Глава пятая.
Сон + свадьба без баяна, или о том, как все-таки приятно сеять зло
Когда мы связались с Перескоковым, он просто ошалел от радости, кричал, что все будет, и что мы как раз вовремя, потому что на эстраде сейчас, как и везде, полный швах, и теперь мы с ним перевернем мир… А вот с принцессой-копией на Леокаде связаться так и не удалось. Но пока и не горит: сперва нужно расколдовать Землю, а потом уж браться за поиски королевской четы.
…Летающая тарелка нацелилась на посадку в рощице за городом, неподалеку от моста через реку. Обычно по нему довольно оживленно снует транспорт, сейчас же, глядя в иллюминаторы, я испугался, что мои зловещие предсказания все-таки сбылись. На дороге не было никого. Хотя жив же Перескоков. Но он в столице. А у нас в провинции может быть все уже совсем худо?
Космический корабль мягко приземлился на гидравлические лапы. Обеспокоенные своей тягой к прекрасным свиньям злувы остались ждать принцессу на борту. Мы со Стасом прощаться с ними тоже пока не стали, пообещав при любом раскладе тут еще появиться.
Утопая по колено в траве, сопровождаемая птичьим чириканьем, наша пестрая компания двинулась к шоссе и вскоре выбралась из рощи. Меня мучили самые скверные предчувствия.
— Какой девственный мир! — оглядываясь по сторонам, воскликнул Кубатай, зачем-то переодевшийся в сиреневую форму леокадийского офицера и папаху. Драгоценное яйцо, обернутое для безопасности в пеленки и распашонки, покоилось в вещмешке у него за плечами. — Березки, сосенки… А воздух-то, воздух какой! Ребенку, между прочим, это очень полезно…
Он говорил что-то еще о здоровом образе жизни и правильном воспитании детей, но я не слышал его, погруженный в тягостные мысли. Шоссе было пустым до самого поворота за лесной массив в нескольких километрах от нас. Но когда я уже окончательно решил, что город вымер, из-за деревьев вырулила одинокая машинка. Это были белые «Жигули», и ползли они еле-еле. Ну, слава богу, как минимум один человек остался!
Мы со Стасом принялись махать руками. Автомобиль остановился перед нами и распахнул дверцу. Я заглянул. За рулем благостно улыбался заросший многодневной щетиной мужичок затрапезного вида.
— За груздями ходили? — спросил он, расплывшись счастливой улыбкой, и блеснул золотым зубом.
— Ага, — кивнул я.
— Правильно! — сказал он. — В магазинах-то нет ничего.
— До города подкинете? — спросил я.
— А чего же нет? Садитесь, конечно.
— Только нас пятеро…
— Да поместитесь. Вы вроде не толстые.
— А не оштрафуют?
— Кто? — хохотнул дяденька. — Вы что, с Луны свалились, что ли?
— С нее! — подтвердил Стас, запихивая в потрепанный салон Леокадию со Смолянином.
Принцесса озиралась по сторонам примерно так же, как когда-то мы со Стасом пялились на древнеегипетскую повозку.
— Только у нас с деньгами… — замялся я.
— Точно, с Луны! — сказал дяденька. — Я что, зверь — с попутчиков деньги брать?! Да и зачем они теперь?
Подобрение продолжается в полный рост. И в этом есть свои плюсы. Мы со Стасом тоже забрались назад, и принцессе пришлось сесть притихшему Смолянину на колени. А Кубатая мы посадили впереди. Он все-таки вроде как с ребенком. Устроившись, он снял папаху, перевернул, положил на колени и бережно опустил в нее вещмешок с яйцом.
Меня так и подмывало расспросить водителя, как сейчас тут живется, но я решил не вызывать у него встречных вопросов, тем более что совсем скоро мы увидим все собственными глазами.
Когда машина со скоростью километров пятнадцать в час поползла дальше, Смолянин из любопытства стал вертеть и шатать ручки на дверце. В какой-то момент та распахнулась, и Леокадия на ходу чуть не вывалилась наружу. С перепугу Смолянин дерганул ручку с такой силой, что она оторвалась и осталась у него в руке. Но дверца захлопнулась.
— Чувак, у тебя это… — испуганно сказал переводчик на своем фирменном русском.
— Ну? — отозвался тот, не оборачиваясь.
— Пимпочка от калитки того… Накрылась.
— Чего?! — не понял водитель.
— Да все путем, — смутился Смолянин и окончательно затих до конца поездки.
Кубатай потянул носом, поморщился и, естественно, на всеземном заметил:
— Этот жуткий агрегат пахнет очень неэкологично.
Его заявление подсказало мне, как узнать хотя бы что-то о состоянии нынешней экономики.
— С бензином перебоев нет? — спросил я водителя как бы между прочим.
Ответ действительно был красноречивым:
— Ага, нет… С брошенных машин сливаю. Еще с месяц поезжу, потом пешком ходить начну. Но это даже хорошо! Полезнее! А этот, — кивнул он на Кубатая, — иностранец, что ли?
— Да. Осетин, — ляпнул Стас.
— А не похож, — сказал водила, — хоть и шапка… — Он искоса глянул на кубатаевские зеленые волосы. — На американца больше похож. Прической.
— У него родители американцы, а сам — осетин, — зачем-то продолжал Стас вяло нести пургу. — Но ему пришлось долго жить на чужбине… Он скитался… Голодал…
— Дела-а… Говорят, там у них в Америке кризис-то еще похлеще нашего. Но это даже хорошо. Глобализма больше нет, антиглобализма — тем более… А в городе-то вам куда?
Я назвал адрес.
— Сделаем. Без проблем…
Так, перебрасываясь малозначительными фразами, мы и добрались непривычно пустынными улицами до нашего дома.
Во всех наших детских приключениях как-то так всегда выходило, что домой мы возвращались в то же самое время, в которое исчезали. На этот раз было иначе. Хотя, конечно, реально мы отсутствовали намного меньше, чем ощущали сами. Ведь наша память вмещала двойной срок.
На самом деле прошло около двух месяцев. Мы покинули дом в начале лета, а возвращались — в конце… И все-таки это был срок. Весь этот период был так насыщен событиями, что скучать о доме как-то не приходило в голову. Но зато теперь меня охватило такое щемящее волнение… Как тут мама с папой? Они хоть и подобревшие, но, наверное, все равно за нас волновались…
— Костя, — сказал Стас изменившимся голосом, когда мы выбрались из «Жигулей» и встали перед подъездом, — я сейчас, кажется, разревусь. Честное слово…
— Кончай, — сказал я, чувствуя то же самое. — Пошли наверх. У нас еще дел невпроворот…
Дверь была незапертой, и мы ввалились в квартиру без звонка.
Папа с мамой пили чай и смотрели телевизор. По телевизору показывали помехи. Услышав топот, родители обернулись.
— Мальчики вернулись, — сказала мама. — Я же тебе говорила, с ними все будет хорошо.
— Я тоже тебе говорил, — отозвался папа. — Что с ними могло случиться?
— А они не одни, — заметила мама. — С друзьями. Это хорошо. Заходите, заходите, присаживайтесь. Чаю попьем. Правда, его уже нет.
Они были такие спокойные, такие сонно-равнодушные, что мне захотелось попросить Леокадию немедленно спеть им песенку-озлоблялку, чтобы они пришли в себя. Но мы со Стасом еще на корабле это обсудили и решили, что торопиться не будем, что пока они такие, нам удобнее будет провернуть свои дела…
Все стали рассаживаться вокруг стола, а я в поисках чего-нибудь к чаю заглянул в буфет и в холодильник… Везде было шаром покати. Тут только я понял, что пьют папа с мамой вовсе не чай, а горячую воду.
— В магазинах уже ничего нет? — спросил я.
— Ну… Иногда что-нибудь и можно найти, — отозвался папа. — Но мы с мамой решили поголодать немножко. Чтобы здоровыми быть. Давно собирались, да все не получалось как-то. А сейчас — очень даже хорошо получается.
— А что это вы такое смотрите? — спросил Стас, тыкая пальцем в экран.
— Это? — глянула на экран мама. — Да так, ничего.
— Сам вижу, что ничего. И так по всем каналам?
— Да нет, почему, — отозвался папа. — На некоторых — разные программы идут.
— Чего же вы эту ерунду смотрите?
— Какая разница, — сказала мама. — Нам нравится. Успокаивает.
— Куда вам еще дальше успокаиваться?! — воскликнул Стас и, обернувшись к Леокадии, заговорил на ее языке: — Ну, принцесса, был бы я правителем Земли, я бы точно Леокаде войну объявил!
— За что? — не поняла та.
— Да за то, что вы, леокадийцы, сделали с моими родителями!
— Да? Еще неизвестно, что вы, земляне, сделали с моими! — парировала та.
А ведь и в самом деле. Я как-то не смотрел на это в таком ракурсе.
— Не мы, а один-единственный Неменхотеп! — возразил Стас уже не так экспрессивно.
— Я тоже — одна-единственная, — парировала Леокадия.
— Мало ли что. Зато это политика всей вашей планеты.
— Мало ли что, — передразнила его принцесса, — зато ваших родителей я расколдую, а вот живы ли мои, еще неизвестно…
Папа с мамой во время их диалога переводили взгляды с принцессы на Стаса и обратно.
— Молодец, — сказал папа, — шумерский выучил.
— Это не шумерский, — сказал я.
— Все равно молодец.
— Стасик, — вмешалась мама. — Ты бы нам представил своих друзей.
— Чтобы познакомиться, — добавил папа. — Чтобы общаться.
— Это — Кубатай, — взял я инициативу в свои руки. — Мы вам про него рассказывали.
— Как же, как же, помним. Очень приятно, — протянул руку папа, и они обменялись рукопожатиями.
— А это — Смолянин, — продолжал я, — и его невеста Леокадия.
— Невеста? — переспросила мама. — Значит, будет свадьба? Мы переглянулись. Про свадьбу мы вообще-то не думали.
— А что, — сказал я, — давайте устроим?
— Какая еще свадьба?! — воскликнул Стас. — Нам делом нужно заниматься!
— А каким делом? — продолжал я, моментально представив себе, как все четко складывается. — Нам нужно снимать толпу народу, и чтобы Леокадия в ресторане песню спела. Так? Это все очень хорошо сочетается со свадьбой. Времени навалом, пока посидим в «Медведе» одни — посемейному. А то ведь жрать хочется, гостей покормить надо, а у нас ничего нет!
— Ну, не знаю… — сказал Стас.
— Чего ты не знаешь-то?! — воскликнул я.
— А думаешь, там что-нибудь есть?
— Пойдем посмотрим! Надо хотя бы папу с мамой покормить, а то они уже что-то слишком здоровые от своего голодания! Ну и разведаем, а то ведь припрутся телевизионщики, а снимать нечего!
— Хм. Ну ладно. Свадьбу так свадьбу, — встал Стас. — Может, нам их еще и обвенчать? Тогда сначала покрестить надо…
Я подумал, что не стоит, наверное, крестить инопланетную принцессу и перепончатого переводчика, и сказал:
— Да пусть так живут. В гражданском браке… Ну все, встали! Айда в «Медведь»!
* * *
Пока мы перемещались в ресторан, поддерживая пошатывающихся родителей под руки, мама сказала, кивнув на невесту:
— Интересная девушка. Как, ты сказал, ее зовут?
— Леокадия.
— А еще у вас такой Леокадии нету?
Я с удивлением посмотрел на нее. И вдруг понял, что вопрос не лишен смысла.
— Ну-у… Вообще-то есть, — признался я. — Но она далеко, у себя дома осталась.
— Жалко, — сказала мама. — А может, еще есть?
— Пока нету! — отрезал Стас.
— Может, поискать? — предложила мама.
— Поищем, поищем… — успокоил ее Стас.
Ресторан был закрыт, и я, упорно нажимая на кнопку звонка, уже было решил, что наша затея провалилась, как вдруг дверь открылась. На пороге стоял мужчина с азиатскими чертами лица, по-видимому, кореец. Выражение лица у него было растерянное, он явно ожидал увидеть кого-то другого. Потом, натянуто улыбаясь, он сказал:
— Извините, мы закрыты.
— Это мы поняли, — сказал я. — Но, понимаете, нам нужно срочно справить свадьбу.
— Одну минуту, — сказал мужчина, поднес руку к уху, и я понял, что он включает слуховой аппарат. Вот это сюрприз! — Повторите, что вы сказали? — попросил он.
— Вы нормальный! — воскликнул Стас. — Слава богу! Мы тоже нормальные! Нам нужно отпраздновать свадьбу.
— Свадьба, это прекрасно! — искренне сказал кореец. — Я уж думал, их больше не бывает. Я бы с удовольствием помог вам, но нахожусь сейчас в ситуации дефицита ВСЕГО. Наши скромные запасы провианта просто бесценны, и я не могу себе позволить…
Внезапно он остановился, уставившись остекленевшими глазами на Леокадию. Потом сказал:
— Я ничего не путаю? Это она?!
— Она, она, — подтвердил я, решив сперва, что он потрясен тем, что видит на пороге своего заведения поп-звезду.
Но оказалось, не мы одни такие умные… Кореец попытался быстрым движением отшатнуться и захлопнуть дверь. Но Стас успел всем телом сунуться вперед, я последовал за ним, и мы выдавили ресторатора в вестибюль.
— Идите, идите отсюда! — закричал тот, пытаясь вытолкнуть нас обратно. — Я сейчас вызову ми… Администрация ресторана оставляет за собой право выбора клиента!
— Как вас звать? — спокойно спросил Стас, и директорский пафос сразу как-то сбился.
— Сон. Дмитрий Иванович Сон, — представился он. — И я требую, чтобы вы немедленно…
— Постойте, — остановил его Стас. — Дмитрий Иванович, мы — не грабители. Выслушайте нас.
Кореец напряженно огляделся по сторонам, потом сказал:
— Ну, говорите. Только она пусть молчит.
— Хорошо, — сказал Стас. — Слушайте. Через пару часов здесь будут все звезды российской эстрады — и Самогудова с Леликом, и Грелкин, и телевидение… Мы будем записывать тут новый клип Леокадии и транслировать запись в эфир. Согласитесь, это дорогого бы стоило, если бы не тот кошмар, который происходит сейчас на Земле.
— Бот именно, — сказал Сон. — А сейчас мне это все совсем ни к чему. К тому же я не собираюсь помогать ей.
— Ваша позиция внушает уважение… — начал я, но меня перебил Стас:
— Если вы понимаете, что чары на наш мир наслала она, — кивнул он на принцессу, — то вы должны поверить и в то, что она может их снять. И именно сегодня она это и сделает. С помощью трансляции прямо из вашего захудалого ресторанчика. И уже сегодня вечером люди начнут становиться нормальными, а через пару дней нормальными станут все. И жизнь вернется в свое прежнее русло. А ваш ресторан станет самым знаменитым в мире. И что, вы будете против этого из-за какого-то куска колбасы? Вы не поможете нам спасти мир?
Кореец нахмурился, потом сказал:
— Ни за что бы не поверил вам, если бы своими глазами не видел ее перед собой. Это у нас-то!.. Хорошо, проходите. Я выставлю все, что у меня есть. Но учтите, быстро обслуживать я вас не смогу, я же тут один…
— Ничего, мы подождем, — сказал Стас.
— Я помогу, — вызвался я.
— У вас караоке работает? — поинтересовался Стас.
— Вы будете петь караоке?! — поразился Сон. — Сейчас?
— Будем, — сказал Стас так, словно шел на подвиг.
— Ну и дела! — воскликнул ресторатор. — Работает.
— Ну, тогда, Костя, давай, — сказал мне Стас. — Пока я с караоке разберусь и рассажу всех, ты с Дмитрием Ивановичем по кухне все реши…
Надо отдать должное корейцу-ресторатору, ничего из запасов он от меня скрывать не стал. Да в этом и не было смысла. Запасы были просто грандиозны. Ящиками и упаковками были завалены все подсобные помещения.
Занимаясь вместе со мной нарезками и салатами, Сон объяснил мне, что, когда наступило подобрение, его друзья-глухие достаточно быстро сориентировались и принялись создавать запасы на то время, когда наступит полный крандец. И как раз сейчас-то он и начал подступать вплотную. Первое время он пытался еще держать ресторан в рабочем состоянии, но через несколько дней закрыл. Люди вдруг перестали понимать, зачем платить деньги, да те и обесценились напрочь.
Из зала на кухню прорывались звуки музыки, пищал проверяемый Стасом микрофон…
— Вот с электричеством нам повезло, — сказал Сон, когда мы брали из холодильника пакеты пельменей и высыпали их в большую кастрюлю с кипящей водой. — У нас же атомная электростанция, она полностью автоматизирована, и нашелся умный человек, отключил ее от ЕЭС. Правда, мы, неподобревшие, живем сейчас как на вулкане и ждем нового Чернобыля. На станции ведь, наверное, такой же бардак, как везде. Но пока вроде тьфу-тьфу-тьфу…
Еще он рассказал, что с первого же дня катастрофы люди перестали заказывать спиртное. Бывали, правда, исключения — ведь есть и такие люди, которые искренне считают, что алкоголь — это благо в чистом виде. А один человек с необычным именем Любомир до сих пор регулярно сюда заходит, и Дмитрий Иванович, не скупясь, наливает ему водку. Тот, выпивая, приговаривает: «Ученые выяснили, что алкоголь выводится из организма в течение суток. Так что пить приходится каждый день».
— Я потому вам и открыл, что думал, это он, — признался Сон. — Кроме него уже с месяц сюда никто зайти не пытался…
Примерно через полчаса мы все сидели за столом, который ломился от угощений, в тарелках дымились пельмени, и Стас мучил бутылку шампанского, пытаясь ее открыть. Папа и мама с вялым любопытством оглядывали «охотничий» дизайн зала. Несмотря на то что ресторан рядом с нашим домом, они ни разу сюда раньше не заходили.
Стас наконец довел дело до конца: пробка с хлопком улетела в потолок, и шампанское, пенясь, забрызгало скатерть. Разлив его по бокалам, он сказал мне:
— Переводи.
— На какой? — растерялся я.
— М-м… На леокадийский, — сказал Стас. — Его тут, кроме папы с мамой, все знают.
И он начал свою маленькую речь:
— Поводов для праздника лично у меня сегодня целых три. Во-первых, я рад гостям и ужасно рад снова оказаться дома. Во-вторых, за этим столом встретились все самые дорогие мне люди: мои папа, мама и брат, мои герои детства — Кубатай и Смолянин, и, наконец, девушка, в которую я еще совсем недавно был влюблен.
Он подождал, пока я переведу (принцесса при этом потупила взор), и продолжил:
— А третий, главный, повод — то, что Леокадия и Смолянин полюбили друг друга. Это для меня огромная неожиданность, но неожиданность приятная. Любите же друг друга и будьте счастливы!
Ай да Стас. Тамада-профи. Я был готов подписаться под каждым его словом. Разве что кроме «влюбленности». Кубатай захлюпал носом и утер глаза. Мы зазвенели бокалами, пригубили, и тут мама сказала:
— Горько?
— «Горько» — это по русской традиции значит, что жених с невестой должны встать и поцеловаться, — сказал Стас на леокадийском.
— Горько, горько!.. — стали скандировать мы.
Смолянин и Леокадия неуверенно поднялись и стали озираться по сторонам. И вдруг со стороны входа раздалось мощное:
— Горь-ко, горь-ко!!!
Мы обернулись. В вестибюле с радостными рожами толпилась вся попсовая компания.
— Горь-ко, горь-ко! — улыбаясь и размахивая руками, скандировали вновь прибывшие во главе с Самогудовой и Перескоковым. Два оператора нацелили на жениха с невестой объективы, а несколько техников, пробившись вперед, принялись устанавливать софиты и еще какие-то приспособления.
Смолянин и Леокадия посмотрели друг на друга, а потом поцеловались.
— Ура!!! — вместе с нами заорала толпа и ввалилась в зал.
— Как добрались? — спросил я у Самогудовой.
— Отлично!
— А на чем?
— На самолете, конечно!
— А вы не боитесь летать… После того случая?!
— Да ни капельки. Пилот у нас есть, слава богу, не разбился. А самолетов бесхозных в любом аэропорту сейчас навалом! Летай не хочу! Ну, что снимаем?
Вопрос был очень своевременным. Стас суетился возле караоке, всучив Леокадии радиомикрофон.
— Кстати, трансляция уже вовсю идет, — сообщил Перескоков. — Кризис кризисом, а посмотреть на свадьбу такой звезды, как Леокадия, хотят все. Да еще жених такой необычный!
— Эт'точно! — подтвердила Самогудова.
— А по-моему, миленький, — встряло «дитя порока». — Такой ушастенький… И перепоночки такие на руках… Эротичные…
— О! — возвела очи к потолку примадонна. — Да тебе гаечный ключ покажи, ты про него то же самое скажешь!
— Еще бы! — вскричало «дитя». — У него такая форма… Соблазнительная.
В этот момент Стас, перекрывая общий гвалт, спросил в микрофон:
— Ну что, все готовы? Включайте камеры!
— Все уже давным-давно пишется и транслируется! — отозвался Перескоков.
— Отлично! — воскликнул Стас, передавая микрофон Леокадии, и щелкнул кнопкой музыкального центра. Грянуло вступление.
Мы вчера долго ломали голову, выбирая. На самом деле, что это будет за песня, было абсолютно все равно… Потому и трудно было выбрать. Ну и хотелось все-таки, чтобы и ей нравилось, и людям, когда они в себя придут…
Главными песнями-кандидатами были: латиноамериканская «Бессаме Мучо», битловское «Yesterday», «Под небом голубым» Гребенщикова и, не знаю уж почему, сомнительная «Голубая Луна». Ну и еще одна, которую мы наконец и выбрали по патриотическим мотивам.
Вступление отгремело, и Леокадия, которой мама по просьбе Стаса повязала на голову платок, плавно выбросила вперед свободную от микрофона руку и запела:
Под сосною,
Под зеленою
Спать положите
Вы меня!
Самогудова, не удержавшись, подхватила вторым голосом, и камеры уставились на нее:
А-ай, люли-люли,
А-ай, люли-люли,
Спать положите
Вы меня.
И тут все-все-все грохнули вместе, да пустились в пляс вокруг торчашего посреди зала хвойно-древесного бутафорского ствола:
Калинка, калинка,
Калинка моя,
В саду ягода малинка,
Малинка моя!..
Ах, калинка, калинка.
Калинка моя,
В саду ягода малинка,
Малинка моя!..
— А-а!.. — распевно подала голос Самогудова, и Леокадия, приложив пальчик к щечке, ни дать ни взять красавица из русской деревни, проникновенно продолжила:
Ах, сосенушка
Ты зеленая,
Не шуми же
Надо мной!
Я и не заметил, как на сцене оперативно подключили к усилителям свои гитары музыканты из «Наталипортман», а за ударную установку уселся их барабанщик. И Леокадия пела уже не под фанеру, а под живой аккомпанемент:
А-ай, люли-люли,
А-ай, люли-люли,
Не шуми же
Надо мной!
Папа и мама ошеломленно оглядывались по сторонам. Они явно не понимали, как сюда попали. Но выражения лиц у них были такие выразительные, что мне стало абсолютно очевидно: подобрение закончилось!
А вот попсовики практически не изменились. Правильно Стас когда-то сказал, что они всегда были такими же придурочными. Хоть подобревшие, хоть неподобревшие.
Музыканты по-роковому жахнули припев, и все вновь запрыгали вокруг дерева:
Калинка, калинка,
Калинка моя,
В саду ягода малинка,
Малинка моя!..
Музыканты играли все быстрее и экспрессивнее, гости скакали как очумелые… А жених-то, жених!.. Смолянин и Кубатай прыгали втроем с чучелом медведя, ухватив его за лапы, и один из операторов тщательно фиксировал их замысловатые па. Оператор что-то им крикнул, и они, пританцовывая, вместе с чучелом стали перемещаться к выходу из ресторана.
Я глянул в окно и увидел, что из домов на улицу вывалил народ, и кто-то танцует, кто-то обнимается, и повсюду, словно в Новый год, расцветают букеты фейерверков! А вот и Смолянин с Кубатаем и чучелом уже тоже пляшут там, и люди рукоплещут им, водят вокруг них хоровод…
Ах, калинка, калинка,
Калинка моя,
В саду ягода малинка,
Малинка моя!..
Припев повторялся уже раз в десятый, и я подумал, что, наверное, клип действительно будет уникальным — столько звезд, столько экспрессии, столько неподдельной, ненаигранной радости, да прибавить к этому само событие избавления от подобрения…
И тут в центре зала что-то мне показалось странным… Я вгляделся… И волосы у меня встали дыбом. Хоровод вокруг ствола был сейчас двойным. Так вот, поразило меня внутреннее, меньшее кольцо. Я увидел в нем пляшущих с перепуганными рожами себя и Стаса в железных ошейниках! И я сразу понял, откуда они взялись.
Эта мысль периодически возникала в моем сознании, но я малодушно гнал ее от себя: когда мы переместились на Леокадию, другие МЫ остались у Перископова в коллайдере. И они потом переместились в Древний Египет. Но ведь и при этом перемещении должны были остаться еще одни «ДРУГИЕ МЫ»!
А значит… Да! Вот и он — Неменхотеп! С клоунским колпаком на голове и красным носом на резиночке. Все в том же внутреннем круге хоровода он держит в руках цепи от наших ошейников. И там же, с плутоватыми улыбочками на рожах пляшут еще две мумии, крепко держа на цепи немолодых, одетых в лохмотья, мужчину и женщину с благородными лицами.
Музыка стихла, и все уставились на эту жуткую компанию… А я почувствовал, как непреодолимо меня тянет «слипнуться» с очередным моим двойником.
— Папа, мама! — закричала Леокадия, увидев благородную чету. — Вы живы!
— Пока… — проскрипел Неменхотеп. — Но это продлится недолго, если ты не будешь меня слушаться. Быстро пой подобрялку! Иначе я твоих родителей прямо сейчас прикончу! И ваши копии тоже! — рявкнул экс-фараон, глянув на нас со Стасом. — А вы — снимайте, снимайте! Транслируйте! — приказал он телевизионщикам.
Тут неожиданно подала голос мама:
— Неменхотепшиша! Шерен хомороша кыц! — сказала она холодно.
— А! И ты здесь, неверная жена?! — воскликнул псевдопродюсер. — Пришла, наконец, пора мне с тобой рассчитаться!
— Это не твоя жена! Это моя жена! — воскликнул папа. — Ты забыл, фараон, как я тебя наказал в прошлый раз?! А теперь я стал еще сильнее, и я заставлю тебя подчиниться моей силе гипноза! Чтобы ты никого не обижал. Чтобы всем хорошо было.
Папа выставил вперед руки, вперился Неменхотепу в глаза и что-то беззвучно забормотал, делая магические пассы. Но на фараона его заклинания не подействовали.
— Вот и чудно! — воскликнул он, хрипло расхохотавшись. — Все мои недруги собрались в одном месте! Очень удобно! Со всеми враз и разделаюсь! Пой подобрялку, считаю до трех! — прикрикнул он на Леокадию. — Раз!..
Та растерянно огляделась по сторонам и подняла к лицу микрофон… А я ничего не мог с собой поделать: шажочек за шажочком я приближался к своей копии.
— Два! — сказал фараон.
Я покосился на Стаса и увидел, что и он, точно так же как я, пододвигается к центру зала.
— Три! — рявкнул Неменхотеп, и в этот миг мы со Стасом, сделав пару прыжков, кинулись в объятия к своим двойникам.
Треск, разноцветные искры, электрические разряды… И как только мы слиплись, я сразу узнал, каково мне пришлось в плену у Неменхотепа… Туго пришлось… Но, кстати, теперь я знал и то, например, почему эти мумии у Неменхотепа такие хилые. Сам-то он оживители таскает круглосуточно, а их только немножко подзаряжает, конкуренции боится…
Наша одежда, как и в прошлый раз, осыпалась ниточками, и мы со Стасом стояли посреди зала под прицелом телекамер совсем голые, только в железных ошейниках.
— Ха! — сказал Неменхотеп и потянул за цепи. — Теперь вас в два раза меньше, и это в два раза лучше…
И именно в этот момент мой гениальный брат, которого Неменхотеп держал за поводок в правой руке, сделал неуловимое движение к уху фараона. Мы ведь теперь знали его страшную тайну! Стас аккуратно дернул за торчащую из уха веревочку… Лицо фараона перекосилось… И он прямо на глазах начал разваливаться на куски. «Распускаться», как вязаный носок… Стас же при этом говорил голосом Глеба Жеглова:
— Неменхотеп, он же Перископов, он же Перевозчик, он же продюсер, он же фараон… За все свои бесчисленные злодеяния ты приговариваешься к смертной казни через распускание!
Минуту спустя на месте фараона посередине зала лежала кучка каких-то тряпочек и шнурков. Я думал, что, как в американских фильмах, сейчас все эти лоскутки зашевелятся, сползутся, соединятся обратно в Неменхотепа, и все начнется сначала… Но — ни фига подобного! Тряпочки валялись совершенно безжизненно.
И тут же я понял почему. Неподалеку от них на полу лежало колечко с сиреневым камешком. И ни одна ниточка от Неменхотепа в него не попала. А значит, оживительная сила кольца на эти лоскутки не распространяется. Кто-то накинул мне на плечи плащ, я завернулся в него, посмотрел на Стаса и увидел, что тот тоже кутается в какую-то разноцветную тряпку и растерянно смотрит на то, что осталось от нашего могучего неуязвимого врага…
Ни с того ни с сего мне вдруг стало жалко его. Слишком много в нашей жизни было с ним связано — и в детстве, и сейчас. Но новая, только что приобретенная часть моего сознания, еще недавно принадлежавшая моему проторчавшему все это время в неменхотеповском плену двойнику, немедленно взбунтовалась и погасила это сентиментальное чувство волной мстительной радости.
В этот миг в зал какими-то странными приплясывающими походками вбежали Смолянин и Кубатай.
— Разойдись, сволочи!!! — завопил вдруг Смолянин страшным голосом. — Всех в натуре замочу! Век свободы не видать! А-а!!!
И с этим диким криком он, а с ним и Кубатай, набросились на двух оставшихся мумий и принялись их метелить так, что только клочья в разные стороны полетели.
— Что это сы-сы-с ними? — спросил Стас, постукивал зубами.
А я догадался:
— Леокадия спела озлоблялку, а они-то были нормальные!
— Т-т-точно! Леокадия! — быстро обернулся он к принцессе. — Лови своего мужа, его срочно нужно успокоить! Можешь применять любые методы!
Смолянин же тем временем держал за грудки ту мумию, у которой на поводке была королева, и, вытрясая из нее последние крупицы жизни, орал на леокадийском:
— Да за маманю!.. За мою родную тещу! Да я тебе нос откушу, мерзавец ты сушеный!!!
А Кубатай, вторя ему, расправлялся тем временем со второй мумией:
— На короля, подлец, руку поднял?! Леокадия мне — сестренка названая, я за ее папочку тебя как комара ухлопаю!!! Скажи: «З-з-з…»
— Тихо, тихо, тихо… — ухватила их за руки принцесса и повлекла куда-то в уголок. И мы услышали, как она тихонечко им что-то напевает.
— Прелесть какая, — сказала мама, оказавшись рядом с нами. — Все как положено. Какая же свадьба без драки?..
Через минуту Смолянин и Кубатай вернулись к нам совершенно нормальными. А Леокадия кинулась обниматься со своими родителями. Король при этом, обескураженно оглядывая Смолянина, тихонько, чтобы тот не слышал, спросил:
— Это что, дочка, твой муж?
— Да, папенька, — потупившись ответила она.
— Ох… Чем же тебе звероящер-то не приглянулся?..
Смолянин тем временем ухватился за меня и, тяжело дыша, бормотал:
— Ох, отпустило… А я уже за всех тут перепугался. Никого бы не пожалел…
В этот миг Стас тоже увидел на полу колечко-оживитель, которое там так и валялось, взял его, поднял над головой и торжественно сказал:
— Вот оно! Вот — проклятый артефакт. Вещь не из своего времени. Как хроноскаф, как браслеты сфинксов… Из-за таких-то вещей все беды и происходят! Кольцо надо срочно уничтожить. Но как?
— Я знаю! Дай-ка его мне! — сказал Смолянин, оживившись, и аккуратно выхватил колечко из его рук. — Я по этим делам — специалист. Так и так мне придется позаботиться, чтобы другое волшебное колечко упало в кратер горы Ородруин. А пока… — он глянул на такой же перстень на пальчике Леокадии, — пока поношу. Обручальным побудет…
Он аккуратно надел кольцо на свой палец, чуть прищемив перепонку. И, улыбнувшись, они с Леокадией нежно прильнули друг к другу.
— В Ородруин?! — поразился я.
— А как ты думал? Долг есть долг. Я обязан помочь хоббитам спасти Средиземье. Вы ведь и сами знаете, что в этой книге должно быть не семь томов, а только три, и все хорошо кончается. Не зря я столько времени с собой эту штуку таскаю!
Он наклонился, вынул из-под стола свой чемоданчик, сломал пломбу, распахнул крышку… И мы увидели внутри… Мы увидели… Увидели какую-то облезлую деревяшку.
— Это ножка от магического шкафа Кощея, — пояснил переводчик. — Активный элемент прибора, погружающего в вымышленную реальность. Я ее из Департамента Защиты Реальности спер, когда на пенсию уходил. А что?! — озираясь на наши укоризненные взгляды, воскликнул он. — Это даже не воровство! Я ее туда принес, я и унес. Мой артефакт, что хочу, то и делаю!
— Но вы ведь собирались с Леокадией лететь на другие планеты, снимать чары подобрения, — напомнил я.
— И полетим! — воскликнул Смолянин. — Сначала я ей помогу тут, потом она мне — там. А? — подмигнул он девушке и прижал ее к себе покрепче. — Муж и жена — одна сатана! Мы же ведь с ней одной виной повязаны. Она реальные миры подобряла, а я — вымышленные. Теперича пришло время исправлять содеянное, но вместе-то оно веселей! А если еще и друг Кубатайчик с нами будет, так больше мне и желать нечего! И раньше он мне другом был, а как яйцо снес, и вовсе братом стал.
— Но «Властелина колец» ты ведь хочешь все-таки как раз подобрить? — уточнил я.
— Это случай особый. Тут нужно замкнуть временную петлю, чтобы парадокс не случился. Раз у нас в двадцать шестом веке этот текст таким знают, значит, так тому и быть. Да и согласитесь: семь томов — это все-таки перебор… «Руки прочь от хоббитов!» — скажем мы профессору-маньяку…
— А ты, Леокадия, готова со Смолянином в книжки нырять? — поинтересовался я. .
— Я готова нырять с ним, куда он только пожелает. Знали бы вы, какое это счастье — просто слушаться своего мужа и любить его! Я на такое даже и не рассчитывала. А Смолянин у меня — мужчина видный, хоть куда. Все у него на месте, даже кое-что дополнительное имеется… Это я про перепонки, — вдруг покраснела она, — ну, может, и еще про что… А главное — с ним не соскучишься! Я, наверное, тоже себе перепонки отращу, красиво ведь! У прадедушки моего такие были. Я, когда маленькая была, на портрете в коридоре замка часто ими любовалась.
Музыканты тем временем зарядили «Шизгару», директор Сон на радостях все вытаскивал и вытаскивал ящики с напитками и упаковки с едой. Попсовики лихо отплясывали и пили за здоровье молодых. Две изрядно потрепанные мумии совсем уже сдулись и с осоловелым видом сидели за столом. В принципе на каждой свадьбе можно увидеть личностей в таком примерно состоянии… Папа с мамой знакомились с родителями Леокадии… Праздник катился своим чередом… И не только у нас в ресторане. Гудела вся страна, а то и вся планета.
— А ты? — спросил я Кубатая. — Ты как? Ты ведь сейчас в прошлом, до твоего времени еще полтысячи лет! Как же ты вернешься в будущее?
Кубатай, потупившись, ответил:
— Я пока не знаю. Но, глядя на вас, мои юные друзья, я понимаю, что на свете нет ничего невозможного. Нет и безвыходных положений. Как-нибудь да выкручусь.
— А может, тебе заморозиться? — предложил Стас. — А в будущем тебя разморозят и оживят.
— Можно и заморозиться, — отозвался Кубатай. — Но я ведь теперь не только за себя отвечаю, — с нежностью кивнул он на яйцо. — Не хочу я, чтобы мое дитя с младых ногтей «отморозком» называли! А оно гордое будет, все в отца. К тому ж его еще высидеть надо. В корабле — тепло, покойно… Да и какая мне разница — будущее, прошлое?! Мне главное, чтобы интересно было! Так что покатаюсь я пока со Смолянином и с женой его. С ними — весело. Хотя иногда, конечно, и грустно бывает — без Марьюшки моей. Но, кто знает, может быть, еще и наоборот — не я к ней вернусь, а она меня разыщет. Как? Откуда ж мне знать. Как-нибудь! Она ж у меня — Искусница!
В это время сзади к нам подошла Самогудова, приобняла нас с Костей за плечи и сказала:
— Ну что, ребятки, карьеру делать будем?! Дуэт у вас классный, а после этой трансляции ваш рейтинг — выше крыши! Надо быть дураками, чтобы этим не воспользоваться.
Но мы оказались «дураками».
— Ну нет, — сказал я. — Спасибо, но с меня хватит. Я вот тут придумал вдруг: пойду-ка я в фотографы. Где мы только не побывали с братом, чего только не видели — а ни единого зримого свидетельства не осталось. Вот и сейчас — свадьба идет! У Смолянина!.. А фотографа нет. Непорядок. Сбегаю-ка я домой за камерой…
— Зря, зря, Костя, отказываешься…
— Может, Стас? — предположил я. — У него, по-моему, больше способностей.
— Не-е, — протянул тот, оказавшись поблизости. — Дурак я, что ли, на сцене кривляться? У меня другие планы. Серьезные.
«Интересно, что за планы такие?» — подумал я, но промолчал. Расскажет, куда денется.
