Глава 3. Козырь в рукаве
30 января 2141 года.
Планета Екатерина.
Виктор Сомов, 45 лет.
Должно быть, к началу большой десантной операции Сомов смертельно устал. Впоследствии он даже не мог описать это свое состояние. В его теле скопилось такое количество химии, что в глазах подчиненных он выглядел, по всей видимости, странновато. Кажется, некоторые просто пугались. Человек под соусом из стимуляторов слишком быстро говорит и ходит, слишком резко подносит ложку ко рту… А зрачки у него какие! Просто экспонаты для музея биологических курьезов, а не зрачки.
В течение двух недель с хвостиком терранский главком работал как военная машина, живой центр тактической аналитики. Он крайне мало ел, почти не спал, он даже не очень часто вспоминал о Катеньке. Он провел все это время в страшном напряжении. Один раз он напялил на себя адмиральский мундир шиворот-навыворот и проходил подобным образом примерно с четверть часа. Потом обнаружил оплошку, конечно… За четверть часа никто ему ни слова не сказал. Ну, шиворот, ну навыворот… Как такое понимать: любить его начали и прощают мелкие глупости или, что скорее, сами дошли до состояния, когда хоть туалетной бумагой вместо мундира обматывайся, все равно не заметят?
Впоследствии Сомов мог вспомнить побоище, происходившее тогда, на Екатерине, только отдельными эпизодами. Очень многое напрочь изчезло из головы. Стимуляторы, напряжение и смертельная усталость прошлись по его памяти, как волны прибоя проходятся по пляжу, безжалостно стирая следы на песке.
Остались какие-то яркие осколки…
* * *
…Пряников в первый момент просто не поверил ушам своим. Взглянул остро. Проверял самого себя: шутка? глупость? чего-то не расслышал? Нет, вроде, все верно. Тем не менее, он переспросил:
— Простите, Виктор Максимович, я правильно вас понял?
— Да, Иван Филиппович. Остаетесь на орбите за старшего. Приказ уже готов.
— Но… но… Простите старика, никогда не оспаривал… никогда не уходил от ответственности… но… зачем? Я не понимаю.
— Ваш возраст, ваши заслуги перед Террой и ваша человеческая надежность позволяют мне открыть маленький кусочек правды. Дело не в том, что там нужен человек, способный координировать усилия флота и штурмовиков. Важная, конечно, вещь. Но дело все-таки в другом. Просто я спрятал в рукаве козырь. Боюсь, никто, кроме меня, не поймет, когда именно следует пускать его в ход.
* * *
…Вся артиллерийская мощь женевского флота обрушилась на один-единственный корабль. Собственно, как и предполагалось.
«Отче наш, иже еси на небесех…»
«Бастион» погружался в атмосферу Екатерины с максимальной скоростью, возможной для колоссальной броненосной туши. За его корпусом спрятался от убийственного огня целый косяк десантных кораблей — как рыбы прилипалы у тела огромной акулы.
«…Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое…»
Хосе Лопес выстреливал команды со спринтерской скоростью — как его только понимали комендоры! Он управлял заградительным артогнем всего штурмового отряда и отмачивал какие-то хитрые комбинации, в которых Сомов совершенно неспособен был разобраться. Как Хосе удавалось концентрировать залпы пестрой кучки разнотипных легковооруженных кораблей, знал, наверное, один Господь. Любой старший офицер флота, артиллерист по специальности, сказал бы: «Да это в принципе невозможно!» У Хосе получалось. Перед началом бастионовского прорыва он отвел Сомова в сторонку, подальше от штабных офицеров, и тихо-тихо сказал:
— Витя… я знаю, что ты наш главком.
— Нашел о чем…
— Погоди. Более того, я знаю, что ты вице-адмирал по званию.
— Да ты…
— Погоди. Я лучше, чем кто бы то ни было знаю, насколько ты талантлив в качестве инженера и навигатора. Так. Ты осознал, всю величину… ээ… широту… ээ… обширность… ээ…
— Твоих знаний?
— Верно.
— Допустим, осознал. Не тяни, Хосе. Времени в обрез.
— Нет, ты все-таки погоди. Я тебя здесь и сейчас называю на «ты» и по имени. А через две минуты, при всех, стану звать на «вы» и по чину. В общем… именем Матери Божией заклинаю тебя, русский шкаф: не суйся ко мне, когда я стану работать. Чего бы я ни делал, ты… пожалуйста… не лезь… под руки. А? Обещаешь? Я тут задумал кое-что… А? Извини, конечно. Я виноват. Я заранее виноват. Заранее признаю. Да. Но все же ты не лезь… А?
— Дурень, что ты пристал ко мне, как банный лист…
— Банный ли-ист?
— Выражение такое, плешивый ты пень испанского производства… Скажи, я когда-нибудь совался в твои дела?
— Нет. Но… На всякий случай.
— Договорились. А теперь — живо на рабочее место!
«…Да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли…»
Теперь Хосе делал не так, как делают опытные люди в таких случаях, буквально все. И очень хотелось дать ему по рукам. Не зря, шельмец, предупреждал.
«…Хлеб наш насущный даждь нам днесь…»
Женевцы выбрали для огневого подавления того противника, который в наименьшей степени устраивал их как сосед по Екатерине. Они мыслили на долгую перспективу. Загородились от Пряникова большой эскадрой. Принялись давить десантную операцию Терры. Рубить под корень. Палить. И встретили две неожиданности: во-первых дряхленький «Бастион», коему досталось в недавнее время несколько слоев новейшей брони. Возможно, теперь во всем Внеземлье не сыскать более защищенного корабля. И его бронированная громада пока без особых хлопот выдерживала ударную мощь главного колибра чужих линкоров. Лохань тряслась, прыгала, время от времени теряла состриженные неприятельским огнем фрагменты, но… пока что была жива. Вторая неожиданность — скромный артиллерийский гений Хосе Лопес. Маленький идальго, весь в мыле после первых же минут спуска, сумел из сущей ерунды создать огневой кулак и отходить им Иоахима Валанса по мордасам.
«…И остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим…»
Сколько еще выдержит эта броня? Десять минут? Пятнадцать? капитан «Бастиона» докладывает: «В носовых отсеках пожар. Старший инженер направил туда аварийную команду…» Тут женевцы все-таки достают большой десантный корабль, и в мгновение ока он превращается в сработавшую хлопушку великанских размеров.
«…И не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого».
Потом в учебные программы по тактике десантно-штурмовых соединений войдет словосочетание «маневр Сомова». Иными словами, высадка десанта под прикрытием большого артиллерийского корабля, который идет вместе с волнами штурмовиков до самой поверхности, приземляется/падает, а затем играет роль их базы. Но это будет потом. Через долго.
А сейчас терранский главком вице-адмирал Виктор Сомов, спускаясь на «Бастионе» к поверхности Екатерины, стучал зубами от непереносимого ужаса, ждал смерти и по очереди читал все знакомые ему молитвы. «Верую». «Богородице, Дево, радуйся…». Своему святому. «Отче наш». Потом в голову полез акафист, но Сомов понял, что в таком состоянии он просто не сумеет дочитать акафист до конца. Потом 1-й псалом. С этим вышла полна конфузия. На языке вертелось: «Блажен муж, иже…» — а что «иже», Виктор намертво забыл. Кажется, куда-то не следовало ходить «мужу», дабы оставаться в ранге «блаженных». Сомов поймал себя на полной околесице, машинально повторенной им уже раз десять: «Тактика блаженного мужа — оставаться на месте и никуда не ходить…»
Ближе к поверхности планеты проклятые женевцы покалечили ходовой отсек. Чудом не произошло взрыва, и команда навигаторов общими усилиями пыталась заставить «Бастион» не столько рухнуть, сколько совершить посадку. Их доклады не обнадеживали.
Сомов бормотал короткое и простое: «Боже, милостив буди мне грешному…»
В последнюю минуту короткое и простое показалось ему длинным и сложным. Главком без особых изысков орал: «Господи, пронеси и помилуй!» Никто не обратил на это внимания, поскольку вместе с Сомовым вопил, молился, матерился и звал маму весь центральный пост.
* * *
Сразу после посадки Лопес заклеил витапластырем длинную царапину на скуле и горделиво сообщил Виктору:
— А знаете ли, господин вице-адмирал, я только что вывел из строя их флагман. Вот так. Придется канальям подремонтировать главную свою калошу.
— Пылкий у вас нрав, капитан первого ранга Лопес.
— Люблю читать про Сида, господин вице-адмирал… И… ээ… второго ранга. Капитан. Я.
— Вот уже целая минута как первого.
* * *
Первый час после начала высадки Иоахим Валанс не давал терранским десантникам поднять головы. С орбиты на несчастную позицию Сомова буквально лился железный дождь. Если так пойдет и дальше, докладывали штабные аналитики, штурмовое соединение перестанет существовать, толком не начав действовать. Сомов кратко ответил:
— Жду перемен в обстановке, господа офицеры.
Он крепко надеялся на перемены.
Там, наверху, с Валансом перемогались более слабый Пряников и слабейший Вяликов. Силенок им явно не хватало.
Впоследствии Сомов узнал, что вяликовский отряд совершил отчаянный рейд в скопление женевских десантных транспортов, наделал там шороху, отвлек на себя огонь. Если бы не это, как знать, выдержал бы старина «Бастион»… Сам Вяликов получил страшную контузию, пришел в сознание через три недели и первым делом велел сообщить терранскому главкому: «Спасибо. Ухожу в отставку счастливым человеком. Получил от жизни все, чего хотел. Сажусь за чертовы мемуары».
Наконец, через час ливень из стали внезапно прекратился.
— Что бы это могло быть? — удивленно спросил Бляхин.
— Не что, а кто. — Ответил ему Сомов. — Кажется в дело вступил адмирал Львов. А флот Его Величества всегда был серьезным аргументом.
— Но они же не участвуют…
— Слышали когда-нибудь такое словосочетание: «бескорыстная помощь»?
Половина штаба воззрилась на Сомова удивленно, а другая половина — одобрительно. Мол, понимаем.
Вскоре на орбите достигли договоренности, удовлетворявшей всех: ничей флот не будет поддерживать огнем своих десантников. Если бы этого не случилось, то дело могло закончиться тотальной бойней, в которой сгинули бы ударные космические силы нескольких великих держав.
* * *
Сомову было чем гордиться: он просчитал эту ситуацию еще до начала высадки. Все вышло по его сценарию.
* * *
…На вторые сутки Виктор чувствовал себя так, будто случайно забрел в сумасшедший дом, его окружили резвые психи, и оказалось, что каждому из них что-то надо от терранского главкома… Надо прямо сейчас, быстро, очень быстро, еще быстрее! И у каждого кризисная ситуация. Как только Сомов выкраивал десяток минут, собираясь как следует проанализировать общую картину операции, являлся очередной псих, сдержанно-мрачным голосом сообщал об очередной кризисной ситуации, требовал людей, огневой поддержки, точечной бомбардировки с орбиты, горючего, техники, карт-бланша на автономные действия, немедленно принять какое-нибудь решение или же немедленно отменить другое решение, выслушивал приказ, прикидывал, стоит ли спорить, смотрел на главкома, брал под козырек, поворачивался и уходил, мысленно чертыхаясь: «Ну почему этот кретин не понимает…»
Тем не менее, Сомов отыскал время для встречи с корабельным священником отцом Иоанном. И тот отслужил благодарственный молебен за успех Семенченко.
И за здравие капитана, который без вести пропал в мясорубке десантной операции.
* * *
…21 января был черный день для всего терранского контингента. 3-й десантно-штурмовой корпус пытался остановить внезапную атаку женевцев, организованную чрезвычайно грамотно. Сутки без малого корпус дрался, обороняя ущелье — проход на высокогорное плато, где Сомов оборудовал основную позицию. Сутки его уничтожали. Виктор двинул ему на помощь резервный 5-й корпус. Вскоре ему доложили, что генерал-майор Маргарита Бондарь отменила его приказ.
Один Господь знает, чего стоило терранскому главкому смирить свой гнев. Ситуация не та. Не та, блин, чтобы… Полагает, их давнее знакомство особым случаем? Льгот себе навыдумывала? Как муху, как ядовитую муху, как комара…
И тем не менее, когда лицо Бешеной Марго появилось на экране, Виктор произнес только одно слово:
— Докладывай.
— Потом можешь расстрелять меня, Витя. Только потом, Витя. Женевцы выдохлись. Я знаю, что в ночное время они встанут. В смысле, они будут отдыхать, подтягивать резервы. Их так учили, Витя. Поверь мне, Витя. Как… как… друга тебя прошу, как начальника… как кого хочешь, Витя! Не порть дело. Угробим оба корпуса.
Сомов прикинул: все-таки по операциям на поверхности она была здесь специалистом номер один. Ему казалось: совершается ошибка. Ему казалось: надо спешить. Ему казалось: пока не поздно, нужен контрудар. Но она разбиралась во всем этом лучше. В конце концов, ее именно на это натаскивали… Кроме того, Виктор не зря вытащил наверх Бешеную Марго, а не кого-то другого. Ему нужен был лучший человек. Если уж она ошибается, то поправить ее просто некому. Довериться ей?
— А завтра, Марго? Что будем делать завтра?
— Я не могу тебе точно сказать, Витя, когда надо контратаковать. Может, завтра. Может, через несколько часов. Только не сейчас.
Так.
— Генерал-майор Бондарь! Объявляю вам выговор за нарушение статей 18 и 80 Общевоинского устава. Выговор будет объявлен в приказе по всему контингенту.
Он сделал паузу. По заслугам, барышня. Нельзя безнаказанно ломать вещи, на которых держится армия. Даже из лучших побуждений.
— А теперь действуй, девочка. Последствия под мою ответственность.
3-й корпус полег почти весь. Фактически перестал существовать.
В первые утренние часы 22 января 5-й корпус нанес ответный удар. За шесть часов он очистил все ущелье, похоронил в нем элитные соединения Федерации и полностью восстановил прежнюю линию обороны.
* * *
…Это случилось в день, когда терранцы и латино совместными усилиями дожимали новоарабских десантников. Собственно, те уже едва шевелились. Точной даты Сомов не запомнил. Все произошло примерно за три-четыре часа до того, как аравийский главком вышел на специально оговоренный для таких случаев канал связи и с дрожащим подбородком заговорил о пощаде. Мол, все, выходят его люди из игры. Финита.
Точно. Примерно за четыре часа. Анна-Мария Гонсалес вызвала его срочным кодом и ядовито спросила на чистом русском языке, какого лешего в полосе наступления ее войск застрял никем не запланированный терранский батальон.
— Батальон? — изумленно переспросил Сомов. Чтобы у Марго заблудился целый батальон?!
— Именно батальон или что-то вроде того.
— Разберемся. Планы не изменились.
Марго изумилась не меньше.
— Батальон? — переспросила она.
— Верно. Батальон или что-то вроде того.
— Разберемся. — С такой же уверенностью, с какой и сам главком ответил Гонсалес. — В моем хозяйстве, вроде, все на месте…
Это был Медынцев. И с ним еще сто сорок «летунов» и штурмовиков, чудом посадивших подбитый десантный корабль, начисто лишенных связи, едва уцелевших по соседству с основной позицией аравийцев, да еще постаравшихся хоть немного «подмогнуть» своим в решающий момент…
Медынцев ему сказал — потом, уже на борту «Бастиона»:
— Знаешь, Витя, чего я сейчас хочу больше всего?
— Судя по выражению твоего лица, к незамысловатым мужским надобностям это не относится. Не так просто, как отоспаться впрок или отмыться до красноты на коже. Шампанского?
— Нет.
— Звание контр-адмирала?
— Нет.
— Перенестись домой?
— Теплее.
— Порыбачить с отцом на пару?
— Еще теплее.
— Да иди ты… Времени нет болтовней заниматься, хотя бы и с тобой. Прости, но…
— Детей, Витя.
— Что?
— Я хочу детей. Мальчика и девочку. Красивых и ухоженных.
— Ты спятил?
Тут Виктор мысленно поправил себя: «Хотя ты, вроде, и без того был не в себе… Развитие, что ли, какое-то у хвори…»
А Медынцев, бледный, как привидение, щедро улыбался ему бескорыстной младенческой улыбкой. В тридцать два зуба. Ишь ты! Улыбается он. Едва с того света выскочил…
— Нет, Витя. Как раз наоборот. Я, можно сказать, на пути к выздоровлению.
И был этот шельмец, этот мертвец ходячий, этот псих, только что чуть жизнь свою за Терру не отдавший, абсолютно прав.
* * *
…Командующий десантной операцией Нью-Скотленда применил секретное оружие. Ни Сомов, ни его штабные аналитики не смогли определить, что это было. Излучение? ЭМИ с какими-то невообразимыми характеристиками? Нечто распылено в атмосфере? Поганая нанотехнология в действии?
Добрая половина электроники сдохла. Самое тонкое. Самое важное. Тупые приборы наводки — в целости и сохранности, например. А все то, с помощью чего десантная операция управлялась, приказало долго жить.
Терранскому главкому повезло дважды. Во-первых, у него был на планете союзник, твердый и последовательный в своей верности. Госпожа Гонсалес по его просьбе нанесла женевцам отвлекающий удар, и им было чем заняться. Во-вторых, он догадался за двое суток до… до… в общем, до крупных неприятностей, подготовить подводный рейд на полуостров, где окопались новые шотландцы.
Пока Марго по дну морскому выводила 1-й корпус на цель, новые шотландцы атаковали терранских десантников, и людям Сомова приходилось очень худо. Целый штат ремонтников-электронщиков возился с аппаратурой управления, медленно-медленно ставя ее на ноги, и явно не успевал.
Дерзкая атака почти достигла цели. До «Бастиона» оставалось совсем немного. Но Марго добралась до своей цели раньше. Штурм полуострова с теми силами, которыми она располагала, был делом смертельно опасным. Но им занялась Бешеная Марго лично… Новые шотландцы принялись перебрасывать наступающие части в тыл. Их атаки утратили прежний напор. Ремонтники худо-бедно наладили важнейшие агрегаты. Терранцы нанесли контрудар. Марго заставила новых шотландцев большой кровью заплатить за половину их собственной операционной базы, захваченную терранскими штурмовиками. А пока они… платили, основные силы штурмового корпуса были благополучно выведены из-под удара.
* * *
Марго вернулась из рейда до смерти усталая и счастливая. Виктор сказал ей при всех:
— Я рад, что ты согласилась тогда взять в свои руки… все это.
Королева штурмовиков улыбнулась ему, как барышня на первом свидании. Она излучала застенчивое счастье.
А потом терранский главком рассказал ей о большом сражении, которое начнется завтра. Непременно начнется. Штабные аналитики, бывало, расходились в прогнозах даже по очень серьезным вопросам. Бывало, да. Только не сейчас.
— Завтра будет бойня.
— Я готова… — спокойно ответила Марго.
И тут щуплый Хосе встрепенулся, схватил за локоть огромную штурмовицу, возвышавшуюся над ним, как тяжелый шагающий танк возвышается над пехотинцем, и подтащил ее к Сомову без видимого усилия.
— Витя! Ты ведь главком, н-да?
— Н-да, Хосе.
— Ты ведь имеешь право зарегистрировать любой брак… в смысле, если это твои люди…
— Э-э-э… Хосе…
— Значит, я прав. Так. Тащи сюда священника, сейчас же, мой друг! Немедленно! Я перехожу в православие…
— Это, конечно, очень приятно, Хосе…
— Не перебивай меня сейчас, Витя, очень прошу тебя, не перебивай меня сейчас! Так вот, я перехожу в православие прямо здесь, не сходя с этого места. Потом ты регистрируешь наш с Марго брак. С моей Марго, единственной госпожой моей жизни и смерти, моей любимой! А потом священник венчает нас по православному обряду. Здесь, Витя, все только здесь, не сходя с этого места! Не медля ни минуты!
Его голос сорвался и дал петуха. Маргарита Бондарь молча хлопала глазами, по лицу ее растекалась великая лужа растерянности.
— Но… Хосе…
— Нет, Витя. Нет, нет и нет. Ни малейших проволочек. Даже от тебя я не приму отговорок…
— Хосе…
— Что — Хосе?
— Ма-алчать! — заорал Сомов.
Лопес изумился и заткнулся.
— А теперь я хотел бы поинтересоваться мнением… другой… стороны.
— Она венчается со мной, Витя, чего тебе еще надо?
— Так положено, Хосе. По уставу у невесты положено спрашивать, хочет ли она выйти за тебя замуж. За тебя, облезлого испанского петуха.
— Да ты не смеешь…
Марго негромко откашлялась. Хосе замолчал, Виктор с интересом посмотрел на нее. Ну-с, милостивая государыня штурмовица… Нет, не так. Ну-с, Ваше Величество, королева воинов, видите ли вы в бедном идальго короля?
— Он верно говорит. Бог судил нам быть вместе. В любви мы были вместе совсем недолго, а теперь с нами будет непонятно что… Может, нас убьют. Но нам все равно надо быть вместе. Хотя бы и в смерти. Все остальное неправильно… И не надо называть его облезлым петухом, это звучит оскорбительно.
— Ты! Я так люблю тебя! — воскликнул Хосе.
Не обращая на него внимания, Сомов спросил Марго:
— Это можно трактовать как «да»?
— Можно. — и Марго, видно сочтя, что подобный ответ несколько вяловат и невнятен, уточнила, — Да. Ну конечно же, да. Конечно, да.
— Вы не вовремя, ребята. И тебе, Марго, завтра еще в огонь идти придется. Но вы правы. Когда двоим надо быть вместе, все остальное теряет значение. Вашу мать, разгильдяи хреновы, властью, данной мне… забыл, как правильно сказать… наверное, правительством Независимого государства Терра… я объявляю вас мужем и женой. Вот так. Я объявляю вас мужем и женой, слышали вы, разгильдяи?
Они целовались. Как водопад. Как стихийное бедствие. Как боевая тревога на крейсере… Маленькая сладкоголосая птичка-латино и триумфальная валькирия на минуту как будто сравнялись форматами. Он — бледный от страсти, она — багровая от смущения, и так это выглядело совратительно, что Виктор даже подумал: «Ангелы-хранители у них тоже, поди, не утерпели. Где-нибудь над самыми головами целуются и крылами плещут»…
Никто не торопился объявлять антракт.
Сомов обратился к адъютанту:
— Подготовить необходимые бумаги. Немедленно. Пригласить сюда отца Иоанна. Живее, живее, капитан, не будьте сонной мухой, вставьте челюсть на положенное место, что вас так удивляет, капитан… а ну кру-у-гом! Шагом арш!
* * *
…27-го января на пустынной, усыпанной солончаками равнине, недалеко от устья великой реки, ширина которой не позволяла увидеть противоположный берег, сошлись ударные силы четырех поисковых контингентов. Вернее, все, что от них осталось. Двое суток они бились насмерть, никто не хотел уступать. Именно туда, в тот огонь отправилась Бешеная Марго с последними резервами Сомова.
Тогда равнина была еще безымянной.
Потом у нее сменилось множество разных названий. Но поверх многослойной мишуры все время вылезало имя, неведомо кем данное и воспроизведенное потом на всех языках владельцев планеты.
Равнина Четырех Хищников.
Застывшие брызги брони откапывали там и через десять лет, и через двадцать, и через тридцать…
* * *
…28-го утром 19-я десантно-штуромвая бригада вышла из боя с пятью процентами личного состава. Это Сомов запомнил на всю жизнь. Железным ломом не выбьешь.
* * *
Спустя несколько часов на равнину Четырех Хищников отправились девяносто пять добровольцев из числа людей Медынцева. Большая часть их отряда осталась там навсегда.
* * *
Еще спустя час оттуда привезли Маргариту Бондарь. Без сознания. Ее огромное тело, израненное и обессилевшее, жалко выглядело на операционном столе. Медики не сумели вытурить Лопеса: не помогли ни уговоры, ни приказы вышестоящих офицеров, ни попытки вышвырнуть его силой… Операция шла несколько часов. Все это время он сидел на стуле в четырех метрах от новобрачной и беззвучно молился. Только губы меленько перебирали слова.
И вымолил-таки ей жизнь. Есть Бог на свете.
* * *
А Миколайчик погиб. И Бляхин погиб. На решающей стадии сражения пришлось мобилизовать часть флотских экипажей и даже кое-кого из штабных офицеров. Эти маленькие сводные команды стремительно сгорали на поле боя.
* * *
…кажется, пришло время выкладывать последний козырь терранского главкома. Тот самый, спрятанный в рукаве. Но Сомов колебался. Еще чуть-чуть. Еще самую малость. Потом уже нечем будет сыграть…
* * *
Поздно вечером 28-го к Сомову привели настоящего трехзвездочного генерала женевцев. Ужасно растрепанного.
Генерал пережил такой ужас, что левая щека его непрестанно подергивалась от нервного тика. Связно разговаривать он не мог. Виктор велел увести его, оказать медицинскую помощь, а потом допросить по всей форме.
— Незачем было вести его ко мне. Я не разведчик и в допросах ничего не понимаю. У меня специальность другая.
— Мы хотели вас порадовать, господин вице-адмирал… — уныло пояснил ему дежурный офицер.
— Считайте, порадовали.
* * *
…доложили ему, что женевцы отошли на исходные позиции, а новые шотландцы…
* * *
…Новых шотландцев вели под конвоем по маршам «Бастиона». Трюмы корабля, наполовину освободившиеся от боезапаса и продовольствия, были срочно переоборудованы для содержания пленных.
Полторы тысячи. Гордых. Злых. Несчастных. Голодных. Их высаживали по оптимальному с точки зрения голой логики артикулу: отдельно людей, отдельно припасы… Так выгоднее — в корабли, специально приспособленные для определенной загрузки, больше влезет. Больше людей. Больше пищи. Больше всего прочего…
Но жизнь и война не любят логики. Когда 1-й десантно-штурмовой корпус во главе с Бешеной Марго делал вылазку на их полуостров, госпожа Бондарь организовала один грандиозный фейерверк из шести продуктовых транспортов Нью-Скотленда. Они как раз поставлены были рядышком, а женщины так любят все яркое, блестящее, многоцветное…
Иными словами, те, кто, отчаявшись, сдался на волю победителя, боролись с голодом седьмые сутки.
Некоторые из них едва слышно бормотали ругательства. Кто-то молча глядел себе под ноги, не смея поднять взгляд. Кто-то плакал. Кто-то отрешенно смотрел в затылок идущему впереди. Поражение и плен всегда некрасивы. Полторы тысячи мужчин и женщин, раздавленных унижением, выглядели безобразно. Как сплошная блеклая масса едва способной передвигаться плоти. Как сама стихия позора, внезапно материализовавшаяся на борту немолодого космического корабля.
Три тысячи тусклых стеклянных шариков. Глаз.
Сомов специально на пару минут покинул центральный пост, чтобы поднять себе настроние видом побежденного врага. Но вышло иначе: теперь он испытывал к пленникам одну только жалость.
Вдруг кто-то громко всхлипнул а самой гуще тел. Раздался рыдающий крик:
— Дайте же мне хлеба! Я вам сдался, накормите меня! Накормите меня!
Кто-то из экипажа броненосца сказал в ответ:
— Двигай сюда, друг, я тебе и водочки налью!
Марш наполнился рыкающим хохотом победителей.
Но голодный не унимался. С ним, по всей видимости, приключилась настоящая истерика:
— Дайте поесть! Дайте мне еды! Дайте же… Дайте мне… окхх…
Другой пленник отвесил ему затрещину. Однако этого оказалось далеко не достаточно. Крикун завелся еще пуще, он мешал испанские и русские слова.
— Я хочу есть! Накормите!
Рослая конвоирша со знаками различия сержанта штурмовиков пробасила:
— Команда! Сто-о-ой!
Серая масса затормозилась не сразу. Недоуменные голоса, мол, что за хреновина? капитан велел поторапливаться… какого, блин…
Конвоирша разломила пополам пищевой концентрат и протянула половинку голодному:
— Поешь, бедняга.
* * *
…29 января.
Виктор по секретным досье представлял себе, как выглядит главком новых шотландцев, и что делает его гениальным тактиком. Но одно дело знать в теории, а другое — увидеть собственными глазами.
Этот… организм… то есть… это существо… в смысле, этот человек был слишком откровенно сращен с несколькими электронными агрегатами сразу. Но Виктора сбили с толку не кабели, выходящие прямо из плоти, ни камеры на месте глаз, ни искаженные пропорции, ни… в общем… его по-настоящему испугал рот. Вернее, полное его отсутствие. Собственно, зачем? Питание вводят, скорее всего, внутривенно, для общения имплантирован микрофон… да, да! все это так. Но в целом — жутко.
— Господин Сомов? Вы несколько поторопились. Я даже не понимаю, зачем было связываться с моим командным пунктом, ведь штабные аналитики уже сообщили вам, по всей видимости, что сдача нашего контингента — дело нескольких часов или даже нескольких десятков минут. Не так ли?
— Отдаю должное вашему мужеству и вашему тактическому искусству. Однако в сложившейся обстановке… мне остается лишь подтвердить сказанное вами.
Человек… нет, все-таки существо… ответило:
— Благодарю вас за учтивость. Впрочем, совершенно бесполезную. Я начал отключение основных каскадов моего информационного контура. Люди это называют «совершить самоубийство». Избыточно эмоциональный термин. Не следует беспокоиться. Мой начальник штаба через полчаса выведет остатки контингента из игры. Иначе говоря, сдастся… кому там из вас? Кто будет ближе. В полутора километрах от моего КП — авангард вашего 5-го корпуса, в тысяче двухстах тридцати метрах — два танка на воздушной подушке из 100-й десантной бригады Латинского Союза. Пожалуй, мой преемник сдастся госпоже Гонсалес. Если вы, конечно, не сделаете сейчас сообщения, которое способно кардинально изменить ситуацию.
— Не торопитесь… отключаться, если это вас не затруднит.
Сомов, наконец, понял, как ему называть это мысленно, про себя. Огастес О’Брайен, главком новых шотландцев, пребывал в звании «специалист 2-го класса». Вот пусть и побудет… Специалистом.
— Процесс заторможен до окончания нашего разговора. Его результат не является принципиально важным для меня; решение принято. Однако я все еще могу повлиять на действия моих подчиненных.
— Отлично. Во-первых, сдаваться вы будуте мне. Такова договоренность с Гонсалес. — Виктор подумал, что было бы невежливо по отношению к союзникам никак не прокомментировать соглашение. — Ей достались новые арабы, мне — вы…
Специалист резюмировал:
— Это никак не меняет ситуацию.
— Совершенно верно. Это просто ее уточняет. Теперь — во-вторых. Вы сдадитесь не сегодня, а завтра. Тютелька в тютельку тогда, когда я скажу. Вплоть до минут и секунд.
Специалист просчитал позицию мгновенно:
— Что мы получаем взамен?
— Огонь будет прекращен прямо сейчас. Правда, вам придется отдать нам под контроль ключевые пункты оборонительной линии… Главное: мы дадим вам право вернуться домой со всем оставшимся вооружением, снаряжением и знаменами.
Бесстрастный ответ:
— Хорошо. Это приемлемый обмен.
— Вы не задаете мне вопрос «почему»?
— Вы ведь все равно не ответите.
— Боюсь, действительно не отвечу. Полагаю, вы не сочтете себя оскорбленным?
— Нет. Итак, мы договорились. Я отдам соответствующие распоряжения. Но дальше вам придется общаться уже не со мной. Процесс будет расторможен в ближайшие двадцать минут.
Специалист сделал паузу. Голос его зазвучал неуверенно:
— Господин Сомов, вы… верите в Бога? В обычного ветхозаветного Бога, он же странное существо из евангелий?
— Да. Разумеется.
— А я — нет.
Оба долго молчали. Затем Специалист сказал:
— Мне страшно. Извините. Мне страшно.
— Так не делайте этого.
— Я ни в чем не вижу смысла.
С этими словами Специалист отключил связь.
«Нет, все-таки человек. Определенно, человек…»
* * *
Десантной операцией женевцев командовал старый знакомый Сомова — адмирал-менеджер Август Гольц.
…И в глазах у него стояло бесконечное удивление.
— Собираешься сдаться, Сомов? Не ожидал. Мы полагали, что у тебя несколько больший запас… остойчивости. Твоя, значит, лошадка сдохла раньше О’Брайеновой… Очень хорошо.
«Господи, до чего ж по-дикарски он говорит! И ведь думает, наверное, что овладел русским в совершенстве». Английские «т», «д» и «р», немецкие «ч»… Кошмар какой. Терранский главком ответил Гольцу так же, по-русски, притом без особой вежливости в голосе:
— Нет. Предлагаю сдаться тебе… исполнительный директор десанта. Ты сдашься завтра, строго определенному лицу, в строго определенное время. Я назову часы и минуты. Согласен? Диктую, пометь в ежедневнике.
Гольц сморщился, и Сомов услышал странные звуки, как будто кто-то заработал столярным инструментом с изрядной резвостью. «Что это? да это… это… это же он смеется!»
— Сомов, ты рехнулся. Тебе известен реальный расклад сил. Шутки шутишь?
— Расклад такой: у тебя осталась капля от целого пруда, у меня примерно такая же капля… у Гонсалес — чуть поменьше, у Специалиста… то есть, у О’Брайена, почти ничего. Послушай меня, Гольц…
— Я понял: это разработка ваших психо… — тут он добавил трижды непечатное словечко на родном немецком. — Просто, но мило. Оказать давление на человека номер один в лагере противника. Посеять сомнения. Сделать это перед самым…
— Послушай же…
— Kiss my asshole.
Пустой экран.
«Я давал тебе шанс, тупой евроязычный гусь!» И Сомов разыграл, наконец, свой последний козырь. Тот, который в рукаве…
* * *
Положительно, ему не хотелось разговаривать с командором новых шведов Густавом Юханссоном — единственным человеком, который не вошел в соглашение с прочими командующими флотов. То самое соглашение: не поддерживать огнем своих десантников на поверхности планеты. Собственно, у Юханссона не было никаких десантников, соответственно, и соглашение не имело для него никакого смысла. Зато быть рядом со сражающимися сторонами, не отставать, присутствовать и наблюдать — о! в этом для него был серьезный резон. Его терпели, его никто не боялся: чего тут бояться — у новых шведов было всего пять кораблей. Один легкий крейсер и четыре корвета ПКО, горсть мусора с точки зрения любой великой державы…
Юханссон, словно какой-нибудь вожак каперской флотилии, словно главарь банды средневековых ландскнехтов, предлагал свои корабли в аренду всем главкомам. Совершенно официально. От имени правительства планеты Вальс, на банковских счетах которого числились невообразимые долги… И его посылали подальше все, не исключая Мендосу и Бахнова. А вот Сомов не побрезговал. Он нанял командора Юханссона за сумму, превосходящую самые смелые мечты новых шведов. Зато и условия секретного контракта, заключенного с ним, были совершенно особенными. Фактически, Сомов имел право вертеть маленьким отрядом, как ему вздумается. Оганесян мрачно пошутил: «Их трупы еще не одно десятилетие будут служить нам в качестве грузиков на стопках документов». На что главком ответил: «Не знаю, не знаю… Бумажных документов скоро совсем не станет, так что, может быть, без затей — на удобрения?»
И сегодня настало время — отрабатывать контракт. Дежурный офицер отправил Юханссону сообщение: «Атаковать основную операционную базу и КП Женевской Федерации». Дальше шло время атаки и основные цели, которые новым шведам требовалось поразить.
Разумеется, командор захотел поговорить с Сомовым лично. Отказ. Виктор наперед знал содержание разговора и не видел оснований менять свое решение. Командор сообщил, что он разрывает контракт, ведь бомбардировка женевской базы может стоить его планете операции возмездия. Юханссону от имени терранского главкома сообщили: или он отрабатывает денежки, или вице-адмирал Пряников спалит его кораблики в один момент. Кстати, попытку вести переговоры с любой третьей стороной о каких-либо обстоятельствах, касающихся контракта, наниматель рассматривает как нарушение контракта. И оставляет за собой право на жесткие меры. В сущности, те же самые. Ответный вопль: «Это бесчеловечно!» Справка: «Внимательно ли вы прочитиали статьи 7.8.4 и 8.9.4, когла подписывали контракт? Наши действия не противоречат действующему международному законодательству». И напоминание — сколько времени осталось Юханссону на выполнение поставленной задачи.
Что такое отряд Юханссона? Для Независимого государства Терра — ничто, плевок. Для Женевской Федерации — меньше плевка. Четыре корвета вместе со своим крейсером-флагманом сгорели бы в огне большого сражения за несколько десятков секунд. Если бы, конечно, у их командира достало сумасшествия сунуться в такое сражение… Но для остатков десантной армии Гольца это было поистине страшное оружие. Все пять кораблей, не очень новых и не лучшим образом вооруженных, могли вести сражение в атмосфере, то есть громить объекты на поверхности с ничтожной дистанции. Между тем, сбить их было просто нечем.
…После первого же захода новых шведов Гольц связался с Сомовым и запросил условия сдачи. Когда тот сообщил, что сдавать базу придется российскому императорскому флоту, Гольц прервал связь. А напоследок крикнул: «Да это против правил, щенок!» После второго захода он согласился на все.
Если бы Гольц и начштаба Специалиста вышли в эфир с сообщением о сдаче в разное время, впоследствии к этому можно было бы придраться. Вот, мол, у планеты уже есть три хозяина, как и договаривались высокие стороны; смысл военных действий с одним из них и его последующая сдача непонятны и т. п. Словом, появился бы шанс впоследствии что-то переиграть. Но они заговорили в один и тот же час, в одну и ту же минуту, в одну и ту же секунду.
Сомов очень постарался — никому не дать даже тени шанса.
У него получилось.
Женевцы долго управляли Террой; они научили терранцев, как делать серьезные дела, чтобы все было по закону. Поклон вам, дорогие учителя!
* * *
…А Семенченко остался жив. Наверное, Господь его хранил.
