Глава вторая,
в которой мы снова встречаем кое-каких неприятных личностей и узнаем кое-какие подробности об удивительных болезнях уха
К городу мы шли очень быстро. Стоило нам чуть замедлить шаг, как Ахаз начинал нас подгонять:
— Давайте, давайте, не задерживайтесь.
— Куда мы спешим-то? — заканючил наконец Стас, усевшись на песок. — Я устал.
— А если даже не спешим, чего рассиживаться? — нетерпеливо потянул его Ахаз за воротник. — Подъем, чужеземец!
— Может, я хочу повнимательнее тут все рассмотреть? Я еще ни разу в пустыне не был…
— А я был, — огрызнулся Ахаз. — Нечего тут рассматривать, на то она и пустыня. А мои сородичи, между прочим, на месте топают!
Мне понравилось его трепетное отношение к соплеменникам, Стас тоже перестал капризничать, нехотя поднялся, и мы двинулись дальше, увязая кроссовками в песке.
— Хороший ты парень, Ахаз, — сказал я, — ответственный.
— Ага, — огрызнулся тот, — ответственного нашел. Ты лучше представь, что сейчас обо мне думает вся эта толпа евреев и что они со мной сделают, если я хотя бы к вечеру не вернусь.
— Слушай, а почему ты говоришь «евреи»? — спросил Стас. — Ты же сам говорил «иудеи, дети Авраама и Иакова»…
— Это мы пока добрые — иудеи, а как разозлимся — евреи евреями.
Благодаря его рвению, к окраинам древней столицы мы подошли примерно к обеду. Во всяком случае, так мне подсказывал желудок. Окраины были как окраины: жались друг к другу глиняные мазанки, на натянутых между пальмами веревках сохло разноцветное тряпье, стайка чумазых голопузых детей с криками и хохотом гоняли по двору молодого крокодила.
Но сколько мы ни шли, окраины все не кончались. В конце концов я понял, что никакие это уже не окраины, а так и выглядит весь этот город. Сытыми и довольными тут были только гревшиеся на солнышке длинноухие египетские кошки. Люди их опасливо обходили или с поклонами подносили им тарелочки с едой. Быстро Шидла в этом деле порядок навел.
— Я вас до дворца доведу, а там вы уж, пожалуйста, сами, — сказал Ахаз, обматывая лицо тряпочкой.
— А это еще зачем? — удивился я.
— Так положено, — сообщил он и самокритично добавил: — Дабы молчал в тряпочку и не осквернял своей иудейской рожей несравненную красоту города-храма.
— Вот эту? — обвел Стас рукой очередную кучу мусора возле кособокой лачуги за бамбуковым заборчиком.
— Можно подумать, там, откуда вы явились, стены из мрамора, а крыши золотые, — вдруг обиделся за изгнавшую его столицу Ахаз.
— Ну, нет, конечно… — признал я.
— Вот и молчите тогда сами в тряпочку, — сказал Ахаз. — И смотрите сюда. Вот он — дворец фараона. Между прочим, стены у него из мрамора, а крыша золотая.
И действительно, как раз в этот момент, пройдя через какой-то закоулок, мы вышли на площадь, где за ажурной бронзовой оградой возвышалось похожее на трехзвездочный отель строение с колоннами. Стены его были облицованы синей плиткой и густо усеяны золотистым орнаментом. Возле калитки дежурили два полуголых нубийца с кольцами в носах и копьями в руках. Еще с десяток прохаживались вдоль ограды.
— Ну, я пошел, — сказал Ахаз. — А как вы, кстати, во дворец проникнуть собираетесь?
— Не знаю, — пожал я плечами, — подойдем к стражникам, скажем, что мы к фараону…
— Да? — скривился Ахаз. — А ты знаешь, сколько в день таких желающих подходит? Как что не так — бегом к фараону. А фараоны, между прочим, уже несколько веков без протекции не принимают.
— А если быть настойчивыми?
— Что касается настойчивых, то крокодилы в придворном зверинце только ими и питаются… Не-ет, так не пойдет… Может, деньги у вас есть? Драгоценности какие-нибудь?
Мы со Стасом дружно помотали головами.
— Эх, шагать моим соплеменникам до рассвета, — вздохнул Ахаз. — Пойдемте. У меня тут неподалеку один знакомый лавочник живет, он много лет во дворец туалетный папирус поставляет. Может, он что-нибудь посоветует, в крайнем случае даст чего на мзду. Он в этих делах неправедных собаку съел.
Мы свернули обратно в закоулок.
— А с чего ты взял, что он нам станет помогать? — спросил я.
— А пусть попробует не помочь, — отозвался Ахаз. — Он ведь из тех, самых хитрых, евреев, которые не ушли с Моисеем, а остались тут и косят под египтян. Но если разоблачат — погром будет.
— Так ты будешь его шантажировать?
— Ну, шантажировать… Скажешь тоже. Так, родню напомню.
— А если он нас же и выдаст?
— Тогда его все равно спросят, почему мы пришли именно к нему. А ему это надо? Вот, кстати, его хибара.
Честно говоря, «хибара» эта показалась мне посимпатичнее помпезного фараоновского дворца. Причудливой формы дом из красного кирпича напоминал загородный коттедж среднего российского чиновника, не хватало только тарелки спутниковой антенны на крыше. Ахаз снял с лица повязку, поднялся на крыльцо и подергал за шнурок. Открылось маленькое квадратное окошечко.
— Привет, Мордыхай, — подмигнул наш провожатый.
— Ахаз заходит, остальные ждут, — раздался скрипучий мужской голос, и дверь приоткрылась.
— Я сейчас, недолго, — заверил нас проводник и скользнул внутрь.
Действительно, не успели мы и словом перемолвиться, как дверь распахнулась, и Ахаз появился на пороге с похожим на пирата пожилым седобородым мужчиной в цветастой юбочке. Оба выволокли на крыльцо по большому тюку. У Мордыхая я заметил на каждом пальце рук и ног по увесистой золотой печатке. Видно, хорошо питаются при дворе фараона, раз на туалетном папирусе можно так зарабатывать.
— Вам несказанно повезло! — воскликнул Ахаз. — Хватайте вот это, — указал он на тюки, — и бегом за нами.
Пока мы вчетвером неслись какими-то узенькими переулками, мы узнали от Ахаза, в чем, собственно, дело. Оказывается, туалетный папирус используется еще и для обертывания мумий. На днях Мордыхаю сделали крупный заказ. Тушки погибших во время путча уже выпотрошили, чем-то пропитали, подсушили и набили, а вот как раз сегодня — день обертывания и погребения. Мордыхай приготовил папирус и отправил жену нанять на рынке носильщиков, а тут вдруг мы подоспели.
— Да вас сам бог ко мне прислал, не иначе, — радостно причитал торговец, то отставая, то забегая вперед, — и людям хорошим помогу, и носильщикам платить не надо! Они сейчас, знаете, почем берут?! Вай, вай, вай! Это просто разбойники какие-то, а не носильщики! Да, плюс стражникам взятка, да жрецу откат, такие кругом поборы, заказу не рад будешь!
Ко дворцу мы выскочили с обратной стороны, у служебного входа.
— Побудьте здесь, — сказал нам Мордыхай, остановившись метрах в пятнадцати от охраняемой нубийцами изгороди. — Мне с этими обезьянами потрещать надо.
Он просеменил вперед, пошептался со стражниками, сунул им увесистый мешочек, а затем махнул нам рукой:
— Поехали!
— Ну вот и все, — сказал нам Ахаз. — Поручение пророка я выполнил, за вас я спокоен, теперь можно и к своим бежать. А то мы так до Палестины вообще никогда не дойдем.
— Дойдете, дойдете! — заверил его Стас.
— Да? — обрадовался Ахаз. — Скорей бы уж!
— А сколько тебе сейчас?
— Тридцать.
— Н-да… — протянул брат смущенно. — К семидесяти доберешься.
— Ну, спасибо на добром слове, — поскучнел Ахаз.
— Мы же не виноваты.
— Кстати, — поспешил сменить тему Стас и сунул ему клочок папируса, — передай Моисею. Это перевод песни.
— Отлично! — обрадовался тот. — Пророк на музыку положит, вся пустыня от Азии до Африки орать будет!
И он со всех ног помчался обратно.
— А что, — невозмутимо заметил Стас, — все правильно. Армстронг ведь эту песню не сам придумал. Она древняя, негритянская…
Следуя за Мордыхаем, мы тащили тюки сперва коридорами дворца, а затем по гранитной лестнице и по подземному ходу, пока не оказались в пропитанной терпкими благовониями пещере. Освещена она была десятком факелов, и картина нашим взорам предстала похожая на кадр американского триллера.
На семи каменных столах лежали человеческие тела, и с ними возилась целая куча народу — что-то кроили и штопали. А между столами прохаживался человек в мантии и нараспев бормотал молитвы, размахивая гигантским кадилом. Иногда он перебрасывался с древними таксидермистами короткими репликами. Видно, он был тут главным.
— Пошли отсюда, — шепнул мне Стас, когда мы поставили тюки на пол. — Смотреть тошно…
Но не успели мы сдвинуться с места, как человек с кадилом оказался прямо перед нами, и его лицо показалось мне знакомым.
— А, торговец! Наконец-то! — встретил он Мордыхая. — Еще бы промедлил с полчасика, и не миновать бы тебе темницы!
— Вы уж простите меня, господин верховный жрец, — принялся раболепно кланяться тот.
Услышав это звание, я сразу вспомнил: это же Гопа — советник фараона от южных земель!
— Вот, еле нашел носильщиков, — продолжал оправдываться торговец. — Кстати, транспортные расходы мы в договоре оговорить забыли. Не изволите ли добавить справедливости ради?
— Пошел вон, лавочник! — рявкнул Гопа. — Убирайся, пока я не приказал бросить тебя в клетку ко львам!
— Понял, понял, я понятливый, — запричитал Мордыхай, пятясь к выходу, и исчез в проеме. Мы двинулись было за ним, но Гопа остановил нас:
— А вы погодите. Распакуете тюки, поднесете сколько надо папируса к столам, на которые я укажу, тогда и пойдете. Поняли?
Мы со Стасом синхронно покивали головами.
— А чего молчите? Немые, что ли?
Мы покивали опять, потому что разговаривать с Гопой нам не хотелось. Конечно, сейчас нас ему узнать было трудно, ведь хоть он и видел нас всего несколько дней назад, старше мы стали на несколько лет. Но кто знает, чем бы мы могли себя выдать, если бы заговорили.
— Это хорошо, что немые, — сказал Гопа. — Обычно случайным свидетелям таинства мумификации фараона отрезают язык, чтобы чего лишнего не выболтали, но вас, так и быть, не тронем… А точно немые?
Мы закивали еще усерднее.
— Ладно, — сказал Гопа, — позже мы вас немножечко огнем попытаем и, если не заговорите, отпустим, а заговорите, сперва все-таки языки отрежем.
Вдруг он прищурился и пригляделся.
— Слушайте, — сказал он, — а я вас нигде раньше не мог видеть?
Мы изо всех сил замотали головами. Если он, даже не узнав, собирается пытать нас огнем, что будет, если узнает.
— Ну ладно, ладно, — сказал Гопа. — Развязывайте папирус.
В этот момент, отойдя от одного из столов, к нам приблизился человек атлетического сложения в набедренной повязке. Вот его я узнал сразу. Это был военачальник Доршан. Мы со Стасом склонились к тюкам, а Доршан обратился к Гопе:
— Проклятый сын шакала, — спокойно, без нажима начал он. — Опять твоя жадность привела нас к беде.
— От шакала слышу, — также спокойно отозвался Гопа. — Да еще от пустынного. О какой беде ты говоришь?
Похоже, после неудачного переворота эти двое мятежников не очень-то жаловали друг друга.
— Поскупился на дратву? «Я все точно посчитал, сэкономим — заработаем!..» — передразнил Доршан. — А ты видел, какие у фараона нынешнего когтищи?! Вот этими когтищами да нам по спинам — вот что мы с тобой заработаем!
«Это про Шидлу, — сообразил я. — Видно, это он поручил всех погибших мумифицировать. В соответствии с местными обычаями».
— Да что приключилось-то, страус ты тупоклювый? — все так же бесстрастно поинтересовался Гопа.
— А то и приключилось, что мне на Неменхотепа ниток не хватило! А он хоть и мерзкий был тип, но фараон… Еле-еле у него в правом ухе веревочки связал, но если кто за кончик дернет, он сразу весь распустится!
Стас глянул на меня большими глазами, словно говоря: «Ты слышал?!» Слышал, конечно… Ну, Перископов, знал бы я раньше, за что тебя дергать… Вот почему он к этому уху никого не подпускает…
— Кто его в гробнице дернет, дубина ты стоеросовая? — спросил жрец Доршана ледяным тоном. — Иди работай, маршал недоделанный…
— Ах ты… — прошипел тот и дернулся так, словно хотел Гопу придушить, но тут как раз увидел нас и удержался. — А это еще кто такие? — спросил он. — Чего приперли?
— Догадайся, — сказал Гопа презрительно и, запев заунывную молитву, вновь двинулся вдоль столов.
— А-а, папирус, — сообразил Доршан. — Ну-ка, ну-ка, — отпихнув нас, он сам ловко развязал узел, и тюк рассыпался.
— Эй ты, фараон самозваный! — заорал он Гопе. — Иди-ка сюда!
— Чего тебе? — вернулся жрец.
— Ты что творишь, гнида?! — вскричал бывший военачальник. — Да тут папируса на шестерых еле-еле хватит! А во что мне седьмого заворачивать?
— Ладно, ладно, заткнись! — отмахнулся Гопа. — Сейчас я тебе еще притащу. Да не такого, а самого качественного. Знаю я тут одно местечко… Так что заворачивай пока всех, кроме фараона…
Сказав это, он метнулся к выходу, а мы под руководством Доршана стали растаскивать папирус по шести столам, и его помощники, как бинтами, принялись обертывать им мумий. Буквально минут через десять появился Гопа с огромным свитком в руках.
— Вот, — бросил он его на стол рядом с почти готовой мумией Неменхотепа, — примерь.
— Хорош! — признал Доршан, развернув свиток, и я краем глаза заметил там какой-то сложный чертеж с множеством пояснительных надписей.
Бывший военачальник аккуратно завернул Неменхотепа в этот свиток, оторвал лишний краешек папируса и сунул этот кусок Стасу:
— На. Выкинешь на выходе.
— Ага, — кивнул Стас.
Гопа уставился на него, как удав на обезьяну.
— Вот тебе и немой, — прошипел он.
— Бежим! — крикнул я и кинулся было к выходу, но Доршан уже крепко ухватил меня за шкирку, а Гопа вцепился Стасу в волосы.
— Отпусти! Отпусти, сволочь египетская! — орал тот, но вырваться не мог, тем более что к жрецу подоспели двое помощников и скрутили ему руки.
Доршан подтащил меня к факелу на стене, всмотрелся в лицо и вдруг взвыл:
— Гопа! Гопа! Да это же те самые слуги Сета, которые фараона сварили! Но они изменились! Они за неделю лет на пять постарели!
Жрец пригляделся и прошептал:
— Точно!
— Не постарели, а возмужали! — пискнул Стас.
— И не Сета слуги, а наоборот — Осириса! — закричал я, решив, как когда-то, воспользоваться дикостью и суеверностью аборигенов. — Разве вы забыли, что ваш нынешний правитель — наш друг и хозяин?! Забыли, что это он спас нас и невесту Неменхотепа, остановив время?! — Доршан и Гопа переглянулись. Они явно отчетливо помнили все эти недавние для них события. — Если вы нам сделаете что-нибудь плохое, — продолжал я, — он вас точно по головке не погладит! Ну-ка, отпустите быстро!
— Гопа, давай отпустим, а? — проскулил перепуганный военачальник.
— Конечно, отпустите, — поддержал меня Стас. — А не отпустите, умрете в когтях сфинкса!
— Подожди-ка, подожди, — осадил меня Гопа. — В прошлый раз все наши беды случились как раз оттого, что мы им поверили. А сейчас если бы они и впрямь могли сделать нам что-то плохое, они бы уже сделали это, так? Но нет, перед нами просто два перепуганных отрока, которые в отчаянии пытаются нас стращать знакомой кошкой…
— Но еще неделю назад они были совсем детьми! — напомнил Доршан.
— Так, может, еще через неделю они умрут от старости? — усмехнулся жрец. — Давай-ка запрем их в темницу, но не станем причинять им вреда, а будем кормить яствами и наблюдать. Если они быстро состарятся и умрут, тогда и проблема исчезнет. А если нет, то сидеть им там до скончания веков.
— А если о них узнает сфинкс и рассердится?
— Тогда мы предъявим их ему живыми и невредимыми. А если не спросит, предъявлять не будем.
— Предупреждаю! — сказал я. — Он вас за это по головке не погладит.
— Живьем сожрет! — подтвердил Стас.
— Сомневаюсь, — прищурился Гопа. — Мы ведь ради него стараемся. А то кто вас знает. Прошлому фараону вас представили — и пожалуйста, — показал он на мумию. — Вот мы нынешнего и бережем.
Ну, хитер! Ну, бестия!..
