Часть третья
Европа плюс
Если ты хочешь спрятаться от католиков, найди приют у протестантов. Эти две, если можно выразиться, ветви христианской религии терпеть друг дружку не могут. Мы с П. Алексом поселились не очень далеко от Парижа — в небольшом городке Сен-Морис-ле-Шарансе. Эта обитель фермеров приютила у себя лютеранский колледж для мальчиков, куда Роди и пристроил меня учиться, да и сам тут же нашел работу садовника. Иногда, сидя на занятиях, я выглядывал в окно и видел, как П. Алекс с серьезным выражением на лице постригает кусты, пытаясь сделать из растений что-то похожее на животное, скажем, на кролика или медведя. Элизабет на людях не разговаривала, но ночью в отдельном домике, что находился тут же на территории колледжа, где и проживал Алекс, отрывалась вовсю, пытаясь вывести хозяина на разговор по поводу и без повода. Роди хорошо понимал желания Элизабет и вечером, лежа в постели, засыпал под ее философские монологи. Только храп Роди и мог остановить словесный поток, изливающийся из пасти бультерьера.
Я попал, без вступительных экзаменов, сразу в пятый старший класс и, видимо, только потому, что тут постарался П. Алекс, сунув в карман ректору приличную сумму кредиток. Учился я сносно, так как уже хорошо овладел французским, латинским и эсперанто. Благодаря прибору, конечно, но понимал все, что пытались втолковать нам учителя-священники. Впрочем, для меня все было интересно, потому что казалось ново, по-другому, даже как-то экзотично. В принципе, мы изучали все те дисциплины, которые преподают в обыкновенных колледжах, но не так, как у нас, на другом континенте. Я выразился бы — подходили с другой стороны, с другой точки зрения. Каждый день в колледже обязательно начинался с принятых здесь молений и урока познавания религии именно так, как видел ее Мартин Лютер .
Впрочем, жизнь протекала размеренно, я приобрел себе пару новых друзей: Андрэ Дюруа и Дюка Дойчера, коренных французов, посланных в колледж семьями для формирования нравственности. Андрэ был строен. Черные, почти до плеч, волосы, прямой нос и голубые глаза. Этакий красавчик. Дюк — здоровяк, постоянно колотивший боксерскую грушу у себя в комнате. Его русые волосы были коротко пострижены. Взгляд карих глаз — пронизывающий насквозь, немного злой, словно заставляющий тебя быстрее признать свою вину, даже если той нет. И хотя внешне я отличался от них своей смуглостью, но, похоже, это вряд ли отталкивало двух парней от нового друга. Впрочем, у нас в колледже училось несколько истинных иссиня-черных негров, были и помеси: мулаты, метисы, но это не ставило их в положение меньшинства.
Кстати, как и в Мексике друзей я нашел себе не особо прилежных в учебе. Они, как и многие из моей старой школы, покуривали марихуану, частенько устраивали разные неприятности учителям в колледже и жителям близлежащего городка. Например, напившись украденного из погребка вина, поджигали сарай с запасами сена, не специально, конечно, окурки не тушили. Бывало, время от времени заказывали девочек из секс-службы прямо на адрес фермы, где паслась скотина. Впрочем, коровы и козы моих новых друзей не смущали, да и прибывших на автолете девчонок — тоже, но лишь после того, как проституткам демонстрировали пачечки ярких еврокупюр. Не пойму, как их еще не поймали с такими-то выходками, но, видимо, и не пытались. И не в последнюю очередь потому, что отцы у этих парней были достойными, почтенными людьми, жертвовавшими немалые суммы в копилку колледжа. У Андрэ папаша являлся шефом оной крупной корпорации, у Дюка же был какой-то страшный чиновник из муниципалитета Парижа.
Мы быстро сошлись и стали отрываться вместе. Однако все, что бы мы не вытворяли, все это делалось втихую, никто и не собирался открыто попирать благочестивые правила протестантского колледжа, тем самым наставляя против себя непорочных учителей.
Особенно рьяно за порядком в колледже бдил ректор — отец Огюст. Обычно он носил темные очки, потому что глаза его отдавали некрасивой желтизной больной печени. Целомудрие воспитанников было предметом его особого внимания. У него наверняка имелось несколько шпионов в рядах учеников разных классов, потому как некоторые намеченные ребятами негласные увеселительные мероприятия вдруг ни с того ни с сего срывались. Случалось такое, потому что отец Огюст резко менял свои планы и заставлял отдельные классы молиться в часовне под запах аниса и карболки, да не по одному часу, притом — стоя на коленях. Бывало, что многие проказы раскрывались тут же, на месте, и заканчивались для учинивших их молениями на несколько часов. Иногда ректор ночью забредал в двухместные спальные комнаты, дабы удостовериться, что среди учеников нет гомосексуалистов или же, что они не скрывают под одеялами греховные помыслы рукоблудия. Мог просто пройтись по палатам, обнюхивая воздух на предмет курения. Закрывать на ночь двери было строжайше запрещено. Впрочем, в вечернее и ночное время от отца Огюста нередко попахивало кислым вином, поэтому если еще днем не было прямой наводки от стукачей, то он частенько прикладывался к спиртному и даже не пытался что-нибудь обнаружить. У студентов эти дни считались любимыми.
Внезапных налетов я боялся лишь по началу, но через неделю понял, что доносить на Андрэ и Дюка шпионы побаиваются: как выяснилось позже, в свое время они выловили пару доносчиков, и для тех это кончилось отнюдь не только большущими фингалами и разбитыми носами. Кстати, я сейчас понимаю, почему Дюк с Андрэ взяли меня в свою компанию, я действовал вместе с ними, не оглядываясь по сторонам, как это делали остальные парни из класса. Уместно сказать, что эта парочка была абсолютно убеждена в своем превосходстве над остальными, скорей всего, даже и надо мной. Во всех вопросах они считали себя безусловными экспертами, а если это было не так, то парни делали вид, будто сей вопрос их нисколько не интересует.
Как-то раз я рассказал им про стигматников, стараясь не распространятся, что сталкивался с ними вживую, и к моему удивлению их это очень заинтересовало. У всех французов в крови с рождения бурлили революционные «антитела». Слушали они про это раскрыв рот, и на следующий день облазили Мировую компьютерную сеть, ища информацию о постулатах последователей святого Элдрича.
Однако я все же с трудом понимал их характер, мечты, желания, идеалы. Что тот, что другой грезили быть похожими на древних героев типа Сирано де Бержерака или Жерара Депардье, когда же я увидел фотографии этих героев, то был очень удивлен их вкусу.
Вечерами я частенько забредал в сторожку садовника, где мы с Алексом обычно пили чай с рогаликами и обсуждали всякие пустяки. Каждую пятницу мы ездили на расположенное неподалеку стрельбище, где Роди тренировал меня стрелять, да и проверял собственную меткость. Как-то раз в такую вот пятницу в конце ноября, после вечерней мессы, когда я впервые увидел живьем падающий с неба снег, редкий, мелкий, тающий тут же, как только касался земли, но все же настоящий снег (хотя для Франции в это время года снег тоже большущая редкость), я направился в домик к Роди не просто поговорить, не просто съездить с ним на стрельбище, но еще и попросить. Он разжег камин, поставил два кресла и низкий столик ближе к огню, включил электрочайник. Лизи расположилась на половике под столом. В тот вечер мы обсуждали религии, в тот вечер я узнал многое о непростом прошлом П. Алекса.
