Глава 9
Визит ужаса нечеловеческого
Отныне, теперь, наконец-то,
Сейчас, и в любую погоду,
Вот здесь, а затем повсеместно
Все будем мы жить по-другому!
В мертвых пространствах метрополитеновского подземелья зазвучала свежая приветственная песня от певца-покойника:
When the music's over, When the music's over,
When the music's over
Turn out the lights,
Turn out the lights,
Turn out the lights…
Паутина шелкопрядов успела впитаться в камень, мох и мочалку хмеля, будто и не было здесь отродясь паутины. Вместо кособокого трапа к воротам замка теперь вела сплетенная из ошкуренных веток ивы дорожка, изогнувшаяся, словно радуга, с кокетливо-ажурными перилами. Но ивовый мостик явно не пригодится двадцати четырем (как доложили осиные патрули) членам прибывшей делегации.
Китайцы искусно спланировали, не касаясь эскалаторов, на шести стандартно одинаковых коврах-самолетах, вытканных из грив монгольских лошадок. На первом транспортном средстве задевали друг друга амуницией четверо телохранителей в тяжелом клепаном доспехе. На втором восседал столбиком малиновокожий седоусый дракон, кутавшийся в свой бесконечно длинный хвост, как в боа. На третьем не мешали друг другу белый лис — то ли абсолютно седой, то ли от природы альбинос, — да бритоголовый, блаженно улыбавшийся монах в оранжевой хламиде. Прочие члены команды теснились на оставшихся коврах, как придется и как кому повезло.
…For the music is your special friend
Dance on fire as it intends
Music is your only friend
Until the end
Until the end
Until the end…
Это реально завораживало, напоминая вертолетную атаку из знаменитого фильма Копполы. Особенно давила на мозги легкость, даже не стыдно признаться, совершенство, с каким китайская делегация себя презентовала. И на завораживание работала, стоило зацепиться взглядом, переливавшаяся богатыми оттенками малиновая шкура усатого дракона, явно эти переливы нагнетались умышленно — чтобы впечатлить и покорить.
…Cancel my subscription to the Resurrection.
Send my credentials to the house of detention,
I got some friends inside…
А еще Джи-Джи с чувством сосавшего селезенку недовольства отметил, что ни один из спрятавшихся в стенах скелетов не рыпнулся. Костяные перехватчики, дабы зря не губить ос-доносчиц, были активированы пресекать устремления внутрь охраняемого периметра только сущностей, опирающихся на пол, и здесь потенциальный союзник красиво наказал систему безопасности «Старшей Эдды». Учтем.
Ковры-самолеты крестоностским клином (если хотите — «свиньей») зависли метрах в десяти от ворот цитадели. Дракон с минуту выдерживал паузу, наслаждаясь возможностью смотреть сверху вниз на стоявшего во главе группы встречающих и так по жизни не высокого гнома Джи-Джи. Типа, вы — в гуано, а я — в Версаче. Потом последовала невнятная команда, и ковры беззвучно, с грацией летающих тарелок, опустились на цемент и мрамор вестибюля.
У начштаба тоже имелась пара мстительных шуточек про запас. Мысленным приказом высосав максимум энергии из ушной апокаклипсы, он вдруг заревел так, что на делегацию посыпалась побелка:
— Я счастлив приветствовать на нашей территории великого мастера магии, бригадного цинь-генерала Китайской Небесно-Народной Армии, кавалера Ордена Горы Сычуань, сына алмазного родника Чан-чинь-Чана. — И еще герр Олифант позволил себе вольность выделить в приветствии слова: «на НАШЕЙ территории».
Гости не ожидали звукового щелбана, зато подсознательно учитывали вероятность всяческих подвохов-нападок. Кто-то вжал голову в плечи, кто-то сделал шаг назад, а личная охрана дракона, гремя доспехами, потянула мозоли к рукоятям кривых мечей. Но, как схватилась, так и отпустила.
…The face in the mirror won't stop, The girl in the window won't drop.
A feast of friends
«Alive», she cried,
Waiting' for me
Outside…
Решив, что проучил зазнавшихся делегатов достаточно, Джи-Джи мановением руки двинул вперед троицу мымр: им выпала нехарактерная роль. Во-первых, сейчас они не были закутаны в тряпки по уши и обходились без вечных сигарет в зубах, и любому пытливому зрителю становилась понятна сущность мегер — ожившие мумии. Во-вторых, дамочки принарядились с учетом темы предстоявших переговоров: две — в кокошники и сарафаны «а-ля клюква», одна выставила перед собой палехский поднос с хлебом-солью, другая держала на поводке брыкавшегося медвежонка.
…Before 1 sink into the big sleep, I want to hear, I want to hear
the scream of the butterfly…
Третья ряженая кичилась цыганским костюмом и потряхивала зататуированными руками бубен. Ей предстояло в конферансной манере нагадать дорогим гостям процветание и вечную дружбу со «Старшей Эддой». Но малиновый дракон сломал расписанный сценарий. На задних лапах он шагнул вперед, навис небоскребом над хлебом-солью, повел перепончатым крылом, оканчивающимся рудиментными ладошками, отщипнул мякоть и макнул в соль… И вдруг предлинный хвост часовой пружиной распутался с его шеи, распрямился струной и рубанул мыкавшегося на цепи медвежонка по холке… Голова звереныша отпала, будто отсеченная гильотиной. Удар оказался настолько чист, что даже кровь из осевшей на безвольных лапах тушки брызнула не сразу. Мгновенно вернувшим сказочную гибкость хвостом, будто осьминог щупальцем, дракон подхватил голову медвежонка и скормил хлеб ей — дескать, проверяет магией, не отраву ли предлагают. Никто даже не ахнул, только покойный певец бубнил слова песни:
…Come back, baby,
Back into my arms…
Поднятая приземлившимися коврами метрополитеновская пыль успела осесть. Выдержав очередную гнетущую паузу, вдоволь поиграв гипнотизирующими оттенками малинового, усатый дракон, наконец, отшвырнул медвежью голову, как выбрасывают, прикурив, спичку, и сам причастился поднесенными хлебом-солью. Все вздохнули с некоторым облегчением.
— Сын алмазного родника Чан-чинь-Чан обижен, что его не встречает лично Гребаха Чучин, — зашелестел над ухом Джи-Джи-Олифанта надменный голос лиса-альбиноса. Лису даже не пришлось наклоняться, с гномом они оказались одного роста.
— Гребаха Чучин не может участвовать в церемониале лично, ему смертельно опасно покидать двухмерный мир. — Джи-Джи-Олифант подбирал слова для ответа очень осторожно, ведь его слышали не только китайцы, а и Сам из портмоне, пусть хитрый лис об этом не догадывается.
— Это ничего не меняет, протокол есть протокол. — Альбинос многозначительно гримасничал.
— Но ведь мы хотим заключить договор о вечной дружбе, неужели… — Джи-Джи чувствовал себя препаршивейше. Прежде всего, он боялся проколоться в интонациях. Чуть что — запросто окажется стрелочником.
— Это ничего не меняет в обязательном протоколе. — Альбинос многозначительно хлестал хвостом по ляжкам.
…I hear a very gentle sound,
With your ear down to the ground.
We want the world and we want it…
We want the world and we want it,
now, now, NOW!
— Могу ли недостойный я хоть что-нибудь сделать, чтобы сын алмазного родника Чан-чинь-Чан перестал гневаться? — По правде говоря, герр Олифант прокачивал другую думку. А не распорядиться ли, чтоб скелетики выступили за спинами гостей из стен? Миленькая такая демонстрация силы, дьявол бы побрал этот политес…
— Для начала уберите глупую песню. В ваши досье вкралась грубая ошибка, поклонником группы «Дорз» является не бригадный цинь-генерал Китайкой Небесно-Народной Армии, а ее суперинтендант Лан-линь-Лан, у которого с моим боссом крайне натянутые отношения.
Хвала руде, в апокаклипсе осталось достаточно энергии, чтобы заслать нужный приказ. С Джимом Мориссоном разобрались. Седой лис любезно, однако все еще кривясь, подсказал верную тему, и из динамиков под струны ситары зазвучал новый голос. И, вполне может быть, исполнитель был еще, приземленно выражаясь, жив — впервые в истории «Старшей Эдды».
Нерожденное
и все же длящееся непрерывно,
ни приходя, ни уходя, вездесущее,
Высшая Дхарма,
неизменное пространство, неописуемое,
спонтанно самоосвобождающееся,
совершенно не встречающее препятствий состояние…
Джи-Джи ошибся: ивовый мостик пригодился гостям. Во главе с оттаявшим драконом они двинули в ворота замка, кто на своих двоих, а кое-кто и на четырех, и на шести конечностях. Один — в рогах с собачьей мордой, другой — с петушьей головой, или еще невидаль — ведьма при козьей бороде, а следом — полужуравль-полукот…
Джи-Джи не слишком доверял досье, но методично поднимал в памяти фактуру. «В рогах с собачьей мордой» — пятый мандарин посольства Фэн Мэнлун, прежде всего известный как автор книги о специфике астрального рукопашного боя. По сущности специфическое дальневосточное отродье класса кровососущих. По непроверенным данным, в него стреляли зашептанным алмазом, но у стрелка дрогнула рука, и алмаз застрял меж ребрами, и кто в итоге Фэн Мэнлуна убьет, должен извлечь алмаз и отдать первому встречному, иначе не избежит несчастья. «С петушьей головой» — четвертый мандарин Ли Юй Чаша, Мир Отражающая, большой спец по речному жемчугу, по сущности же третьеразрядный дух рисовых полей, сделавший небесскандальную карьеру еще при Гоминдановском режиме. Еще любопытно — узнает иероглифы и цвета по запаху… Заодно начштаба постарался с ходу запомнить, кто кому уступал дорогу, дабы разобраться в настоящей табели о рангах прибывшей делегации. Конечно, эти подробности фиксировал далеко не он один, но начштаба герру Олифанту предстояло вести церемонию застолья, и некогда было дожидаться отчета аналитической службы.
…Существующее изначально,
самопорожденное, без местопребывания,
где нет зла, что отвергается,
и нет добра, что принимается,
бесконечное всепроницающее пространство,
безмерное и беспредельное, без уз,
в котором не нужно ничего уничтожать
и не нужно ни от чего освобождаться,
присутствующее вне пространства и времени,
существующее изначально…
Наверное, Гребаха Чучин сделал выводы из подслушанного разговора, поскольку, когда герр Олифант в конце процессии вошел в цитадель, Гребаха все-таки, вопреки прежним намерениям, пребывал в трехмерье.
Одноразовые фотомодели-големы по бокам глав сторон держали вычурные ларцы с дарами: у тех — ларец из клена, у эддовцев — из сливы.
— Прошу снизойти к моей человеческой слабости перед лицом величайшего мастера магии… — тряс знатной бородой Гребаха Чучин, заставляя себя заглядывать в глаза дракону, а не рыскать зрачками в поисках циферблатов.
— …Прошу не принимать мой демарш за попытку обидеть, просто в мою душу вкрались сомнения, не является ли это провокацией со стороны враждебного волхв-дивизиона… — тряс усами малиновый дракон. Весь такой вальяжный, подчеркнуто добродушный и демонстративно щедрый на прощение дипломатических промахов.
— …Учитывая взаимную давнишнюю симпатию, я безмерно рад, что бригадный цинь-генерал Китайской Небесно-Народной Армии потрудился собственной персоной… — ворковал Гребаха Чучин, рыская взглядом по китайской делегации. А под костным панцирем его черепа неумолимо наяривал бандитским «счетчиком» секундомер.
…Безмерное Дхату — внутреннее измерение,
сияющее ясностью, как солнце и луна,
самосовершенное, неразрушимое как Ваджра…
— ныла магнитофонная мантра.
— …И во избежание трагедии, способной омрачить наши далеко идущие совместные замыслы, я предпочел на месте разрешить сомнения, чтобы впредь отринуть их до скончания… — Дракон кутал глотку в собственный завораживающе переливавшийся малиновым колером хвост.
Теснившиеся на внутреннем дворике замка группы не спешили перемешаться: слева — двадцать три китайца, справа — около полтинника эддовцев, все такие чопорные, церемониальные и напряженные до истерики.
— …Несмотря на ожидающую меня жестокую расплату, не смог усидеть в двухмерье, и теперь верю, что лучшее лекарство — дружеское общение с кавалером Ордена Горы Сычуань… — слащавил и лыбился Гребаха, будто сытый грудной ребенок.
…непоколебимое, как гора,
чистое, как лотос,
сильное, как лев…
— …А может, и из неосознанных тщеславных побуждений я неосторожно не посмел отказать себе в удовольствии лицезреть лично легендарного ост-кайзера… — сиял малиновым огнем от усов до кончика хвоста дракон.
Джи-Джи мельничал-молотил в голове купюрами из досье. «Ведьма при козьей бороде», конечно же, никогда ведьмой не служила. В эпатажном обличье пребывал третий мандарин посольства Байхуа Вэньян Камень Склони-Голову. По сущности горный демон, причем тибетский, у себя на родине попавший в опалу, но обласканный в спецслужбах Небесно-Народной Армии. Он вдыхает правой ноздрей и выдыхает левой, когда бодрствует, и наоборот. А убить его можно, только перерезав горло сушеным лавровым листом… Как бы там ни было, герр Олифант отвечал, в самом убедительном значении этого слова, за сегодняшнее шоу. И обделаться, особенно после истории с Дэмиеном-Эдвардом-Ральфом, не хотелось до инстинктивной жути.
…несравненное блаженство без границ,
пробуждение,
беспристрастие…
— …Величайшего мастера магии… — сусалил Гребаха, впрочем, уже не стесняясь выискивая взглядом циферблаты, будто наркоман у аптечной витрины.
— …Всемудрейшего сторожа справедливости… — суесловил и стелился простынкой малиновый.
— …Бригадного цинь-генерала Китайской Небесно-Народной Армии, кавалера Ордена Горы Сычуань… — торопился, будто исполняя рэп, Чучин.
…вершина Дхармы,
свет вселенной,
совершенный изначально.
Певец, к великому облегчению эддовцев, замолчал, спустя пару секунд стихли и гнусавые струны ситары.
— …Ост-кайзера, рожденного от норны иницианта высшей магии, гения геометрической красоты Гребаху Чучина. — Дракон полуобернулся к своей девушке-голему, дескать, пришла пора открыть шкатулку с даром.
— …Сына алмазного родника Чан-чинь-Чана. — Гребаха произвел аналогичные манипуляции.
— Яйцо пресноводной птицы Риша из вымершего пантеона Сегалей, которое, если зарыть его в землю, не позволяет врагам находить ваши следы, — бодро отрапортовала фотомодель-китаянка, по соображениям политеса скопированная с Бритни Спирс.
— Коготь панцирного слона Накира, который, будучи погребенным в земле, не позволяет врагам замечать оставленные вами следы, — отчеканила фотомодель-арийка, сканированная со знаменитой Ванессы Мэй. Ее шоколадная челка была безупречна, но не щекотала либидо присутствующего мужского пола — как ни крути, пресный контрафакт.
И только Джи-Джи-Олифант услышал, как одна мумия шепнула другой:
— А что я? За согласование верительных грамот антииеромонах Зигфельд отвечал, с мертвого взятки гладки.
Высокие же стороны геополитически благоразумно предпочли не заметить факт, что с подарками случилась наглая накладка — дары оказались одинаковыми по магической сущности. В соответствии с ранее согласованной церемонией, по мановению глав сторон, у каждого по другому от моделей-големов боку из ничего возникла следующая одноразовая красавица. Но теперь уже у Гребахи — Бритни Спирс, а у Чана-чинь-Чана — Ванесса, и каждая вместо ларца держала свиток выделанной человеческой кожи и перо — то ли лебедя, то ли аиста.
Слава руде, штольням и шахтам, герр начштаба в конфузе с одинаковыми подношениями был невинен со всех ракурсов.
— Приведите протокольную жертву.
Мегера с зататуированными руками вывела из конюшни жеребенка единорога, ее товарки пристроились рядом с ритуальными кубками наготове. Начштаба Джи-Джи-Олифант опустился на колено и подал Гребахе Чучину парадную шпагу. Ост-кайзер этак меланхолично полоснул жеребенка по горлу, и горячая кровь наполнила чаши.
Теперь по ранее пробитому протоколу черед вести встречу достался сыну алмазного родника. Он принял в рудиментные ладошки картуш и перо от новоиспеченной Бритни и, прежде чем оставить размашистый иероглиф, объявил:
— По доброй воле, при светлом сознании и по соизволению тех, кто повелевает моим здравием, я, бригадный цинь-генерал Китайской Небесно-Народной Армии, кавалер Ордена Священной Горы Сычуань, первородный сын алмазного родника Чан-чинь-Чан, подписываю Договор о вечной и беззаветной дружбе со скандинаво-германским пантеоном, представленным здесь и сейчас в лице ост-кайзера, рожденного от норны иницианта высшей магии, гения геометрической красоты Гребахи Чучина, командарма цитадели «Старшая Эдда».
Мимолетные напряги остались в прошлом, консенсус удался. Представители сторон бурно зааплодировали. Выждав, пока овация не иссякнет, усатый дракон продолжил:
— Рамочным соглашением к договору прилагается пакт о том, что наша сторона берет на себя обязательства не размещать и бдительно содействовать неразмещению иероглифической символики, на любых рекламоносителях в границах Северо-Западного региона России. Со своей стороны, наши новые друзья обещают приложить все силы для более масштабного проникновения технологий беспроводной связи в пределах территорий, носящих у здешних варваров название Северо-Западный регион России.
Суверенитетный парад понтов остался в мрачном прошлом. Последовал облегченно-истеричный шквал аплодисментов, низовые участники встречи были натурально счастливы, что проблемы рассосались в прах. Высокие стороны жизнеутверждающе окропили перья в кубках и подмахнули бумаги.
Но время неумолимо утекало, Гребаха витиевато извинился и вернулся в скованную пышной ореховой рамой картину, верные слуги водрузили ее на трон во главе длинного стола. Точно такой же трон по правую руку оседлал дракон. Потянулись рассаживаться остальные: китайцы — налево, эддовцы — направо.
Жеребенка кобольды плюхнули в подоспевший кипяток котла и умаслили тремя литрами корейского соуса, пусть проникнется. Набежали официанты — все сержант-вампиры, облаченные в безукоризненные смокинги и белоснежные жабо. Они подобострастно поедали рассевшихся глазами, профессионально ловили малейший жест. Зазвенели ножи и вилки, проворно защелкали палочки…
* * *
Почти у самого перрона, страховочно прижавшись к колонне, стоял тесный книжный ларек, совсем незаметный рядом с масштабным готическим тортом «Старшей Эдды». И именно его невзрачность привлекла секретарей договаривающихся сторон для согласования параграфов приватного, откровенней говоря, стократ более важного, чем официальная версия, приложения к Договору о вальхалло-даосской дружбе.
Сидели на глянцевых стопках книг, говорили притушенно вполголоса, сиюминутно озираясь, — специфика жанра. Но любые слова секретарь китайской делегации отцеживал, не снимая с лица блаженную просветленную улыбочку, иногда, куда деться, выглядевшую издевательски.
— Я бы сразу хотел подчеркнуть, уважаемая статс-гарпия Елена Доус, что мне свыше приказано настаивать на исключении из предмета торга душ почивших или погибших на обсуждаемой территории вьетнамцев. — Секретарь был облачен только в оранжевую рясу, тусклый дежурный свет бликовал на безупречно выбритом темени. Из-под яркой тряпки торчали худые ноги в цыпках.
От одного взгляда на рискованно легко одетого китайца статс-гарпия хохлилась и топорщила пепельно-грязные перышки, а тому хоть бы хны. Прижимая ладонью к прилавку норовивший свернуться трубочкой свиток соглашения, секретарь только улыбался, но в противовес улыбке отпускаемые на волю его слова не содержали ничего забавного:
— Вообще, мне бы хотелось изначально согласовать официальное признание вашей стороной непреложного факта, что все души лиц восточной расы априори относятся к нашей прерогативе. В ином случае пятый мандарин посольства Фэн Мэнлун Беззвучные Пьесы откажется поставить на документе свою подпись.
Статс-дама с гораздо большим удовольствием сейчас присутствовала бы не здесь, а за уютной стеной замка, откуда долетали свидетельства душевного банкета: гул здравиц и тостов, музычка, звон хрусталя. Но служба есть, как известно, почетная обязанность…
— Это совершенно не исполнимое требование, — снисходительно, но зябко пожала открытыми плечами гарпия, — в случае утверждения данного постулата мне бы пришлось взаимообразно требовать, чтобы ваша сторона не пыталась претендовать на душу любой персоны, представляющей любую не дальневосточную, народность, обитающую по сию сторону Уральских гор. — Свободной от свитка рукой монах перебирал дюжину бобов, как четки.
— Ладно, я попробую уговорить Фэн Мэнлуна Беззвучные Пьесы отказаться от претензий. Но тогда и вы должны пойти мне навстречу: мы очень обеспокоены экологическим состоянием мировоззрения представителей вьетнамского народа, прозябающих на севере России.
— Я готова пойти на данную уступку, то есть уступить оптом все астральные тела представителей славного вьетнамского народа, если с вашей стороны встречу согласие по следующему вопросу. Мы считаем, что особые условия секретного соглашения не должны касаться душ представителей малых народностей русского Севера — от Ингерманландии до Аляски. Эти души должны учитываться в общем пакете.
— Не слишком ли жирно? Боюсь, это жутко не понравится четвертому мандарину посольства Ли Юю Чаше, Мир Отражающей.
С обложки «Ночного дозора» на статс-секретаря смотрело украшенное окладистой бородой лицо, не имевшее к содержанию книги никакого касательства. Пока это лицо недовольства не выражало.
— У вас тоже прекрасный аппетит, уважаемый просветленный.
— Ладно, но предупреждаю, и Фэн Мэнлун Беззвучные Пьесы, и Ли Юй Чаша, Мир Отражающая покинут ваш гостеприимный чертог с чувством затаенной обиды. Если это вас не останавливает, я готов зафиксировать параграф.
Из ворот замка, пошатываясь, выбрался на мостик кобольд Титут, небдительно оглянулся и справил малую нужду через перила.
— Мне безмерно жаль, но я руководствуюсь заботой о вымирающих народностях. Не в нравственных нормах Западной цивилизации лишать кого бы то ни было права выбора.
— Ну что ж, я фиксирую? — Оранжевый был вынужден сложить бобы себе в «юбку».
— Пожалуйста, на двух языках.
Бритоголовый монах недолго скрипел по пергаменту перышком:
— Также за рамки особых условий я настаиваю вывести местные персоны европейской расы, исповедующие исконно восточные религии: буддизм, ламаизм, конфуцианство, особо хочу подчеркнуть — кришнаитство. Со своей стороны, мы согласны не претендовать на души всех без исключения лиц, независимо от расовой принадлежности, исповедующих классические западные религии: католичество, протестантизм… вплоть до западных вариантов язычества.
— Вы, уважаемый шестой мандарин посольства Лиин Мэнчу Двенадцать Башен, забыли при перечислении все формы западного баптизма. Если вы приплюсуете к перечню и их, мы легко согласимся с вашими условиями.
— Но ведь это напрямую противоречит полученной мною от третьего мандарина посольства Байхуа Вэньяна Камень Склони-Голову директиве. — Поскреб голую ногу, будто блоха укусила, представитель Дальнего Востока.
— Не смею сомневаться, что просветленный шестой мандарин сумеет уговорить третьего мандарина. — Дама вскользь срисовала выражение лица на обложке «Ночного дозора», ею были довольны.
— Записывать параграф, что ли? Не уверен, что столь жестокие требования лягут на бумагу каллиграфически красиво.
— Но ведь это пока черновик, потом вы перепишете документ набело.
По наклонившемуся темени монаха побежали блики, заскрипело перышко. Через стену замка перелетела пустая бутылка из-под рисовой водки и превратилась на мраморе в осколки.
— И самое главное, ментальности, идущие общим пакетом, — не поднимая головы от свитка, осторожно пробубнил оранжевый. — Я уполномочен предложить вашей стороне разделить души честно — по пятьдесят процентов.
Вжатые плечи восточного секретаря помогли статс-гарпии найти нужные слова:
— Пусть вся горячая десятка мандаринов заработает оскомину, забота об экологической нравственности региона не позволит «Старшей Эдде» согласиться на столь гремучие условия. Не подлежит обсуждению, что по своей ментальности жители данного региона существенней ориентированы на Запад. И мы из сочувствия к их чаяниям никак не можем согласиться на озвученные проценты. Ведь сие может привести к глубокому душевному кризису у подавляющего большинства особей.
Монах взвился, бобы рассыпались:
— Ты права, о нерожденная человеком! И как это я сразу не догадался, что твоя забота о местных сущностях имеет столь добродетельный смысл! Но если уж ты решила помочь местным аборигенам оказаться на истинном пути, когда загробный мост раздвоится, то лучше, чтобы помогали в полную силу обе стороны. Ведь мы не менее вас озабочены экологией здешних душ.
— Никто не тщится помешать вам нести свои идеи в массы, — обиженно сморщила крючковатый нос гарпия.
— Конечно, мои секретарские полномочия не столь обширны, но хочу сказать объективно: оба командарма останутся недовольны, если приватная часть документа не будет согласована из-за женского упрямства…
— Не трахают, не дрыгай ногами — брутально прервала надувшегося монаха гарпия. — Никто не требует, чтобы Восток остался вне процесса экологической гуманизации местных душ, делимых общим списком. Я считала, что «Эдде» по силам обеспечить экологическое благоденствие девяноста процентам ушедших в мир иной. Теперь я вижу ваше стремление разделить наши тяготы и согласна, что вы, из своего прекрасного далека, в силах спасти пятнадцать процентов душ.
— Как же так? — возмутился бритоголовый. — Значит, наши жертвы будут в шесть с хвостиком раз меньше ваших?!
— Но зато они будут в самом опасном месте! — с живостью подчеркнула статс-гарпия. — Пусть это будут души ассимилирующихся здесь лиц кавказской национальности, которым так тяжело вдали от родины.
— Нет! Я не имею морального права согласиться на облыжное пренебрежение к прочим душам, которые запросто смогли бы обрести счастье при других условиях! — решительно пнул рассыпанные бобы оранжевый. — Я весь бледнею и покрываюсь холодным потом при мысли о страшной опасности, угрожающей неприкаянным сущностям. Я полагаю, что обе стороны должны здраво оценивать свои возможности в экологическом ракурсе. Тридцать на семьдесят — это цифры, на которые я готов вырвать у более заслуженных мандаринов согласие.
— Я здесь услышала самые разные аргументы, и мне было безмерно приятно, что со мной говорили не как с секретарем или гарпией по сущности, а как с женщиной. Не надо прятать глаза, уважаемый просветленный шестой мандарин посольства Лиин Мэнчу Двенадцать Башен, именно ваши, готовые сорваться с губ, но оставшиеся невысказанными комплименты заставляют меня вопреки наставлениям руководства согласиться прописать в черновике секретного документа пропорции в восемьдесят на двадцать. Но!
— Еще и но?!
— Договор вступит в силу через два года, когда влияние вашего эгрегора в регионе существенно усилится. — Статс-гарпия Елена Доус, не очень и стесняясь, оглянулась на книжную обложку.
Ею, бесспорно, были довольны.
