Глава вторая.
О пользе домашних заготовок и ветрености инопланетных красавиц
— Я в конкурсе участвовать не буду! — заявил Кубатай, стоило ей исчезнуть.
— Как же это, Кубатайчик?! — закричал Смолянин. — А если мы выиграем, всех тогда отпустят, а ты останешься?!
— Если я буду участвовать, ничего вы не выиграете, — самокритично заявил Кубатай. — Я ведь ничего не умею.
— Да ты что, Кубатай?! — воскликнул Стас-второй. — Ты ведь все на свете знаешь!
— Знать и уметь — это совсем не одно и то же.
— Ерунда! — воскликнул Стас-первый. — Давайте придумывать сценарий, и я уверен, место там найдется всем.
И мы принялись за подготовку. И заканчивали ее, когда состязание уже вовсю стартовало, и другие участники выступали на главных площадках планеты. Стать полноправными зрителями нам, заключенным, не разрешили, но установили в наших камерах визоры. Но мы не следили за ходом конкурса. Во-первых, мы боялись убедиться, что с остальными нам тягаться бесполезно. Во-вторых, мы не хотели что-нибудь нечаянно повторить. И в-третьих, у нас просто не было на это времени.
Нас так и не объединили, но оставили в камерах напротив, и в процессе подготовки мы могли общаться. «Два в одном». Идей было много, но одна возобладала, и неожиданно именно Кубатай стал главной символической фигурой нашего замысла. Делать при этом ему не надо было почти ничего, так что разговорами о своем «ничегонеумении» он отвертеться уже не мог. Главным же действующим лицом был Смолянин, а мы — два Кости и два Стаса — были не более чем фоном. К счастью, мы обнаружили, что копиям очень легко двигаться синхронно, и это делало нас незаменимой подтанцовкой.
Не буду ничего рассказывать заранее. Скажу только, что подготовка была серьезной и масштабной. Мы не постеснялись потребовать от устроителей построить специально для нашего выступления зал, и они легко согласились на это. Время от времени нас посещали или связывались с нами злувы Хру'Наум и Хру'Каган. Они выступали комментаторами конкурса и явно болели за нас. Хру'Нестор, арбитр, тоже, по их словам, болел за нас, но для объективности на время конкурса он был ото всех изолирован.
Кроме того, как сообщили нам злувы, которые и впрямь были отличными, хоть и не самыми опрятными ребятами, никакие личные симпатии не заставят арбитра древней игры поступиться принципами и кому-то подсуживать.
Еще они помогли нам кое-какими рекомендациями. Например, это как раз они посоветовали не смотреть других участников, так как даже невольное повторение чужой идеи или приема считалось на «Клизме» страшным грехом и вело к потере голосов, а то и к проигрышу.
И вот назначенный день наступил. Наш зал напоминал формой китайский стадион «Птичье гнездо», который нам с Костей понравился, когда мы смотрели по телику Олимпиаду. Но у нас строение было пограндиознее, просто потому что зрителей должно было присутствовать на порядок больше, и это был не стадион, а бассейн. Зато воздвигнут он был за два дня. Все-таки леокадийские технологии потрясали, а местная присказка на все случаи жизни — «Трудно придумать…» очень нам импонировала. Мол, стоимость материалов, сложность изготовления, энергозатратность и прочее — особого значения не имеют. Трудно придумать.
Каждому из нас на шею прилепили по маленькому бумажному кружочку. Если его коснуться, он начинал работать как микрофон, коснуться снова — отключался. Ну, эти приколы нам еще по «Тот-Того» были знакомы. Мы проверили фонограммы, еще раз оговорили друг с другом и с техниками нюансы и стали маяться в томительном ожидании выхода.
И вот, когда прибывшие к назначенному сроку зрители расселись, комментатор Хру'Каган объявил:
— Час настал! Наши последние участники — команда с планеты Земля! Даже если они и не станут победителями, Леокада должна будет всегда помнить о них с благодарностью, как об авторах проекта этого замечательного архитектурного строения!
— Взгляните налево, — вторил ему Хру'Наум. — Вы видите табло, на котором высвечиваются голоса, отданные зрителями Леокады и планеты Соло за данного участника! Пока мы видим цифру «ноль», но это только пока! Итак, номер землян — мюзикл «Эмбрион в эмбрионе»! Встречайте!
Мы к тому моменту уже были в специальной комнате под бассейном. Дальше я постараюсь рассказывать так, словно видел все глазами зрителей.
В центре бассейна заклокотала и вспенилась вода, свет в помещении погас, и зазвучала таинственная музыка из фильма «Человек-амфибия». Затем на месте бурления из-под воды поднялась круглая сцена с большим белым яйцом посередине и четверо танцующих вокруг него юношей в шортах и разноцветных майках.
В принципе уже само по себе это было круто. Ведь юноши эти были — вчерашние претенденты на престол, победители турнира, брошенные принцессой в тюрьму. Трибуны встретили нас аплодисментами, заглушая музыку и болтовню злувов-комментаторов. Но только этот шум стих, как раздался разочарованный голос арбитра Хру'Нестора:
— Ну нет, друзья! Это ни в какие ворота не лезет. Эффектно, конечно, я бы даже сказал, загадочно. Ну да, перед нами — любимые всеми персонажи, причем почему-то еще и в двойном размере. Но традиция «Рваной клизмы» испокон веков зиждется на анонимности. Использование своего былого авторитета, своей былой популярности — прием если не запрещенный, то как минимум не одобряемый. Вы покажите, что вы можете сейчас! Какова художественная ценность именно этого номера?! Или это все, на что вы способны?
И как раз в этот миг из воды вынырнул покрытый чешуей Смолянин. Сделав в воздухе кульбит, он вскочил к нам на сцену и, шлепая по ней ластами в такт музыке, проникновенно запел:
Уходит землянин в свой дальний путь,
Мамане махнет рукой.
Все, что он хочет, — всего лишь вернуть
Земле своей облик свой.
Смолянин картинно приложил к глазам перепончатую руку и, оглядев зал, продолжил:
Но приговор принцессы ему
Будет суров н строг.
И, как всегда, тех бросают в тюрьму,
Кто неволи терпеть не смог.
Тут Смолянин запел ритмичный припев, а мы четверо как могли (спасибо за науку московским попсовикам) принялись изображать подтанцовку:
Лучше лежать на дне
В синей прохладной мгле,
Чем мучиться на унылой,
Силком подобревшей Земле.
Будет шуметь вода,
Будут лететь года,
И в блеклом тумане скроются
Добрые города.
Пропев последние слова. Смолянин запрыгнул на яйцо, а затем картинно нырнул с него в воду, сделав тройной кульбит. Крамольный политический контекст его песни был настолько очевиден, что не заметить его было невозможно. А ведь среди зрителей были не только леокадийцы, а среди леокадийцев — не только сторонники принцессы. Зал взревел.
Хру'Нестор забыл выключить микрофон, и слышно было, как он взволнованно похрюкивает. Заметив спой прокол, он взял себя в руки и заявил:
— Ну что ж, все это мило, очень мило. Претензии к эстетическому наполнению снимаются. Но где раскрытие темы? Где, собственно, «два в одном»? И что такое «Эмбрион в эмбрионе»?
Это был ожидаемый вопрос. Раздался треск, скорлупа яйца рассыпалась, и из него вылупился Кубатай в облегающем, подчеркивающем его беременность трико, черкеске и папахе. Публика ахнула. Хру'Каган и Хру'Наум наперебой закричали:
— Вот оно! Вот — два в одном! В яйце — мужчина, да не простой, а беременный! То есть два человека!
Тут из воды вновь вынырнул Смолянин и вновь запел на лирический мотив, указывая то на нас, то на королевское ложе:
Даже не глядя, кто враг, кто друг
(нрав у нее таков),
Что-то принцесса сажает вдруг
Лучших своих женихов…
Услышав очередную крамолу, зал громогласно вздохнул, и над нами завертелась небольшая стайка страж-птичек. А Смолянин продолжал:
Так, брат, ей замуж не выйти никак,
Наследника не зачать…
Если пойдет все и дальше так,
То будут мужчины рожать.
И припев они, приплясывая, пели уже вместе с Кубатаем. Причем Смолянин подыгрывал себе на появившейся у него в руках малюсенькой гармошке, а Кубатай — на гитаре, пристроив ее, как гусли, на животе:
Лучше лежать на дне
В синей прохладной мгле,
Чем мучиться на унылой,
Силком подобревшей Земле.
Будет шуметь вода,
Будут лететь года,
И в блеклом тумане скроются
Добрые города!
Они замерли, и зал вновь разразился аплодисментами и смешками. Мы были готовы к этому. Но мы считали, что сказанного все-таки недостаточно, и нужно еще напомнить, намекнуть публике о том, что наша судьба в ее руках.
Кубатай взмахом руки заставил всех замолчать. Свет погас, луч прожектора выхватывал из темноты только его необычную фигуру. И он произнес:
— О, как близки наши миры, братья леокадийцы. Вдумайтесь. В 1458 году по земному летоисчислению узник тюрьмы, поэт Вийон, был освобожден герцогом Орлеанским за победу в поэтическом состязании, написав прекрасную «Балладу противоречий»…
Пока наша четверка была в темноте, мы скинули с себя костюмы, оставшись в одних плавках. А свет прожектора переместился на Смолянина, и тот, пробормотав: «Вот кусочек… Перевод мой», — вскинул перепончатую лапу и стал читать:
По фене ботаю, свою захлопнув пасть,
Сквозь слезы ржу, моргалы закрывая,
Держусь за шнобель, чтобы не упасть,
Я туп как дуб, я все на свете знаю.
Те для меня, в натуре, кореша,
Кто для меня не сделал ни шиша.
Откинувшись, я все же срок мотаю.
На мнительных ушах висит лапша…
Я нужен всем, и всеми ж я пинаем.
Произнеся последнюю фразу, Смолянин, вызвав тучу брызг, картинно рухнул в воду, но забыл при этом выключить микрофон, и еще пару минут публика слышала его бульканье, фырканье и покряхтывание. И мы вместе с Кубатаем нырнули тоже. Зажегся общий свет и осветил символично пустую сцену, усыпанную огромными кусками яичной скорлупы.
Что тут началось! Это был настоящий фурор. Кто-то кричал: «Победа!» или «Лучшие!», кто-то — «Освободить их!», а кое-кто и — «Долой тиранию Леокадии!»
— Вот это действительно что-то! — воскликнул Хру'Нестор, обретя дар речи. — Прекрасно, просто прекрасно. Да простит меня публика, но я не удержался и тоже присочинил в стиле:
Я голоден, но в рот не лезет хавчик,
Я злув-урод, но я же и красавчик…
Мы четверо и Кубатай выползли на сцену и сидели на краешке, ожидая окончательного решения зрителей. Кубатай отжимал папаху, когда неожиданно сквозь зрительский гвалт прорвался, явно усиленный такими же, как у нас, микрофонами голос принцессы Леокадии:
— Я хочу напомнить почтенной публике о праве выбрать в команде-победительнице фаворита и принудить несчастную принцессу выйти за него замуж! И если он захочет, я поеду или поплыву за ним, куда он только не прикажет.
Кубатай испуганно посмотрел на нас, затем бросил папаху, поднявшись, по-собачьи отряхнул с тела брызги, взял гитару и проникновенно запел незапланированное, но, по-видимому, выстраданное. Это получился как бы выход «на бис»:
Милая моя,
Взял бы я тебя,
Но там, в краю далеком,
Есть у меня жена…
Неожиданно для всех, под аккомпанемент Кубатая, в ответ ему запела сама принцесса Леокадия:
Милый осетин,
Мил ты не один,
Люб из вашей команды
Мне больше всех Смолянин!
Вот это была новость! Воистину «сердце красавицы <…> как ветер мая…» Но тут вновь слово взял Хру'Нестор:
— Все, все мне нравится в выступлении землян! — сказал он. — Но тема, тема… Она все-таки выявлена слабо. «Два в одном». Вам не кажется, что беременный мужчина в яичной скорлупе — это все-таки натяжка? Было бы хотя бы так: в одном яйце — второе…
Кубатай включил микрофон и произнес сурово и загадочно:
— Ну что ж. Коль так, то так тому и быть. Кости! Стасы! Прикройте меня.
Это тоже был экспромт, но мы сразу догадались о намерении Кубатая и сомкнулись вокруг него плотным кольцом. Он присел на корточки, и некоторое время притихшая публика слышала лишь его приглушенное покряхтывание. Затем он поднялся во весь рост и поднял над головой здоровенное голубое яйцо.
— Свершилось! — воскликнул он. — Я снесся! — и тут же пояснил нам, отключив микрофон: — Это наши биоинженеры постарались, спасибо им. Все-таки мужчине трудно выдержать девять месяцев. Половину срока ребенок дозревает в яйце.
А зал тем временем ревел от восторга. Только Хру'Каган неожиданно вскричал:
— Не считается! Это — домашняя заготовка!
Но ему возразил Хру'Нестор:
— Лично я в толковых заготовках не вижу ничего дурного!
— Да?! — возмутился Хру'Каган. — Но если принять это за норму, «Клизма» превратится в концерт по заявкам!
— По каким еще заявкам, коллега?!
Но на их профессиональное похрюкивание никто уже не обращал внимания. Цифры на табло сменялись с головокружительной скоростью. Не включившийся в полемику Хру'Наум сообщил:
— Вы все, конечно, помните, что голоса с планеты Соло приходят к нам с некоторым опозданием, так что точное их количество мы сказать пока не можем. Но уже сейчас ясно, что земляне победили!
Мы запрыгали от радости и кинулись обниматься… И когда я обнимался со своим двойником, вдруг произошло нечто странное. Мы как будто бы слиплись. Меня все время к нему тянуло, но рядом мы оказались только во время выступления, и от волнения это чувство как-то притупилось. А вот теперь мы просто примагнитились друг к другу. Обнять-то я его обнял, а вот оторваться не мог. И что-то происходило между нами. Какое-то движение энергий. Какие-то искры вертелись перед глазами, а в ушах звенели колокольчики, и меня как будто бы немножко било током. И вдруг…
Хлоп! И мы слиплись с ним окончательно. Стали одним человеком! Вот тут-то две наших памяти и стали одной. Я знал теперь все, что со мной происходило и на Леокаде, и в прошлом, в Египте времен Моисея. Знал, как мы нашли Смолянина с Кубатаем и как переместились сюда с помощью Шидлы…
А вот с нашими плавками произошло что-то странное. Они как бы взаимопроникли друг в друга и развалились на тряпочки и ниточки. И я стоял теперь совершенно голый, прикрываясь руками.
Но, елки-палки, что при этом случилось с публикой!
— Вот это другое дело! Вот это два в одном, так два в одном! — кричал Хру'Каган. — Вот это — полное раскрытие темы! Все мои претензии снимаются!
Стас потом рассказал мне, что, увидев происшедшее со мной, он и Стас-второй тут же кинулись друг к другу, но оба вспомнили предостережение злувов о недопустимости повтора и от греха подальше нырнули в воду. А вынырнул Стас уже один и поспешно натянул штаны от костюма. А вот я не додумался.
Тем временем комментатор закричал:
— Все! Голоса подсчитаны! Отрыв гигантский, победа землян неоспорима, и они немедленно освобождаются из-под стражи!
Но его мало кто слушал. Вместо этого зал сначала неуверенно, а затем все громче и громче принялся скандировать:
— Костя — принц! Костя — принц!
— Но я не готова… — растерянно пролепетала Леокадия.
— Костя — принц!!! Костя — принц!!! — ревела публика.
Я стоял в лучах прожекторов совершенно оторопевший, прижав ладошки между ног, и раскланивался. Мне, конечно, было приятно такое всеобщее признание, хотя моей заслуги в происшедшем не было никакой. Но мне сильно не хотелось жениться на Леокадии. Стасу-то и то уже не хочется. В то же время отказаться — значило бы лишить Землю возможности освободиться от подобрения. А разве не за этим мы сюда явились, не для этого столько всего пережили?!
Вот если бы Леокадия вышла замуж за Смолянина, раз он так ей понравился, все было бы замечательно. Но как перевести на него симпатии толпы? Я этого так и не придумал. Ведь публика и без меня знает о том, что именно Смолянин — избранник принцессы… Эх, разбередили мы в душе народа бунтарское начало…
— Слушайте меня, подданные моей планеты! — весомо произнесла принцесса, и зрители притихли. — Я беру тайм-аут, — заявила она. — Два дня!
— Как, опять?! — взревела публика.
— Да, опять, — отрезала она.
— Но это беспрецедентно! — взвизгнул кто-то.
— Значит, создадим этот прецедент, — веско ответила она и покинула трибуну.
А к нам на сцену выбрался мокрый Смолянин и радостно воскликнул:
— Ну че, клево я прочитал? Кубатай, а ты теперь мне самый что ни на есть настоящий братишка, раз тоже яйца несешь! Респект тебе и уважуха! Станешь принцем — не забывай!
Оказалось, под водой он не слышал ни песенки Кубатая, ни ответа Леокадии и понятия не имел, что она теперь влюблена в него.