Как я уже упоминал, до моего пятнадцатилетия оставалась всего пара недель. И в тот момент, когда П. Алекс (а я его еще не знал) наблюдал за бегом своей крысы, я сидел в школе на последнем шестом уроке. Недавно узнал, что урок этот был — биология. Почему узнал, а не вспомнил, поймете позже. Школа, которую я посещал, являлась стандартной государственной (частное образование моей бабушке было не по карману), уроки поставлены на поток. Никто не интересовался в школе ученики или шляются вместо этого где-нибудь. Однако первое правило для учащегося — зарегистрируйся с утра. До первого урока надо прийти в школу и оставить отпечаток ладони на сканере. Администраторша в конце месяца просматривает посещаемость, три прогула — штраф, нет денег заплатить — отчислен. Учителя в классных аудиториях — симулакрумы, управляемые на расстоянии. Таким образом, на все государственные школы округа было по одному живому учителю на каждый преподаваемый предмет. Экономия, мать их.

Как-то раз я видел документальный фильм о школах, колледжах, университетах, короче, об учительской работе. Скучноватое кино, скажу я вам. Показывали там комнатушку, из которой и ведутся уроки. В Центральном американском округе учительские комнаты находятся в «Доме образования», что расположен в Мехико. Довольно большой небоскреб, чиновников полный дом, на содержание которых нет экономии средств, в общем, бюрократия. Так называемый «Центральный учитель», которому предстоит вести занятие, надевает виртуальный шлем и перед его взором открывается чистая прибранная классная комната с новенькими партами. Изображение псевдо-учеников, сидящих за партами, этому учителю подается в пристойном виде, прилежные, усердные, опрятные ученички буквально смотрят в рот ментору. Ну прямо-таки красотища какая-то. Каждое движение, каждый взмах руки, даже мимика лица, ну и, конечно, слова учителя-человека повторяют роботы во всех государственных учебных заведениях округа. На самом деле все классные комнаты, наверняка все, ну, по крайней мере, в нашей школе, были исписаны нецензурными словами и пошловатыми рисунками. Тот самый симулакрум-биолог, на знаменательном, последнем на дню шестом занятии, пестрел от разных словечек, выведенных на его лице (что-то типа татуировки), пиджаке и брюках (нанесенных краской из баллончиков). Ему также кто-то постриг волосы на висках, остальные взбив и зафиксировав в виде гребня. Помню, мне очень нравилась его панковская прическа. Стильно. Так вот, в тот день симулакрум болтал что-то об успехах земной науки в биомолекулярной инженерии. Он махал рукой с предполагаемой указкой, которую у него давно уже кто-то из учеников вытащил и воткнул промеж пластиковых ягодиц. К такому виду учителей все ребята в нашей школе давно привыкли и никто не обращал на подобные штучки внимания, главное, чтобы информацию выдавал правильно, ведь среди нас, парней и девок, воспитанных нравами улицы, находились еще и отщепенцы, которые хотели учиться.

Мы же с другом, которого звали Максимилиан Корсигас, сидели за последней по центральному ряду партой. Макс, невысокий полноватый парень с короткой прической рыжих волос, считался моим лучшим другом. Он очень любил одеваться во все спортивное: футболки с названиями спортивных команд типа «Chicago Camel», на ногах всегда разноцветные кроссовки от знаменитых китайских компаний «Nike» или «Adidas Light». Защитного цвета бейсболка выделялась длинным козырьком. Я очень завидовал его одежде. Фирменная. Стоила она дороговато, мне (то бишь моей бабушке) не по карману. Сам же я был полной противоположностью Максу. Худой, высокий, черные волосы сосульками опускались до плеч. Немного смугловат, и хотя индейцев среди моих предков не наблюдалось, Макс по сравнению со мной был белянка. Гардероб мой не впечатлял, в школу я обычно надевал чистую светлую рубашку с коротким рукавом или майку и потертые штаны защитного цвета с парой заплат на коленях. Единственная обувь, которая у меня имелась тогда, так это гуарачи — сандалии из кожзаменителя. Плотный хороший кожзаменитель. Дешево и сердито, поговаривала бабушка, и когда распускались швы, державшие ремешки, экономя деньги, она носила поношенные сандалии в сапожную мастерскую к старику Тому Фаулеру. Тот из жалости прошивал потрепанную кожу, не беря за это деньги.

Корсигас появился в моей жизни ровно за полгода до всех этих событий. Так что знались мы недолго. Но знаменательно. Его родители переехали в Уруапан из Мехико. Обычно люди стараются переселяться в города побольше, но в данном случае семья друга поменяла столицу на захолустье. Кстати, я совершенно не задавался вопросом: почему так случилось? Да и у него не спрашивал. Не знаю, как это так мы сошлись с Максом, но в первый же день он угощал меня пивом, при этом старался не экономить. О таком друге я мечтал всю жизнь. Я сидел и ждал, что придет такой вот amigo и все мои проблемы с одноклассниками, с парнями с улицы и вообще все неприятности, что случаются с подростками, особенно с такими слабохарактерными, как я, исчезнут сами собой. Не поверите, так и вышло. Он появился в моей жизни как Зорро — защитник слабых, и все стали расступаться передо мной, перед тем, кто обрел покровителя.

Макс очаровал меня сразу (конечно, не в сексуальном смысле, об этом я и не помышлял), наверное, потому, что в его характере была какая-то наглость, то, чего мне всегда не хватало. Он никогда никому ничего не собирался уступать. Да, заимев такого друга, я сразу вырос в глазах сверстников. Сам тихоня по жизни, я стал постоянно таскаться за ним. Максу же, скорей всего, как раз нужен был приятель моего склада. Мне не надо было ничего объяснять, доказывать, я и так с ним во всем соглашался. Буквально смотрел ему в рот, когда Корсигас рассказывал мне его понимание современной жизни. Еще бы, парень был из самой столицы округа. А я что? Мой мир целиком замыкался в границах «Района трущоб». Бывало, мы с бабушкой выезжали в «Деловой центр» для ее, так сказать, бюрократических дел, например заполнить завещание на мое имя или расписаться под бланком и получить пособие, как почетной (в прошлом) донорше. Бывало, забредали в католический собор послушать утреннюю проповедь. Но там, за границами «Района трущоб», все для меня было чужое, а оттого привлекательное, манящее, соблазнительное. Но чужое. Раньше, жизнь в остальном мире являлась мне, в основном, с экрана телевизора. Диктор говорил, что где-то там случилось что-то, значит, это что-то случилось где-то там. Далеко. Все было где-то там, далеко. Значит, неважно. Я еще частенько ползал по Сети, стараясь понять, для чего нужен миру весь этот бег. Шастал по мировой информационной паутине обычно со своего устаревшего, но надежного ноутбука, который достался мне в наследство от маминого ухажера. Хоть за это ему спасибо. Корсигас же заставил меня пересмотреть свое отношение к миру. Ему тоже спасибо.

Зная, что в тот день, когда все завязалось, Макс притащил в школу несколько пакетиков с марихуаной. Естественно, биолога-симулакрума это не смутило, его вообще ничто не смущало, он же — говорящая кукла. Слушать мы его не слушали, впрочем, как и большая часть учеников в классе. Забив косяк, Корсигас наклонился под столешницу, прикурил, сделал пару воздушных затяжек, после чего передал сигарету мне. Я пригнулся и тоже пару раз затянулся. Вы только не подумайте, что кто-то из нас пытался скрыть курение в классе. Ничего подобного. Просто однокашники могли заметить и, как говорится, «упасть на хвост». Однако сладковатый, манящий запах марихуаны нельзя спутать ни с чем, и парни стали подтягиваться к нашей парте. Макс, естественно, всех отшивал, но все же самым настойчивым давал догнаться вторячками, то есть выпускал дым из своего рта в рот везунчика, который хотел поймать кайф. Когда мы накурились до головокружения и смеха, мой лучший в то время друг произнес:

— Знаешь, Санчо. А что это мы вообще тут торчим?

— Как что? Торчим от травки.

Макс хохотнул. Я подхватил. Когда отсмеялись, Корсигас продолжил свою мысль:

— Приколист ты, Санчо. Я говорю, скукотища же. Пойдем прошвырнемся по городу. Сегодня шестнадцатое сентября.

— Ну и что?

— Что-что… День независимости, вот что. Сегодня в городе всякие приколы намечаются. Надо съездить в «Деловой центр». Сходим в глюкотеатр. Нынче там, в «Большом брюхе», как раз забойный ужастик собираются показывать. Заодно пошляемся, посмотрим что к чему. У нас в Мехико в такой день всегда устраивают военный парад, карнавальное шествие и фейерверк, в общем, гуляют все, отрываются по-страшному. У вас, наверное, местные заправилы тоже организуют что-нибудь для народа.

— Класс, — ответил я. — А деньги есть?

— Спрашиваешь. — У Макса всегда водились деньги.

Мы встали из-за парты, поселили за спину школьные рюкзачки и направились к выходу. Меня немного покачивало, видимо дыма перебрал. Макс выглядел собранным и, подойдя к учителю, демонстративно пнул его под зад, попав как раз под торчащую указку. Симулакрум судорожно дернулся, заискрил в районе живота и, медленно наклонившись, уперся грудью в учительский стол. Замер. Первая возникшая у меня мысль была: «Теперь администрация пришлет ремонтника, и тот заменит прикольную прическу на новый стандартный, с кудряшками, парик».

— Вот же гад, испортился! — Макс возмутился, но потом махнул рукой. — Ну и черт с ним.

— Что же ты наделал, Корсигас! — Из-за первой парты поднялась черненькая плюгавенькая девчушка, которую звали Мануэла Альварес. Отличалась она от остальных, пожалуй, тем, что успеваемость у этого цыпленка была лучше всех в классе. — Как же мы теперь выучим урок? Я все расскажу охраннику или даже администратору, и тогда тебя точно больше не пустят в школу.

— Только попробуй, и до дома не дойдешь, — Макс сунул кулак ей прямо под нос. — Загонишь это занятие напрямую в память. Родители у тебя богатые, наверняка дома есть «Меморлай». А эту лекцию найдешь в Сети. Так что дерзай.

— Да ты что! Минздрав не советует пользоваться этим прибором. Могут возникнуть проблемы с памятью.

— Минздрав много что не советует, а все равно все пользуются. Короче, не доставай меня, делай, как хочешь. Плевать мне на тебя и твою память. Хоть сдохни, нытья меньше будет.

Мы вышли из класса и стали спускаться вниз по лестнице. В фойе Макс подмигнул охраннику в камуфляжной форме с автоматом на плече, но тот никак не отреагировал. Все его обязанности заключались в том, чтобы не допустить резни или стрельбы среди учеников. В крайнем случае, вовремя вмешаться в драку, если она грозит перерасти в жестокую разборку.

Когда мы оказались на улице, над нашими головами в сторону «Делового центра» словно ракета пронесся ярко-красный автолет. Мы проводили сверкающую бликами машину взглядом. Макс, причмокивая и покачивая головой, изобразил блаженную улыбку и произнес:

— Порш!

— Крутая тачка, — подтвердил я.

— Когда-нибудь куплю себе такую. Санчо, ты посмотри вокруг, — Макс вытянул перед собой руки ладонями вверх и, покачивая ими, продолжил: — Этот мир лежит у наших ног. Нам осталось только завладеть им. Мы молоды, у нас все еще впереди. Завладеть этим миром только вопрос времени.

Посмотрев вокруг, я ничего кроме облезлых домишек и стандартных двухэтажек, покрытых затвердевшей шелушащейся глиной, построенных еще в прошлом веке, не обнаружил.

— Нет, Макс, — я не одобрил окружающий нас мир. — Нам нужно что-то покруче этих трущоб. Хотя бы «Деловой центр». Там все выглядит как-то покрасивей, посолидней, что ли.

— Ты неимоверно прав, amigo! Туда-то мы сейчас и рванем.

В нашем районе не имелось ни одного глюкотеатра, и мы направились на летбусную станцию, чтобы прокатиться в центральный район города. Неплохо было бы добраться и на скоростном метро, но когда строили линию Буэнос-Айрес — Оттава, которая проходила через два континента и включала в себя все крупные города трех американских округов, то, видимо, забыли включить в проект хотя бы одну станцию в нашем районе. В «Деловом центре», однако, станция имелась, которая так и называлась — «Уруапан».

Летбус ждали долго, но, наконец, потрепанный «летающий сарай» или, как их еще называли в народе — скотовоз, приземлился на бетонированную площадку. Скорость подобное транспортное средство развивало не ахти какую, да и потряхивало в полете неслабо, но все что ни есть, а транспорт. В итоге, побывав в десятке воздушных ям, с небольшим головокружением мы выбрались возле площади «Панчо Вильи» и сразу, пошатываясь, направились через мощеное пространство на другую сторону. Однако сделать это оказалось проблематично. Почти вся территория огромной площади была забита народом. На карнавал это было мало похоже, хотя сколько-то тысяч человек здесь все же скопилось. В самом центре, возле огромного, пуляющего ввысь струи фонтана, манящего своей влагой, стоял на сколоченной из досок трибуне какой-то оратор. Он активно жестикулировал одной рукой, в другой держал у рта небольшой микрофон. Динамики, расположенные по бокам возвышающейся трибуны, усиливали голос этого парня. Эхо, отталкиваясь от зданий, многократно повторяло речь. Подойдя ближе, мы довольно быстро поняли, что здесь собрались последователи стигматника Карлоса, который считал себя избранным для продолжения земных, бренных дел, завещанных святым Палмером Элдричем. Догадаться об этом было проще простого. У всех верующих в святого Элдрича правые руки отсвечивали серебристой краской, как бы изображая металлический протез. Во рту нижние зубы заменены на стальные или же вместо них красуются серебряные коронки. В глаза вставлены линзы, меняющие цвет зрачков на блестяще-свинцовый. Болтали, что у этого нового мессии, стигматника Карлоса, все эти три стигмата имели место быть, но не в подражание святому Элдричу, как у остальных, а настоящие. Однажды я лично слышал, как один из известных у нас в районе карманников хвастался, что сидел вместе с Карлосом в одной камере, так этот парень рассказывал: у нового пророка на самом деле металлический протез руки, вставная нижняя челюсть и электронные, отсвечивающие металлом глаза. Мол, великий человек. Не знал я тогда всей правды и охотно верил уличному авторитету. Карлос никогда не появлялся на публике, его никогда не показывали по телевизору, не было ни фотографий его, ни портретов. Если кто-то и видел Карлоса живьем, то об этом не очень-то распространялся.

Помимо почитателей святого Элдрича здесь было полно рядового люда, крестьян в простецких пончо и сомбреро, мелких коммерсантов, ловко успевающих распродавать свой залежалый товар, да и городские зеваки сновали тут же, пытаясь вникнуть в смысл новой для них религии. Большая группа рабочих, то ли русских, то ли белорусов (впрочем какая разница), дешевая рабсила, толкались средь толпы, пестря оранжевыми строительными комбинезонами. Они, видимо, решили посмотреть на местную экзотику в момент обеденного перерыва. Женщины древнейшей профессии были довольно заметными в разнородной массе, выделяясь своими блестящими, плотно облегающими мини-костюмами, высокими каблуками. Тут же шныряли и карманники, промышлявшие скудными пожитками простаков-зевак.

— Давай немного потусуемся здесь, — предложил Макс и я, конечно же, согласился.

На трибуну по лестнице взобрался новый парень в бордовом берете и взял у предыдущего оратора микрофон. Правый рукав его пестрой рубашки был закатан по локоть, чтобы все видели, что у этого человека вместо правой руки настоящий металлический протез. Народ зашумел, приветствуя его. Тот, в свою очередь, приподнял искусственную руку, прося тишины, и громко выкрикнул:

— Со мной только что связался сам Карлос! Он передал привет всем верующим в настоящего святого! Он и сам видит нас святым зрением! Он поддерживает нас! Он с нами!

Сообщение вызвало шум, люди аплодировали, люди кричали, многие стали подбрасывать в воздух свои головные уборы.

— Так давайте громко скажем всему миру, кто настоящий святой! Кто?!

— Элдрич! Элдрич!.. — раздались дружные крики митингующих.

Человек с микрофоном вновь поднял руку, прося тишины, и когда все успокоились, крикнул:

— Долой католиков, поработивших подлинную веру! Долой извращенцев истины!

— Долой! Долой!.. — понеслось со всех концов площади.

— Вон там, — выступающий указал искусственной рукой в сторону старинного собора святого Павла. Собор этот возвышался среди прочих строений, имел колонны у входа и упирающиеся в небо кресты с одного огромного и с множества других небольших куполов. Он простоял здесь уже не одну сотню лет, шероховатый желтый камень, из которого он был сложен, делал его похожим на викторианскую копию прототипов из Европы. — Вон там, — продолжал кричать активист стигматников, — собрались нелюди, канонизирующие убийц и лжепророков! Тысячи лет по их вине горели на кострах и умирали от мучительных пыток невинные отроки людские. Там скрываются падшие в грехе и погрязшие в пороке истязатели душ человеческих. Так давайте покажем им, что не верим мы больше этой мафии, собирающей подать с голодающих бедняков, продающих отпущение грехов за лист индульгенции. На штурм оплота ожиревших лжесвятош! На штурм!

— На штурм! На штурм! — закричал раззадоренный народ.

Толпа, подстрекаемая активистами церкви святого Палмера Элдрича, двинулась к католическому собору, казалось, покойному и непоколебимому. Нас с Максом принялись подталкивать в сторону предполагаемого штурма. Вырваться было просто невозможно, да Макс особенно и не сопротивлялся. Корсигас уже кричал вместе со всеми: «Долой! Долой! На штурм! На штурм!», при этом размахивая снятой с тела футболкой. Я, как обычно, шел за другом.

Над толпой низко зависло несколько автолетов с журналистами. Они высовывались из открытых дверей с мини-камерами в руках. Телевидение никогда не упускало подобных инцидентов. Власть же не особо уважала методы, которыми действовали последователи Элдрича, и поэтому хорошенько подготовилась к митингу. Полиция заранее стянула основные силы в «Деловой центр». Служители закона не дремали и, предполагая такое развитие событий, заранее оцепили всю территорию католического храма. Многочисленный отряд копов в полном боевом обмундировании выстроился в шеренгу перед собором. Полицейские выставили вперед массивные щиты и опустили со шлемов, закрывая лица, пуленепробиваемые забрала. В воздухе висели три броневика с водяными пушками наизготовку.

Толпа уперлась в живое полицейское ограждение, но не смогла с ходу сдвинуть этот кордон. Тогда в полицейских и в сторону собора полетели камни и палки, раня служителей закона, а некоторые, долетая до старого храма, разбивали цветные мозаичные окна. У многих почитателей Элдрича в руках появились небольшие монтировки, которыми они, нагнувшись, стали выколупывать из мостовой булыжники. Камни тут же пускались в ход. Вскоре в воздух взметнулись и бутылки с «коктейлем Молотова». Заполыхали огненные очаги.

Минут десять копы терпели это хулиганство, отбиваясь от нападавших и туша огонь из пенных баллончиков, но и этому терпению пришел конец. Позади основного оцепления появилась группа полицейских с ружьями в руках. Возможно по команде, одновременными залпами стрелки принялись выпускать в толпу гранаты со слезоточивым газом. Тут же заработали брандспойты до сих пор висевших в воздухе без действия броневиков, направляя мощные струи воды сверху в толпу, сбивая напирающих людей с ног. Демонстранты бросились врассыпную. Заголосили женщины. Полицейские, стоявшие в кордоне, отставили щиты в сторону и плотной шеренгой двинулись вперед, на ходу снимая с поясов дубинки и доставая пистолеты. Град резиновых пуль посыпался на убегавших. Появились черные с белой полосой летбусы с зарешеченными окнами, они садились на очищенные от демонстрантов места, с боков распахивались двери. Копы начали без разбору заталкивать в салоны людей, как раненых, так и тех, кого захватили по пути. Сильно покалеченных действиями полиции нарушителей спокойствия подбирали андроиды в белых халатах и относили в кареты «медицинской службы», все чин чином, все для показухи. Искусственным созданиям по закону не разрешалось носить оружие, но их охотно использовали в качестве рабочей силы. Хоть создание человекоподобных роботов обходилось недешево, правительства многих округов охотно выделяли средства на их закупку для государственных нужд. Когда Нед Лудд в безрассудном гневе рушил машины, он и предположить не мог, что в будущем можно будет сделать нескольких «Недов Луддов», и все они будут машинами.

Мы с Максом бежали от копов что было сил, и когда в правую лопатку друга ударила резиновая пуля, опрокинув его вперед на мостовую, я подхватил Макса под локоть, помогая подняться. Мы скрылись в аптеке, которая почему-то так и оставалась открытой все это время. Оказалось, что владелец тоже был рьяным сторонником стигматника Карлоса с покрашенной рукой, стальными зубами и серебристыми линзами в зрачках. Когда началось наступление полицейских, он открыл двери настежь и пропускал массу народа через свое помещение к запасному выходу, ведущему во двор.

Вот так вот, в принципе, мы избежали каталажки и всего, что с этим связано. Недолго отсидевшись в какой-то подворотне, я обратил внимание друга на то, что наверняка «ужастик», на который мы хотели попасть, уже идет вовсю. Макс же, изогнувшись и потирая синяк на спине, кинул быстрый взгляд на часы, вскочил и, крикнув, что мы еще успеваем, рванулся на улицу. Я как всегда побежал за ним.

Мы успели. Глюкотеатр «Большое брюхо», в который Макс хотел попасть, считался лучшим в Уруапане. На входе сверкали плакаты анонсирующие фильмы. Постоянно шла голографическая реклама. Билеты стоили дороже, чем в остальных подобных заведениях, но Максу Корсигасу это даже льстило. Мы купили в фойе по пакету с воздушной кукурузой, по пластиковому стакану с кока-колой, закрытому сверху крышкой и с торчащей трубочкой, и уселись в мягкие кресла в зале.

Глюкофильм отличается от любого другого фильма тем, что его никогда нельзя посмотреть дважды. Вы спросите почему? Ну да бросьте. Это же известно всем. Проектором-то является человек, которому внутривенно вливают мескалин . За галлюцинациями, которые ему грезятся, наблюдает весь зал. Ну хорошо, представьте себе, сидит такой вот парень в кресле, весь нашпигованный трубочками и проводами. Получает дозу природного наркотика и крутит в своей башке разные прикольные сюжеты. Зрители же получают все его глюки через виртуальные шлемаки. А теперь хорошенько подумайте, может ли один и тот же глюк пригрезиться дважды? Ответ очевиден — нет. Опять же, откуда знают владельцы заведения, рекламируя очередной сеанс, что будет выдавать проектор: ужастик или, к примеру, вестерн? Вот над этим-то и работают библиотекари. Они — специалисты своего дела. Центральные образы и атмосферу планируемого глюкофильма загоняют в подсознание прямо перед сеансом. Насколько я знаю, люди, которые становятся глюкопроекторами, подписывают специальную бумагу и практически становятся подневольными. Их постоянно держат в состоянии наркотического опьянения, не допуская ломки, но и не перебарщивая с дозами, дабы не загнулись. В принципе, это живые покойники, больше пары-тройки лет не живут. Чтобы уволиться с подобной работы нужна высокая сила воли. Впрочем, родственники людей данной профессии заранее получают откупные. Сами понимаете, что на такую работу идут слишком уж отчаявшиеся люди. Но все равно свободных вакансий нет. Безработица. Такие вот дела, такое вот кино.

Когда свет в зале стал гаснуть, мы надели шлемаки. Глюк и в самом деле оказался страшноватым. В острые моменты Макс резко хватался за меня рукой, пытаясь напугать. Я и вправду вздрагивал, отчего друг гоготал так громко, что соседи начинали пшикать, пытаясь его утихомирить. Этот глюкофильм мы так и не досмотрели. Проектор умер. Может, от передоза, может, по состоянию здоровья. Народ засвистел и затопал. В окно, находившееся под потолком, высунулся пожилой, небритый «механик» и пьяным голос крикнул:

— Заткнитесь, суки. Если что-то не устраивает, то убирайтесь в другой глюкотеатр. Для тех, кто останется, покажем вестерн. Остальные притесь к администратору.

Грубость «механика» никого не удивила. Работа с наркоманами отличалась особой спецификой. Нервы на пределе. Однако большая часть зрителей, явно недовольных, выбралась из кресел и направилась к выходу. Администратор с натянутой улыбкой пытался извиняться и посылал всех в кассу, где мы с Максом получили назад двадцать процентов стоимости билета. Маловато, но все лучше, чем ничего.

— Жалко проектора, — сказал я другу.

— А че его жалеть, семья получит неплохую страховку, и это помимо того, что они уже получили. Наверняка жена, отдыхающая теперь где-нибудь на Карибах, увидит новые поступления на счет, неплохие, наверное, деньги, и отправит в проекторы старшего сына. Да потом, Минздрав же предупреждает, что профессия проектора очень опасна. Все законно. Жалко не проектора, жалко механиков, втык получат за то, что недосмотрели.

— Это точно, — подытожил я. — От имени Минздрава всех предупреждают — и родственников, и самого проектора. За нарушение «Закона о предупреждение» можно схлопотать хороший срок, а кому сейчас хочется рубить леса Амазонки, или отбойным молотком дробить породу Марса.

Оказавшись на улице, мы вновь направились в подворотню, на задний двор аптеки, где раскурили очередной косяк с марихуаной. Подкрепив таким образом несколько упавшее настроение, Макс предложил посетить один из молодежных клубов. На мой вопрос о деньгах он, как всегда, дернул подбородком вверх и ответил:

— Спрашиваешь. — У Макса всегда водились деньги.