Глава 11

Вороний крик звучал для Распутина надменным хохотом. Озираясь, он брел по улице, не замечая прохожих, испуганно шарахающихся от бледного долгобородого Старца. Казалось, глаза его смотрят внутрь, пытаясь разглядеть в темноте новое содержимое привычной человеческой оболочки. Он добрел до моста, хватаясь за перила, доплелся до середины и остановился, глядя на взломанный лед. «Может, кинуться?» – вдруг подумалось ему. Гришка Новых, убогий крестьянин из забытого богом села, глядел не отрываясь в черную воду вслед прошедшей миноноске и чувствовал, как сознание погружается в эту взбаламученную винтами холодную жидкость, как наполняет вода его горло, легкие… И все заканчивается!

«Вода холодная, – подумал он, – все сведет разом, и почувствовать-то ничего не успею».

– Не смей! – раздался из глубины, из самого нутра спокойный властный оклик. Такой, каким он сам зачастую одергивал всякого, без разбора чинов. – Забыл? Смертный грех.

– Первый ли? – сам себе ответил обескураженный буян и конокрад.

– Последний. И покаяния не будет, и ничего не будет, – чуть насмешливо продолжал голос. – А ведь сколько уже достигнуто! Ты вспомни, с чего начинал-то. Или запамятовал пустые щи на обед и тумак на ужин? Забыл, как попрошайничал на паперти? А теперь – царский любимец. Эк, взлетел! А ведь порода-то крепкая, поди, сколько еще лет на роду написано, если, конечно, в прорубь сдуру не сигать. Ведь только ж крылья расправил – самое время вверх. А ты, дурило, вниз желаешь.

– Мое дело, – огрызнулся Гришка, вновь ощущая себя Распутиным, тем самым, о котором шептались в салонах, судачили в казармах, на которого молились в императорском дворце.

– Да нет, братец, уже не твое – наше. Уж коли я в тебе живу, так не будь дураком, лови удачу за узду. Даю я щедро, а нужна мне за то самая малость. Да и та, если вдуматься, тебе же на пользу.

– Да кто ты такой, бес нечистый?! – вспылил раздосадованный Старец. – Почто искушаешь меня?

– Бес?! – недовольно отозвался внутренний голос. – Скажешь тоже! Я – великий Герцог в своем народе. Величают меня Хаврес и среди шести дюжин первейших в свите Лучезарного и Светоносного мое место от века почитаемое! Легионы бесов под моей рукой и сотни демонов ждут лишь приказа моего, чтобы исполнить невозможное, непредставимое умом человеческим. И вся эта сила нынче спрятана в тебе. Ты величаешь меня бесом, но это все слова, пустые и напыщенные. Что тебе страхи убоявшихся, когда ты суть не таков? Зри в корень, забудь нелепые побасенки чернорясных дармоедов. Я – ангел! Могущественный, бессмертный, возлюбленный Богом. Искра пламени Творца Предвечного! Тебя учили, что мы восстали против Всевышнего, но разве можно восстать, скажем, против дневного света? Каждый из нас – частица Бога, его персты и длани. Мы желали сделать этот мир иным, более удобным, более справедливым. Однако, увы, сила оказалась на стороне тех, кто радовался земному несовершенству, лелеял страхи людские, ибо находил в молениях рабов страха божьего усладу для тщеславия своего. Что ж, такое бывает во всяком споре. Не правда ли? Стоит ли по этому поводу устраивать такой шум? Тем более что состязание еще не окончено.

– Ты лжешь, ибо сказано: «Встал пред войском архангел Михаил с мечом огненным».

– Эка невидаль – «сказано»! Он всегда с этим мечом таскается. Это еще что! Вон Белиал и вовсе появляется сразу в двух обличиях и на огненной колеснице – тот еще фрукт! Забудь детские пугалки. Все изменчиво. Сегодня Господь благоволит Михаилу, а завтра, глядишь, и он в немилость впадет. Невелика штука – мечом размахивать. Ежели человечеству и далее бысть, какой смысл его молниями стегать, словно недоросля розгами. С ним считаться надо, а не карать без толку! Ты же помнишь, после всемирного потопа Всевышний сменил гнев на милость и обещал больше не смывать человечество, как… – Хаврес замялся, – ну, сам понимаешь.

– Да, это так, – промолвил Распутин.

– Теперь, если верить Апокалипсису, Он обещает сменить волны на пламень. На мой взгляд, не слишком удачная мысль, особо если учесть, что все вы созданы по его образу и подобию. Мы желаем иного: мы полагаем, что человек уже заслужил внимание со стороны Творца. Вседержителю пора бы перестать обращаться с потомками Адама и Евы как с неразумными детьми. Ты, именно ты можешь стать тем человеком, имя которого будет равным славой и величием имени всякого пророка, ибо с моей помощью явишь пред ликом Господа нового человека, и люди пойдут за тобой, отринув былых кумиров и сбросив в пыль венцы поверженных владык. Они придут к тебе и преклонят колена, дабы сказать: «Веди нас, сын человеческий, ибо путь твой есть путь Божий». Вот оно, твое завтра, которое нынче ты желаешь трусливо погубить, бросившись в ледяную прорубь. Мне несложно помешать этому…

Распутин вдруг увидел, как затягивается проложенный ледоколом водный путь, точно захлопывается пасть притаившегося в устье Невы чудовища. Вдали надсадно взвыла машиной захваченная врасплох миноноска. Ледяные челюсти плотно сжали ее борта, едва не раскалывая, точно скорлупу пустого ореха. В этот же миг чугунные перила моста, покрытые недавно выпавшим снегом, вдруг раскалились докрасна, превращая белую наледь в небольшое облачко пара. Григорий отпрянул от пышущей жаром ограды, ошеломленно переводя взгляд с нее на захваченный в ледяной плен корабль и обратно.

– Однако я не желаю тебя неволить. – Фарватер на Неве освободился столь же быстро, сколь до того затянулся непроходимым льдом. – Мне нужен соратник, если желаешь – друг, а вовсе не раб.

– Ишь ты! – хмыкнул Распутин. – А если я откажусь – ты меня огнем пожжешь или же в ледышку обратишь?

– Вот еще! Эти фокусы хороши для ярмарочного балагана. Все эти испепеления, соляные столбы… Кого этим удивишь в то время, когда одним только снарядом из «Большой Берты» можно обратить в прах с полсотни человецей? Но если желаешь, могу изложить тебе забавный план. Думаю, тебе понравится. Вот, к примеру, через пару часов у царевича Алексея откроется обильное кровотечение. Понятное дело, государь сразу же пошлет за тобой. Однако в этот раз все твои старания будут тщетны – наследник престола истечет кровью. Как полагаешь, долго ли ты после этого протянешь?

– Врешь, нечистый! Моя сила – от Бога! Не тебе ее сокрушить.

– Всякая сила от Бога, ибо с начала времен не было никакой другой силы, кроме Божьей. Откуда ж иной-то взяться? А мне, не мне – к чему пустые разговоры? Желаешь попробовать?

Распутин молча перекатил желваки на скулах и с силой собрал бороду в кулак, точно собрался выдернуть ее с корнем.

– Твоя взяла, лукавый! Жаль мальца. Не Божье дело на жизнь его в орлянку играть.

– Вот и славно. Я рад, что ты оказался разумным человеком. Тем более что, поверь мне, с утоплением и прочими самогубствами у тебя бы все равно ничего не вышло.

– Вышло, не вышло, – недовольно буркнул Старец. – Говори, чего от меня-то тебе надобно?

– Безделица! Сущая безделица!

– Да уж, знаем мы ваши безделицы!

– Сам посуди. С заклинательницей Лаис из рода Эстер ты уже знаком.

– Убью ведьму! – Старец нахмурился и сжал пудовые кулаки.

– Но-но! Не так быстро! Всему свой черед. Для начала необходимо отнять у нее перстень. Старинная такая вещица с древними письменами по ободу. А уж потом поступай с ней как знаешь. Но до того волос не упадет с ее головы – это я тебе обещаю.

– Ишь ты! – Распутин умерил прыть и, недобро зыркнув из-под густых бровей на остановившегося рядом извозчика, зашагал по мосту. Сзади отчетливо слышалась брань возницы:

– Но! Но! Что ж ты стала-то, как неживая?! Но!

Шоколадно-рыжий сеттер весело мчал по заснеженному саду, то увязая по грудь, то вновь выпрыгивая и радостно тявкая на галок, философически взирающих по сторонам с покрытых инеем ветвей. Резвящуюся собаку сопровождали два полковника: один в форме лейб-гвардии Преображенского, другой же – по виду офицер Генерального штаба. Вокруг не было ни души, лишь они и резвящийся во всю прыть неразумной юности шоколадно-рыжий сеттер.

– Ваше величество, – негромко говорил один из полковников, в котором несложно было узнать Лунева. – На данный момент дела развиваются вполне успешно. Можно с высокой долей уверенности говорить, что фигура автора письма установлена. Также моей группой четко выявлен один из штабов заговорщиков. Сейчас отрабатываются связи пресловутого Фехтмейстера. Можно предположить, что в ближайшее время, еще в этом месяце, оперативная разработка будет завершена.

– И что, достойнейший Платон Аристархович, заговор и впрямь так опасен, как о том сообщает вышеупомянутый Фехтмейстер? – бросая собаке палку, спросил преображенец.

– Пока рано что-нибудь утверждать, ваше величество, – взвешивая каждое слово, отозвался Лунев. – Однако то, о чем можно судить уже сегодня: мы имеем дело не просто с придворной смутой, а с серьезным разветвленным заговором. Причем, как это ни грустно, но одним из основных источников финансирования его является австрийский Генеральный штаб.

– Австрийцы? – Николай II схватил палку, зажатую в зубах весело скакавшего рядом пса. Тот зарычал, не желая отдавать добычу, но победа все же осталась за императором, и он вновь зашвырнул трофей подальше в снег. – Ничего, скоро им не поздоровится. Скоро, точно король-Солнце, заявивший когда-то: «Нет больше Пиренеев!», мы сможем объявить: «Нет больше Карпат!»

– Но Карпатские горы покуда стоят нерушимо, ваше величество. А опасность, увы, прямо здесь, в столице.

– Я надеюсь на вас, Платон Аристархович. Неужели же вы, человек, которому удалось обвести вокруг пальца хитрого турка Энвер-пашу, спасуете перед каким-то тирольским бюргером?

– С вашего позволения, государь, возглавляющий австрийскую разведку Макс Ронге отнюдь не бюргер и прекрасно знает свое дело. Нити заговора ведут в ближайшее окружение господина Родзянко и, возможно, даже в штаб Верховного главнокомандующего.

– Что ж, прискорбно! – Император недовольно покачал головой. – Опять этот Родзянко! А скажите, насколько вероятно, что и сам господин председатель Государственной думы завербован австрийцами или же германцами?

– Хочется верить, что это все же не так. Во всяком случае, ваше величество, на сегодняшний день у меня нет улик, свидетельствующих об обратном. Но в этом деле для нас, как вы и велели, не будет неприкасаемых.

– А кстати, об австрийцах, – вдруг вспомнив что-то свое, остановился самодержец. – Скажите, господин полковник, вам что-либо говорит имя Лаис Эстер?

– Да, – внутренне напрягаясь, коротко ответил контрразведчик.

– Как мне представляется, эта авантюристка тоже имеет непосредственное отношение к венским козням. Она ведь австриячка, не так ли?

– Ее отец был венгром. Князь Лайош Эстерхази, известный путешественник и охотник, автор знаменитой книги «В горах и саваннах Африки».

– Если мне не изменяет память, у старого искателя приключений был сын. Мне доводилось его видеть на балу чуть больше года назад после нашей встречи с Францем-Иосифом. Кажется, он генерал свиты и весьма близок к этому ровеснику мамонтов.

– Насколько мне известно, Миклош Эстерхази состоит при нем адъютантом.

– Вот и прекрасно. В австрийском плену томится немало доблестных офицеров, которых, возможно, удастся обменять на эту ведьму. Полагаю, молодой князь Эстерхази замолвит слово за сестру.

– Вполне может быть, – медленно проговорил Лунев. – Однако я бы просил вас не торопиться с этим обменом. – Он замолчал, подыскивая слова. – В данный момент эта дама проходит по нашим разработкам, и, арестовав ее, мы спугнем куда более серьезного зверя.

Николай ІІ перевел взгляд с контрразведчика на резвящегося меж сугробов пса. Лохматые уши сеттера развевались по ветру, и весь его вид был живейшим свидетельством счастья от приятной прогулки, хорошей компании и успешно найденной палки.

– Ладно, Платон Аристархович, будь по-вашему. Но еще раз напоминаю, мы ждем от вас результатов скорых и решительных. А теперь пойдем в дом, начинает смеркаться.

К удивлению Лунева, «натурализация» Заурбека прошла без каких-либо проблем. Сам хозяин дома, подбиравший стражу для своего замка, выслушал рассказ списанного унтер-офицера, поглядел на тянувшийся от плеча до груди сабельный шрам и три пулевые отметины, едва взглянул на рекомендательное письмо, подписанное командиром Дикой дивизии – великим князем Михаилом Александровичем и объявил Заурбеку, что тот зачисляется в штат охраны младшим привратником со столом, крышей и двадцатью пятью целковыми оплаты в неделю за верную и беспорочную службу. Поблагодарив щедрого хозяина, тайный агент контрразведки незамедлительно приступил к исполнению возложенных на него обязанностей.

Осмотрев свою комнату в домике привратника и выслушав наставления о том, что и как ему впредь надлежит говорить и делать, Заурбек вышел на улицу, огляделся по сторонам и, точно поперхнувшись, закашлялся в кулак. Тотчас в окошке на третьем этаже дома напротив задернулась белая, обшитая кружевом, занавеска.

– Эй, абрек! – донеслось из сторожки. – Ты чего стал-то, как фонарный столб? Без команды пост не велено покидать.

Заурбек смерил тяжелым взглядом плечистого детину, ставшего несколько минут назад его начальником.

– Все сматрэть надо. Кто едэт, аткуда, как подъезжает, как уезжает.

– Да что тут сматрэть? – Старший привратник насмешливо передразнил заросшего до глаз бородой помощника. – Это у тебя там в горах ущелье, а здесь улица, все как на ладони видать.

– Видать, гаваришь? – скривил губы Заурбек. – Та старана улица – четыре падваротни, одна на замке, контора там. Пока стоим, сколько человек вышло, вошло?

– Да ну, спросишь тоже! – отмахнулся румяный детинушка. – Я ж на тебя глядел, несподручно мне было по сторонам пялиться.

– И я на тебя глядэл, – насмешливо проговорил новый страж ворот. – Вошли четыре мужчины, одна женщина, один малчик с маленькой собачкой. Вышел адын мужчина. Вон идет. – Заурбек кивнул в сторону какого-то ремесленника, спешившего в сторону Литейного проспекта.

– Ишь ты, орел глазастый, – уважительно покачал головой старший привратник. – Да что проку-то с того, что ты их пересчитал?

– Может, и нэт, – пожал плечами горец, – а может, и есть. Кто знает?

– Я знаю! – Старший нахмурился, желая показать новичку, кто здесь царь, бог и воинский начальник. – Твое дело за вот этими воротами следить, двор обходить дозором, чтобы через забор никто не пролез. А кто там по чужим подворотням шастает – не твое дело! Уразумел, абрек?

– Ну, зачэм сэрдишься? – Заурбек сложил губы в улыбку. – Разве я обидеть тебя хотел? Мы ж тэперь как две руки. Давай в трактир схожу, шкалик возьму. Как у вас говорят, «обмоем знакомство».

– Оно бы и хорошо, – с тоской вздохнул привратник. – Обычай древний, нарушать его грех, да токо ж где ты, дурья башка, шкалик-то возьмешь? Царем пить воспрещено. У хозяина вон целый погреб, да когда он еще поднесет?

– Запрэтил, гаваришь? – Заурбек усмехнулся уголком губ. – А у мастерового, что из подворотни вышел, из кармана бутылка торчала.

– Да ну! Вот ты шайтан глазастый!

– Другие, кто хадыл, – продолжал между тем Заурбек, – почище адэты. Квартыры дарагие, бэдняку что здесь дэлать?

– О как! – Старший привратник вновь смерил напарника уважительным взглядом. – Разумно глаголешь. Сразу видать, охотник.

– У нас иначе нэ пражить, – пропуская мимо ушей похвалу, кивнул Заурбек. – Но если он нэ отсюда, значыт, прихадыл к кому-то. Топор, пила нэт, бутылка есть! Плохо спрятал, тарапился.

– Ты что же, хочешь сказать, что там кто-то водкой приторговывает?

– Конэчно, нэ раздает!

– Шутишь? – Старший привратник почесал затылок. Заурбек немедленно продемонстрировал улыбку, больше похожую на хищный оскал.

– Так я пайду?

– А как найдешь?

– Э-э-э! Глупое спрашиваешь! Зачэм нос, если по запаху найти нэ можэшь?

– Ну, давай, орел горный, покажи свою удаль.

– А если вдруг хазяин?..

– Скажу, до ветра пошел. Да ты не переживай, до вечера тут особых дел не будет. Вечером – это да, не зевай. Такие люди приезжают – ого-го! Ты, главное, ни перед кем не тушуйся. Хозяин строго-настрого велел смотреть на всех прямо, глаз не опускать и, главное, лишнего не говорить.

Спустя пару минут Заурбек Даушев крутил звонок у двери квартиры на третьем этаже доходного дома в Брусьевом переулке.

– Давай заходи скорей, – в дверном проеме появилась фигура атаманца.

– Водка давай, – не углубляясь в долгие беседы, потребовал младший привратник.

– Держи, не журысь, все по рецепту. Бьет по мозгам, шо кувалда. Вот эти две – нормальные «смирновки». А вот эту откупоришь, когда гости соберутся. Смотри, не перепутай, а то такое «смирно» будет, до утра «вольно» не станет!

– Нэ валнуйся, запомныл. В доме сэйчас пять вооруженных нукеров. Все маладые, крэпкие, кровь так и играет.

– Понятно, – кивнул сотник. – Плюс на воротах охрана. Еще что?

– Барышня савсэм плохая. За доктором посылали. Чарновский от нее вышел, как ночь, черный.

– Угу, тоже зафиксировал. Еще что-то?

– Да, – кивнул Заурбек. – Когда зашел к хазяину, там еще чэловек был.

– Кто такой?

– Тот, каторый на Большой Морской сбежал.

– Конрад Шультце?!

– Он!

– Ну, вот и славно! Стало быть, и с ордером можно будет к господину ротмистру наведаться. Тогда вот что. – Сотник почесал затылок. – Ты с этой бутылкой пока не торопись. Я начальству доложусь, пусть решает. Если угощать – поставлю на окно лампу. Запомнил?

– Абижаешь?

– Ладно, поторопись. А то как бы твой начальник не разобиделся!

Кабинет начальника жандармского управления сотрясали гром и молнии. Поручик Вышеславцев стоял, будто одинокое дерево в степи, самим существованием своим притягивая грозовые удары.

– Вы что же, поручик, на фронт захотели? Вшей окопных кормить? Что это у вас творится? Кажется, только безногий еще от вас не убегал! Государственных преступников упустили! Шпионов! Не шантрапу какую-нибудь! – Начальник управления грозно зыркнул на убитого горем подчиненного. – Звание жандарма позорите! То у вас часовые напиваются, как сапожники, то в минуте ходьбы от Зимнего посреди святая святых – Главного штаба, какой-то проходимец разоружает вашего человека и скрывается, прихватив мундир и оружие! Да вы, сударь, понимаете, чем это пахнет?

– С вашего позволения, – едва слышно выдавил поручик, – документ, мундир и шашка найдены.

– Где?

– Неподалеку. Там, знаете, баня.

– При чем тут баня?

– Видите ли, ваше превосходительство, – запинаясь, отвечал Вышеславцев. – Беглый капрал Длугаш заскочил в баню, направил на банщика наган и заставил того открыть шкафчики посетителей. Затем, прихватив чью-то одежду, сбросил мундир и скрылся.

– Хорош! – Начальник жандармского управления обошел вокруг стола и вплотную подошел к тоскливо взирающему на него поручику. – А вы что же?

– Ищем, ваше превосходительство. Он не мог далеко уйти. Да и куда ему деться с такими-то приметами?

– Ваше счастье, что и Платон Аристархович тоже говорит, мол, куда ему деться. Благодарите, Алексей Иванович, мою доброту, Бога и полковника Лунева, а то б уже небось в штыковую на германца ходили! А это, я вам скажу, не по Невскому с дамами фланировать. Серба этого мне хоть из-под земли выньте! – Генерал поднес к лицу поручика поросший волосами кулак. – Уяснили?!

– А как же с налетом-то?

– Да ты и впрямь, братец, тупой! Иль не ясно тебе, что капрал этот, ежели Распутина оболгать хотел, так, стало быть, сам к налету и причастен. От своих подозрение отводил, каналья! Найдите его, поручик, а то ведь сами знаете, я миндальничать не стану!

По коридорам госпиталя несся тихий шепот: «Царь! Царь идет!» Государь появлялся здесь едва ли не каждый день, иногда с супругой и дочерьми, иногда сам, всегда принося раненым фрукты и сладости, а порою вручая новоприбывшим героям медали за отвагу и георгиевские кресты. Каждый раз императора ждали с воодушевлением. Он милостиво принимал доклад начальника госпиталя, обходил с ним палаты, беседовал с ранеными, благосклонно кивал, не слишком, впрочем, прислушиваясь к их речам.

Как ни пытался Николай ІІ убедить себя в обратном, но более всех находившихся здесь офицеров и нижних чинов его интересовала участь лежащей в отдельной палате фрейлины Анны Вырубовой, сильно пострадавшей в недавней железнодорожной катастрофе. Обойдя все прочие палаты и сочтя императорский долг милосердия исполненным, Николай II поднялся этажом выше, туда, где под охраной преображенцев находилась наперсница императрицы и задушевная подруга всего их семейства.

Увидев государя, лейб-гвардецы отсалютовали ружьями, гулко опустив приклады на пол.

– Вольно, вольно! – махнул рукой венценосный шеф полка, чуть заметно морщась. – Не шумите, не тревожьте Аннушку.

Он прошел мимо преданных ему великанов-усачей и отворил дверь. Кроме самой фрейлины в комнате находился Старец, методично намазывающий вязкой бурой смесью колени фрейлины. Заметив императора, Анна Вырубова схватилась за край тумбочки, словно намереваясь подняться. Распутин встал, по обычаю кланяясь императору в пояс.

– Здравствуй, батюшка!

– Как самочувствие Аннушки? – отводя целителя чуть в сторону, поинтересовался государь.

– С утра боли сильные были, – покачал головой Григорий. – Ну а теперь хоть танцуй.

– Ну, танцевать-то, положим, рановато, – печально улыбнулся император.

– Отчего же? – Распутин гордо расправил плечи. – Разве Спаситель не поднял Лазаря из могилы? Коли в божью силу верить, всякое чудо статься может. Ну-ка, Аня, подымись-ка на свои резвые ножки!

Вырубова удивленно поглядела на Старца, но не посмела перечить. Она опустила ноги на ковер, устилавший пол подле ее ложа, и неожиданно для себя спокойно поднялась.

– Ну что, болит где-нибудь или тревожит?

– Нет! – ошеломленно проговорила фрейлина, не спуская с божьего человека влюбленного взгляда.

– Вот и славно. Два-три дня еще полечишься, и лучше прежнего станешь. С лошадью взапуски бегать сможешь!

– Это чудо! – выдохнул Николай ІІ.

– Божья воля приходит в мир через меня. – Распутин поднял вверх указующий перст.

– Любую награду проси! – Царь развел руками.

– Не мне награда, но Господу! – воздев очи к лепному потолку, вещал Старец. – Что ему злато и все царства земные? Но ежели вопрошаешь ты, чем воздать Спасителю, отвечу: нет мне иной корысти, кроме как счастье твоего дома да польза родимому Отечеству. И чтоб лик Господень не отвернулся от вас, прошу тебя, государь мой, вели отдать в мою власть ведьму Лаис Эстер. Во всем свете никому, кроме меня, не совладать с ней. От козней ее и тебе, и царству твоему многие беды проистекают.

Николай ІІ взял целителя под руку и заговорил тихо, стараясь, чтобы разговор их не достиг чужих ушей.

– Пойми меня, Григорий. Мне самому эта ведьма досаждает, я рад буду избавиться от нее и, конечно же, не премину исполнить твою просьбу. Однако не сейчас. Так надо… – Император замялся. – Следует повременить. Это для нашей безопасности.

– Господь вручил тебе царствие, ибо ведома ему сила твоя, – покачал головой старец. – Меня ж он привел из дальних мест к царскому двору, дабы хранил я тебя, семейство твое, а с ним и всю Россию. Не станет меня – и царству не выстоять, и всем вам конец придет. Россия кровью умоется да крапивой утрется. Все замыслы твои – суть человечьего разумения плоды. Мои же – божьей десницей начертаны. Ты царь – тебе решать. Я же вновь говорю: отдай мне ведьму. Не завтра, не днями, а нынче же! – Старец умолк, затем, выдержав паузу, вновь обратился к императору: – Ну что, отдашь ли?

– Да, – склонил голову Николай ІІ.