Глава седьмая.
Вольфрамовы метаморфозы
Много еще чего рассказал Ядрышников о сибирских просторах и о своих односельчанах, но я его уже почти не слушал, то впадая в дрему, то думая о том, как же нам поступить с ним самим. С одной стороны, нам вроде бы следовало отплатить ему за спасение и уберечь от подобрения. С другой — что он увидит, когда вернется в свой совхоз? Горстку добреньких придурков?.. А нам бы такой человек ох как пригодился…
По сторонам дороги, прямо в сосновом бору, стали появляться краснокирпичные коттеджи и новенькие автозаправки, небольшие шашлычные и солидные кафе. Внезапно трасса вырвалась в поле, за которым в рассветном солнце засияла перехваченная мостом река, а на другом ее берегу раскинулся большой город.
Тут в кабину замолотили. Мы обернулись и увидели в заднем окошке взволнованного Перескокова. Заметив, что мы обратили на него внимание, он постучал себя в грудь, потом показал пальцем в кабину и скорчил такую плаксивую рожу, что Петр Петрович от неожиданности вильнул рулем.
— А это еще кто? — спросил он.
— Это наш продюсер, — сказал я. — В кабину просится. Остановитесь, пожалуйста.
— А надо? — спросил председатель с сомнением. — Не люблю я этих… Продюсеров…
— Давайте, — попросил Стас. — Он у нас хитрый. Наверное, опять что-то умное придумал.
— Перескоков, — представился продюсер, забираясь к нам. В кабине стало тесновато. — Только, пожалуйста, не путайте с Перископовым, — как всегда, добавил он.
— Ага, — хмуро кивнул Петр Петрович, подозрительно на него покосился и до самого конца поездки больше не произнес ни слова.
— Значит, так! — начал Перескоков возбужденно. — Не вышло с Владика, начнем с Томска! Разницы — никакой. Первый концерт тура, как и планировалось, — сегодня вечером.
— Не-не-не, — заорали мы хором, а потом Стас сформулировал четко: — Ваша затея провалилась. Никаких концертов! Вы уже забыли, что только чудом остались живы?!
— Ерунда это все, — отмахнулся продюсер. — Вся наша пиар-кампания была рассчитана на добрых, кто же знал, что в этой дыре люди до сих пор такие злые…
«Кировец» взревел. Это Петр Петрович, вновь нехорошо глянув на Перескокова, в сердцах как следует газанул. Но промолчал. Не обратив на это внимания, Перескоков продолжал:
— Так что начнем с Томска.
— Но нас там никто не ждет! — возразил я.
— Ждет не ждет, — махнул рукой тот, — какая разница?! При вашей-то раскрутке?! Не зря ж мы вас по всем каналам рекламировали! Да тем более у меня еще целый день в запасе! И вообще, это вам надо или мне? Вам нужна Леокадия или не нужна?
— Что вы конкретно предлагаете? — спросил я обреченно, понимая уже, что от концерта не отвертеться.
— Вам нужно остановиться где-то здесь, отдохнуть, выспаться, а я пока все устрою. Вот, как раз! Стойте! — крикнул он.
Ядрышников ударил по тормозам, с платформы раздались крики повалившихся с ног звезд, и «Кировец» замер перед небольшим двухэтажным домиком с разноцветными витражными окнами и вывеской: «Гостиничный комплекс «Кеть». Ресторан, отель, сауна».
— Отлично! — сказал Перескоков. — Тут и устроитесь. А я поеду в город и в течение дня все организую. Вечером вы с триумфом туда въедете и дадите, наконец, свой первый настоящий концерт…
— Только мочиться мы больше не будем, — твердо сказал Стас, на миг опередив меня. А я добавил:
— Это опасно для жизни.
— Никаких проблем, — неожиданно легко согласился Перескоков. — Обойдемся и без этой грубой наглядности. Мне и самому все это как-то не понравилось. Достаточно намека в текстах… Да и вообще, благодаря нашей рекламе, вы можете уже совсем не мочиться.
— Нет уж, — сказал я, немного успокоившись. — Совсем мы тоже не можем…
Перескоков шутки не понял и, посмотрев на меня долгим взглядом, отозвался:
— Как хотите. Дело ваше.
— А я считаю, надо эту тему вообще с повестки снять, — заявил Стас. — Никаких «Ночных позоров». Нам нужно что? Леокадию разозлить. Вот и давайте исполнять только ее песни.
— Ну-у… Не знаю, — сказал Перескоков. — В принципе-то да, но реально — не получится. Песни уже записаны, а они все в тему… Ладно, все! Пойду руководить заселением. — Он выбрался из кабины. — Приехали! — объявил он звездам, часть которых уже попрыгала с прицепа на асфальт. — Все спускайтесь! Селимся в гостинице и отдыхаем перед вечерним концертом!
Артисты, сползая с прицепа, потянулись к крыльцу нарядного домика.
— Да-а, хлопцы, — нарушил наконец молчание Ядрышников. — Трудная у вас работа. Я б с таким начальством не ужился. Я б его давно уже прищучил…
— Пробовали, — честно сказан Стас. — Он из окна с парашютом выпрыгнул.
— Вот-вот, — непонятно отреагировал Ядрышников, словно всегда знал, что такие, как Перескоков, прыгают с парашютами из окон. — Ну что ж, ладно, — продолжал он, погрустнев. — Раз я вам больше не нужен, поеду-ка я домой.
— Нет, постойте, Петр Петрович, — сказал я. — Есть у меня к вам одно предложение…
В «Кети» мы отлично выспались и пообедали, а ровно в семь Перескоков влетел в наш с Костей номер.
— Все вниз! Выезжаем ровно в полвосьмого! Повезло нам несказанно! Как раз сегодня тут должен был состояться городской карнавал, а я за этот день его переориентировал в вашу торжественную встречу!
— Что еще за карнавал? — удивился Стас. — Мы что, в Бразилии?
— Сам удивляюсь, — пожал плечами продюсер. — Это очень странный город. Сами аборигены называют его «Сибирские Афины», а карнавал и вправду как в Латинской Америке.
— Почему Сибирские Афины? — удивился я.
— Говорят, потому что много скульптур и философов, — пожал плечами Перескоков. — А еще говорят, тут очень веселые правители — мэр Пистолетов, он сейчас в тюрьме сидит, и губернатор Вольфрам, он пока на свободе. Сами любят веселиться и народ повеселить. Вот, например, они как-то решили, что люди соскучились по демонстрациям, и назначили ежегодный карнавал. — Продюсер вытащил из кармана помятую карту и разложил ее на столе. — Значит, так. Сначала нас встретит губернатор, вот тут, на мосту, — ткнул он пальцем в бумагу, — это для журналистов. Кстати, и встреча, и концерт будут транслироваться на всю страну. Губернатор садится к вам, и мы проезжаем к Лагерному саду… — полз по карте его палец.
— А почему сад «лагерный»? — опасливо перебил Стас.
— Потому что тут раньше лагеря были, — объяснил Перескоков. — Как кто в столице чего натворит, его сразу сюда ссылали. Оттого тут и народ такой нестандартный. Это по одной версии. А по другой — здесь, прямо посреди города, нашли лагерь древнего человека с двумя мамонтами… Но это все не важно! — продолжил он вести пальцем по карте. — Тут мы медленно-медленно спускаемся с горочки, а за нами — все прочие участники карнавала.
— А как мы спускаемся? Пешком? — поинтересовался я.
— Да ну, вы что! На белых лимузинах! Я пять штук добыл, они уже внизу. Все брачные конторы на уши поставил. Вы, губернатор и главные звезды будете стоять на крышах, — продолжал Перескоков. — Вот тут — площадь Новособорная, тут уже готова сцена с аппаратурой. Мимо вас пройдут колонны, вы с губернатором и остальными звездами их поприветствуете, а как шествие закончится, начинаем концерт. Сначала вы, а потом — Самогудова — Лелик — Грелкин.
— Что поем? — подозрительно прищурился Стас.
— Песни Леокадии, как договорились. Но с нашими, естественно, текстами. Других фонограмм у нас нет.
Итак, на пяти роскошных белых лимузинах мы въехали на мост, а посередине него под прицелом телекамер и фотообъективов нас встретил просто-таки удивительный человек. Мы, конечно, поняли, что это и есть обещанный Вольфрам, но никак не ожидали, что этот областной начальник начнет карнавал с себя, да еще так смело.
Суетливый полненький дяденька был, словно в древнеримскую тогу, завернут в белую простыню, лысина его была покрыта венком из одуванчиков, а ноги обуты в плетенные из лыка шлепанцы. Судя по цвету лица, его выдернули прямо из парной.
С остекленевшими от подобострастия глазами он в сверкании журналистских фотовспышек вручил нам каравай хлеба с солонкой и громадный символический ключ от города, выпиленный из дерева и покрашенный серебрянкой. После этого он уселся к нам в лимузин и принялся слезно умолять выпить с ним после концерта томского национального кедрового бальзама. «Который медведи любят», — вспомнил я.
— Раньше он был алкогольный, — непонятно зачем объяснял нам губернатор, — но теперь — безалкогольный. Ну, давайте попьем, — канючил он. — Я ведь и орешки для него сам щелкаю…
Не скажу, что это прозвучало аппетитно, но мне стало жалко его. Уж больно преданные у него были глаза, да он и не скрывал, зачем ему это надо:
— Если вы со мной бальзам попьете, меня еще на один срок оставят… Народ вас любит… И бальзам…
— Да, конечно, попьем, — сказал я. — Обязательно. А вы, кстати, очень похожи на римского сенатора.
— Правда?! — воскликнул он обрадованно. — Вот спасибо! А я боялся, вы не заметите!
«Лагерный сад» кишмя кишел людьми. Это были участники карнавала, разодетые в самые удивительные наряды, но разглядывать их у нас не было времени. Подгоняемые Перескоковым, мы вместе с Вольфрамом забрались на крышу лимузина и встали там во весь рост. Громадный ключ мы со Стасом положили себе на плечи, и автомобиль тихонько тронулся.
Девочки-танцовщицы, покачивая бедрами в такт льющейся откуда-то музыке, пошли по сторонам. Кроме водителя внутри нашей машины остался еще недавно принятый Перескоковым в штат телохранитель. Его голова была, как у араба, замотана в клетчатый платок.
На крышах остальных лимузинов устроились Самогудова с Леликом и Грелкиным, «Наталипортман» с Мармеладным Кроликом и носатый с Перескоковым и Шпулькиным. Старинный сибирский город превратился в кишащую фанатами столицу российской попсы. Зрители теснились на тротуарах, и толпе этой не было видно ни конца ни края. Наша колонна медленно ползла вдоль проспекта, звезды под приветственные крики махали ручками и посылали воздушные поцелуи, а публика благодарно вопила «ура» и свистела.
Наконец мы добрались до сцены, и мимо нас пошли остальные участники карнавала. Они действительно были хороши. Тут был и разноцветный китайский огнедышащий дракон-многоножка, внутри которого помещалось двадцать человек, и целые колонны людей, наряженных в разных животных или в экзотические костюмы других стран и эпох.
Здесь было видимо-невидимо красивых девушек, изысканные легкие одежды которых подчеркивали стройность фигур… Была даже одна практически совсем нагая. Ну, один листочек спереди не считается. Это была ослепительно красивая модель, которая изображала Еву. Вместе с качком-Адамом и резиновым брандспойтом в качестве Змея-искусителя она красовалась в райских кущах, оборудованных в кузове автомобиля «ЗИЛ»…
Стоя рядом с нами на сцене, воздвигнутой на «площади», которая больше походила на парк с тополями, клумбами и фонтаном, губернатор Вольфрам выкрикивал в микрофон лозунги, словно на демонстрации, стараясь при этом угодить всем участникам:
— Да здравствует Племя свободных женщин! — кричал он, завидев десяток скудно покрытых звериными шкурками девиц. — Ура!
— Ура-а! — радостно визжали те.
— Да здравствуют божьи коровки томских полей!
— Ура-а-а!
Эти божьи коровки вообще понравились мне больше всех. Были они, как и положено, оранжевые с черными точками. Пританцовывая, они шли за самосвалом, на котором громоздились два барабанщика, выстукивающие затейливые афроамериканские ритмы. На одном тактовом барабане было написано «Коровка Боря», на другом — «Коровка Коля».
— Да здравствуют бабочки!
— Ура-а-а!!! — пищали, помахивая крылышками, разноцветные бабочки-детишки.
— Пламенный привет нашим замечательным членам движения «АнтиСПИД»! — крикнул Вольфрам.
— Ур-р-ра! — закричали разноцветные члены.
Наконец, карнавальная колонна иссякла, и все — как участники, так и зрители — скопились на площади вокруг нашей сцены. Уже начинало смеркаться, и вокруг зажглись мощные прожектора. Тут микрофоном завладел Перескоков:
— Друзья! — начал он. — Я думаю, вам известно, что сегодня перед вами должна была выступить знаменитая певица Леокадия?!
Я выпучил глаза, но Стас шепнул мне:
— Молодец, Веня! Уж об этом-то ей точно доложат!
— Ле-о-ка-ди-я! Ле-о-ка-ди-я! — принялась скандировать толпа, но продюсер продолжил:
— Но она, понимаете ли, сказала, что не собирается петь в таком захолустном провинциальном городишке, как ваш…
— А-а-а!!! — взорвался народ негодованием, и имя певицы потонуло в этом реве.
— Да и ладно! — заявил Перескоков. — Не больно-то и надо! У нас есть звезды покруче! Встречайте: дуэт «Тот-Того»! — Площадь потряс новый взрыв зрительских эмоций, но теперь это был восторг. — Тем более что наши мальчики, — продолжал хитрый продюсер, — легко исполнят для вас пару ее хитов.
Толпа взвыла от радости, зазвучала фонограмма, и мы со Стасом, уже привычно прыгая и пыхтя в отключенные микрофоны, «запели» неизвестно чьими голосами:
Милый, милый, милый,
Зацелуй меня,
Милый, милый, от тебя
Я млею как свинья!
Честно говоря, на этот раз я прыгал и кривлялся даже с некоторым удовольствием. Приятно было доставить радость всем этим людям и досадить к тому же зловредной Леокадии. Но следующий куплет все испортил:
Милый, помнишь, мы в «пис-пис»
Играли во дворе?
Обмочили гаражи
И штанину мне.
Вот черт! А я уже и забыл про эту проклятую тематику. Но уж тут все пошло без сучка и задоринки — именно так, как и задумывали наши великие и ужасные продюсеры. Ну конечно! Это ж вам не глухой таежный Киреевск, это крупный областной центр! Громовым эхом подпевая припев, все эти, только что такие симпатичные мне люди враз принялись радостно справлять малую нужду.
Я уж не знаю, как эта сволочь Перескоков сумел так настроить десятки тысяч людей, наверное, дело тут в силе телерекламы. Но если так, то, учитывая, что этот концерт тоже транслируется, сейчас вместе с нами мочилась и вся наша необъятная, многонациональная, многострадальная Родина-мать!
Вот это был настоящий ночной позор. Хуже и представить себе трудно… Но был и забавный момент. Откуда ни возьмись, на площади появился раскрашенный цветочками дрессированный слон и, набирая хоботом воду из фонтана, принялся обливать ею всех окружающих.
Наконец на подмостки выскочили Самогудова с Леликом, Перескоков стал их витиевато объявлять, а мы спустились вниз. Настроение было отвратное. Чуть-чуть грела мысль, что, возможно, это позорище все-таки выведет нас на Леокадию, но это было слабое утешение, так как верилось с трудом.
— Здорово придумали! — счастливо скалясь, хлопнул меня по плечу безумный Вольфрам. — Долой условности! Свобода, непосредственность и еще раз свобода! Ну а теперь — ко мне? И — по бальзамчику?!
— А что, поехали? — утомленным голосом предложил мне Стас. — Пока нас Перескоков не поймал.
— Поехали, — согласился я и поискал глазами телохранителя, но Стас, поняв меня, поторопил:
— Да черт с ним, пошли быстрее, а то, не дай бог, еще Веничка увяжется.
Вольфрам поразил нас размахом своего быта и глубиной воображения. Во-первых, выяснилось, что живет он прямо в старинном особняке областного исторического музея в центре города, которым, как он нам объяснил, до революции владел архиерей. Во-вторых, губернатор оказался чрезвычайно эрудированным и артистичным человеком.
— А это мой лучший друг! — воскликнул он, когда в фойе музея, громко топая, встречать нас выбежала огромная собака-лабрадор и принялась, крутя роскошным хвостом, слюнявить пухлые пальцы хозяина. — Ее зовут Шланга. Очень умная, хотя, как вы, наверное, уже поняли, ленивая псина.
Собака исподлобья посмотрела на хозяина, продемонстрировав свои красноватые белки, пошатнулась и рухнула у его ног.
— Просто удивительно ленивая, — посетовал Вольфрам. — Шланга, вставай! Кому сказал! — попинал ее губернатор и глянул на часы. — Друзья, уже третий час ночи! Вы, наверное, ужасно устали, а мне так хочется многое вам доказать…
— Да нормально! — воскликнул Стас — Мы отлично выспались днем.
— Ах так?! — обрадовался Вольфрам. — В таком случае я смогу продемонстрировать вам свои метаморфозы! Перевоплощения — одно из моих любимых занятий. Больше всего на свете я люблю две вещи: Шлангу и перевоплощения!
Вольфрам свернул в зал русского Средневековья, крикнул нам, чтобы мы не входили, а сосчитали сначала до сорока. Мы посчитали и вошли. Вольфрама в зале не было, зато на деревянном престоле сидел настоящий русский царь. Суровый монарх сжимал в руках скипетр и державу, а на голове его красовалось нечто вроде шапки Мономаха. Я сперва подумал, что это восковая фигура, но царь шевельнулся и грозно объявил:
— Расхитили бояре казну земли русской! Воеводы не хотят быть защитниками христиан православных! Отдали Русь на растерзание Литве да ханам, да псам немецким! Каждый думает лишь о своей мошне, забыв напрочь об отечестве! — Он выдержал паузу и продолжил спокойнее, но строже: — А посему, повинуясь великой жалости сердца, беру снова государства свои, буду владеть ими самодержавно.
Он ударил скипетром, и мы вздрогнули.
— Похож? — вдруг спросил он заискивающим тоном. Колдовство развеялось, и перед нами вновь сидел прекраснодушный губернатор Вольфрам.
— Здорово, — признали мы со Стасом.
— Идем дальше! — позвал он и побежал, разбрасывая на бегу регалии. — Не забудьте сосчитать до сорока, — попросил он, влетев в следующий зал.
На этот раз губернатор сидел в бамбуковом кресле в образе японского императора-самурая, немного смахивающего на Будду, в златотканом кимоно.
— Хирамота хасаяма? — произнес он. — Сарамата, э-э, харакири…
Мы сложили руки ладонями и поклонились.
— Похож?! — взволнованно воскликнул Вольфрам снова.
Мы стали кланяться еще усерднее.
— Жалко, язык не знаю, потому — коротко! — вскричал он, вскакивая. — Но я выучу, выучу! Я — гений метаморфоз! Шланга, ко мне! — крикнул он. Большая, лающая басом собака, обгоняя нас, грузно проскакала по паркету и вместе с ним скрылась в следующем зале.
— …тридцать девять, сорок! — крикнули мы, досчитав, и вошли.
Приторно пахло розовым маслом. По углам широкой кровати дымили чаши с ладаном, а на перине, обнимая лежащего рядом пса, покоился человек в белом плаще с кровавым подбоем и с печатью муки на лице.
— Боги, боги! — хрипло простонал он, не открывая глаз. — Шланга!.. То есть Банга! Меня мучает страшная болезнь. Гемикрания называется. Принеси мне, пожалуйста, яду, Банга. — Он страдальчески прикрыл глаза рукой, приоткрыл ладонь, выглянул из-под нее одним плутоватым глазом и спросил: — Похож?
— Воистину, Эгемон! — признал Стас и зевнул. Я посмотрел на него и понял, что тоже не отказался бы уже и вздремнуть. Лучший Понтий Пилат из всех, что я видел, вскочил с ложа и хотел уже броситься в следующий зал, но я его остановил:
— Останьтесь, пожалуйста, так, — попросил я его. — Вам очень идет этот образ. Я это еще на мосту заметил.
— Правда? — застенчиво улыбнулся тот и, повертевшись туда-сюда перед зеркалом, кокетливо оглядел свой наряд. — А я так на работу завтра пойду! — заявил он. — Ну что ж, ладно. Вижу, теперь вы все-таки утомились. Давайте поужинаем — и на покой.
— Интересный вы человек, — заметил Стас по дороге в столовую.
— Да у нас тут все такие, — довольно махнул рукой губернатор. — Что ни дворник — писатель-фантаст, что ни сторож — рок-н-ролльщик. Есть даже один журналист, так тот себя и тем и другим возомнил, всему городу уже своими талантами плешь проел… Да все поголовно — художники, артисты… Еще эти, как их… Дизайнеры! А работать некому. Все поэты, в кого ни плюнь…
— А вы не плюйте, — посоветовал Стас.
— Трудно, — честно сказал Вольфрам и вздохнул. — Я же все-таки губернатор.
Вдруг со стороны входа еле слышно раздался хриплый вопль:
— Караул! Убивают!
«Вот тебе и раз! — удивился я. — Кто кого гут может убивать, если кругом одни добренькие?»
— Мне это кажется? — спросил я Стаса.
— Это голос Перескокова! — крикнул тот. — Бежим! — и мы бросились на звук через залы. Значит, продюсер нас все-таки выследил. Но кто-то настиг и его…
— Постойте! Подождите меня! — путаясь в полах плаща, прокуратор кинулся нам вдогонку.
Мы пробежали два выставочных зала, вестибюль… Хриплые вскрики и шум борьбы становились все яснее. Наконец, мы влетели в актовый зал и увидели, что лежащего на столе Перескокова душит висящий над ним на тонких, едва заметных струнках человек в черном трико и черной матерчатой маске, закрывающей все лицо.
— Я им ничего не сказал… — прохрипел синий уже Перескоков.
— Да ты ничего и не знал, болван! — ответил ему черный, и тут они оба увидели нас.
— Помогите! — простонал Перескоков.
Я схватил стул и запустил им в загадочного злодея. Но тот увернулся, резво взлетел на своих нитках к потолку и побежал по нему на четвереньках, раскорячившись, как паук. Миг — и он выскользнул в форточку под куполом зала.
— Кто это был? — спросил я у едва живого Перескокова.
— А я откуда знаю? — не моргнув глазом, соврал тот. — Лазят тут всякие… Странный городишко…
Тут прибежал запыхавшийся губернатор:
— Что такое? Что случилось?
— Да ничего, — отмахнулся Перескоков. — Все в порядке.
— Да? — прищурившись, спросил Стас. — И то, что тебя душил какой-то тип на веревочках, тоже в порядке?
— Ну… Мало ли… — пожал плечами продюсер. — С кем не бывает… Был и нету… Эй-эй! — крикнул он, поворачиваясь по сторонам. — Кто тут есть?! Вот видите, — развел он руками, — уже никого.
— Ну вот и чудненько! — обрадовался губернатор. — В гаком случае пожалуйте к столу.
— Странные вещи творятся с нашим продюсером, — нарочито громко поделился я со Стасом своей тревогой.
— Странные вещи, говорите? — внезапно посерьезнел губернатор. — Это еще что. Вот сейчас я вам покажу действительно странную вещь.
Он подвел нас к стене, на которой висела репродукция Джоконды, вставленная в вычурную золоченую раму, достал толстый черный маркер и нервным движением подрисовал творению Леонардо да Винчи густые гусарские усы.
— На кого теперь похоже? — таинственным голосом спросил наш искусствовед-любитель.
Мы пожали плечами.
— На мужика, — сказал Стас.
— Так-то! — победно бросил Вольфрам и, не снимая с лица загадочного выражения, упрятал фломастер под тогу. — Этот код разгадал я сам.
После чего, болтая как ни в чем не бывало о разных глупостях, он провел нас в столовую, где было уже накрыто.
Вокруг замечательно сервированного овального стола стояло четыре мягких стула. Посредине, как главное блюдо, дымилась и благоухала фарфоровая пельменница, а рядом стоял графин с жидкостью кофейного цвета. Это и был хваленый бальзам. Только мы уселись, как в столовой появился официант и стал повязывать нам салфетки и накладывать в миски пельмени. Когда он удалился, мы принялись за еду. И пельмени, и бальзам были действительно восхитительны.
— А вы больше так не делайте, — погрозил нам пальцем Перескоков с набитым ртом.
— Как? — не понял я.
— Без спросу не уходите, — объяснил он. — Я же волнуюсь.
Внезапно официант появился вновь.
— Десерт прикажете сразу подать? — неприятным скрипучим голосом спросил он.
— Что ты, братец, — после некоторой заминки ответил губернатор. — Где ж это видано?.. — Он внимательно посмотрел на официанта. — А-а, — понял он, — вы у нас новенький?
— Да, — замогильно отозвался тот. — Совсем новенький.
— Ой! — вдруг пронзительно вскрикнул Перескоков, уставился в тарелку и принялся нервно глотать пельмени один за другим.
Тут я обратил внимание, что официант поменялся. Тот был щуплый и молодой, а этот — старый, лысый, но осанистый и с животиком. И Перескоков явно его узнал. Да и мне эта фигура кого-то напоминала, но хоть убей, не помню кого.
— Простите, как вас зовут, кто вы? — спросил я напрямик, пряча под скатертью нож.
Воцарилось молчание.
— Ладно, — сказал наконец официант. — Хватит ломать комедию. Меня зовут… — подчеркивая многозначительность момента, он выдержал паузу. — Меня зовут Адамон Казимирович Перископов!
— Ой! — вновь взвизгнул Перескоков, теряя самообладание, и принялся стенать: — Я пропал! Просто пропал! Пропал совсем! Уж лучше бы я тогда прыгнул без парашюта…
— Заткнись, бестолочь! — огрызнулся на него таинственный официант. — Тебе что было велено? Всем говорить, что продюсер Леокадии — ты. А ты, сволочь этакая…
— Меня пытали! — всхлипнул Перескоков, указывая на нас дрожащей рукой. — Миксером! — и, рыдая, он уткнулся лицом в салфетку.
— Постойте, постойте! — вмешался я, выйдя из ступора. — Так вы и есть настоящий продюсер Леокадии? Мы все-таки нашли вас?!
— Еще чего! — рявкнул Перископов. — Это не вы меня нашли, а я вас!
— Ну ладно, — согласился я. — Это с какой стороны посмотреть. Главное, мы хотим узнать, почему все добреют от ее песенок.
— А вам какое дело? — вновь огрызнулся Перископов. — Я вот, наоборот, хотел бы знать, почему вы не добреете?
— Я первый спросил.
— Эх, убить бы вас обоих, — вместо ответа прошипел злодей. — Но моя госпожа велела только припугнуть вас. Чтоб не суетились по поводу ее музыки и не совали свой нос куда не следует…
— Ага! — сказал Стас. — Значит, не вы главный, а она? Тогда мы должны встретиться с ней.
Перископов немного помолчал, раздумывая, потом отцепил свое левое ухо, поднес его к губам. На его пальце при этом блеснул массивный перстень с крупным сиреневым камнем. Что-то побормотав, он прицепил ухо на место и, словно прислушиваясь, закатил глаза.
— Нас устраивает ваше предложение, — сказал он. — Моя госпожа предлагает вам провести с ней послезавтра совместный концерт в Каире.
— Отлично! — вскричал Перескоков, моментально ожив. — Свести таких звезд вместе! Все-таки я — гениальный продюсер!
— Ты-то тут при чем?! — недобро зыркнул на него Перископов.
— На чем же мы доберемся до Египта в такие сроки? — усомнился Стас. — На самолете мы не полетим, нам уже хватило, а на поезде мы и за месяц не доедем.
Повисло молчание. Его робко прервал губернатор Вольфрам:
— Ну, собственно, у меня есть дирижабль.
