозили!

– Да что мне? – гневно процедил Распутин. – Мне что ты, поскребыш, что мать твоя, потаскуха, – тьфу и растереть! Да как язык твой гадючий повернулся супротив меня слово молвить?!

– Как есть, – взвыл поручик. – Ни слова напраслины, ни единой буквочки! Чарновский про девку свою узнавал. Я ему про китайца, что видел, то поведал. А о вас – ни-ни.

– Дурья башка, клоп паскудный! – взрыкнул Старец. – Сказывай, что далее было?

– Так, почитай, ничего не было. Ротмистр переспросил, как тот узкоглазый кричал, сказал, что был то японец, и умчался, только и видели.

– Японец? – медленно проговорил любимец императрицы. – Вот, стало быть, как! Тогда вот что: возьми людей, сыщите Чарновского и приклейтесь к нему, как банный лист. У него, по всему видать, мысли имеются, где свою кралю искать. А на его горбу и мы, глядишь, в Царствие Небесное въедем. Да запомни, на сей раз упустите – сгною! – Он поднес к физиономии поручика волосатый кулак, вдруг начавший раскаляться, совсем как подкова в кузнечном горне.

– Свят! Свят! Свят! – на коленях попятился Семков. – Сыщем-с!

– Давай, и помни: я за вами оттуда, – Распутин воздел к потолку указательный палец, – в оба глаза приглядываю!

Чарновский был задумчив. Он теребил ус, словно полагая, что выдернутая из него или из бороды волосинка поможет выполнить любое желание. Однако надлежащего эффекта его действие не производило.

– …Итак, похитители требуют, чтобы я и Михаил Георгиевич прибыли в Ораниенбаум. Там мы должны гулять по парку неподалеку от павильона Катальной горки. К нам подойдут и изложат дальнейшие требования.

– Рупь за сто даю, это засада, – недобро хмыкнул атаманец, по-ковбойски вращая на указательном пальце револьвер.

– Там сейчас лежит снег, деревья стоят голые, парк хорошо просматривается. Подойти, не оставив следов, довольно сложно, – покачал головой контрразведчик.

– Ага, Платон Аристархович, это вы не видели, как ниндзюки по деревьям скачут – макаки ж нервно курят в углу клетки. Они в темноте парк взад-вперед три раза пройдут, хрен кто увидит.

– А если, к примеру, взять роту жандармов да хорошенько прочесать этот парк? – рубанув воздух рукой, предложил Вышеславцев.

– Хорошо придумал! – хмыкнул сотник. – Тогда на снегу такая уйма следов будет, что даже пресловутый верблюд в игольное ушко проскочит, шо намыленный!

– Там в Ораниенбауме школа прапорщиков, если и ее поднять под ружье, оцепить район – не уйдут!

– Уйдут, – коротко проговорил Чарновский. – А если они просто решили нас с полковником убить, то и подходить не станут. Ночь для них – самое привычное время. Вопрос, чего в этих акулах «Черного океана» больше: самурайской чести или же целесообразности ниндзя.

– А сам-то как думаешь? – Холост вопросительно поглядел на боевого товарища.

– На днях один из японцев приезжал ко мне в зал и желал вызвать меня на поединок. Если в его намерениях не было какого-то подвоха, то манера эта скорее напоминает законы честного боя.

– Одним слово, бусидо! Сам у рай – у рай соседа! – завершил его мысль нетерпеливый казак.

– Это лишь предположение, – напомнил Чарновский.

– Может, все же жандармы и школа прапорщиков? – вновь предложил Вышеславцев.

– Господин поручик, – недовольно хмурясь, заговорил Лунев, – прошу вас вспомнить, что госпожа Лаис Эстер – все же частное лицо, к тому же подданная императора Франца-Иосифа, и никто не позволит нам проводить ради нее этакую войсковую операцию. А потому извольте умерить свой пыл.

– Так что же тогда делать? – насупился жандарм.

– Значит, так. – Лунев встал из-за стола и поправил ремень портупеи. – Христиан Густавович, до завтрашнего утра мне необходимо знать, снимали ли в Ораниенбауме или его окрестностях, включая Петергоф и Большую Ижору, квартиры или дачи люди азиатской наружности. Если да, то сколь давно, а также все, что об этих господах можно выяснить: словесный портрет, поведение, как часто приезжают и уезжают гости. Прямых встреч и проверок документов следует избегать, но если что, необходимо аккуратно повыспросить у соседей, ближайших торговцев и местных полицейских чинов.

Официальная версия: некий азиат, маскируясь под офицера японской военной миссии, втирается в доверие к состоятельным господам и весьма ловко грабит их квартиры.

– Слушаюсь! – привстал со своего места коллежский асессор Снурре.

– Я сам понимаю, что сделать подобное за столь краткий срок почти невозможно, но потому и обращаюсь к вам.

Глаза полицейского чиновника за толстыми стеклами пенсне азартно блеснули.

– Если это вообще возможно, то непременно будет сделано!

– А мы тем временем посмотрим на местности, что еще можно предпринять.

Когда князу Миклошу Эстерхази сообщили, что его спрашивает некий Конрад Шультце, он поглядел на своего лакея молча и лишь кивнул, не произнеся вслух того, что подумал: «Единственная более или менее приятная новость за последние дни». Замок Лек, куда он приехал вместе с генералом Мартыновым, был одним из множества владений могущественного рода Эстерхази. Эта родовая твердыня уже давно не видела хозяина, большую часть времени проводившего в Вене при императорском дворе. Замок нельзя было назвать запущенным, но отсутствие хозяина сказывалось. Теперь застоявшаяся в блаженном ничегонеделании челядь вовсю суетилась, силясь придать княжескому поместью обитаемый вид. Но генерал Эстерхази лишь одаривал их старания мрачным тяжелым взглядом, нагоняя на слуг почти суеверный ужас.

– Я приму его в аметистовой гостиной, отведите господина Шультце туда, – словно прессом выдавливая каждое слово, вымолвил князь Миклош, буравя лакея холодным немигающим взглядом.

– Слушаюсь, – попятился слуга.

Аметистовая гостиная была любимой комнатой князя. В свое время там подписывались многие брачные союзы, придавшие роду Эстерхази невиданное в этих землях могущество. В Средние века, когда строился этот замок, аметистовые украшения считались изысканным подарком для любимых, что, вероятно, и послужило достаточно веской причиной для того, чтобы украсить столь замечательным камнем целую гостиную. Выложенная пластинами от густо-фиолетового цвета до почти золотого, эта комната производила волшебное впечатление на посетителей.

Кроме того, об аметисте говорили, что он придает бодрость и отгоняет дурные мысли. И то и другое князю Миклошу Эстерхази сегодня требовалось, как никогда. Молча, сцепив зубы, он слушал приходящие в Лек сообщения о прорыве русских через Карпатские перевалы. Если это и было отвлекающим маневром, как о том говорил пленный русский генерал, то маневр этот развивался чересчур успешно!

Но это было еще полбеды. Когда вскоре после обеда ему сообщили, что австрийский бронепоезд разнес вдребезги штаб объединенного командования, он вдруг почувствовал, что земля уходит из-под ног. Новые сообщения отвратили Миклоша Эстерхази от предположения, что это был мятеж. Но они были не менее отвратительными. Продолжая свой путь, бронепоезд расчистил себе огнем дорогу на мост через Вислу и, остановившись прямо на переправе, взорвал эшелон вместе с остатками боезапаса. Невесть на сколько часов сообщение между участками фронта было прервано. Неподалеку от моста налетчиков ожидали свежие кони. Поймать неведомых диверсантов не удалось.

Очередные новости сообщали еще о двух взорванных железнодорожных мостах. И снова один и тот же сценарий: удар и мгновенный отход. «Скифская тактика» – как назвал это безобразие генерал Данилов. «Проклятые скифы! – думал князь Эстерхази, спускаясь по мраморной лестнице в полюбившуюся гостиную. – Дикари! Они не умеют воевать, как цивилизованные люди, а потому кусают, точно бешеные собаки».

Лакей предупредительно открыл дверь, пропуская хозяина. Посреди комнаты, увлеченно любуясь тонкой резьбой украшений, стоял коренастый широкоплечий мужчина в форме майора австрийской армии.

– Вы, – Миклош Эстерхази удивленно тряхнул головой, – вы не Конрад Шультце.

– Так точно, – нимало не смущаясь, подтвердил незваный гость, – позвольте отрекомендоваться, подполковник Тарбеев Владимир Игнатьевич, российский Генеральный штаб.

– Не скажу, что рад знакомству. – Генерал Эстерхази смерил незваного гостя удивленным изучающим взглядом.

– Отчего же? Мы ведь так долго были друзьями по переписке. Почитай, с того момента, как господин Шультце получил место в доме вашей сестры, вся его корреспонденция составлялась мной. Так что как вы абсолютно верно заметили, я не Конрад Шультце, но Сальватор – именно я.

Миклош Эстерхази в молчании быстро перекатился с каблука на носок и обратно. Невесть зачем пришедший к нему русский шпион был наглее индийской мартышки.

– Я прикажу вас схватить, – холодно сообщил хозяин замка.

Подполковник Тарбеев широко улыбнулся, заставляя князя лихорадочно припомнить, не сказал ли он чего-нибудь смешного.

– Это будет столь забавно, что я не стану мешать вам совершать подобную глупость. Хотя мне ничего не стоило бы сломать вам шею до того, как вы дойдете до двери. Но, ваше светлейшее высочество, мы же с вами разведчики, давайте рассмотрим ситуацию не спеша и без эмоций.

– Зачем?

– Потому что, если мы этого не сделаем, вы не узнаете, для чего я пробрался сюда через две линии фронта, поминутно рискуя погибнуть как там, так и здесь.

– Что ж, разумно. – Эстерхази пожевал губами. – Говорите.

– Итак, вы меня схватите. У вас есть два варианта: либо я буду убит, либо постараетесь использовать пленного русского как источник. Если убьете, вам придется объясняться с офицерами штаба эрцгерцога Карла, сопровождающими меня к полковнику Ронге. Я допускаю, что вы с ними объяснитесь, а если нет, то уничтожите и их. Но затем вам придется внушить господину Ронге, что его лучший агент, завербованный, кстати, с вашей подачи, все это время работал на русских.

– Вы не мой агент, – коротко отрезал возмущенный аристократ.

– Это верно, я это знаю, и вы это знаете, но, увы, господин начальник имперской разведки не был лично знаком с Конрадом. Ему придется верить на слово, что тот, кого вы убили, – не Шультце, и это после того, как я сообщил столь ценные сведения генералу фон Бойна и эрцгерцогу Карлу. У вас возникнет изрядная проблема, князь!

Но и это еще не все, ваше светлейшее высочество. Если в ближайшее время я не доберусь до Швейцарии, в каждом из банков, где находятся «сбережения на вашу безбедную старость», будут вскрыты пакеты, содержащие подробное описание аферы Артура Шультце, так сказать, в «венский» период его бурной и, что греха таить, беззаконной жизни. Я думаю, банкирам небезынтересно будет узнать, сколько миллионов крон было изготовлено моим «братом» для одного из знатнейших вельмож Европы. Там же, в порядке раскаяния, будет дан рецепт, как отличить настоящие деньги от столь похожих на них кусочков грязной бумаги. Вам, несомненно, известно, к чему это привело в России?

Князь Эстерхази молчал, с ненавистью глядя на гостя. Он старался понять, блефует тот или нет. По всему выходило, что не блефует.

– Чего вы от меня хотите? – наконец с натугой выдавил он.

– Вы даже не желаете услышать, что будет, если вы меня просто схватите и, как о том пишут господа романисты, «бросите в подземелье своего замка»?

– Перестаньте валять дурака! Говорите, что вам нужно!

– Вот это серьезный разговор. – С лица подполковника Тарбеева сошло наигранное благодушие, как слетает маска арлекина с лица паяца в конце венецианского карнавала.

– Итак, князь, битва за Карпаты империей проиграна. Группировка, собранная в Бескидах, абсолютно бесполезна. Она охраняет снежные заносы и вечные скалы. Там ничего не будет. Но вам следует помнить, что она была усилена по вашей инициативе, и даже в случае, если вдруг русская армия будет остановлена, что уже практически невозможно, отвечать за этот стратегический провал будете вы. Можете не сомневаться, об этом мы тоже позаботились. В процессе следствия выяснится, что вашими молитвами была устроена романтическая смерть полковнику Редлю, шпионившему на нас, и все это потому, что большая часть информации была получена не от него, а от вашего светлейшего высочества. И вы, и я знаем, что это неправда, но вам не удастся это доказать новому императору.

Я не буду рекомендовать вам застрелиться. Надеюсь, скоро мы с вами начнем вспоминать эти дни с грустной улыбкой. Генерал Мартынов, который уедет отсюда со мной, без всяких секретов будет принимать ваше светлейшее высочество у себя в Москве. Конечно, у него нет такого замка, но радушие вам гарантировано. Поэтому говорю еще раз: я не желаю вашей смерти.

У меня к вам иное предложение. Вы можете им воспользоваться, но можете и отказаться.

– Говорите, наконец! – прошипел сын знаменитого путешественника и авантюриста.

– Сейчас по всей Венгрии распространяется манифест эрцгерцога Карла с требованием поддержать его высочество и объединиться вокруг него для спасения отечества. Сей документ был разослан, еще когда я отправлялся к вам. Это было несколько часов назад, так что сейчас войска наверняка приветствуют правящего регента как апостольского короля Венгрии.

– Это мятеж! – гневно нахмурился Миклош Эстерхази.

– Конечно, – кивнул Сальватор. – Но подавлять его некому и нечем. Зато я могу сказать вам, каков будет первый указ его новоиспеченного величества. Он заявит, что Венгрия не видит смысла продолжать эту кровавую бойню, а потому выходит из войны и призывает воюющие с ней страны приступить к мирным переговорам.

– Невероятно!

– Более чем вероятно. Ибо так оно и будет, – усмехнулся русский разведчик. – А потому мой искренний совет: вспомните, что вы тоже венгр, подумайте о своей грядущей судьбе и помогите эрцгерцогу Карлу стать не просто королем Венгрии, но и полновластным императором.

– Я что же, по-вашему, должен убить Франца-Иосифа? – Князь Миклош вновь разгневанно сдвинул брови.

– Разве я что-то говорил об этом? – пожал плечами незваный гость. – Убедите его величество отречься от престола. К чему погибать великой державе из-за того, что ее старый и дряхлый монарх не может больше править? Эрцгерцог Карл производит впечатление человека, способного помнить оказанные ему услуги. Кстати, мы, – подполковник Тарбеев сделал глубокомысленную паузу, давая князю самому догадаться, о ком идет речь, – тоже хорошо помним.

Миклош Эстерхази стоял молча, словно позабыв о собеседнике. Казалось, сейчас его куда больше интересует игра света в аметистовых гранях и волны складок тяжелых бархатных портьер на высоких окнх. Наконец он повернулся на каблуках и твердым шагом направился к двери. У самого выхода князь на мгновение оглянулся.

– Отправляйтесь в Швейцарию, господин подполковник, не смею вас задерживать!