К радостному удивлению Бабуша, начальство его действия одобрило.

Более того, Бабуша вызвал начальник управления, долго и дотошно расспрашивал о проделанной работе по выявлению подполья бегунов и лично прослушал записи.

— Что сказать, — вздохнул он. — Повезло тебе, Александр Николаевич. Не зря говорят, что новичкам всегда везет. Такое дело поднял!

Помолчал немного, потом, не глядя на Бабуша, сказал:

— Ты извини, но я к тебе Короткова прикреплю. Опыта у тебя нет, можешь по незнанию все дело завалить. А Короткое мужик тертый, хоть и жестковат в общении, но дело потянет.

— Я и сам помощи попросить хотел, — искренне обрадовался Бабуш. — А то ведь сижу в Верхнем Тагиле, а посоветоваться не с кем. Хотели уже брать обоих, начальник местной милиции настаивал.

— А может, и зря не взяли, — неожиданно пробормотал начальник управления. — Лучше, как говорится, синица в руке, чем журавль в небе. Не срастется что-нибудь, вот и выйдет у нас «заговор обреченных».

Для оперативной разработки Волоса и Фоглера была создана группа из нескольких сотрудников МГБ, которую возглавил Никодим Николаевич Коротков. Это был один из ветеранов, начавший работу в ВЧК еще в середине двадцатых годов, лично знавший Артузова, Пиляра, Сыроежкина и других легендарных чекистов того времени. Коротков приближался к шестидесяти годам; был он сухощав, подвижен и резок в движениях и оценках происходящего. Слушая его, можно было лишь удивляться, что он благополучно пережил конец тридцатых годов и не оказался членом какой-нибудь троцкистской группировки. Лицо у Короткова было в резких морщинах и складках, из которых собеседника просвечивали пронзительные голубые глаза. Оценки людей, которые Коротков давал по результатам своих наблюдений, были лаконичны и безжалостны, некоторое время они удивляли и пугали Бабуша, но позже он поражался их справедливости. Возможно, Короткова спасало то, что его постоянно бросали куда-то на укрепление, затыкали им дыры в разных областях, поэтому он долго нигде не задерживался. На Урал Коротков приехал с Украины, хотя начинал службу еще в Москве.

Сахно, тоже переведенный в управление МГБ по Свердловской области из южных областей Украины, срезу же выехал в Верхний Тагил для организации агентурной работы на месте, остальным пока хватало работы и в областном центре.

Мастерская, расположенная на углу Московского тракта и Верхне-Исетского бульвара, была взята под плотное наблюдение. Руководил мастерской Виктор Гаврилович Фрамусов. Уже через день фотографии Фрамусова лежали на столе у Короткова. Коротков вызвал Бабуша и положил перед ним фотографию.

— Ну, что вы скажете об этом субъекте, Александр Николаевич? — спросил Коротков.

Некоторое время Бабуш добросовестно размышлял, разглядывая усталое и озабоченное лицо человека с фотографии.

— Умен, — наконец сказал он. — Очень хитер, рассчитывает каждый свой шаг. Мало спит, на это указывают припухлости под глазами. Возможно, у этого человека болят почки или не в порядке желудок. На Урале живет недавно. Ранее проживал в европейской части СССР, скорее всего в северных областях — очень уж бледный. Это связь Фоглера?

— Почти угадал. — От улыбки морщины на лице Короткова стали резче. — Это сам Фоглер. Москва прислала его досье. Волк. Настоящий волк, Александр Николаевич. Впрочем, другие в разведке и не работают.

Наблюдение за мастерской результатов не дало. В штате у Фрамусова работали пять человек. Все они были тщательно проверены, но особых подозрений не вызывали. Все были постоянными жителями Свердловска, его уроженцами, по возрасту не служившими в армии. Трое из них, как и сам Фрамусов, являлись инвалидами разных групп, остальные были слишком молоды, чтобы быть разведчиками. Однако сбрасывать со счетов пока никого не стоило.

Один из них заинтересовал Бабуша. Во-первых, он носил знакомую фамилию Козинцев, к тому же был уроженцем Усть-Ницы. Небольшая и быстрая проверка показала, что Бабуш не ошибся — Козинцев из мастерской оказался племянником его знакомого из Усть-Ницы. Бабуш доложил об этом Короткову. Старый чекист заинтересовался — появлялся любопытный оперативный подход к мастерской.

В конце недели наружка засекла появившегося в мастерской Васену, человека богатырского телосложения лет тридцати пяти. Правой ноги у него до колена не было. Связник Волоса ходил на костылях, одет он был в потрепанное армейское обмундирование без погон и со следами наград на груди. Маскировка была удобной, милиция у таких документы обычно не проверяла, опасаясь нарваться на нарекания сердобольного окружения и возгласы: «Человек кровь проливал, пока вы по тылам отсиживались!», хотя форменная одежда еще ни о чем не говорила — мало ли где люди руки и ноги теряют, а форму каждый может надеть, на барахолках ее еще запросто купить можно было. Лицо у Васены было изможденным и болезненным. По просьбе Бабуша милиция все-таки проверила у инвалида документы на железнодорожном вокзале. Документы оказались в порядке. Самошкин Василий Степанович, житель города Верхний Тагил, ранение тоже оказалось боевым — сержант Самошкин потерял ногу в сорок четвертом году в боях за Западную Украину. Обращало внимание, что в Верхнем Тагиле Самошкин жил около четырех лет, а прибыл из украинского города Сумы.

Работавшие с немецкими архивами сотрудники центрального аппарата МГБ тоже не теряли времени зря. Кличка «Васена» оказалась известной. Бывший старшина Красной Армии Сапогов Василий Алексеевич, попавший в плен во время боев под Харьковом, оставил недобрый след на украинской земле. Присвоение звания ефрейтора германской армии и награждение его немецкой бронзовой медалью «За храбрость» говорило о многом.

Сохранилась и подписка Сапогова о сотрудничестве с немецкими оккупационными властями и его характеристика, послужившая основанием к награждению. Бабуш прочитал ее и хмыкнул — характеристика эта была готовым обвинительным заключением. Фоглер был прав: на пощаду Василию Сапогову и снисхождение суда рассчитывать не приходилось.

Из Верхнего Тагила капитан Сахно сообщал, что бегуны активизировали свою деятельность. Похоже, штурмбаннфюрер Фоглер заслуживал поощрения — его появление и установление контактов с Волосом послужило тому, что связи бегунов-странников, их численность и явки сейчас раскрывались как никогда.

Коротков, читая подготовленную Бабушем по итогам недели справку по оперативному делу, одобрительно качал головой.

— Суетятся, как тараканы, — сказал он. — Разворошил ты, Александр Николаевич, гнездо! Теперь бы нам не лопухнуться! Знаешь, примета такая есть — если в начале все идет хорошо, в конце обязательно какая-нибудь хреновина приключится. А пока везуха поперла, Александр Николаевич. Вот он, счастливый случай!

Мечтательно жмурясь, поделился:

— У меня в сорок шестом в Одессе такое было. Милиция одного мужика за кражу со стройки задержала. Ну, обыск, то, се — нашли у него в доме мешочек с драгоценностями и золотишком. Задержанный кричит, что он не при делах, не его эти цацочки, спрашивайте у тестя. Взялись за тестя, а тот возьми, да и расколись в милиции, откуда у него это добро. Крепко, видать, его там попугали. Оказалось, что эта гнида делала? В сорок втором из Слободского гетто на этап выгоняли толпы евреев. Сам понимаешь, люди уже догадывались, что они не жильцы, ну и пытались спасти хотя бы детей. Выталкивали из колонн, которыми их гнали, а в руки детям давали мешочки с ценностями. Богатства всей жизни, значит. Было, что люди детей прятали, спасали, но были и вот такие пидоры, которые специально выходили к дороге, отбирали у детей ценности, а их обратно в еврейский строй зашвыривали. Вот так. Милиция ему морду набила и к нам его. Сидит он у меня в кабинете, кровавые сопли по морде размазывает и стонет: «Да я разве кого убивал? Да и шо я у там взял? Несколько мешочков?.А вот другие брали так брали!» Я прикинулся, что ему сочувствую, поддакиваю, говорю: «Дорогой Николай Кириллович, я вас понимаю. А куда было деться? Время было такое. Не вы, так другой. Но вы-то их, которые „брали так брали“, вы-то их, конечно, знаете?» Тот расчувствовался, говорит: «Конечно, знаю». А я ему тогда: «Давайте мы их всех поименно вспомним. Покажем, что никто у нас не забыт и ничто, как говорится, забыто не будет». И что ты думаешь, Александр Николаевич? Три десятка он мне этих гадов сдал! На обыски потом замучались ездить. Моя воля, я бы таких даже и не судил. Собрал бы тех евреев, что по случаю живыми остались, отдал бы этих падл им и сказал: «Вот они ваших детей грабили и обратно в толпу на смерть кидали. Делайте с ними что хотите, по высшей справедливости…»

— И чего с ними потом? — спросил Бабуш.

— Судили, конечно. — Коротков достал из кармана портсигар, папиросу, размял ее и принялся обстукивать о портсигар длинный мундштук. Закуривание превращалось у него в целый ритуал. Выпустив клуб дыма, Коротков сказал: — Не знаю уж, чего им дали, только, сколько бы этим тварям ни дали, все будет мало…Это он говорил, что не убивал. Пособничал, сволочь, в убийствах.

— А может, мы напрасно затеялись? — спросил Бабуш. — Взяли бы всех, кто нам известен, тут бы мы из них и выкачали все, что они знают. Рассказали бы, как миленькие рассказали. Дело такое, жить захотели бы.

— Ты, Александр, еще не оперативник и даже не полоперативника, — назидательно покачал папиросой Коротков. — Так, начинающий. Тебе еще усвоить надо, что поспешать следует очень медленно. Это как на охоте: собрался поймать в силки зайца, обязательно посмотри по сторонам, не охотится ли на тебя самого кто-нибудь из лесных жителей. Настоящий оперативник должен быть улыбчивым, благожелательным, а главное — терпеливым. Помню, в тридцать восьмом в Москве один наш сотрудник два дня в тайнике в туалете на Горького просидел, там немецкий атташе с одним типом встретиться должен был. Вот уж у кого терпение было! И ведь дождался, с поличным мы немцав зяли. Правда, с немцами тогда заигрывали, так что шума особого поднимать не стали — ноту в зубы и в двадцатьчетыре часа из страны.

Резким тычком он затушил папиросу и встал.

— Терпеть не могу без дела сидеть, — сказал он. — Это сейчас топтунов да разных техников развелось, раньше все приходилось самому делать. Даже приговоры в исполнение приводить. Знаешь, как Дзержинский поставил? Ведешь дело человека? Так веди его до самого конца. Так что если ты требуешь для человека «вышака» и этот «вышак» ему обламывается, то ты сам должен будешь решать — где и когда будешь осужденного кончать, каким способом, а главное — тебе же приговор и в исполнение приводить. Тогда ты будешь вдумываться в вину человека, будешь решать — требовать ли смертной казни, или человека можно сроком каким исправить. А сейчас все требуют, чтобы ты думал. А выполнять, а главное, решать, что делать, за тебя будут другие. Обезличка сплошная, а начальство — оно, как всегда, на белом коне и в белых одеждах.

Дверь приоткрылась, и в нее заглянул дежурный по управлению капитан Захарьин. Вот уж кто жизнью доволен был: сутки отдежуришь, трое — дома, и голова не болит.

Потому и вид у Захарьина был цветущим, а что до полноты некоторой, так сидячий образ жизни тому способствует.

— Коротков, — сказал он. — Ты здесь? А тебя начальник управления ищет. Зайди в дежурку, я тебе вазелин выдам!

Некоторое время Короткое изучающе разглядывал толстощекую самоуверенную физиономию дежурного.

— Захарьин, — предложил он мирно. — Хошь анекдот расскажу? Вчера один десяткин в очереди за пивом рассказывал. Пришел, значит, конвой из Чистилища в Ад. Мужики все понурые, один беспартийный мечется, расспрашивает чертей. «Как, — спрашивает, — тут?» «Да, как, — ему говорят, — как в Аду»— «И смола?» — «Есть такое дело!» — «И гвозди в задницу?» — «А как без них?» — «Что, и в дерьме варят?» «Случается», — отвечают ему. Тогда этот беспартийный замирает, глаза у него совсем белыми от ужаса становятся, и он как заорет: «Коммунисты — вперед!» Так-то, брат Захарьин, мы с тобой всегда на переднем крае!

Повернувшись к Бабушу, предложил:

— А ты, Александр Николаевич, пока я по начальству гулять буду, свяжись с Верхним Тагилом, узнай, что у них новенького. Сдается мне, что начальство не зря тревожится, что-то обязательно будет. Видишь, Захарьин по коридорам забегал, не сидится ему у себя!

Сов. Секретно

Начальникам облкрайуправлений НКВД СССР

По списку

ОРИЕНТИРОВКА

НКВД СССР разыскивается особо опасный военный преступник ФОГЛЕР ПАУЛЬ ФРИДРИХ, 1904 года рождения, уроженец г. Зальцбург, Германия, немец, образование высшее, кадровый работник аппарата гестапо, в 1941 году занимался выявлением и задержанием военнослужащих Красной Армии, оказавшихся в немецком тылу на территории Белоруссии, в 1942–1943 — организацией антипартизанской борьбы на территории Харьковской и Сумской областей Украины, в 1943 году за успехи в работе получил звание штурмбаннфюрера СС, в том же году награжден Железным Крестом и медалью «За храбрость».

Фоглер в указанный период времени организовал ряд расстрелов мирных граждан, в том числе еврейского населения города Харькова, сам принимал непосредственное участие в истребительных акциях.

По свидетельским показаниям, Фоглер лично повинен в смерти двухсот мирных советских граждан, в том числе и детей.

В совершенстве владеет русским языком, разговаривает без акцента, выговор близок к московскому.

По имеющейся оперативной информации в ходе наступления частей Красной Армии оказался в окружении и может скрываться на территории СССР, используя в этих целях поддельные документы,

Приметы: рост 175–180 сантиметров, телосложение худощавое, спортивное. Лицо удлиненное, волосы русые, глаза голубые, лоб высокий, с залысинами, на правой щеке небольшой шрам. Уши маленькие, прижатые, нос прямой, с небольшой горбинкой и слегка раздутыми крыльями. Губы средние.

Характерные отличительные приметы: при ходьбе сутулится, держит руки за спиной, сцепив большие пальцы. При волнении начинает облизывать нижнюю губу. На груди выше левой ключицы имеет родимое пятно размером с фасолину. При употреблении спиртных напитков прежде, чем сделать глоток, облизывает край рюмки. Имеет характерную привычку при курении стряхивать с сигареты пепел средним пальцем правой Руки.

Все материалы по розыску военного преступника Фоглера направлять в адрес розыскного отдела НКВД СССР. При направлении материалов ссылаться на № 461/44.

Начальник отдела розыска НКВД СССР

Полковник Воробьев

23 ноября 1944 года.