Глава 5. Аквапарк для любимой
22 декабря 2140 года.
Орбита планетоида Пушкин в системе звезды Солетты.
Екатерина Сомова, 50 лет, и Варвара Сомова, 14 с половиной, ну, то есть, почти шестнадцать.
Кубрик наполнился ревом и гудом.
Мощная струя воды, рыча, вырывалась из недр питьевого синтезатора и лупила в пластиковую лунку, предназначенную для чашек и стаканчиков. Полый пластик басовито откликался.
Екатерина Сомова спросонья не поняла, что происходит. Вскочила, подбежала к синтезатору, ойкнула, развела руками…
— Оп-па…
Лужица прикоснулась к ее босой ступне и заставила сделать шаг назад. И еще один. И еще. Оно уже совсем собралась было вызывать какого-нибудь, черт побери, монтера, аварийщика, кто там еще обязан являться в таких случаях?!
Но вместо этого застыла посреди кубрика. Прищурилась — словно пыталась рассмотреть в обыкновенной воде некую таинственную сущность, особенную магическую субстанцию, или… еще какую-нибудь ерунду того же рода. Сложила руки на груди. Нагло. Ужасно нагло сложила руки на груди. Покачала головой. Нет, положительно, было нечто в этой воде. Нечто экзотическое, раритетное, можно сказать, энигматическое…
Варенька! Сейчас проснется Варенька… Ой.
Варенька стояла в нескольких шагах от нее, просто в темноте Катя не сразу увидела дочь. Она стояла, сложив руки на груди и покачивая головой, точь-в-точь как мать. Щурилась. Девочка повернула голову, и госпожа Сомова могла бы поклясться, что в глазах ее пляшут озорные бесята, а может быть и вполне взрослые особи бесов. Разумеется, ничего этого Катя разглядеть не могла. Но интуиция подсказывала ей: дело обстоит именно так.
— Угу… — только и произнесла Варенька. Но сколько понимания и сопереживания заключалось в одном жалком «угу»! Сомова-старшая с испугом представила себе: вот мерзавцы во главе с капитаном Каминским начнут просматривать и анализировать запись этого эпизода. А там дураков не держат. Неровен час, прочитают Варенькино «угу» слишком правильно…
И Катя ответила дочери одним только поднятием бровей. Ни слова, ни звука, ни улыбки. Она училась бояться за детей. После того, как оабовцы не поймали Сашу, она ни часа не провела в покое. Он должен был попасться, просто обязан был попасться, ему следовало вернуться сюда, к ней, так и не поняв игру матери… но он решил начать собственную игру. И теперь госпожа Сомова холодела от одной мысли о возможных последствиях. Он такой странный, такой беспомощный, такой неприспособленный к жизни… хотя Витя и считает иначе… Но… Саше всего-то шестнадцать. Муж возражал ей, бывало: «Целых шестнадцать!» Однако она держалась своей точки зрения и не готова была расстаться с сыном… тем более, расстаться при таких обстоятельствах! Катя не опускала бровей, пока не почувствовала, что Варенька поняла ее в полной мере.
«Надеюсь, хоть брови-то они не сумеют прочитать!»
— Отвратительно. — Сказала дочь, ни к кому не обращаясь. — Никакой романтики. Подло украсть двух дам и поселить их по соседству с аварийной сантехникой! Крупный злодей так не поступил бы из одного чувства стиля. Только средний. Или мелкий. Ничтожный. Микроскопический дурно воспитанный злодеешка.
Варенька гневно фыркнула.
Госпожа Сомова подыграла ей:
— А на завтрак мы получим что-нибудь несвежее.
— Пересоленое.
— Пережареное!
— Ам-м-м… и с тараканьими лапками.
— Фу.
— Мамочка! Вот и я говорю — фу!
Монтер не пришел. Аварийщик тоже не явился. Даже какой-нибудь завалящий сантехник не пожелал почтить их своим присутствием. Разумеется, Екатерина Сомова вызвала своих тюремщиков и наговорила им колкостей, а ее дочь тем временем пристроилась рядом и скорчила мрачную физиономию. И, разумеется, дежурный оабовец невразумительно извинялся, все повторял: «Принимаем меры…» И еще: «Не только у вас неполадки…»
Вода перестала течь ровно на середине их препирательства. Как отрезало.
— Минут десять? — осведомилась Катя у дочери.
— Целых десять минут! — ответила Варенька, вложив в три простеньких слова мегатонну недовольства. — Десять минут безобразия! Я засекала.
— Отвратительно.
— Омерзительно! — вторила дочь со сверлящими интонациями.
— Чудовищно.
— Неслыханно! — как прирожденная скандалистка.
— Немедленно разберитесь.
— Мы этого не заслуживаем! — запилит до смерти кого угодно…
Оабовец включил автоуборку, посоветовал успокоиться, обещал выяснить причины… предотвратить в дальнейшем… отремонтировать, если понадобится… и т. п.
Мать и дочь легли спать, не глядя друг на друга. Если бы поглядели, непременно стали бы ухмыляться или даже хихикать. А зачем дарить подсказки капитану Каминскому?
Год назад Саша устроил точно такой же водяной фокус на дне рождения одной своей знакомой. Как ее… ээ… Дануся? Данута? Милая девочка, бог весть, почему она его терпит… Те же десять минут принудительного водоизвержения — как раз после ритуального задувания свечей на праздничном торте. Ему это показалось смешным!
Тогда госпожу Сомову, несчастную мать двух маньякобандитов, больше всего поразило вот что: Дануте этот его аттракцион тоже показался смешным. «У Сашки отличное чувство юмора. Ни у кого больше нет такого. Папа, ты не находишь?» Отец Дануты, пан Казимеж Охманьский ответил коротко и монументально: «Гривен десять». — «Что „гривен десять“, папа?» — «Сегодня Сашино чувство юмора обошлось нам именно в такую сумму».
Девочка молча достала карманные деньги, отсчитала десять гривен и положила на стол перед отцом. «Я не это имел в виду… эй… подожди… нам надо поговорить…» Но ее, конечно, уже и след простыл. «Вы-то, Екатерина Ивановна, понимаете: я не хотел давить. Мне просто показалось немного чрезмерным… простите…» — «Я-то понимаю. Утешьтесь: возрастное. Все чудят в этом возрасте». — «Мы такими не были». Тут она припомнила взрыв в карьере, клуб «Полосатое пламя» и войну со шпаной из Пуховского клана. Четырнадцать ей тогда было? Или пятнадцать? Катя даже губу закусила, лишь бы не расхохотаться. — «О да! Мы были примерными юношами и девушками!»
Что ж, видимо, бандитоманьяков притягивает друг к другу…