Этим же вечером я сидел в пабе «Лебедь» недалеко от своей гостиницы и пил пиво.

Английское пиво мне нравилось, хоть я и совершенно не разбирался в его многочисленных сортах. То, которое я пил сейчас, было легким и пахло медом (быть может, даже йоркширским) – меня это вполне устраивало.

Сам паб тоже выглядел достойно, хоть и был насквозь туристическим (а каким еще может быть паб на людной улице, рядом со знаменитым Гайд-парком и десятком гостиниц?). Надпись на стене гордо сообщала, что паб ведет свою историю с начала семнадцатого века и когда-то именно в нем пили свою последнюю кружку пива следующие на эшафот преступники.

Умение англичан гордиться тем, что другие народы предпочли бы замолчать, – удивительная черта…

Я пил пиво в кругу галдящих туристов и снующих девушек-официанток, смотрел на парк и размышлял, что мне теперь делать.

Загадочный подарок от Гесера я Эразму передал. Информацию, во всяком случае всю, которую тот готов был сообщить, получил. Да еще и дубовый кубок, который якобы хранит в себе пророчество Эразма.

Выйдя от старого Иного я доехал до того самого «Фортана и Мэйсона», о котором говорил Семен, и купил ему вожделенный мед. Поддавшись стадному чувству, взял и себе. Потом отправился в магазин игрушек «Хэмли» (если верить вывеске – самый старый магазин для детей в мире) и, протолкавшись через пять этажей галдящих детей и их родителей, выбрал подарок для дочки. Вначале я честно пытался подсмотреть, что покупают девочки ее возраста, потом понял, что все эти бусики, наклеечки и стразики ее не порадуют. Тогда я отправился в подвальный этаж и там обнаружил что-то вроде сборного лабиринта, по которому должны были бегать два крошечных электронных жучка. Игрушка была такой потрясающе нелепой, что я купил ее не раздумывая, а у кассы прихватил еще плюшевого медвежонка.

Весь ужас ситуации был в том, что вся программа пребывания в Лондоне была мной доблестно выполнена за один день! Виски и прочие алкогольные сувениры проще купить в аэропорту. Весь завтрашний день и половину следующего я мог посвятить туристическим развлечениям – музеям, паркам, пабам, мостам… ну и, конечно, магазинам.

Но мне этого почему-то не хотелось. Ни мрачной суровости Тауэра, ни великолепия королевских садов, ни блеска лондонских магазинов. На Пиккадилли я уже побывал, «отметился», на Темзу поглазел и кинул в мутную воду двухпенсовую монетку. Я хотел домой!

Наверное, я сумасшедший.

Я допил кружку и на миг задумался. Идти в гостиницу не хотелось, там все развлечения сводились к крошечному бару и телевизору в номере. В общем-то ничто не мешало выпить еще кружку пива… Я начал привставать с традиционной для уважающего себя паба деревянной лавки.

– Я уже взяла, – передо мной на столе оказалась полная кружка пива.

Вначале я снова опустился на лавку. А уже потом посмотрел в лицо женщины, которая проявила обо мне такую неожиданную заботу.

Впрочем, особой нужды в этом не было. Арину я узнал по голосу.

В руках бывшей ведьмы, а ныне – Светлой Иной, тоже была полная кружка пива. Старушка предпочитала «Гиннес».

Впрочем, старушка предпочитала еще и выглядеть женщиной «до тридцати», фигуристой, красивой и одетой от-кутюр. Элегантная серая юбка и пиджачок, туфельки на высоком каблуке, розовая блузка – настолько простая на вид, что явно стоила чудовищных денег, сумочка «Луи Вуттон» и шелковый шарф на шее. Выглядела она при этом не балованной богатой стервой, за которую платит муж, а, скорее, серьезной бизнесвумен, топ-менеджером какой-нибудь крупной корпорации или банка.

– Рада тебя видеть, – сказала Арина улыбаясь. – Ты… заматерел, Антон.

Что я всегда в ней ценил – так это точность и аккуратность формулировок. Не «постарел» – какая уж тут старость. Не «повзрослел» – с высот ее годов я и впрямь сущий ребенок, но сказать так для Арины – все равно что признаться в собственном возрасте. Не «изменился» – опытные Иные знают, что по-настоящему мало кто способен меняться.

Хотя вот Арина – смогла.

– А ты в курсе, что тебя разыскивает Инквизиция? – спросил я. – И всем сотрудникам Ночного и Дневного Дозоров в любой стране мира, независимо от уровня силы и занятости, необходимо при твоем появлении вызвать Инквизицию и принять меры к задержанию?

– В курсе, – согласилась Арина. Подумала секунду и провоцировать не стала. – Надеюсь, обойдемся без этого?

– Обойдемся, – согласился я.

Минуту мы пили пиво и смотрели друг на друга. Странная она была Иная. Когда-то Темная, частенько совершавшая добрые дела. Потом ухитрилась сменить масть и стать Светлой – но натворила при этом бед похлеще, чем некоторые оборотни или вампиры. У меня даже закрадывалось подозрение, что по большому счету Арине все равно, кем называться и как выглядеть – и она способна в любую минуту хоть на гнусность, хоть на благородство. И вовсе не факт, что, совершая зло, она не будет выглядеть стопроцентно Светлой, а делая добрый проступок – Темной с головы до пят.

Я даже подозревал, что вопреки всеобщему мнению Арина способна снова и снова изменить свой цвет.

Для нее в этом не то чтобы не было разницы – разницу-то она видела. Просто путь от Тьмы к Свету и обратно она считала торной дорогой, а не узкой, осыпающейся за спиной горной тропинкой.

– Как ни странно, я рад, что ты тогда удрала, – сказал я. – Несмотря на все, что ты натворила.

– Я должна была помочь ушедшим обрести покой. – Арина пожала плечами. – И я считаю, что итог того стоил. Да и Саушкин-старший закончил свои… деяния. И Эдгар упокоился. Мир стал лучше. Тебе нервы потрепали немного, признаю, но ведь все кончилось хорошо… Мир?

– Мир, – сказал я, помедлив. – Дело прошлое. В отчете я сообщу, что встретил тебя, но пороть горячку не стану.

– Спасибо, – сказала Арина. – Это очень правильное решение! К тому же… я ведь не случайно тебя разыскала.

Я промолчал. Не стал интересоваться, как она меня нашла и зачем. «Как» – все равно не ответит, у ведьмы свои хитрости. А «зачем»… это расскажет и сама.

– Ты уже встречался с Эразмом? – спросила Арина.

Я улыбнулся и ничего не ответил. Неплохие источники информации у Арины, но не всеведущие.

– Полагаю, встречался, – продолжала Арина. – Поделишься новостями?

– Зачем? – спросил я.

Арина вздохнула.

– Вот это правильный вопрос. Антон, как ты намерен справиться с Тигром?

– Никак. Он ведь ушел.

– А когда он вернется за тобой?

– С чего бы вдруг?

– Ты старался никогда не совершать необратимые поступки, Антон. Я не верю, что пророчество мальчика кануло в никуда.

Я развел руками:

– Арина, если бы я слышал пророчество – Тигр пошел бы за мной. Так? Это первое. Второе – меня физически не было с ним рядом. Мальчишку тормошила Надя. Потом и она ушла. Неужели ты думаешь, что я оставил бы дочь без присмотра, будь у меня хоть малейшее подозрение, что она слышала пророчество… и, значит, находится в опасности?

На лице Арины мелькнула тень сомнения.

– Да, все так… все верно. Я это понимаю. Но что-то не сходится! Ты не мог не попытаться сохранить информацию и приберечь ее для себя. Это не в твоей натуре!

Я засмеялся.

– Ну, Арина… это все замечательно, но как я мог это сделать?

– Магнитофон? – предположила Арина.

– Магнитофон – это такое древнее устройство для записывания и воспроизведения музыки… – задумчиво сказал я. – Да-да, вспоминаю… в детстве у меня был такой, туда вставлялась кассета с лавсановой лентой, измазанной окисью железа…

– Антон! Не цепляйся к словам! Магнитофон, патефон, диктофон – не важно что! Старое поколение недооценивает технику. Но мне хватает ума это понимать. Ты – молод, ты в прошлом работал с техникой. Ты мог что-то придумать. Сейчас любой телефон способен записывать звуки. Скажи честно, информация сохранилась?

Мне кажется, тебе стоит первой проявить откровенность, – сказал я.

– Почему?

– Потому что козыри на руках у меня.

Арина кивнула. Посмотрела на пробегавшую мимо девушку-официантку, тащившую за какой-то столик еду. Девушка кивнула и, сгрузив тарелки, унеслась к стойке паба.

– Согласна, – сказала Арина. – Ладно, слушай.

– Ты уверена, что здесь стоит вести приватные разговоры? – спросил я. – Тут полно русских туристов.

– Официантка из Риги и тоже прекрасно знает русский, – ответила Арина. – Не беспокойся, нас никто не услышит.

Я не замечал ничего похожего на Сферу Отрицания или другое заклинание приватности, но Арине поверил. У ведьм, пусть даже бывших, своя магия.

– Тогда говори, – сказал я.

– Антон, главные пророчества должны исполняться. Непременно. Этого требует Сумрак… этого требует сама жизнь.

– Да ну? – удивился я. – А мне казалось, что Сумрак пытается помешать пророкам.

– Это ошибка. – Арина покачала головой. – Тебя не удивляет, что Тигр, при всем его всемогуществе, так нетороплив?

– Ну…

– Тигр – это шпоры, это плеть, подстегивающая пророка. Тигр торопит, вынуждает побыстрее произнести главное пророчество.

– Смелый вывод, – сказал я.

Официантка принесла нам свежее пиво. Выглядела она слегка растерянной – во-первых, пиво в пабах принято брать за стойкой, самим, а во-вторых, Арина не озаботилась расплатиться. Я молча протянул ей десятку.

– Я думаю, лучше начать с азов. Кто такой пророк? – спросила меня Арина. И сама же ответила: – Это не просто Иной, способный предвидеть линии вероятности и таким образом как бы «заглядывать в будущее». На таком уровне «предвидим будущее» мы все, в той или иной мере. Даже обычные люди при удачном стечении обстоятельств способны на подобные предвидения.

– Пророк – качественно иной, – сказал я. – Иной Иной, извини за каламбур.

– А вот и нет, – усмехнулась Арина. – Всего лишь количественно. Пророк просчитывает линии реальности всего мира, а не только свои или близких ему людей. Пророк сообщает, куда направится человечество, но не в виде трактата, а всего лишь одним фактом, на первый взгляд незначительным. Возьмем, допустим, одна тысяча девятьсот пятьдесят шестой год. Французский пророк Андре Ляфлер в возрасте шестидесяти двух лет излагает свое первое, главное пророчество… так уж случилось, его поздно инициировали… Пророчество совершенно безумное: «Скоро девушка Мэри укоротит юбки и мир украсят голые ножки».

Я фыркнул.

– Вот-вот, – сказала Арина. – Те, кто слышал пророчество, резонно заподозрили, что старина Андре впал в маразм и погрузился в сластолюбивые старческие грезы. Заметь – через год в космос поднялся первый спутник! А француз бормочет про какую-то Мэри, которая обрежет юбки… Но в тысяча девятьсот шестьдесят третьем году Мэри Куант, кстати, лондонерка…

– Чего?

– Жительница Лондона. Так вот, она выставила коллекцию мини-юбок. И они потрясли мир. Результаты – сексуальная революция, эмансипация, заметный рост рождаемости в Старом Свете. Так что было важнее: спутник или мини-юбка?

– Спутник, – обиделся я, хотя и сам отстаивал перед Гесером важность мини-юбок.

Арина рассмеялась:

– Все было важно. Спутник тоже пророчили. Но космос и впрямь ожидаемое и значительное событие, а отрезанные двадцать сантиметров ткани не предвидел никто. И оценить их значение смогли только через многие годы. Вот так и работает пророк – предвидит великие потрясения и оповещает о них через малые события.

– Тогда, быть может, ты знаешь, чем знаменит умерший во младенчестве австралиец…

– Алистер Максвелл? Знаю. Смерть мальчика расстроила брак его родителей. В конце семидесятых годов у его матери родился второй ребенок, от другого мужчины. Мальчик живет ничем не примечательной жизнью… но в возрасте пятнадцати лет он вытащил из воды тонущую девочку. Ситуация не выглядела критической, он даже сам не понял, что реально спас чью-то жизнь. Но теперь эта девочка – одна из самых сильных волшебниц Австралийского Дневного Дозора. Ей прочат большую карьеру. Но если бы младенец не умер…

– Понятно, – сказал я. – Прямо по анекдоту.

– Какому? – заинтересовалась Арина.

– Ну, мужик один умер и спрашивает у Бога – в чем был смысл его жизни? А Бог отвечает – помнишь, в семьдесят втором году ты ехал в поезде и в вагоне-ресторане передал попутчику солонку? Так вот…

Арина засмеялась.

– Да-да. Именно так порой и бывает. Все странные пророчества, если ими досконально заняться, получают свое объяснение.

– И ты занималась.

– Да. Это важно.

– Хорошо, пророчества важны, – кивнул я. – С этим никто и не спорит. Но разве пророк создает будущее? Разве от того, услышат его или нет, зависит, каким станет мир? Я слышал разные версии.

– Если честно, то я не знаю, – неохотно призналась Арина. – Быть может, пророчество, выкрикнутое в дупло старого вяза, все равно сработало. А быть может, и нет…

– Дуба, – сказал я. – Эразм доверил свое пророчество дубу. Вязы он не очень любит.

– Ах, какой разборчивый друид… – рассмеялась Арина. – Дубы, значит, ему милее… Не знаю, Антон, работает пророчество без слушателей или нет. Это сродни вопросу, был ли слышен звук падения дерева, упавшего в глухом лесу. Скорее всего нет, на этом сходится большинство исследователей. Но вот что совершенно точно – пророчество можно изменить.

– Вот это номер, – насмешливо сказал я. – Все уверены, что пророчества – истина в последней инстанции, что они неизменны в отличие от предсказаний. И только ты знаешь правду.

– Только я, – совершенно спокойно ответила Арина. – Потому что я уже меняла пророчества.

– А вот отсюда поподробнее, – попросил я. Подумал секунду и встал. – И знаешь… пойдем-ка в другое место.

– Пригласишь к себе в гостиницу? – усмехнулась Арина.

– Не думаю, что это стоит делать. Сядем в парке.

– Его вот-вот закроют на ночь, – ответила Арина. – Впрочем… нам-то какая разница?

Пить пиво на детской площадке – это старинная советская традиция. А куда еще могла податься молодежь, желающая выпить… ну, допустим, пива? На рестораны денег нет, пабов и баров в СССР не существовало, в крошечных квартирках – мама, папа, бабушка, брат с сестрой и родственник из деревни, приехавший в город за колбасой… не разгуляешься. Вот и сидели на детских скамеечках и карусельках великовозрастные дети, еще недавно ковырявшиеся в песочницах, а теперь распивающие пиво в родных дворах…

СССР почил с миром, но квартиры не стали больше, а молодежь – обеспеченнее. Детские площадки, там где они сохранились, по-прежнему принимали в дневную смену малышей, а в вечернюю – старшеклассников и студентов. Те компании, что поглупее, шумели, мусорили, включали громкую музыку и задирались к прохожим, за что их гоняли бдительные старушки, которым нет большей радости, чем позвонить в милицию. Те, что поумнее, сидели тихо, алкоголь припрятывали, с прохожими вежливо здоровались, мусор за собой убирали. Я в такой компании тоже сиживал.

Ну, во всяком случае, мне кажется, что наша компания была вежливой и никого не напрягала. У жильцов окрестных домов, вполне вероятно, могло быть совсем иное мнение.

Но вот чего я никогда не мог представить – ни будучи юным оболтусом, ни став Светлым Иным, так это того, что буду сидеть поздним вечером в Лондоне, в Кенсингтонском саду, на детской площадке имени принцессы Дианы и пить пиво с древней ведьмой!

– Мне повезло, что пророчество оказалось достаточно внятным, – сказала Арина. – Маша была девочка старательная, и пророчила тоже… аккуратно. Только все старалась в рифму, втемяшилось ей, что пророчества должны быть в стихах. И вот сижу я перед этой дурындой и думаю, что же мне делать. Если бы я не понимала, о ком идет речь, я бы и внимание не обратила. Какой смысл жалеть о том, что нельзя изменить… верно, чароплет? Но я поняла. Одна тысяча девятьсот пятнадцатый год на дворе… все прозрачно было. «Умрет наследник, омрачится царь. Большевиков повесят в казематах. Война продлится долгих девять лет. Москва погибнет, пламенем объята. Германец Малороссию возьмет, японский меч гуляет по Сибири, от голода народ на треть умрет, а остальные растворятся в мире».

– Прямо апокалипсис, – сказал я саркастически.

– Я полагаю, так оно и было бы, – сказала Арина. – Гибель цесаревича Алексея могла повлиять на Николая достаточно неожиданным образом. Революцию он мог бы и задавить… а вот Первую мировую войну – проиграть. И Россия де-факто перестала бы существовать. На Дальнем Востоке – японцы, на Западе – немцы.

– Не очень верится, – признался я.

– Это было пророчество, Антон. Оно должно было исполниться, люди его слышали. Но я вмешалась.

– Исцелила цесаревича?

– Ну, не исцелила… скажем так – продлила его существование. Николай мямлил и трусил, большевики взяли власть. Крови, конечно, пролилось… но могло быть и хуже.

– Так ты, можно сказать, спасительница России, – сказал я едко. – И вдобавок герой Советского Союза, помогла революции свершиться.

– Ну в общем-то – да, – скромно сказала Арина.

Детская площадка, которую мы беззастенчиво оккупировали, была роскошная. Посредине ее стоял деревянный корабль, будто приплывший с острова Нетинебудет, да и брошенный за ненадобностью Питером Пэном. На корабле, где днем было не продохнуть от галдящей, лазающей по мачтам и веревочным лестницам детворы, мы и сидели. Маг и ведьма, держащие в руках по бутылке пива – но давно уже к ним не прикладывающиеся.

– Допустим, я тебе верю, – сказал я. – Даже допустим, что ты не ошибаешься, и это было пророчество, и ты сумела его изменить. Что дальше?

– Дозоры давно уже занимаются ерундой, – сказала Арина. – Варятся в собственном соку. Даже конфликтуют будто понарошку.

– А тебе хотелось бы войны? – съязвил я. – За кого играешь в этом сезоне, за команду Светлых? А Договор как – чтим?

– Не хочу я войны, – серьезно ответила Арина. – Мы, ведьмы, народ мирный. А уж светлые ведьмы – особенно… Напомни-ка мне Великий Договор, Антон.

Я пожал плечами и процитировал то, чему учат на первом уроке – не важно, в Ночном или Дневном Дозоре.

– Прекрасно, – сказала Арина. – Договор, как ты можешь заметить, не запрещает вмешиваться в человеческую жизнь. Он лишь ограничивает борьбу Светлых и Темных.

– И что с того? – Мне начало надоедать. – Темные вмешивались, Светлые вмешивались… тебе ли не знать? Что в итоге? Сколько войн развязано из-за экспериментов по созданию идеального общества? Коммунизм, фашизм, демократия, автократия, гласность, глобализация, национализм, мультикультурализм – что из этого человеческое, а что наше? Мы подталкиваем людей то в одну сторону, то в другую. Наблюдаем, что получилось. Потом перечеркиваем результат и начинаем заново. Ах, не получается… ну попробуем в другой стране, в другой культуре, с другими установками… Что, коммунизм был безнадежен? Не думаю. Но игрушка надоела. Что, демократия насквозь фальшива? Вряд ли. Но и с ней закончили играться. А людям, знаешь ли, все равно, от чего умирать – от построения социализма, от привнесения демократии или от борьбы за права и свободы. Как по мне – лучшее, что мы могли бы для людей сделать, – оставить их в покое! Пусть живут своей жизнью, придумывают свои правила, учатся на своих ошибках!

– Полагаешь, мне не стоило вмешиваться в судьбу России? – спросила Арина.

– Да! Нет! Не знаю… – Я развел руками. – А если бы после всех потрясений итог оказался бы лучшим? Не было бы Второй мировой войны, к примеру?

– Я не могла сидеть и ничего не предпринимать… – сказала Арина. – И посоветоваться не могла ни с кем. Что Гесер, что Завулон – каждый стал бы ситуацию поворачивать к своей выгоде. С тобой – могу посоветоваться. Ты нормальный. Ты до сих пор человек.

– Не уверен уже… – сказал я, глядя на идущего вдоль ограды детской площадки чернокожего охранника. Тот бдительно глянул на карусели-качели-песочницы, скользнул невидящим взглядом по нам и удалился.

– Все мы люди, Антон. Кто в большей мере, кто в меньшей. Да, есть ситуации непонятные, когда не знаешь, стоит ли вмешиваться. Но есть же и однозначно ясные!

– Чего ты от меня хочешь? – спросил я.

– Антон, пророки появляются редко. За двадцатый век – восемь случаев. И еще реже удается зафиксировать их первое пророчество до того момента, как оно станет известно людям и обретет силу. Если ты знаешь пророчество мальчика…

– Нет, я его не знаю. Клянусь.

– А можешь узнать? – уточнила Арина.

Я помолчал. А потом резко, будто прыгая в холодную воду, сказал:

– Вероятно – да. Более того, возможно, я могу узнать и первое пророчество Эразма. Хотя оно, вероятно, за эти годы давно свершилось.

– А вот не факт, – сказала Арина. – Полет Гагарина в космос был напророчен еще в семнадцатом веке… Антон, ты меня по-хорошему поражаешь!

– Тебе, как сменила цвет, неймется творить добро, – сказал я.

– Допустим. А тебе разве нет? Антон, в Дозоре никто на такое не решится. Я – готова попробовать. И я клянусь тебе, что если пророчество окажется хорошим или невнятным – мы ничего не станем делать. Пусть исполняется. Но вдруг мы получили шанс действительно направить жизнь людей к лучшему?

– «Мы», – фыркнул я. – Предыдущий раз ты говорила «мы», когда была с Эдгаром и Саушкиным. Кончили они плохо.

– Ты мне не веришь, и это правильно, – кивнула Арина. – Но со мной у тебя появится шанс не тянуть лямку в Дозоре, а сделать что-то по-настоящему важное.

– Я почти уверен, что Эдгару ты говорила то же самое, – мрачно ответил я.

– Подумай, Антон. – Арина открыла сумочку и достала оттуда маленький шарик. – Я пока отправлюсь… к себе. Извини, что не приглашаю – Минойская Сфера переносит лишь одного.

– Мне казалось, она одноразовая, – сказал я.

– Нет, она однозарядная, – улыбнулась Арина. – А я умею ее перезаряжать. Навещу тебя утром, ты не против?

Я пожал плечами. Арина улыбнулась, сжала сферу в кулаке – и исчезла.

Вздохнув, я взял пустые бутылки из-под пива и стал спускаться с деревянного кораблика. В отличие от ведьмы мне придется добираться до гостиницы пешком.

По пути на детскую площадку Арина открыла калитку каким-то своим способом, растерев в пальцах сухую траву и посыпав ею замок, я же никогда не любил возиться с заклинанием «Бильбо» и решил миновать ограду сквозь Сумрак. К моему удивлению, на первом слое Сумрака площадка тоже была огорожена, да и на втором ее окружало что-то вроде полосы высохших деревьев, ощетинившихся колючими ветками в сторону парка. Я с любопытством осмотрел живую (да нет, скорее – мертвую) изгородь. Такие сухие стволы чаще встречались на третьем слое, но там они были разбросаны хаотично – а здесь выглядели сознательно высаженными. Ну или вкопанными в землю. К счастью, тратить силы и идти глубже не потребовалось – эта ограда препятствовала лишь желающим войти на площадку, а не выйти с нее. Кто бы из Иных ни работал с детской площадкой, но он подошел к делу основательно.

Я протиснулся сквозь ветви, отошел немного и вернулся в реальный мир. После сумеречного холода и тишины ночной лондонский парк казался теплым и полным звуков. Где-то вдалеке слышалось тонкое пение свирели. Я пошел через парк, решив выйти поближе к своей гостинице. По пути попалась заботливо очищенная вечером урна, в которую я и сгрузил пустые пивные бутылки.

Что может быть прекраснее, чем вечерняя прогулка в пустынном парке?

Бесхитростная мелодия звучала все ближе и ближе. Внезапно я увидел музыканта – на кривом стволе огромного дерева, изогнутого когда-то давно ветром, так и растущего почти параллельно земле, сидел маленький мальчик, одетый в какие-то причудливые лохмотья. Мальчик самозабвенно играл на свирели. Вокруг него, будто танцуя, кружились огромные светлячки.

– Эй! – окликнул я юного музыканта и от растерянности спросил на русском: – Тебе не поздно здесь находиться?

Мальчик резко повернулся в мою сторону. То ли в свете светлячков, то ли в отблеске далеких фонарей с Бэйсуотер-роуд сверкнули белоснежные молочные зубы. Мальчик спрыгнул с дерева – и исчез. Следом, со звенящим звуком, разлетелись светлячки.

– Твою мать! – выругался я. – Чушь собачья! Я не верю…

Впрочем, договаривать я не стал.

Я, конечно, не верю в фей. Я даже в Деда Мороза давно не верю.

Но все-таки я предпочел промолчать.