Глава 26
Если бы мы знали, во что влезаем, то никогда ни во что бы не влезали.
Закон Болдриджа
У полковника Мамонтова были огромные пушистые усы. Они являлись предметом особой гордости Константина Константиновича, ибо даже среди таких лихих усачей, как донские казаки, подобных усов было не сыскать. В остальном же внешность полковника могла считаться вполне заурядной. Всякий, кто глянул бы на него беглым взглядом, мог бы заявить, что его высокоблагородие – всего лишь старательный службист, не более того.
Но это впечатление было обманчиво. Константин Константинович Мамонтов был из породы людей твердых и несгибаемых. Храбрость и упорство снискали ему заслуженную славу отменного полкового командира, и, хотя он не лез в великие стратеги, всякий начальник дивизии рад бы иметь в своем подчинении столь деятельного, расчетливого и решительного офицера. Нет сомнения, этот дивизионный командир был бы огорчен, получив срочную депешу за подписью начальника штаба фронта с категорическим требованием передать командование 19-м Донским казачьим полком, состоящим под командой Мамонтова, следующему по чину старшему офицеру и срочно откомандировать его высокоблагородие в Петроград для неясных, но, конечно же, сверхважных целей.
Как ни жаль было Константину Константиновичу прощаться с родными донцами, но приказ есть приказ.
На вокзале полковника встречал какой-то горец в мундире виц-унтер-офицера, который объявил, что для его высокоблагородия снят номер в гостинице «Астория» и что за ним нынче же придут. Кто придет и зачем, встречающий явно не собирался докладывать. Впрочем, этот сын кавказских гор вообще не силен был в русском языке. Но как бы то ни было, он сказал правду: едва-едва Константин Константинович принял ванну с душистым мылом и впервые за несколько месяцев прилег отдохнуть на хрустящие крахмальные простыни, в дверь его номера постучали.
– Кто там? – стараясь попасть ногами в штанину, прокричал Мамонтов.
– Константин Константинович, откройте, это по поводу телеграммы.
– В такой-то час? – под нос себе пробормотал расслабившийся было казак и, наконец справившись со штанами, на всякий случай достал из кобуры наган. Чего хитрить, на фронте частенько рассказывали о разбоях и прочих непотребствах, совершавшихся в столице. Подойдя к двери, он повернул ключ и чуть посторонился, чтобы не стоять удобной мишенью в дверном проеме.
– Входите.
Дверь открылась, за ней, на голову возвышаясь над Мамонтовым, стоял ротмистр в конногвардейском мундире.
– Ваше высокоблагородие, ради Бога, уберите револьвер. Честное слово, я не грабить вас пришел.
– За дверью не видно, – недовольно отрезал Константин Константинович, но оружие все-таки убрал. – С кем имею честь? Впрочем, – он внимательно поглядел на усталое, почти серое лицо офицера, – мы с вами, кажется, уже когда-то встречались.
– Верно, – кивнул ротмистр, указывая на висящую на стуле шашку с серебряным знаком, врученным 1-му Читинскому полку за доблесть в сражениях 1904–1905 годов, – во время русско-японской. Вы тогда были в охотницкой команде читинцев. Помните рейд на Инкоу?
– Постойте, постойте. – Мамонтов наморщил лоб. – Если память мне не изменяет, Михаил Чарновский! Вы тогда еще взяли в плен какого-то японского бонзу и везли его через пол-Маньчжурии. Ну как же! Помню. Громкое было дело. Вот негаданная встреча! А где вы сейчас?
– На пороге вашего номера, господин полковник, – склонил голову Чарновский. – Позвольте, я все же войду?
– А, ну да, конечно, – потеплевшим уже голосом проговорил Мамонтов.
– И прошу вас, закажите чаю покрепче, на улице стужа, а мне пришлось торчать там битый час. Впрочем, там не так холодно, как сыро.
Ротмистр озябшими пальцами расстегнул бекешу.
– Как вы сами, конечно, понимаете, Константин Константинович, я пришел к вам сюда за полночь, словно романтический призрак, совсем не для того, чтобы изображать батюшку датского принца и чаи распивать. Вот, полюбопытствуйте. – Он протянул Мамонтову сложенный лист бумаги. – Я состою офицером для особых поручений при Верховном главнокомандующем. Ныне я имею приказ тайно сообщить вам о цели вашего вызова в столицу.
Сразу оговорюсь, это сделано в обход обычного в таких случаях порядка делопроизодства с одной, но крайне важной целью – соблюдение абсолютной секретности. Итак, прошу вас слушать меня внимательно, запоминать и делать в памяти соответствующие заметки. Никаких записей вестись не должно, никаких письменных распоряжений и приказов тоже не будет.
Под ваше руководство передается недавно сформированный полк, состоящий почти целиком из австрийских поляков, моравцев, далматинцев, словаков, чехов и тому подобных бывших граждан Австро-Венгрии. Все они сознательно перешли на нашу сторону с оружием в руках и все готовы воевать на стороне России, особенно же против немцев. Последние месяцы их готовили для этой операции. Эскадронами командуют наши офицеры, знающие местные наречия. На уровне взводов тяжелее, однако надеемся, что и там удастся найти общий язык.
На данный момент Верховное командование сочло необходимым использование такой необычной части в глубине боевых порядков германской армии. Как вы, несомненно, знаете, весьма немаловажным фактором разгрома 1-й и 2-й наших армий при Мазурских озерах явилось прекрасное железнодорожное сообщение в Восточной Пруссии. По имеющимся сведениям, немцы вновь планируют наступление в этом районе. В случае его успеха правый фланг Северо-Западного фронта будет находиться в большой опасности. Реальных возможностей для усиления нашей обороны в этих местах сейчас нет. Увы, это надо признать. Свежие дивизии смогут быть сюда подтянуты не раньше середины февраля.
– Но что я-то смогу с одним, да еще таким дивным полком? – Мамонтов с силой дернул себя за ус, что на языке его жестов означало крайнюю степень возбуждения и неудовольствия.
– Очень многое, – коротко ответил ротмистр Чарновский. – Как вам известно, после успеха нашей Варшавской операции довольно много австрийских частей оказались полностью отрезанными от своих основных сил. Некоторые из них сложили оружие, некоторые и до сего дня пробиваются к своим. Вы станете одной из таких частей – своего рода сборной солянкой из разных недобитков. Специально для вас будет устроен ночной бой, во время которого вы «прорветесь» через линию фронта. И как временное соединение, составленное из остатков различных частей, разгромленных нами, будете отправлены в глубокий тыл на переформирование.
Вот здесь вы, как надеется великий князь Николай Николаевич, покажете себя. Железнодорожное полотно, мосты, водокачки, подвижной состав в указанном районе должны перестать существовать. Командование очень надеется, что это не будет плохой копией рейда генерала Мищенко.
В вашем распоряжении кроме кавалеристов будут саперы и конная батарея. На флангах у вас будут работать партизанские отряды капитана Каппеля, есаула Шкуро, сотника Чернецова и корнета Бэй-Булак-Балаховича. Их основная задача – максимально обезопасить ваши действия. Ни один воинский эшелон не должен пройти в Восточную Пруссию. Это понятно?
– Так точно! – вытянулся полковник Мамонтов, забывая, что перед ним всего лишь ротмистр, похожий на великого князя Николая Николаевича, а не сам главнокомандующий.
– Да поможет нам Бог!
Цыганистого вида извозчик немилосердно хлестал коней, и залетные, покорные его воле, уносили беглеца все дальше от места его недавнего заключения.
– Если что, скажу, что силой меня принудили, – повернув голову вполоборота, кричал лихач своему пассажиру. – А вот там вон, видите подворотню, скажу, прыгнули из саней и утекли. Так что вы уж, если вдруг что, не выдайте! Я ж, знамо дело, вашему люду всегда помочь готов.
Барраппа молча слушал выкрики доброхотливого возницы, всерьез недоумевая, с чего бы он вдруг с этаким усердием сам вызвался ему помочь. Впрочем, знай приезжий капрал петербургскую жизнь чуток получше, вопросов бы у него не было. Извозчики и в мирное время частенько водили знакомство со всякого рода жиганами. Где клиента пьяного в самые руки подадут, а когда и самого фартового из-под носа у полиции увезут. На всякий вопрос ответ один – принудили, финкой грозили, а то и шпалером. Когда началась война, в Петрограде извозчикам и самим стало неуютно. Ездишь днем и ночью один, в кошельке монеты, а народ вокруг голодный, матросня гуляет… Тут хочешь не хочешь, а ступай на поклон к Ивану Блинову, чтоб если вдруг какая напасть, знать, кому слово молвить.
Что ж тут удивляться, когда, увидев воочию столь дерзкий побег, возница рад был услужить лихому урке?! Барраппа не ведал, куда мчат его кони, видел лишь, что все дальше от центра города, от дворцов, штабов и тюремных казематов. Наконец сани остановились у каких-то покосившихся ворот, и кучер постучал кнутовищем в одну из прошитых железными полосами дощатых створок.
– Чего надо, поязник? – донеслось негромко из-за калитки.
– Гостя привез, – также вполголоса отозвался тот, к кому был обращен вопрос.
– Да свои вроде все по лавкам, а чужих нонче и не ждали вовсе.
– Это гость с ветру, от хозяина ушел, вот я умишком-то и раскинул…
– А нечего раскидывать. – Калитка в воротах приоткрылась, из нее выглянул небритый мужик лет этак пятидесяти в дворницком тулупе. – Ты чьих будешь, гулевой?
– Своих, – хмуро отозвался Барраппа.
– Ишь ты, какой еж! Слышь, поязник, какого лешего ты эту шушваль к нам приволок?
Извозчик склонился к неприветливому «привратнику» и заговорил еще тише:
– Я своими глазами видел, как он из кичи рванул, за ним легавые со штуцерами по следу шли, так он одного из них из его же собственной волыны положил. Говорю тебе, не простой фраер, по всему видать, серьезная птица.
– Серьезная, говоришь? – Дворник почесал поросший щетиной подбородок. – Легавого положил? Ну, коли твоя правда, может, и будет тебе наше вам с кисточкой. Но ежели вдруг лягушку привез – смотри, и его прикопаем, и тебе мало не станется, – он поднял к глазам троечника крупный волосатый кулак, – зашибем, как букаху!
– Знаю, знаю, – зачастил тот, – но вот те крест…
– Ладно, не божись, Бомбардир разберет. Давай, еж, вставай, чего расселся? Ступай за мной, каяться будешь.
* * *
За воротами, как оказалось, подпертыми изнутри вкопанными бревнами, стоял длинный барак в два этажа, бывший то ли ночлежным домом, то ли бандитским притоном, слегка замаскированным под ночлежный дом. Сквозь приоткрытую дверь на первом этаже Барраппа увидел длинные ряды заправленных темной рядниной коек. Среди них виднелись мощного вида детины, мало напоминающие нищих и убогих инвалидов, для которых, видимо, было когда-то организовано это богоугодное заведение.
– Иди, иди. – Дворник подтолкнул незваного гостя к лестнице, ведущей на второй этаж. – Здесь все места уже прописаны.
На втором этаже картина разительным образом отличалась от нищенского убранства ночлежки. Оттуда слышались задорный женский смех и лиричное подвывание граммофона. Провожатый дробно постучал в закрытую дверь и крикнул, стараясь перекрыть музыку и смех:
– Хозяин, тут поязник какого-то ежа привез, сказывает, будто с кичевана рванул.
Смех затих, клацнул замок, демонстрируя пришедшим слабоприкрытые кружевным бельем прелести грудастой блондинки. Она пропустила Барраппу и его сопровождающего и в тот же миг растворилась за дверью. Окна комнаты были задернуты глухими тяжелыми шторами, однако при свете керосиновой лампы Барраппа легко мог рассмотреть хозяина апартаментов, сидевшего за круглым столом, накрытым красной бархатной скатертью. Тот был немолод, пожалуй, невысок, однако широкие плечи и мощная грудь свидетельствовали о немалой силе. Темно-серые буравящие глаза под нависшими бровями, перебитый нос и сросшиеся с бакенбардами усы, весьма популярные во времена царствования Александра III, довершали набросок портрета того, кого привратник именовал Бомбардиром.
– Кто таков? – рявкнул Бомбардир, и Барраппа понял, что такой голос и впрямь вырабатывается необходимостью перекрикивать орудийную пальбу.
– Петр Длугаш, капрал сербской армии, – отрекомендовался Барраппа.
– Ишь ты! Чужеземец, выходит?
– Чужеземец, – кивнул незваный гость.
– А что ж тебя на нары-то занесло?
– С жандармами не поладил, – заученно начал Барраппа. – Документов не было, схватили, а я убег, у одного мундир прихватил и оружие. Они меня искать, я укрылся, они нашли. Когда брали, стрельба была. В тюрьму бросили, а нынче снова убег.
– И при том легавого завалил?
– Завалил.
– Ловко плетешь, – покачал головой Бомбардир. – А кто-нибудь твои словеса в городе подтвердить может?
Барраппа пожал плечами.
– Жандармы могут.
– Ишь ты, шуткарь! Сейчас побежим мы к жандармам спрашивать, кто от них утек и с какого перехмурья.
– Дружки есть, тоже сербы, вместе воевали…
– Сербы, говоришь? – Бомбардир схватился за переносицу, а затем, словно что-то вспомнив, взял стоящий на столе початый штоф водки, плеснул в стакан и протянул гостю.
– Пей.
Барраппа поднес обжигающую жидкость к губам и начал неспешно глотать предложенное хозяином угощение.
– Да, не по-нашему пьешь, не по-русски.
Бомбардир вцепился пятерней в свой левый бакенбард.
– Сколько, говоришь, дружков?
– Трое.
– А не те ли это сербы, что на Большой Морской хату ломанули? – На губах Бомбардира появилась насмешливая ухмылка. – Их там еще какой-то фраер подрезал. – Барраппа молчал, с удивлением и тревогой глядя на хозяина притона. – Да ты не жмись, еж, у меня ремесло такое – все про всех знать. Уж коли чужаки на моей-то земле озоруют, как о том не спросить? – Барраппа молчал. – Ну что, еж, слова позабыл? Ничего, с чужеземцами случается. Вспомнить время есть, все равно отсюда без ответа не уйдешь, я тебе в том слово даю. И еще, если хочешь, хоть на святых образах побожусь, коли правду скажешь, то их пальцем не трону. – Барраппа молча поглядел на сопровождающего. Бомбардир правильно истолковал его взгляд. – И парни не тронут.
– Да, это они, – негромко произнес капрал.
– Вот видишь, еж? – снова усмехнулся Бомбардир. – Правду сказал, и на душе легче. А вот хочешь, и я тебе правду скажу? – не дожидаясь ответа, он еще раз наполнил стакан и, положив на него сверху кусок ситного хлеба, подтолкнул к Барраппе. – Дружков твоих второго дня жандармы на их малине положили, всех до единого. Выпей за упокой их душ.
Глаза Барраппы расширились. Эта новость сбивала с ног похлеще всего того, что происходило за последние дни. «Их нет, – повторял он про себя. – Их больше нет. Теперь я один, и вокруг тысяча врагов, и некому прийти на помощь и прикрыть спину».
– А знаешь, – между тем продолжал Бомбардир, – ведь что самое в этом забавное? Человечек наш, который там поблизости терся, сказывал, что оттого жандармы квартиру с боем брали, что сербы эти как есть сплошь шпионами оказались. Иначе бы чего? На ухарей, вроде нас, уголовный сыск имеется. Допил? Закусывай. Вот хочу я тебя спросить, – без перехода вещал Бомбардир, – ты сам-то как, не шпион ли?
– Нет, – мотнул головой Барраппа.
– Не шпио-о-он, – протянул его собеседник. – А когти рвал откуда?
– Не ведаю. Из тюрьмы.
– Ишь ты, не ведаешь. Ну, знамо дело, чужестранец. – Бомбардир развел руками. – Где ж тут ведать? Курносый, а скажи-ка мне, – он повернулся к привратнику, – кто нам этого гостюшку подогнал?
– Чернявый, – шмыгая расплющенным, вероятно, в драке носом, пробасил дворник.
– Кажись, он возле Никольской отирается?
– Точно, там, – подтвердил сопровождающий Барраппу дворник.
– Стало быть, друг ситный, бежал ты из контрразведки, – в голосе его появился металл, – а мне тут горбатого до стены лепишь, что ксиву забыл и с псами легавыми сцепился. Ты меня, отставного русского солдата, поиметь хотел?! – тяжеленные кулаки Бомбардира с грохотом опустились на столешницу, пугая жареную утку.
– Я не шпион, – вновь повторил Барраппа.
– Запираешься, сволота? Ну да дело твое – запирайся. Выдачи у нас нет, об том можешь не тужить, но и спуску врагам Отечества мы тоже не даем. Слышь, Курносый, сунь-ка его под пол, а ночью возьми-ка двух парней покрепче да посмышленее, отведи эту мразь на Черную речку да спусти под лед. Нечего ему нашу землю поганить! Такая вот кака с маком выходит, гость дорогой!
Григорий Распутин спал, распластавшись на огромной кровати, согреваемый с боков двумя молоденькими «духовными дочерьми». В платьях он еще помнил их имена, но так вот, в «божьем виде», вполне обходился без прозваний. Если бы кто-либо захотел допытаться у него, что было вчера, да и нынче за полночь, он бы, пожалуй, не вспомнил. Да и к чему о том мозги сушить, когда впереди еще столько всего?!
Ему снился прекрасный цветной сон, будто восседал он на золотом троне на высокой горе посреди великого множества народа, и цари да короли всех стран шли к нему преклонить колено и поцеловать руку, на которой ярко сиял древней работы перстень с резной звездой и тайными письменами. Этот сон являлся ему уже третью ночь, стоило лишь смежить очи, и каждый раз он становился все ярче и приятней. В этом сне цари и короли тянулись к его трону в сопровождении красавиц-дочерей, и каждый упрашивал его взять себе хоть всех, хоть какую на выбор… Уж понятно дело, как тут отказать?..
«– Проснись! – прозвучавший внутри голос был хлестким, как оплеуха.
Распутин попытался было ослушаться и, перевернувшись на другой бок, догнать уходящий сон, но не тут-то было – золотой трон вдруг ощетинился зубами, волосы царевен и королевен взмыли и зашипели ядовитыми аспидами, а сами владыки земные обратились жуткими страшилищами с разверзнутыми пастями и когтями в аршин. С криком Распутин вскочил с постели и уставился на мирно сопящих девиц. Те спали в жарко натопленной комнате в чем мать родила, а волосы их и не думали шипеть и извиваться.
«Чур меня, чур!» – прошептал Старец, поднимая руку, чтобы перекреститься.
– Не крестись! – гневно потребовал Хаврес.
– А вот нет тебе! – Григорий Ефимович ткнул себя перстами в лоб, затем в живот и почувствовал, как наливается чугуном правая рука.
– Не время спорить! – требовательно заговорил демон, и Распутин ощутил, что рука опять приобретает обычную легкость. – Кому хуже делаешь, мне или себе? То, что во сне видел, скоро явью может стать. К чему тянуть? Действуй! Всего-то делов – перстень добыть.
– Говорил уже, – нахмурился Старец, – не сунусь я более в тот дом! Заклятое там место.
– А и не суйся, – увещевал Хаврес с плохо скрываемой досадой в тоне, – добыча сама тебе в руки плывет. Обидчица твоя вместе с перстнем из дома вышла. Так уж ты хватай и держи! Как перстень заберешь, злодейку убей, но до того – ни-ни! Как наденешь то кольцо на указующий перст, так все и свершится, как во сне видал. Я тогда в полную силу войду, и все рати демонов и духов мне подвластны станут. Мир нашим будет. Ступай же, Григорий, ступай немедля!»
– Эй! – Распутин хлопнул в ладоши. – Семков! – Дежурный офицер личной охраны, приставленный к «божьему человеку», вбежал на зов Старца и замер, потрясенный его неприглядным видом. – Возьми с собою еще двоих, – не замечая замешательства офицера, приказывал Распутин, – мотор возьми и привези мне сюда девицу Лаис, что в Брусьевом переулке ныне проживает. Уразумел, о ком речь?
– Да как же?.. – замялся поручик Семков, не зная, что и ответить на этакие требования.
– Найдешь ее легко, – по-своему истолковывая заминку, продолжил Распутин. – Я вчера Белецкому звонил, велел ему шпиков у дома поставить. Из дома она ныне вышла, а далее они тебе укажут.
– Но ведь как же? – с трудом нашел в себе силы отвечать ошеломленный поручик. – Ведь это ж… супротив всякого закона.
– Выполняй! – гаркнул на него Старец голосом, от которого начала осыпаться штукатурка.
Поручик в ужасе попятился, невольно оглядываясь, точно ища укрытие.
– Выполняй! – гремело вокруг, и лик Распутина, искаженный дикой яростью, дробясь и множась, глядел на него из всех углов, со всех сторон. – Выполняй!!!
Семков что есть сил припустил из комнаты.
– Живой мне ее сюда доставить! – заорал Распутин. – И невредимой! Ужо все ей припомню!
Члены Верховного Капитула братства «Чаши святого Иоанна» никогда еще не видели своего Магистра таким измотанным. Последние дни ротмистр Чарновский спал урывками, а карта его передвижений по столице и ее окрестностям вполне могла стать иллюстрацией к описанию броуновского движения. Даже то, что сейчас местом встречи был назван не привычный особняк в Брусьевом переулке, а царскосельская часовня Шапель, говорило о чрезвычайности происходящего.
Всем было известно, что сегодня вечером ротмистр отправляется в Ставку Верховного главнокомандующего, чтобы дать последние распоряжения Братьям пред «Великим деянием», поэтому встреча была назначена на утро. Чарновский сильно торопился, спеша раскрыть каждому из собравшихся те части «Замысла Предвечного Архитектора», которые им надлежало воплотить в жизнь. Члены Капитула, замерев, слушали Магистра, не ведая, что сейчас происходит в его голове. Наверняка они были бы весьма удивлены, услышав:
«– …Полин, детка, я знаю, что убить демона невозможно. И о 36 праведниках, на которых держится мир, тоже можешь не рассказывать. Где я их найду? У меня своих дел выше крыши! Поройся в своих артефактах, наверняка что-нибудь придумано именно для таких случаев.
– В одном стародавнем тексте описывается оружие, скованное из какого-то странного материала, в переводе это звучит как «искры небесного огня», но что это означает – Бог весть. Такое оружие не убивает демона, но разрушает захваченную им телесную оболочку и уменьшает силу в разы.
– Клинок из искр какого-то огня?! Очень романтично! Что-нибудь реальное найди мне, понимаешь? Реальное. Господи, почему я должен заниматься демонами? Это не мой профиль!
– Мы ищем.
– Скорее бы, а то как бы Лаис не оказалась права, и все здесь не накрылось медным тазом!»
Женщины были редкими гостьями в здании Главного штаба, пускать их сюда было не велено, но все же жены, дочери, сестры, а в последнее время чаще всего одетые в траур вдовы приходили в это здание на Дворцовой площади, обычно ища справедливости и помощи.
В роскошной венгерке, отороченной искристым собольим мехом, Лаис совсем не походила на вдову. Увидев ее, дневальный у входа в здание немедля взял на караул, нутром чуя: такая-то дама ежели не из великих княгинь, то всенепременно из наиважнейших особ. Ему, выходцу из Тамбовской губернии, этакие красавицы мнились всемогущими управительницами мужских душ, а через них армий и государств. Когда начальник Особого контрразведывательного пункта без всяческого промедления согласился принять ее, солдат еще более укрепился в своем мнении. Вызванный им вестовой разделял точку зрения товарища и потому сопровождал Лаис по коридору со всей возможной предупредительностью, на которую был способен.
– Извольте-с. – Он толкнул дверь и бочком отодвинулся в сторону. За ней виднелась широкая спина, затянутая в жандармский мундир.
– …итого по линии социал-демократов арестовано за вчерашний день 26 человек. Здесь список поименно. Изъято фальшивых купюр разного достоинства на общую сумму 315 170 рублей. У них же обнаружено оружия… – Почувствовав сквозняк от приоткрытой двери, жандарм быстро оглянулся. – О, госпожа Эстер! Входите, входите, Платон Аристархович уже ждет вас.
В приемной кроме поручика Вышеславцева сидел коллежский асессор Снурре, потный от напряжения и потому в перерыве между диктовками вытиравший испарину со лба большим клетчатым платком. Перед ним стоял недопитый чай, и можно было спорить, что стоит он так уже не первый час. Христиан Густавович вел подробнейший учет каждому рублю, каждому браунингу, патрону, килограмму динамита и, уж конечно же, каждому злоумышленнику, вскрытому благодаря столь ловким действиям группы полковника Лунева. «Уж тут-то, пожалуй, Станиславом не обойдется, – бормотал он. – Тут, поди, маленькую Аннушку на шею повесят».
Вышеславцев между тем открыл дверь кабинета, и Платон Аристархович, увидев на пороге Лаис, почему-то смутившись, неловко вышел из-за стола навстречу гостье.
– Проходите, проходите, сударыня. – Он указал на стул рядом с рабочим столом. – Не желаете ли чаю или кофе? Если хотите, имеется неплохой коньяк, – заговорил он, мучительно пытаясь догадаться, что заставило госпожу Эстер лично прийти к нему.
– Нет, благодарю вас, – покачала головой Лаис. – У меня к вам деликатное дело, я бы просила сохранить наш разговор в секрете.
Лунев подавил глубокий вздох. Конечно же, зачем еще, как не по делу, могла прийти эта девушка к нему? Он вернулся на место, беря себя в руки и придавая лицу обычный холодно-суровый вид.
– Все, что в моих силах, если, конечно, это не касается безопасности Отечества.
– Платон Аристархович, дорогой, – подыскивая слова, начала Лаис, вдруг и вправду ощутив ту странную необъяснимую связь их судеб, которую она почувствовала не так давно в поезде, идущем из Царского Села. – Давайте я расскажу вам все как есть. А вы уж будете судить, что да как.
Лунев кивнул и, сведя пальцы в замок, положил руки на столешницу перед собой.
– Слушаю вас.
– Помните, когда вы спасли меня от распоясавшегося хама, я рассказывала вам о себе, о побеге вместе с отцом из Карнаве, о гибели князя Лайоша Эстерхази от рук преследовавших нас стражей храма – нотеров?
– Да, помню, – коротко подтвердил контрразведчик.
– Они преследовали меня и нашли даже здесь, в Петрограде. Не знаю, как им это удалось, но нашли. Им нужна я, но более всего им нужно вот это. – Она расстегнула верхнюю пуговку венгерки и достала висевший на серебряной цепочке перстень древней работы с резной звездой и таинственными письменами. – Святыня должна быть возвращена в храм Карнаве. Если этого не произойдет, может случиться огромная беда. Сказать по чести, она уже случилась. Страшась преследований со стороны Распутина, я вызвала демона при помощи этого кольца. А далее вышло так, что сей адский дух вселился в проклятого Старца. Мне демон не может причинить вреда, однако руками этого чудовища в человеческом облике… К тому же то могущество, которым обладает демон, будет обращено против рода людского. Он стремится поработить его…
– Лаис, – украдкой кидая взгляд на часы, перебил ее Лунев, – если можно, обрисуйте, чем именно я могу быть вам полезен. Бороться с демонами – это, знаете ли, дело церкви, а не контрразведки.
– Ни один церковник не посмеет даже приблизиться к Распутину, покуда тот в таком фаворе у императора. Для них он Божий человек.
– Это верно, – кивнул полковник, разводя руками, – увы.
– Так вот, – продолжала госпожа Эстер, – помните то нападение на мою квартиру на Большой Морской?
– Конечно.
– Это были нотеры, они искали перстень, но не нашли. Конрад смог их остановить. Затем, как стало мне известно из газет, их нашли, и они были убиты в перестрелке. – Лунев молча кивнул. – Но не все, один все же остался жив.
– Вы имеете в виду Петра Длугаша, который прятался в доме Чарновского?
– Да, его, – Лаис вздохнула, – это мой двоюродный брат.
– Вот как? – Контрразведчик насмешливо покачал головой. – У вас, надо сказать, весьма занятный родственник.
– Он страж храма, его с детства обучали защищать святыни Карнаве.
– Звучит очень романтично, прям-таки роман Дюма. Однако чем же я могу вам помочь?
– Я прошу вас освободить его. Одной мне не по силам справиться с Распутиным и демоном, который вселился в него.
Платон Аристархович покачал головой.
– Сударыня, как вы себе это представляете? Этот человек стрелял в жандармов, нескольких из них почти изувечил, на него соответствующим образом было заведено дело, вон хоть у Христиана Густавовича спросите. Я что же, напишу в нем, что капрал Петр Длугаш освобожден из-под стражи для борьбы с демонами? Меня же в сумасшедший дом упекут!
– Его зовут Барраппа, – тихо произнесла Лаис. – И без него мне не управиться. А вы даже представить себе не можете…
– Послушайте, сударыня, максимум, что я могу сделать для вас – это приказать доставить его сейчас прямо сюда для допроса. Вы сможете с ним поговорить, извините, правда, в моем присутствии. – Лунев стал из-за стола и вновь развел руками. – Сожалею, это все.
Лаис глядела на этого коренастого седеющего человека с умным суровым лицом и понимала, что он и впрямь желает ей помочь, делает все, что возможно, и даже более того. Но этого, увы, было недостаточно.
– Что ж, пусть так, – тихо вздохнула она.
Платон Аристархович поднял телефонную трубку и крутанул ручку.
– Барышня, 7-28, Никольский следственный изолятор. Лунев у аппарата, – проговорил он, спустя несколько секунд. – Там у вас в списках за нами числится сербский капрал Петр Длугаш… Что?! Я не ослышался?! Да. Ясно, что ищут! Почему сразу не доложили?! Идиоты! – Он с силой опустил трубку на рычаг, чуть помолчал, собираясь с мыслями, и повернулся к гостье: – Ваш драгоценнейший братец сбежал из-под стражи час назад, при побеге тяжело ранив городового. Это лет 10 каторги!
– Сбежал? – растерянно повторила Лаис, не зная, радоваться или печалиться этой вести. – Тогда… пожалуй, я тоже пойду.
– Помилосердствуйте! Куда же вы пойдете, с перстнем-то? И сюда-то неосторожно было. Погодите чуток, скоро подъедет Холост, он вас доставит прямо к дому.
– Я бы хотела пройтись немного по Невскому, подышать воздухом, зайти в «Малоярославец».
– Нет уж, как знаете, решительно не пущу!
В этот миг на его столе дробной трелью залился телефон.
– Вот, наверное, и бегуна вашего изловили. – Платон Аристрахович попробовал свести дело в шутку, но сам почувствовал, что момент неудачен и схватил трубку. – Что? Начальник императорской Военно-походной канцелярии? Да, конечно, соединяйте. – Он повернулся спиной к Лаис, точно надеясь таким образом заглушить произносимые слова, а более показывая, что этому разговору не нужны свидетели. Беседа вышла довольно продолжительной. Когда минут через десять полковник Лунев закончил разговор, Лаис в кабинете не было. Он открыл дверь в приемную. – Христиан Густавович, краткая сводка по делу Александра Федоровича Керенского готова?
– Как водится, Платон Аристархович, все в лучшем виде.
– Господин поручик, возьмите дежурный мотор и с максимально возможной скоростью доставьте материал лично князю Орлову.
– Есть! – Жандарм звонко бряцнул шпорами.
– А где, – Лунев обвел глазами помещение, – госпожа Эстер?
– Ушла, – поручик обескураженно поглядел на Снурре, – минут уж пять, а то и поболе, как ушла.
