Глава 8
Все на изменах
Закройте вашу книжку, Допейте вашу чашку,
Дожуйте свой дежурный бутерброд.
Снимите и продайте последнюю рубашку
И купите билет на пароход.
Запах здесь царил умопомрачительный: отбросов, какой-то ядреной и жутко вредоносной химии и пробившейся сквозь залежи мусора травки-муравки. Даже в обличье непритязательной чайки Антон дышал через раз, чтоб не вытошнило, а вот Зигфельду эти проблемы были побоку. Побоку они были и остальным чайкам, в бессчетной массе прописавшимся на свалке и по мере наглости кормящимся от здешних щедрот.
— Посмотри, вон та парочка птичек за объедки не дерется, да и косится на меня со значением! — щелкал клювом подозрительный Антон.
— Спокуха, все равно простому смертному от «Старшей Эдды» не скрыться. Рекорд — сорок семь часов тридцать шесть минут.
— Чей рекорд? — Антон нашел себе удобный насест — надломанный венский стул — не в центре, но и не на окраине королевства чаек. И теперь единственное, что он видел, — чайки, чайки и еще раз чайки, маскирующие свалку живым ковром.
— Одному бурятскому шаману повезло, да и то — у парня в предварительном зачете числился удачный побег из сталинского лагеря, — призраку Эрнсту фон Зигфельду чтобы общаться с Петровым на равных, приходилось сидеть на треснутом корпусе монитора. Частенько задевавшие, точнее шинковавшие астральное тело, будто капусту, птичьи крылья настроение Эрнсту не портили. Он их словно не замечал.
Где-то далеко загребал свежий мусор в кучу бульдозер. За бульдозером кралась когорта бомжей и бросалась грудью на все, мало-мальски достойное внимания: антикварные обломки чего-то там, пустые бутылки с дохлыми жуками внутри, металлический лом… Это была, наверное, самая крупная из городских свалок. И понятно, что главными обитателями здесь были не бомжи, а вороны, чайки и крысы. Каждый вид имел здесь столь многочисленную популяцию, что даже не рисковал затевать друг с дружкой войны.
— Это в какой же древности происходило-то? — Антону было не по себе. После атаки завороженных птичек над Невой ему повсюду мерещились измены. Он нервно водил клювом во все стороны, будто его припирает птичье либидо в брачный период.
— Лет пятьдесят с гаком тому.
— И рекорд не побит?
— Слишком хорошо умеет «Старшая Эдда» ловить простых смертных. А ведь не ради комфорта она в город переселяется, ты — слишком ценный объект, чтобы не бросить на поиски резервы по максимуму. Твой легендарный яд способен весь небренный инферн-мир с ног на голову перевернуть, как тут Гребахе Чучину оставаться в сторонке?
— Хочешь сказать, что я зря здесь пропитываюсь вонью среди миллиона прочих гуммозных чаек? Меня отыщут, где бы я ни ныкался?
— Почему зря? Рекорд мы, конечно, не побьем, но благодаря мимикрии на парочку часов дольше воздухом свободы подышим. И есть процентов десять вероятности, что волхв-дивизион здесь «Эдду» опередит. Это все-таки почти Питер, территория, контролируемая нашими, а не «Эддой», — Зигфельд зевнул, будто разжевывал азбучные истины.
— Всего жалких десять процентов?
— Если сами не подсуетимся, то всего десять, ведь волхвы про яд ни ухом, ни рылом. И суетиться нам надо очень осторожно, никто в дивизионе даже того не знает, что мы в бегах. Дивизион сейчас паникует только по одному поводу — пытается отгадать, какого лешего «Эдде» не сиделось спокойно на своих болотах, и ищет-рыщет, куда «Эдда», собственно, переехала. Это ж такой шанс для волхвов — прихлопнуть «Эдду» одним точечным ударом оружия массового инферн-поражения.
Метрах в пяти одна дотошная чайка раскопала особенно душистую кучу объедков, и за богатство тут же вспыхнула драка, пух полетел по ветру. Из-за забурлившего клекота пришлось чуть ли не орать благим матом, чтобы расслышать друг друга.
— А почему же мы не суетимся? У тебя есть какие-нибудь явки, пароли дивизиона?!
— Откуда? Если б я что-то такое знал, «Старшая Эдда» легко нашла бы способ выковырять секреты из моей головы даже после смерти! Поэтому все встречи, получения задач, шифровки в нашем мире дозволены только через курьеров.
— А форс-мажор?! — Вообще-то, если честно, Антону не хотелось обратно ни в «Эдду», ни в неведомый волхв-дивизион. Но сообщать о своих желаниях-планах-надеждах призраку-попутчику Петров не спешил.
— Верно. Есть один план на самый крайний случай. — Кажется, принял сетования ботаника призрак за чистую монету. — Только тебя в «Эдде» раскололи, оборачиваешься чайкой и мчишь на свалку! Закрой клюв, это шутка. От своих мы отрезаны надежно. Волхвы знают, что я погиб на посту, — где-то стоит горшок с кустиком герани, и, когда мне наступили кранты, он должен был увянуть. А значит, любая моя попытка выйти на связь будет квалифицирована отцами-волхвами как провокация. Рыпнемся — сначала зачистят, потом спросят.
Смертные чайки наспех поделили свежие объедки, и гам немного стих.
— Погоди, погоди, ты уверен, что вон та стая чаек не приворожена на охоту за нами?.. Уверен?.. Ладно, тогда поясни, как нам сделать, чтоб твои волхвы сначала спрашивали, а потом уж стреляли?
— Ни в коем случае не называть себя Зигфельдом или его знакомцами. Можно для начала попробовать выдать себя за готовых перевербоваться дэв-янычар или неприкаянных хеллоуинщиков, можно — за буддийских бродяг «перекати-поле».
Петров изобразил, как сумел, птичьей мимикой, что перспектива не похожа на вкус мармелада.
— А если купиться на посылы того загадочного гражданина из ночного метро? Он вроде сулил покровительство…
Здесь призрак уже окончательно не сдержал презрительную мину: мол, если мы начнем шакалить за крышу по таким подворотням, то лучше сразу сдаваться.
— Ты правильно понял, что он тебе втолковывал? Анонимный фрукт ведь весьма доходчиво объяснил, что, будь ты хоть с тысячей разных оборот-браслетов, одиночке выжить в инферн-среде невозможно. Или ты приткнешься к какому-нибудь пантеону, или тебя приткнут по категории «раб». А вот о чем он умолчал, так о том, что, чем ниже твое место в пирамиде пантеона, тем твоя доля незавидней. И я, наверное, без физического тела стал глуховат и что-то не расслышал, чтоб тебе предлагали скипетр и маршальский шарф. — Это так неприятно, когда вампир оскаливается в презрительной улыбке. Пусть даже это всего лишь тень вампира.
Но нашему Петрову было не до сантиментов. Антон, между прочим, невольно оглянулся на гряду вывалянных в мазуте пакетов просроченных чипсов. Показалось, будто за кучей происходит подозрительное шевеление. Слава Богу, только показалось.
— Ладно, убедил, таинственного незнакомца забудем. Какие еще есть варианты? — Если Петров не стремился вступить в ряды ни «Эдды», ни волхвов, то уж тем более Антону не хотелось ложиться под незнакомцев. Но посвящать в свои истинные планы призрака-попутчика он не считал обязательным.
А на самом деле Антон прикидывал, удастся ли ему смыться от всех инферн-армий, сколько их там делит этот мир, и попытаться с помощью яда оживить Настю — возникла такая идея, и чем дальше, тем настырнее грызла Петрову душу. Правда, способен ли яд его изобретения Настю оживить, тоже пока оставалось тайной за семью печатями. Здесь уже требовались лаборатория и полновесный цикл опытов над инферн-мышами.
— Вариант один — сидеть в теле чайки и ждать. Кто нас раньше найдет, тот сегодня сильней, с тем и пытаться договориться.
— Даже с «Эддой»? — понадеялся Петров внушить Зигфельду, что волхв-дивизион все-таки симпатичней.
Эрнст лишний раз изобразил рожей, что сетования друга Петрова начинают доставать даже его — личность не от сего мира:
— Уговорил. Если нагрянет «Эдда», будем биться до последнего.
— Тебе легко, ты уже мертв, — в сердцах щелкнула клювом чайка по имени Антон.
И, будто этот щелчок послужил сигналом, зачихали выстрелы подствольников, и чайку Петрова с компанией прочих птичек лихо и профессионально накрыло запущенной навесом и развернувшейся в воздухе капроновой сетью. И Антон не успел задать самый заветный свой вопрос, к которому исподволь подводил разговор: «Что будет, ежели Антон Петров возьмет себе, да просто полетит, куда глаза глядят, подальше от Питера?» Впрочем, теперь этот вопрос уже лишился актуальности.
Чайки, оставшиеся вне сетки, взмыли, будто истребители с вертикальным взлетом. Бьющиеся крылья подняли в воздух тучи пропитавшейся вонью пыли, огрызки более тяжелого мусора организованная крыльями вьюга стала вязать в смерчевые узоры. От возмущенных птичьих воплей чуть не лопнуло небо, будто от диджеевского речитатива потолок в ночном клубе.
Оставшиеся на воле птицы превратились в буран, сначала за буранной стеной было ни фига не разглядеть, особенно из позиции попутанного и прижатого к жиденькой молодой травке Антона. Потом досужий ветерок раскружил оброненные последними улепетывающими птахами перья. И вроде как наступила относительная тишина, и даже стало можно расслышать ворчание далекого бульдозера.
Антон, расцарапав руку браслетом и обернувшись человеком, попытался вырваться из сетки, но куда там. Хочешь — уймись и сопи в грязь шнобелем, хочешь — бейся в конвульсиях, словно эпилептик, — не поможет. Этот капрон выдержал бы и атаки медведя-шатуна. Зато вся блевотная, сдобренная едким птичьим пометом грязь легко попадала внутрь сквозь ячейки. Так что, когда пленника окружили люди в обрыдлом камуфляже, никто из них не заспешил первым крутить Петрову локтевые суставы.
— Прекратить брезговать! — с командирской властностью прикрикнула на бойцов появившаяся из-за их спин дамочка. По традиции — вся в прельстительно розовом, и даже сквозь удушающий смрад пробивался шарм достойного парфюма.
— Да это же Катька! — сочувственно признал невидимый прочим участникам сцены Зигфельд. — А я так надеялся, что нам удастся побить рекорд! — И развеялся окончательно. Типа, бросил товарища в беде.
Как Петрову ни было худо, способность прокачивать ситуацию он не потерял. Первое наблюдение: неизвестно, из каких соображений, но все воины — не меньше дюжины — таскали на себе броники. Наверное — положено, наверное, нелегко им далось возюкаться по грязи при полной выкладке, когда подкрадывались. Каждый был обут в высокие пупырчатые ботинки на шнуровке и вооружен укороченной моделью «Калашникова», словно не на бедную птичку охотились, а на боевого мамонта. И у каждого в режиме отягчающих обстоятельств на поясе болталось по коллекции причиндалов из птицеловного арсенала: всякие там раздвижные клетки, спиннинговые модернизации силков и кульки с семечками. Но приходится признать, как Петров ни ерзал, предугадывая облаву: его застукали врасплох.
— Когда выпутываете, крепко держите за руки! — безапелляционно распоряжалась дамочка, и ведь ее покорно слушались.
Теперь и Антон узнал эту заразу: та самая сладкоежка в розовом, которая умеет превращаться в гигантскую змею и потом этак непреклонно обвивать и душить. А вот в том, что и остальные здесь присутствующие граждане имеют отношение к инферн-игрищам, у Петрова крепли сомнения. Мужики-птицеловы, пусть смогли подкрасться, будто идеальные бойскауты, повадками, внутренней дисциплиной и еще массой нюансов не тянули даже на заурядный спецназ, настолько неслаженно работали, снимая с Антохи слои сети.
— Руки, руки контролируем! Руки не отпускаем! — понукала закамуфляженных охотников Катерина.
Рядом блаженно шарахались в небо попавшие заодно с Антоном в сеть и теперь освобожденные птички — банальное животное счастье снова обрести волю. И ведь вот какая фигня: гораздо симпатичней теперь воспринимались эти пернатые нашим Антоном, чем двуногие братья по гемоглобину, но в камуфляже.
— Здравствуйте, Катя, — Антон не стал сопротивляться, когда девушка благоразумно содрала с его руки браслет. — Что вы делаете сегодня вечером?
— Формула у тебя? — не приняла игривый тон красавица и, даже не дожидаясь ответа, подтолкнула Петрова вперед — по вытоптанной здешними бомжами тропинке куда-то на север. Кто теперь был для красавицы Антон — пустяк, лишь рабочий объект, точнее, артефакт с человеческим лицом, ступенька в карьере.
Дюжина мужиков с «калашами» затопала вокруг, как бы держа Петрова в кольце, и фасады у братанов светились неподдельной радостью: они, наивные, считали, что выполнили задачу до конца, и теперь их ждут только пряники. У Антона уже не оставалось сомнений, что хлопцы служат «Ред Ойлу», а не «Эдде»: не стали паковать обратно дорогущие сети (фирма платит), особой субординацией не страдают, и при этом рожи нашенские, без малейшего проблеска тайного знания во взорах.
Антон с иронией учел несколько пропаханных в отбросах животами этих мужиков борозд — это когда птицеловы подкрадывались к нему со всех сторон. Хотя зачем иронизировать, как раз скользили-то ужами хлопцы по мусору профессионально ловко, ни одной чайки-соседки зря не вспугнули. Но дальше размышления на тему, кто тут стал посмешищем, пришлось отставить. Антона еще раз грубо пихнули, и он на правах пленника гораздо проворней зашагал по тропинке к овражку мимо гор размокших под дождями картонных коробок с этикетками на китайском.
Он не особо старался запомнить дорогу, но пару раз, будто невзначай, оглянулся. Со второй попытки ему попался на глаза торчавший из кармана Катерины козырек. И Петров вспомнил, будто на фотографии: у УАЗа в заброшенной деревне серых гвардейцев-големов — сержанта с квадратным рязанским подбородком и второго, молодого да раннего, мявшего оброненную Антоном в баре кепку… Вот как эта ведьма его нашла — через память и тайную связь раньше принадлежавшей вещи.
А в овражке, где витали запахи чуть понежнее и щедрее просекалась зеленая травка, Антона дожидался неприятно знакомый по инциденту у Эрмитажа джип.
— Что, дорогуша, опять хотел птичкой прикинуться? — приветствовал Петрова, как старого знакомого, убеленный сединами товарищ с прибалтийскими манерами. — Маняша! — кивнул он дородной девахе. — Ты бдительность не теряй, чтоб он еще раз не упорхнул.
Конечно, победа сейчас стопроцентно была за этим кукловодом, но зачем же унижать проигравшего противника?
Третий господин из компании, не потрудившись покинуть джип, спешно что-то вводил в ноутбук, скорее всего, играл отбой блокпостам «Ред Ойла» по периметру свалки. Если хорошо подумать и оценить затраченные на птицеловное мероприятие средства, то врага грех не зауважать: сил подтянуто без счету. Грех не поспорить, что вокруг свалки было выставлено с десяток одних выдвижных постов, еще, наверняка, скучали по похожим овражкам среди гор мусора секреты и мобильные патрули.
— Я же объясняла, что летать они не умеют, только глаза отводят. — Это уже врала союзникам, нервно притаптывая каблучком, красавица Катя. И ведь действительно розовое было ей очень к лицу, даже не представлялась эта девушка в чем-то сиренево-фиалково-фисташковом и, тем более, в ярко-карминном или грубо-зеленом.
Маняша привычно скрипнула челюстями — с момента, как эта фифа появилась в поле ее зрения, Маняшу терзали смутные сомнения насчет достоверности того, будто ситуация под контролем.
— А вам, госпожа Катерина Кондаурова, я бы рекомендовал больше в наши дела не вмешиваться. Сейчас заедем в банк, рассчитаемся по договору, и на этом наши отношения станем считать исчерпанными. — Главный по безопасности «Ред Ойла» искренне верил, что рулит и что праздник на его улице.
Маняша подарила бы московскому шефу за такие слова влюбленный взгляд, но по природе оказалась не способной к подобному. Катя же вираж господина Костромина посчитала, мягко говоря, неразумным и оглянулась, фиксируя, кто из дюжины бойцов где стоит и куда у кого в данный момент нацелен «калаш». И хотя при этом движении Катин взгляд был — сама невинность, женское сердце приказало неукоснительно бдительной Маняше собственный «калаш» на всякий случай направить в Катин не прикрытый броником живот.
— Только сначала давайте смотаемся в гостиницу и примем душ, — попыталась оттянуть категорический ритуал прощания Катя.
Предлог, конечно же, был надуман, но не настолько, чтобы напрячь главного по безопасности «Ред Ойла». Ведь старик уже праздновал победу и для себя объяснил эти ерзанья как пустую женскую блажь. Подумаешь, что на свалке отряд пропитался местной вонью, деньги не пахнут:
— Сначала в банк, — бескомпромиссно отрезал Костромин.
И тогда Катя посчитала, что оттягивать вульгарную развязку дальше нет смысла, эти мирские балбесы сами нарываются, сами торопят печальный финал. Катя постаралась шевельнуть ногами так, чтобы занять более выгодную позицию для атаки. Она учитывала, что единственное смертное тело, которое пытается отслеживать ее перемещения, — это деваха из ближайших к Костромину. Но куда там было Маняше, пусть прошедшей огонь и воду, но лишь мирские огонь и воду, против Катерины?
Катя уже придумала, как нейтрализует эту пышнотелую кобылу, но в последний момент ей пришлось переиграть все планы.
Заметив за джипом легкое мерцание в воздухе, Катерина, уже больше ни на йоту не тормозя, — иначе признают виноватой по всем статьям и огребет соответствующее наказание — сорвала пуговицу с комбинезона и сунула в растерянную ладонь ближайшему бойцу.
Ощутив пуговицу в руке, наемник заметно подобрался, решительно сорвал следующую пуговицу у себя и всучил очередному товарищу, сам не ведая зачем, но глубоко убежденный, что иначе и быть не должно. Следующий — следующему. Пока Маняша с Костроминым, раскрыв рты, наблюдали за непонятными манипуляциями, пуговицы-подарки обошли из рук в руки всю закамуфляженную дюжину, и теперь эта дюжина придумала наставить укороченные «Калашниковы» не на зарвавшуюся длинноногую девчонку Катю, а на собственных отцов-командиров.
А марево за джипом сгустилось, превратилось в нелепо стоящую посреди мусорных куч дверь. Самую обычную дверь из тех, что продает компания «Правильный вход», и которыми обеспечивается шестьдесят процентов новостроек типового жилья. Дверь открылась без скрипа, и оттуда в окружении державших наготове боевые топоры эльфов вышел оберст Харви Файнс.
Для граждан, понятия не имеющих о существовании инферн-мира, сцена была еще та. Вы тут вкалываете, строите планы и пребываете в спокойной уверенности, что держите-пасете-контролируете ситуацию, и вдруг действительность ломается настолько, что вы начинаете подозревать, будто вам в утренний кофе подсыпали ЛСД. Эльфы читались импозантно и колоритно. Можно было прикипеть взглядом к неестественно, по человеческим меркам, треугольным и обросшим шерстью ушам. Можно было запасть глазами на радужный слалом солнечных зайчиков по кольчугам. Но главной гипнотизирующей приманкой для глаз бедных смертных были не кольчуги, а острые кромки убедительно сжимаемых топоров.
— Почему сигнал не подала? — Равнодушно смерив взглядом остальных, Харви сдвинул брови на Катю. Как опытный боец, он не мог не зафиксировать легкое отсутствие лояльности в сконструированной девчонкой ситуации. Более того, приказ о незамедлительной высадке десантной бригады эльфов на свалку Харви получил лично от Гребахи Чучина, и никто не потрудился Файнса предупредить, что на месте будет присутствовать соплячка, подсидевшая своего шефа-антииеромонаха. А Харви очень не любил тех, кто играет в подсиживание.
— Работала по обстановке, — огрызнулась та.
— Блокада со свалки снята! — выкрикнул из джипа слишком увлекшийся собственными задачами помощник господина Костромина и оторвал глаза от экрана ноутбука. И присоединился к немой сцене с отпавшей челюстью.
Теперь уже двое эльфов приняли Антона Петрова в караул и потолкали в надпространственный портал. Оберст на правах старшего по чину жестом приказал Катерине отправляться следом, и Антон отметил скользнувшую по скулам красавицы мимолетную гримасу неудовольствия — как будто ситуация развивалась мимо ее сценария. Наверное, «розовая» намеревалась одолеть всех сама и, соответственно, лично стяжать всю полноту славы. Тем не менее, Катя подчинилась, а за ней нырнули в портал оставшиеся эльфы.
Словно только что вспомнив о заурядных смертных, оберст Харви Файнс с усилием вырвал у ближайшего стрелка из кулака пуговицу. А тот почему-то обиделся не на старика Харви, а на тех, кто его привел на свалку. Загрохотала автоматная очередь, к ней тут же подключился хор остальных «калашей» от соратников по камуфляжу — затеянное Катей колдовство заставило бойцов лить воду на чужую мельницу.
Расстреляв джип и всех, кто в нем и вокруг него жил, бойцы с не меньшим энтузиазмом принялись палить друг в друга. Последнего старый оберст без всякого удовольствия пырнул кинжалом милосердия — мирская милиция, конечно, озадачится вопросом, почему у остальных жертв разборки огнестрельные раны, а у этого колотая. Но ответ на этот интересный вопрос так никогда и не найдет.
* * *
Труп Сереги еще не успели убрать, и он валялся в углу рядом с похожими на свитера грубой вязки бэушными защитными коконами. Ни на минуту не вынимая окурки из губ, три дамы провели опутанного алой лентой точь-в-точь, как прежде Серегу, Ивана в центр зала. Привычно нажали мужику на плечи, чтобы обреченный пациент стал на колени. Глаза Ивана, как и раньше у Сереги, закрывал лишний виток ленты, но это не помешало пленнику просечь, что Самый Главный пребывает где-то рядом.
— Надеюсь, что меня слышат и правильно поймут, — спокойно, с некоторой даже нотой высокомерия заговорил Иван, уже совершенно не кося под дремучего крестьянина. — Собственно, я — сотрудник ФСБ в майорском чине.
Начальник штаба «Старшей Эдды» Джи-Джи-Олифант озабоченно снял с шеврона прилипшую паутинку, беззвучно вытащил из ножен парадную шпагу и протянул задумчиво сосавшей «Беломор» мегере с зататуированными руками. Гребаха Чучин на портрете в ореховой раме явно скучал.
— Меня задержали ваши сотрудники, когда я инкогнито проводил проверку сигнала от внештатного регионального осведомителя, но никаких претензий, у каждого свой долг. Собственно, я не уполномочен вступать с вашей структурой в переговоры, но, исходя из ситуации и с учетом того, что у нас вполне могут обнаружиться общие интересы…
Дама прикусила беломорину, поморщилась от щипавшего нос дыма, привычно занесла татуированную руку и рубанула шпагой чуть ниже затылка пленника. В последний миг Ваня почувствовал колебания воздуха и стал поворачивать шею, отчего удар немного смазался. Но все едино — кровь густо плеснула, как положено, на алую ленту, парящими горошинами скатилась на палисандровый паркет, и снова показалось, будто сам паркет прыгнул навстречу каплям, мучимый нестерпимой жаждой.
Убиенный и никого более не интересовавший майор упал и начал остывать. Тем временем черный ворон, хитрым образом проникший в метрополитеновские подземелья, завис в пространстве нижнего вестибюля станции «Невский проспект». Из ничего в его лапах материализовался флюгер главной башни «Старшей Эдды». Под флюгером прямо в воздухе возникла рунами огненная надпись «Старшая Эдда», тут же погасла, а спустя пару мгновений возникла и сама цитадель. Она впихнулась в тесный зал вестибюля, будто проглоченное с одной попытки пирожное.
В ритуальном зале дама свободной рукой освободила из зубов беломорину и с шиком пустила маленькое колечко дыма сквозь три больших, расплывавшихся. Несмотря на маленькую оплошность со смазавшимся ударом, мегера явно была довольна выполненной работой. Хотя Гребаха Чучин не шевельнул ни единым лицевым мускулом, сквозь стены и перекрытия замка понесся его громовой глас:
— Всему контингенту «Старшей Эдды»! Цитадель передислоцировалась на новую площадку, разрешается покинуть герметичные коконы!!!
* * *
Никто не спорит, в нижних вестибюлях Петербургского метрополитена потолки высокие. Но не для типового средневекового замка же. Втиснувшаяся на платформу станции метро «Невский проспект», цитадель «Старшей Эдды» выглядела словно шляпа, которую поленились выправить после того, как кто-то нечаянно сел сверху. Некогда роскошные лохматые бороды дикого хмеля превратились в трехнедельную щетину, зато седой мох в щелях меж камнями при переселении совершенно не пострадал. А преспокойно обитавший у перрона книжный ларек теперь почему-то ассоциировался с бородавкой.
Внутри цитадели ярусы и уровни перемешались между собой, по необходимости пришлось наколдовывать новые галереи и винтовые лестницы, а старые обращать в прах. Понятно, от этого бардак достиг космических масштабов, все доставали друг друга вопросами, никто ничего не знал…
Начальник штаба «Старшей Эдды» Джи-Джи-Олифант первым спустился по наведенному трапу на мраморный пол, помедлил секунду, оглядываясь, будто до этого ночной зал не был трижды просканирован с борта замка на присутствие-отсутствие смертных. Конечно, никаких смертных в столь поздний час в метрополитеновских хоромах не наблюдалось, через две на третью горели лампы дежурного освещения, да в бесконечном зевке застыли черные провалы тоннелей. Джи-Джи привычно вздохнул: он давно сбился, который это по счету перенос замка за бытие гнома в нынешнем чине и должности, — и дал отмашку.
Тут же по трапу сухо загремели кости стремившегося быстрее рассредоточиться по первому периметру обороны отряда скелетов. Взвод скелетов, на ходу разобравшись в атакующую цепь, поспешил налево, взвод — направо, взвод — к рукаву перехода на станцию «Гостиный Двор». Пока костяное воинство рассасывалось по постам, сам Джи-Джи, хоть и не был обязан, выполнял пасс-обработку и дезаклятизацию зала.
В цитадели по громкой связи включили музыку, Джи-Джи не имел ничего против.
Awake, Shake dreams from your hair
My pretty child, my sweet one
Choose the day amp; the sign
of your day,
1st thing you see.
Вот первые нежити-скелеты, бросая тени-штрихи, достигли левого эскалатора и, будто твердь для них ничего не значила, нырнули сквозь стенки внутрь ограждений и там внутри затаились. Вот правофланговый скелет сквозь стену просочился в диспетчерскую, вот еще по двое спрятались в стенах у тоннелей. Справа и на рукаве перехода происходили похожие операции — скелеты проникали внутрь вертикальных плоскостей, готовые внезапно выскочить и разодрать в клочья любого, кто без пароля рискнет нарушить охраняемый периметр.
A burnt tree, like a giant
primeval bird, a leaf
dry amp; bitter, crackling tales
in its warm waves.
Sidewalk gods will do for you.
The forest of the neighborhood,
The empty lost museum amp;
The mesa amp; the Mt.'s pregnant
Monument above the newsstand
where the children hide
When the school ends.
Оккупировавший диспетчерскую скелет на несколько секунд выставил из стены руку и отрапортовал на языке глухонемых: кулак вверх с отжатым мизинцем, кольцо из большого и указательного пальцев, коза из большого и среднего пальцев типа «Виктория», кулак вверх с прямым большим пальцем, кольцо из большого с безымянным при отжатом указательном, опять кольцо из большого и указательного, и, наконец, всем известная коза «Хэви метал».
Начштаба достал из внутреннего кармана парадного мундира портмоне крокодильей кожи, распахнул и с почтением обратился к вставленному под пленку портрету:
— Докладывает Джи-Джи-Олифант. Первый периметр развернут. Систему «Зонтик» до прибытия гостей разворачивать?
— Я считал, что она уже развернута, — недовольно проворчал с черно-белой картинки Гребаха Чучин. — И вырубите эту дурацкую музыку.
— Прокатываем к приезду гостей.
— Когда появятся желтопузые, тогда и врубите!
Джи-Джи направил пасс в сторону цитадели, и покойный Джим Моррисон заткнулся. На левом эскалаторе один скелет вдруг покинул укрытие и стал костяшками пальцев сигналить начштаба, дескать, по эскалатору вниз спускаются гости. Конечно, гном не обладал таким проворством в кистях, как лишенные гортаней и посему общающиеся только на языке глухонемых костяные бойцы. Но чтобы отдать приказ «Пропустить», ловкости рук хватило. Скелет вернулся внутрь стены.
Когда замолкла музыка, из ближайшего окна донесся обрывок спора:
— Вам смешно, а мне — жениться!
— Хочешь послать подальше, спроси меня — как!
Джи-Джи повернулся к трапу и кивнул двум только дожидавшимся приказа одноразовым големам, по традиции слепленным под сержанта и рядового милиции. Бравые «служители порядка» подхватили предусмотрительно вынесенные из замка на верхнюю площадку трапа деревянные ящики. Ящиков было много, големов всего двое, но кое-как бедолаги справились спустить груз по трапу, ничего не уронив и не рассыпав.
По ушной апокаклипсе на связь с герром Олифантом вышел доктор:
— Уважаемый начштаба, вы не будете столь любезны соблаговолить разъяснить ничтожному эскулапу, куда переместился склад медикаментов и ординаторская? В противном случае я отказываюсь нести ответственность за здоровье пациентов, состояние которых требует безотлагательного…
Начштаба, не дослушав, отключил апокаклипсу. Внизу служивые големы, пока отставив лишние, взяли по одному ящику на грудь, отчего стали похожи на коробейников, и двинули в разные стороны вокруг замка, запуская черпаки ладоней внутрь и пригоршнями швыряя содержимое на каменную кладку замковых стен.
По левому эскалатору в окружении порхавших голодной молью баншей спустился гражданин в строгом черном костюме, но в домашних шлепанцах на босу ногу. Широкое круглое лицо, кошачьи усики, узкий разрез глаз, а главное, — смугло-лимонный цвет кожи выдавали азиата. Банши его не подгоняли, он уверенно шагал к замку сам.
Начштаба оглянулся на трап, но на верхней площадке никого не было. Тогда Джи-Джи зло хлопнул в ладоши. Тут же на трапе нарисовались два инкуба, которые волокли по ступенькам явно тяжелый черный мешок (с змейкой-застежкой во всю длину) вроде тех, в которые упаковывают трупы. С грехом пополам инкубы стащили тяжесть вниз и, прикрыв щеки носовыми платками, расстегнули змейку. Из мешка вырос свирепо гудящий черно-желтый смерч — весь мешок был под завязку набит живыми осами, и теперь миллиард насекомых взвился под своды вестибюля. А инкубы, забыв убрать платки, синхронно повернули азартные носы в сторону приближавшихся баншей.
После нескольких витков смерч распался на миллиард черно-желтых точек, каждая оса выбрала собственную стезю. Через какую-нибудь минуту осы по тоннелям, вентиляционным лазам и прочим историческим щелям разлетятся по всей округе. Причем каждая оса — шпион «Старшей Эдды», готовый тут же вернуться в замок и сообщить на языке танца, если заметит какую-нибудь опасность. Система использования для наружного наблюдения завороженных ос имела только три недостатка. Проявляли бдительность насекомые лишь в ограниченный период времени: часов с четырех утра до двадцати двух — двадцати трех. Надежно контролировали территорию площадью не более пяти квадратных километров, и уже чуть дальше эффективность начинала снижаться в геометрической прогрессии. И самое скверное — одного выводка в несезонное время (то есть не летом) хватало на сутки патрулирования. Далее осы банально дохли. Поэтому насекомые были не последней инициированной начштаба «Старшей Эдды» системой внешнего наблюдения.
— Представляете, он весь вымазался в кровище, в руке зажат здоровенный кухонный нож для разделки рыбы, — через голову сопровождаемого щебетала правая банши подругам. — Она убегает и визжит, будто под плуг попала, он все ближе… И из-за этого переезда я не знаю, что будет в следующей серии!
Сопровождаемый баншами представитель желтой расы шлепал себе и шлепал тапочками курсом точнехонько на трап, и, если бы Джи-Джи не посторонился, китаец, — а уже не оставалось последних сомнений, что это именно немолодой китаец, — лунатически боднул бы начштаба без зазрения совести. Это был поднятый с кровати и введенный в транс главповар весьма известного ресторана «Женьшень». И пригнали его к цитадели банши совсем не для кровавого ритуала. Правда, когда повар больше не будет нужен, никто его домой не отпустит.
По трапу снизошли три закутанные дамы, и начштаба пришлось прикрикнуть на инкубов, чтоб те не портили воздух распахнутыми пастями и не маячили без дела.
Тем временем стали прорисовываться первые результаты работы големов. Горстями одноразовые волонтеры швыряли на стены генетически модифицированных гусениц шелкопряда. Гусеницы, как прежде не менее модифицированные паучки, начали быстро сновать нежными присосками по каменной фактуре. Они выдаивали шелковую нить, переплетая ее с чужими и покрывая цитадель чудесным палантином, защищавшим от пеленгации магической техникой второй категории сложности. Големы достаточно быстро вернулись с противоположных сторон замка, поставили к ногам пустые ящики, взяли по следующему и продолжили работу.
— Ты сам подумал, прежде чем сделать? — распекал Джи-Джи-Олифант кобольда Титута за развернутую поперек перрона ковровую дорожку, — это тебе что, окопы полного профиля?!
— Разрешите обратиться, герр начштаба, — оторвал гнома от воспитания подчиненного эльф в боевой амуниции. — Я ищу, куда переместились гвардейские казармы. Сказали, что только вы знаете.
— Какой болван тебе посоветовал?
— Герр доктор.
Ничего на это не ответил Джи-Джи-Олифант, только отвернулся, чтобы сплюнуть. И тут ему на глаза попался картонный ящик, который явно отличался от прочих, спущенных по трапу. Джи-Джи шагнул к ящику и прицелился его в сердцах буцнуть, но вовремя притормозил ногу.
— Ваше хозяйство? — еще вполне буднично стопорнул он големов, заходивших на следующий круг с новой затоваркой ящиков.
Одноразовый сержант тупо посмотрел на ящик и пожал плечами: дескать, первый раз вижу. Святая руда подземная, как голем сейчас был похож на типичного сержанта из мирской жизни, в актерскую школу не ходи! И тогда Джи-Джи очень напрягся — это же какой крутости заклятие невидимости враг наложил на носитель, если не подействовала даже лично герром Олифантом проведенная пасс-обработка?! Конечно, это акция волхв-дивизиона, они хитроумным образом, сейчас не важно каким, вычислили будущее местопребывание «Старшей Эдды» и потрудились на славу. Конечно, это бомба, термитно-эзотерическая бомба замедленного действия с вакуумным эффектом. И судя по тому, что завеса чародейского отвода глаз с бомбы сгинула сама собой, для минеров уже не важно, обнаружат эддовцы заряд или нет, все равно ничего предпринять во спасение не успеют! От ужаса у гнома зашевелились волосы на голове, руках и груди. Это что — под мышками затрепетали.
О внеплановой экстренной эвакуации замка не могло быть и речи — даже если пожертвовать богатым на сладкие эритроциты китайским шеф-поваром, не хватало второго пленника для обратного пролития ритуальной крови. А команда оберста, в которой числилась парочка саперов, аккурат отбыла на задание.
Перед внутренним взором начштаба «Старшей Эдды» Джи-Джи-Олифанта лихорадочно зашелестел конспект заклятий, и Джи-Джи никак не мог выбрать подходящее, чтоб хотя бы спасти-оградить от инфернального пламени взрыва одного себя. А еще свербела-гнобила-пучила серная мысль, что ничего он здесь не в силах сделать в принципе, нужно срочно распахивать портмоне и докладывать Гребахе, только вот руки от страха отнялись…
* * *
Стол под пиршество ввиду многочисленности ожидаемой делегации накрывали не в тронном зале, а в замковом дворе. Прямо у конюшни устроили могучий костер, вода в полутонном ритуальном котле медленно закипала. Первые пузырьки изнутри клеились к покатым медным стенкам.
Банши, у которой кудряшки пышной грозовой тучей, бюст Мэрилин Монро и упакованные в зефирные гольфы с подвязками стройные, словно Останкинская телебашня, ножки, порхала вдоль крепостных стен и расставляла по держакам плюющиеся искрами смоляные факелы.
— Среди гостей элементалы ожидаются? — окликнула подругу вторая прелестница, с прической, будто радужно-мыльная пена. — Помните, как в прошлый раз гений огня хлопнул рюмку карбидовой настойки и растопырился? — Крошка еле держала на весу огромный таз с надраенными песком ножами, вилками и ложками, все с гравировками, но ничего серебряного.
— Не знаю, Дэмиен-Эдвард никому не успел показать список приглашенных. Ты приготовь на всякий случай что полагается: дистиллированную воду там, толченый кремний, запах Индийского океана… Чтоб потом без кухонной паники. — Та, которая развешивала факелы, однозначно была старшей в компании четырех смертельно прекрасных исчадий.
Привлеченный к работе повар, увидев вилки и ножи, свирепо затопал ногами, чуть не теряя шлепанцы:
— Никаких ложек! Только палочки!!! Только мелко нарезанная, наструганная пища, чтобы ее легко брать палочками! — От ярости завороженный чуть не грохнул под ноги сине-белое блюдо с чем-то мелко нарезанным и наструганным: ему внушили, что он обеспечивает банкет в Кремлевском Дворце.
— Ладно, желтопузый, не психуй, — вздохнула старшая, — будут тебе твои кедровые дрова. Миранда, — кивнула она лапушке в люминесцентных трусиках «нитка для чистки зубов», — сгоняй на поверхность, грабани какую-нибудь ближайшую китайскую обжорку.
— И пусть соевого соуса литра три прихватит! — блестя потом на широкой физиономии, потребовал повар.
— И соуса прихвати, — милостиво согласилась начальница, непроизвольно кивнув раритетным бюстом.
Подчиненная беспрекословной тлей перепорхнула через стену. Она мечтала, чтобы официальное расследование по поводу устроенного Эрнстом фон Зигфельдом побега проявило снисходительность, и здесь зачтется любое резюме, а малышка как раз патрулировала тогда на КПП и поленилась запросить подтверждение полномочий антииеромонаха.
— Чувствую, коллеги, к нам подкрадывается серьезная угроза передозировки калорий, — шутливо вздохнула самая младшенькая, эльфически-немощный почти подросток с фосфоресцировавшими сквозь комбинашку черешенками сосков. — Жаль, у меня строгая диета.
Отвоевав у сервировавших стол пядь места под самой крепостной стеной, двое кобольдов тоже жгли костер и наполняли метеорологический зонд горячим воздухом. Именно кобольды, чтоб в ритуале участвовали две магические стихии.
— Лучшая диета: день — фрукты, день — сырые злаки, и чередовать, — делилась опытом старшая банши. — И побольше жидкостей. Соки, настои, морсы…
— А грибы можно?
— Вместо злаков, и порция меньше вдвое, слишком калорийны.
— Позвольте, госпожа, не согласиться. Лучшая диета — вкушать блюда только в первой половине дня, до пятнадцати ноль-ноль, а спать ложиться пронзительно голодной. Посмотрите на меня, двести лет ни грамма лишнего веса.
— А я читала в журнале, что нужно есть очень мало, зато только мясо. Только сырое или вяленое на солнце, и умеренно запивать хорошим сухим вином.
— И тогда Джи-Джи проснется у тебя в кровати?
— Спорим, что завтра он проснется у меня в постели?
— На песню банши под столом за завтраком с больной головой?
— Нет, на то, что ты примешь мою диету — только мясо с хорошим вином: личинки мух, колорадских жуков, рыжих муравьев. Очень полезны кольчатые и трубчатые слизни… — посторонилась, чтоб не мешать расставлявшему пиалы и чайнички китайцу, демоница.
— Нет, день — фрукты, день — сырые злаки. Сегодня — полкило волчьих ягод, например, а завтра — двести граммов сушеной белены, — гнула свое старшая, заминая предложение поспорить. Спорить с подчиненными непедагогично.
Рискуя поджечь оплетавшие стену сухие лианы хмеля, кобольды наполнили зонд дымом, кликнули из каптерки измаявшийся от безделья призрак графа Цеппелина, и тот счастливо нырнул в шарик.
— Даю обратный отсчет, — объявил более рослый кобольд, из его ушей торчали волосы. — Пять, четыре, три, два, один… Пуск! — Из его ноздрей неприлично торчали волосы, кожа на веках у земляного существа шелушилась, на запястьях царствовал черствый панариций.
Эстетствующие банши из брезгливости старались даже не оборачиваться в эту сторону. Шарик выпорхнул из рук напарника и взмыл вверх. И каждая ряженная в кружевное неглиже прелестница скупо поджала губы — бабьи предрассудки.
— Первая секунда полета, полет нормальный! — успели расслышать банши доклад призрака.
— Гагарин, — позволила себе поиронизировать одна из красоток.
Ее не поддержали. Все-таки дело было нешуточное — вопрос безопасности. Управляемый призраком зонд найдет выход из подземелий на пару с черным вороном, далее ворон зависнет над городом, обеспечивая зонтик наблюдения на этом уровне. Зонд же достигнет стратосферы и накроет куполом наблюдения весь регион, чуть что — прямой доклад Гребахе Чучину по ментальной связи.
Рослый кобольд принялся разгребать угли костра, меньший сходил в подсобку и вернулся с террариумом, в котором ворочался истекающий слизью белый, длиной со взрослую гюрзу червь. Червя выпустили на неостывшую твердь, и беспозвоночное тут же в нее ушло, лишь тихо зазвенела разматываемая с барабана тончайшая золотая якорная цепочка.
Достигнув подземных вод, червь пошлет телепатический запрос Другим заякоренным червям других цитаделей, и у Гребахи заработает надежно защищенный от прослушивания канал связи со своими.
— Ты зачем дустовый салат вместо майонеза сливовым вином заправила? — накинулся шеф-повар на банши-подростка.
— Вы же: «Восток — дело тонкое». Я хотела, как лучше!
* * *
На трапе объявилось одноглазое низкорослое диво и стало жадно шарить зрачком по метрополитеновским перронам. Узрело ящик с бомбой, радостно квакнуло и припустило вниз со всех ног. Начштаба Джи-Джи-Олифант уже смог усилием воли преодолеть навеянную приступом паники слабость. Но вот остановить одноглазого не успел.
Низкорослик подбежал к ящику, подхватил на руки, которые оказались достаточно сильными, и нежно обнял картон:
— Вот он где прячется, родимый!
— Что у тебя в ящике, Ретлиф? — попытался нагнать в вопросе морозу начштаба, но голос подкачал.
— Телевизор с караоке, — тоненько защебетало одноглазое чмо. — Это мой сюрприз для гостей. Полдня искал, куда он делся. Ведь правильно, герр начштаба? Они все там, на Востоке, фанатики караоке? Восток — дело тонкое?! Вот пусть и порадуются!
— Идиот, циклоп сушеный, ошибка окулиста! — никак не мог успокоиться Джи-Джи. — Это японцы, а не китайцы по караоке с ума сходят!
— Едут! — вдруг пронеслось по нижнему вестибюлю зычное воронье карканье.
Все, усилием воли Джи-Джи-Олифант усмирил вспышку гнева. А по залу зазвучало:
Awake,
Shake dreams from your hair
My pretty child, my sweet one
Choose the day amp; the sign
of your day,
1st thing you see.
Начштаба торжественно достал из внутреннего кармана парадного мундира портмоне крокодильей кожи, распахнул и с подобострастием обратился к черно-белому портрету:
— Докладывает Джи-Джи-Олифант. Гости приближаются к первому периметру… — А ведь шевелилось и никак не рассасывалось в душе начштаба подозрение, что передислокация «Эдды» гораздо больше связана с охотой на изобретателя инферн-яда, чем с желанием пустить пыль в глаза китайской делегации.
— По дурацкой музыке слышу, а вот чего не слышу, так это доклада об окончании развертывания систем наблюдения и безопасности, — угрюмо зашевелило губами лицо на газетной вырезке.
A burnt tree, like a giant
primeval bird, a leaf
dry amp; bitter, crackling tales
in its warm waves.
Sidewalk gods will do for you.
The forest of the neighborhood,
The empty lost museum amp;
The mesa amp; the Mt.'s pregnant
Monument above the newsstand
where the children hide
When the school ends.
