На сей раз он спустился в подземелье при полном параде, даже куртку подвязал широким поясом из плотной точно брезент серой ткани. К поясу прицепил меч — все же как-то спокойнее, хотя и понимал, что особой пользы в случае чего не будет.

Сегодня его тоже слегка мутило от спрятавшегося внизу живота страха, но все-таки по крайней мере было ясно, чего ждать под землей. Вот чего ждать в княжеской резиденции — это уже другой вопрос. Вряд ли таинственный Черный камень выложен так вот просто, типа как в музее под стеклом, с аккуратной табличкой. Скорее, все получится как в сказке: камень в яйце, яйцо в ларце, ларец на каком-нибудь дубе и охраняется каким-нибудь двухметровым дубом в броне и с тяжеленным мечом. И что тогда делать? Ножиком махать? Наверное, его даже рубить не станут. Голыми руками поймают, железку отберут и за ухо приведут к князю Диу, под светлые, похожие на лягушачьи, очи. И князь гаденько так усмехнется…

Вчера за ужином он тоже усмехался, спрашивал, где это дорогой гость Митика оцарапался? Или кто посмел душить юного друга? Может, провести небольшое внутреннее расследование? От расследования Митька вежливо отказался, пробурчал, что какие-то мошки покусали, а он сдуру стал расчесывать. Князь подозрительно легко поверил в мошек и начал нахваливать тушеное в крови мясо птицы хланги. Мясо и впрямь оказалось вкусным, но смотреть, как владетель Тмерский с жадностью запихивает в рот кусок за куском, было не слишком приятно. Жирная подлива текла по его подбородку, и время от времени он свистом подзывал молодого раба с полотенцем. Юноша привычным движением подтирал перепачканного господина и неслышно удалялся в тень.

И это — великий маг? Это — самый страшный злодей Оллара? Как-то не верилось. Великий злодей скорее смахивал на жизнерадостного поросенка, зачем-то принятого в людское общество и наряженного в салатовые, с золотыми блестками шелка. Он не тянул не только на обаятельного Шелленберга из «Семнадцати мгновений весны», но даже и на папашу Мюллера. Так, человечек. Брюшко, пивко, футбол по телеку… До последнего, впрочем, Оллару развиваться еще века и века.

А ведь, наверное, там, в его покоях, немеряно всяких особых ловушек, магических. Справится ли с ними зеленый камень? Старик в подземелье говорил ведь, что Хайяаров камушек хоть и силен, а до Черного камня ой как не дотягивает. Впрочем, стоит ли заранее тянуть лапки кверху? Может, все вдруг сразу и получится… Должно же хоть когда-нибудь ему повезти.

Митька шел быстро, благо дорога теперь была знакомая. Конечно, когда вместо фонаря у тебя маленький камушек, едва-едва освещающий пространство на метр вперед, особо не побегаешь, но все-таки надо было торопиться. Времени, если разобраться, всего ничего — от завтрака до обеда. Плюс к тому же подозрительный Синто может забить на свою тренировку и вернуться раньше. Вчера он как-то не так смотрел на Митьку, хотя спросить напрямую и не решался. Молча принес откуда-то вонючей зеленоватой мази, показал жестом на шею — мол, лечись, пока не поздно. Митька упрямиться не стал, намазался, и не зря — к вечеру царапины уже не казались чем-то ужасным. Как знать — может, и вправду похоже на укусы вредных насекомых.

Вообще, с Синто надо было что-то решать. Вот отыщет он этот волшебный Черный камень, перенесется на Землю — а пацан останется тут, под властью князя. Ну или через месяц, если опасения старого мага окажутся пустыми и все пойдет как и обещал кассар. Так и так он вернется домой, но на Землю Синто не взять. И что тогда? Может, попросить кассара о помощи? Типа князь мне этого пацана подарил, а я тебе дарю, и увези его отсюда. Но, во-первых, князь запросто может забрать свой подарок назад, а во-вторых, просить кассара ужасно не хотелось. Никаких дел с ним не хотелось иметь, с гадом. Однако, наверное, придется. Впрочем, кассара все равно нет — слинял непонятно куда. Наверное, и к лучшему — будь он тут, никаких подземных прогулок не видать бы Митьке как своих ушей.

Так… Не прозевать бы нужную развилку. Уже начались двери камер. Вот тут вчера кричала женщина, сейчас не слышно ни звука. Успокоилась? Или померла? Вот здесь вчера камень вспыхнул и началась идиотская драка в темноте. Бр-р… не хочется и вспоминать о том ужасном лице. Чудовище… Хотя чем он виноват, если разобраться? Просто над ним поработали княжеские палачи.

А вот и камера старого мага. На миг захотелось войти, но Митька себя переборол. Некогда… Может, потом когда-нибудь… Когда он добудет Черный камень и зайдет попрощаться. Жалко все-таки старика, пускай он тоже дикий, как и все они тут. Это же надо — ставить детей к стенке, стрелять из тугого лука… и пускай стрелы чуть-чуть не долетят, но ведь страшно… Нет, нафиг! Не хотел бы он изучать здешние боевые искусства такой ценой… по сравнению с нею обычные в секциях отжимания-приседания попросту малиной кажутся.

Так… а это уже третья развилка. Ход чуть-чуть сузился, отчего-то сильнее потянуло холодом, и кто-то зашуршал там, в темноте… Только бы не летучие мыши! А ну как вцепится в волосы? Надо было какой-нибудь тряпкой обвязаться, типа банданы. Эх, не сообразил.

Впрочем, летучие мыши, если это действительно были они, вели себя прилично — не бросались с визгом, не били крыльями, вообще ничего не делали. Просто деловито шуршали. Может, и не мыши? Может, крысы? Или вообще духи усопших узников? Смех смехом, а сейчас, в плотной тишине, при свете волшебного изумруда, эта мысль вовсе не казалась идиотской.

А вот и тупик. Хорошо он сбавил скорость — а то ведь прямо лбом бы и навернулся. Стены сомкнулись внезапно, будто выскочили ему навстречу. Ну что ж, пора камушку и поработать. Он поднес изумруд к неровной, явно сделанной наспех каменной кладке, поводил справа налево. Есть! Камень на миг вспыхнул ярко-ярко, точно настоящая электрическая лампочка, затем свет его ослабел и мелко задрожал, зато впереди явственно проступили контуры двери. Не такой, как раньше, в камерах. Высокая, вся металлическая — из бронзы, что ли? Нет, судя по отливу, стальная. Сверху донизу ее украшал рифленый орнамент — многоголовые змеи и мохнатые пауки сплетались в объятиях. Света от камня вполне хватало, чтобы разглядеть. Ну, если запертая, тогда все…

Конечно же, дверь оказалась незапертой. Правда, тяжелой она была безумно. Пришлось изо всей силы навалиться плечом, чтобы сдвинуть ее хотя бы на сантиметр. Ничего, сдвинул. Тихо пошла, без скрипа. Неужели смазывают? Или сказать спасибо Хайяарову камушку?

Когда узенькая щель под его натиском превратилась-таки в приемлемой ширины проход, он постоял секунду, решаясь. Подождал, когда уймется сердце — и нырнул туда, в темноту.

А там никакой темноты и не оказалось.

Свет лился непонятно откуда. Не было здесь никаких факелов, свечей, и уж тем более электрических лампочек — но стены лучились неярким, лиловым сиянием. Казалось, миллионы крошечных светлячков облепили стены, и Митька даже на всякий случай потрогал пальцем — нет, стена как стена, каменная, прохладная.

Вверх, круто загибаясь влево, уходила лестница. Такие, вспомнилось ему, называются винтовыми. В Измайловском парке, кстати, был такой аттракцион. Вилась вокруг столба плоская, без ступенек, лестница, зимой ее поливали водой, и получалась прекрасная горка, откуда здорово было скатываться. Правда, забираться приходилось по другой лесенке, ужасно крутой, но удовольствие того стоило. Лет, наверное, до десяти Митька развлекался. Пока не повзрослел…

Ступеньки здесь были еще круче, чем в полузабытом уже парке. И с каждым шагом сердце билось все сильнее. На всякий случай он снял с пояса меч, судорожно сдавил пальцами рифленую рукоять.

Все кончается, кончилась и лестница. Когда уже, казалось, счет ступенькам перейдет на вторую сотню, впереди внезапно возникла небольшая площадка, а за ней — полукруглый проем двери. Пустой проем — заходи, не жалко.

Митька судорожно вздохнул — и зашел.

Недлинный, но прихотливо извивающийся коридорчик перетек в огромный — стены тонули во мраке — зал. Здесь было, пожалуй, потемнее, чем на лестнице, и приходилось напрягать глаза. Первым делом Митька метнулся к ближайшей стене — наверное, сказалась привычка к компьютерным стрелялкам-бродилкам. Когда ты в центре, до тебя любая сволочь достанет, а у стеночки как-то надежнее.

Стеночка оказалась мраморной — только мрамор был необычным, черновато-зеленым. И очень гладко отполированным, прямо будто в метро. А потолок — необычайно высокий, как минимум десять метров — изогнулся полусферическим куполом. Ничего нельзя было различить там, но Митьке почему-то представились маленькие внимательные глазки. И все эти глазки принадлежали князю, словно он был не человеком, а каким-то чудовищным, из видюшных ужастиков, осьминогом.

Потолок подпирали колонны — слегка расширяющиеся книзу, похожие на стволы деревьев, хотя были они сделаны все из того же черно-зеленого мрамора.

Осторожно, стараясь дышать как можно тише, Митька двигался вдоль стены. Похоже, этот зал идеально круглый. И однообразный — не встретилось ему никаких дверей, никаких уходящих во тьму проемов… Сколько же можно так красться? Похоже, он нарезает уже не первый круг. Может, бросить на пол что-то не слишком нужное — куртку, например? И когда наткнешься снова, значит, совершил полный оборот вокруг невидимой оси. Или достать камушек, просветить стены по части магии?

Куртки было жалко, значит, изумруду стоит поработать. Вытащив из кармана камень, Митька приложил его к стене. Ничего. Ни вспышки, ни дрожания. Ровный, спокойный блеск. Что ж, надо двигаться дальше. Десять шагов… двадцать…

Ой! Камень сверкнул так, как еще никогда до того не вспыхивал. Словно на миг превратился в стосвечовую лампочку. Осторожно водя изумрудом вдоль стены, Митька оторопело глядел, как истончается, тает мрамор, открывая проход — куда-то в лиловое марево. Что ж, значит, туда… Жаль, не игра это, не засейвишься предварительно. Ну и ладно! Какая-то веселая, пьянящая легкость овладела им. Страх никуда не делся, но до времени помалкивал, уступив место азарту. Посмотрим, посмотрим что там…

А там оказалось такое, что ноги сейчас же сделались ватными, а на лбу выступила испарина. Митька замер — и вжался острыми лопатками в холодную мраморную стену.

Огромный зал, такой же, как и предыдущий, только мрамор уже не черно-зеленый, а неприятного оттенка розовый. И так же слабо светится. И кажется, будто ты в чьей-то гигантской пасти, стенки — это нёбо, а вместо зубов…

Вместо зубов были дети. Множество — десятки, а то и сотни. И каждый — окружен почти прозрачной полусферой, слегка размывающей краски, но главное все-таки видно.

Дети мучились. Кто-то был привязан к деревянному столбу вниз головой, а снизу, выбиваясь из решетки в полу, тянулось к нему темно-багровое пламя, кого-то грызли здоровенные, размером с сардельку, серые черви, чьи-то пальцы сдавливали огромные деревянные тиски.

Невидимая преграда начисто глушила звуки, но Митька понимал — дети кричат. Отчаянно, безнадежно, бессмысленно. Разные дети — и младенцы, каких в колясках возят, и постарше, и совсем большие — как Хьясси. Искаженные криком рты, изломанные тела, а главное — тяжелая, одуряющая тишина…

На миг в голове плавно все провернулось, ноги отказались держать тело — и он плавно съехал по стене, упал на колени. Жаркая волна рвоты, мгновенно подкатив к горлу, выплеснулась из него — на розовый, словно язык, пол.

Когда он с трудом поднялся и обтер губы рукавом, то заметил еще одно: от каждой полусферы тянулась тонкая светящаяся струя, едва видимая глазу. И все эти струи сходились воедино в центре зала, где на небольшом возвышении сверкала всеми цветами радуги непонятная штука. Что-то вроде огромной, в три человеческих роста, стеклянной банки с завернутыми внутрь краями, и там, дрожа и переливаясь оттенками красного, плескалась то ли жидкость, то ли газовая взвесь… Сперва Митьке показалось, что это кровь, но приглядевшись, он понял — что-то иное. Что-то гораздо более подвижное, словно ртуть. И именно туда, в чудовищную банку, уходили, изгибаясь, струи.

Преодолев себя, он подошел к ближайшей полусфере. Там, на укрепленной, казалось, прямо в неподвижном воздухе дыбе корчилась девочка, лет семи, не больше. Локти ее были вывернуты за спину, волосы растрепаны, лицо сведено гримасой и совершенно бледное, это при здешней-то всеобщей смуглости. Ноги девочки чуть-чуть не доставали до пола, и между ними шмыгали какие-то юркие, черные… не то мыши, не то крысы.

Похоже, девочка не видела Митьку — ее глаза, страшно и широко открывшиеся, казалось, смотрели на что-то совсем иное, недоступное. А сверху, точно слоновий хобот, уходила в центр зала, к великаньей банке, прерывистая, голубовато-лиловая струя света.

Меч как-то сам собой оказался поднят, рука напряжена. Ну же! Ну!

Кисть едва не вырвало из сустава, когда он со всей дури рубанул по прозрачному куполу. Меч не звякнул и не сломался — попросту вывернувшись из пальцев, он шмякнулся на пол. Девочка за непонятной преградой ничего, разумеется, не заметила. А вот крысы, похоже, почуяли — одна из них, мелкая, с ладонь величиной, гадина, встала вдруг на задние лапки и как-то нехорошо, оценивающе поглядела на Митьку.

Вспомнилось, как когда-то (сейчас казалось, невыразимо давно), кассар говорил ему про Хьясси: «Продай, убей, отпусти на все четыре стороны — только не бери с собой в замок». Да, теперь все встало на свои места. Вот, значит, каков он, улыбчивый пухлый князь Диу. Вот он, великий маг и неряха… И зачем ему это?

— Ты, наверное, думаешь, зачем все это? — голос князя был вкрадчив, он струился подобно истончающемуся дымку от сигареты. Митьку точно проткнуло раскаленной иглой. Вздрогнув, он резко обернулся.

Князь Диу стоял совсем рядом, не далее как в десяти шагах. В расшитом халате, в кожаных сандалиях, без оружия… Стоял и приветливо улыбался.

Меч валялся совсем недалеко, в каком-нибудь метре, и Митька даже потянулся — но без толку. Казалось, он превратился в дерево, и миллионы жучков-древоточцев грызут его сейчас деловито и вместе с тем радостно — наконец-то они дождались своего, наконец-то им разрешили. Страх разрастался во всем теле, проникал в каждую клетку, в каждую жилку, и ни одной мысли не осталось — только одуряющий, тошнотворный ужас. Хотелось одного — провалиться в черноту беспамятства, и будь что будет. Но сознание ни в какую черноту ускользнуть не могло — его цепко держала чья-то холодная воля.

Вспомнился вдруг Измайловский парк, и приморозившее его тогда к земле колдовство старика Хайяара. Но там были еще цветочки, тот страх был вызван неизвестностью, а сейчас Митька прекрасно понимал, что его ждет.

— Да ты никак волнуешься? — усмехнулся князь и как-то вдруг сразу оказался рядом. Положил ему теплую ладонь на плечо. — Зачем же раньше времени, а? К вещам, знаешь ли, надо относиться хладнокровно.

Митька обречено молчал — привыкал к страху. Тот ничуть не уменьшился, и тело по-прежнему не действовало, но в голове все же начало что-то проворачиваться. Самое жуткое уже случилось, и все, что будет с ним дальше, лишь вытекает из той секунды, когда за спиной раздался голос.

— А между тем, здесь весьма интересно, — нарочито не видя Митькино оцепенение, продолжал князь. — Как ты думаешь, что тут у меня размещается?

Митька понял, что надо что-то сказать. Разлепив непослушные губы, он прошептал:

— Тюрьма?

— Ну что ты, мальчик? — обаятельно улыбнулся князь. — Тюрьма у меня внизу, и ты ее видел. Чуть-чуть, правда, самую малость, ну да ничего, потом я устрою тебе подробную экскурсию. А здесь не тюрьма, здесь, если можно так сказать, храм науки. Как это по-вашему? — он на секунду задумался и изрек по-русски: — «Лаборатория»! Хорошее слово, надо будет включить в олларский язык. Или, учитывая происхождение этих сопляков, можно сказать, — он быстро облизнул губы, — «раборатория». Видишь ли, Митика, человек устроен куда сложнее, чем ты, наверное, думаешь. В человеке есть бездна неведомой ему силы. Знаешь, чем отличается маг от обычного невежды? Думаешь, у мага больше силы? Глупости! Маг просто умеет ею распоряжаться. Это если простой маг. А маг великий, маг истинный умеет пользоваться и чужой силой. Например, тот камушек, с помощью которого ты уже второй день гуляешь по моему замку, вобрал в себя силу нескольких людей. Ну-ка, сейчас даже точнее скажу.

Одной рукой обнимая Митькины плечи, он запустил вторую ему за пазуху и извлек на свет изумруд. В пальцах князя тот ослепительно переливался, пульсировал, и почему-то напоминал сейчас мигалку на машине скорой помощи. Жаль, никакой помощи — ни скорой, ни медленной — нет и не предвидится. — Ого! — князь поцокал языком и прошелся взад-вперед. — Чудесный экземпляр! Заключает силу едва ли не сотни человек. Очень, очень полезный камушек. Ты мне его, конечно, подаришь? Видишь ли, я собираю… как это будет по-вашему? А! «Коллекцию»! Это ужасно интересно, я тебе после покажу, обзавидуешься.

Как он был отвратителен сейчас — гладкий, розовый, уверенно облокотившийся на прозрачную стенку, за которой хищное пламя лизало пятки совсем мелкого, лет, пожалуй, четырех, мальчишки. Даже страх отступил перед заполнившей Митьку гадливостью.

— Нет! — собрав все силы, мрачно выдохнул он. — Не подарю. Он не мой, мне одолжили!

— Ну как же так, мальчик? — укоризненно покачал головой князь. — Это не по обычаям. Видишь ли, когда ты в гостях, то хозяину дома ни в чем нельзя отказывать. Это нечто вроде платы за гостеприимство. Кроме того, я подозреваю, откуда у тебя сей камушек. Но видишь ли, даже с точки зрения закона, все, принадлежащее нашему общему другу Харту, в известном смысле мое. Так что изумруд украсит мою коллекцию, ты уж не обижайся. Но, впрочем, мы отвлеклись. Итак, на чем остановились-то? Ах да… Истинные маги умеют воплотить чужую силу в какой-нибудь предмет, чаще в камень, иногда — в оружие, бывает, что и в растение. Но только я, путем многолетних изысканий, понял, как можно извлекать из людей живую силу, ни во что ее не воплощая. Я просто выкачиваю ее и собираю воедино, вот в этот сосуд, — махнул он рукой в сторону чудовищной банки, где переливалось багровое нечто. — В любой момент можно взять силы столько, сколько нужно. Источников, как видишь, много, и они крайне дешевы…

— А мучить-то зачем? — хрипло выдохнул Митька.

— А! — князь торжествующе поднял палец. — Ты сметлив! Но в этом как раз вся и хитрость. Думаешь, это так просто — извлечь чужую силу? Она ведь обычно скрыта глубоко в недрах души имну-минао, до нее обычно и не доберешься. А вот когда человеку сделаешь больно и страшно, тогда он сам, изнутри, ломает некие особые стенки, и его сила потоком устремляется наружу. Течет, понимаешь, непрерывным потоком. Остается лишь собрать ее воедино и влить в сосуд, в мое Средоточие Силы. Приглядись, видишь такие полупрозрачные струйки тянутся? Это она и есть, сила. Здесь, понимаешь ли, пространство наполнено магией, и потому сила частично становится доступной и твоему необученному глазу. Красиво, правда?

Митька посмотрел на него с ненавистью. Как же прав был кассар! И каким же дураком был он сам, не желая верить. Маньяк, типичный маньяк, про каких в телевизоре говорят. Типа Чикатило, но едва ли не всемогущий. Ну что, дурак, убедился? Да только вот поздно. Скоро самого под такой колпак посадят, запоешь тогда…

— А почему дети? — спросил он глухо.

— Тому несколько причин, — осклабился князь. — Главная причина — у детей гораздо больше живой силы, нежели у взрослых. С возрастом внутренность человека иссыхает. Только немногие мастера магии умеют не растерять данное нам при рождении. А большинство людей, взрослея, лишаются и того немногого, что имели… сами не догадываясь о своем богатстве. Поэтому извлекать живую силу следует именно из детей. И чем моложе, тем лучше. Вот в твоем возрасте, к примеру, сила уже не та… да, не та… мутная она уже у тебя, жиденькая… То есть, конечно, лучше, чем ничего, как говорится, с высохшего дерева хоть хворостинку, но по сравнению с этими, — он плавно обвел рукой усеявшие зал полусферы, — ты слабоват. Да, и вторая причина — дети дешевы. От двух до пяти огримов, не больше.

— Это все рабы? — хмуро спросил Митька. Оцепенение понемногу проходило, сменяясь незнакомой какой-то, ледяной яростью.

— Большей частью, — кивнул князь. — Но есть и дети моих крестьян… Знаешь, что самое забавное? Родители их сами приводят, в голодное время. Очень разумно, между прочим. Лучше отдать одного и получить денег, на которые сохранишь жизнь десятерым.

— Они что, знают? — потрясенно охнул Митька. — Ну, зачем вам…

— Вот еще! — скривился князь, точно надкусил больной зуб. — Стану я вонючих мужиков в свои ученые изыскания посвящать… Ничего они не знают. Думают, верно, что я их в золото превращаю, или заезжим торговцам продаю, или ем, или еще что… Какое нам с тобой дело до мужичьих догадок?

— А они там… долго?

Князь понял с полуслова.

— Это одна из наиболее чудесных моих находок! — провозгласил он. — Видишь ли, с помощью некоего набора заклятий часть тонкой силы идет на поддержание их жалких жизней. Тела восстанавливаются, хотя и не полностью, да… Раз в месяц примерно приходится менять. Небось, в вашем мире такого не умеют, а? — самодовольно хмыкнул он.

Митька против воли кивнул.

— Ну то-то же! Одно слово, дикари! — подытожил князь, и Митька не сразу понял, кого он имеет в виду. — Впрочем, и у нас такое мало кто умеет. Этому выскочке и хаму, который перенес тебя в Оллар, старому козлу Хайяару такое уж точно не под силу. Так что одного ребенка хватает надолго. Когда подохнет, меняем.

— И как же… — Митька понимал, что говорить такое глупо, но все-таки спросил. — И как же вам не жалко? Они же… ну им же…

Князь вновь рассмеялся.

— Мальчик, как я погляжу, голова у тебя забита глупостями. При чем тут жалость? Жалость — это для убогих, слабых, для полулюдей… Жалость — это когда ты чувствуешь, что беспомощен, но признаться самому себе боишься… или стыдишься… И вот тогда, чтобы сжиться со слабостью, ты придумываешь пустое… всякую там жалость, любовь, сострадание. А цена этим словечкам — тьфу. Это обман, морок, шоры… только не для глаз, а для ума. Сильный человек в шорах не нуждается, он видит мир истинный, неискаженный нашими пристрастиями и фантазиями. Тебе предстоит многому научиться, Митика. Что ж, я умею учить… ничуть не хуже старого пердуна Харриму-Глао. Ты у меня избавишься от того хлама, коим напичкали твои мозги в вашем ржавом Круге. Ты поймешь, что в мире есть лишь одно настоящее — сила, воля и власть. Все, кто слабее — существуют лишь для тебя, используй их. Нет никакой любви, о которой талдычат смрадные единяне — есть лишь здоровое желание обладать, сделать своим. Вот как, например, я сделаю тебя своим — потому что я сильнее и потому что ты мне нужен.

Митька судорожно сглотнул.

— Да, — спокойно и как-то доверительно кивнул князь, — вот и пришла пора поговорить откровенно. А то все эти глупости про спасение Тхарана, про твое скорое возвращение домой — ну согласись, на зубах же вязнет. Во всяком случае, на моих.

Так… Сердце в который уже раз екнуло. Значит, «скорое возвращение домой» — это глупости? Его отсюда не выпустят, значит? Типа, спасибо, что не сунут под прозрачный колпак? Что же этому борову от него надо?

— Понимаешь, — как ни в чем не бывало продолжал князь, — что нам с тобой этот несчастный Тхаран? Какая от него, скажи, польза? То есть раньше-то, понятно, польза была. Собрать воедино древнее знание, развивать тайную науку, заручиться поддержкой бестелесных сил — все это правильно, все это нужно. Но Тхаран отстал от жизни, и значит, должен умереть. Таковы законы. Старое уходит, сменяясь новым… которое когда-нибудь тоже будет старым… Единяне тут весьма полезны, между нами. Это, знаешь ли, как крысы, пускай грызут падаль. А мы с тобой пойдем дальше, взяв от Тхарана все потребное…

Митька присел на корточки, прислонившись лопатками к гладко отполированному мрамору. Ну ни фига себе откровения! Может, он совсем на голову больной? С Тхараном воевать собрался, что ли? Вместе с единянами? И думает, будто они его в компанию примут?

— В этом Круге уже нечего делать, — не глядя на Митьку, негромко бормотал князь. — Тут расплодятся единяне, все напортят, порушат, пожгут, совсем никаких условий для работы… Но скоро все изменится. Они, старцы-плащеносцы, этого еще не знают. И уж подавно не знают единянские невежды, надеются на своего Спящего. Ха! И против Спящего у меня кое-что припасено. Очень хорошее, знаешь ли, сонное зелье. И потом, коллекция же… Я вот думал, что с тобой делать, — без всякого перехода произнес он вдруг. — И понял, что незачем отдавать тебя Тхарану. Зачем помогать старине Хайяару? Уйдут ли они в свой Древесный Круг, вырежут ли их здесь псы Единого, для меня без разницы. Князь помолчал, облизнул пересохшие губы и шагнул к Митьке. Крепко сдавил плечо.

— Вот какая штука, мальчик, — жарко задышал он ему в ухо, — есть у меня на тебя некие виды. Поначалу думал я поразвлечься. Это же такое удовольствие — провести юнца по всем сферам ужаса, добиваться то ярости, то собачьей покорности, то искренней любви… да-да, той самой глупости, для слабых людей. Я уверяю, это чудесно! Тебе понравится, когда попробуешь. Я научу… Откроешь бездну удовольствия, мальчик… Но потом я подумал — а чем в этом смысле ты лучше всех прочих, которые стоят мне горсточку огримов или вообще ничего не стоят? Не все ли равно, кого дрессировать, местного или пришлого? Нет, я предусмотрел о тебе нечто большее. Мне нужен ученик, Митика. Хотя мне и удастся найти снадобье бессмертия, а рано или поздно это удастся, никаких сомнений, то все равно одному-то скучно. Знания, мои бесценные знания надо же кому-то передать. И кому? Не этим же придуркам из Тхарана, не видящим дальше собственного носа! Нет, мне нужен был кто-то другой… не олларец, не варвар… кто-то из совсем другого мира. И знаешь, ты мне понравился. Ты вполне подходишь. Дурь я из тебя выбью, это просто, а зато будешь моим учеником… Если бы я собирался когда-нибудь умереть, то сказал бы — моим наследником. Но поскольку я буду жить вечно, на наследство не рассчитывай. То есть я, конечно, много всего тебе подарю — и этот замок, если хочешь, и земли, и сотни тысяч рабов… но это все такие пустяки!

Митька с ужасом глядел на него, совершенно отчетливо, до рези в глазах понимая: князь безумен. Пускай он и мудрец, и маг, и все такое — но ведь полная шиза, сюда бы санитаров и «Скорую» с мигалкой… а еще лучше взвод омоновцев… и гранатомет не помешал бы…

— Не надо мне этого ничего, — тихо и обречено прошептал он, уставясь в пол. — Я домой хочу!

— И домой пойдешь, не сомневайся, — беспечно ответил Диу-ла-мау-Тмер. — Как только я обучу тебя основам, то и отпущу. Тогда все будет просто, тогда будем ходить меж Кругами как из комнаты в комнату. Между прочим, ты мне как раз очень пригодишься в Железном Круге. У меня есть некие планы, Митика. Мне нужен там доверенный человек. Так что потерпи еще немного… несколько лет, и ты вернешься домой, вооруженный всею мудростью… ну, то есть моею мудростью.

Митька резко встал, сбросил с плеча княжескую руку. Отвращение пересилило страх.

— Не нужна мне никакая мудрость, и не собираюсь я у вас ничему учиться! По горло сыт вашими олларскими зверствами!

Князь грустно покачал головой.

— Ай, как нехорошо! Сколько все-таки внутри у тебя дури! Ничего, вытряхнем. Ты не воображай, кстати, что старичок Диу — мягкое и безвольное создание. Нет, ты у меня узнаешь по-настоящему твердую руку. Глупыш, тебя ведь никто не спрашивает, чего ты хочешь. Важно лишь чего хочу я. Потому что я сильнее. И всегда буду сильнее. А за дерзость, учти, буду наказывать. Тебя уже есть за что наказать. Сам посуди — вот уже второй день ты без всякого моего позволения бродишь по запретным местам, выведываешь мои тайны, разговариваешь со всякими жалкими предателями… Ну разве это хорошо? Ты что же, в самом деле думал, будто станешь тут волшебными камушками размахивать, а глупый князь ничего такого не заметит? Не скрою, я с интересом наблюдал за твоими прогулками. Стоило тебе лишь приложить свой изумруд к стенке — и охранные духи немедленно донесли мне все. Скажи спасибо, что не поозорничали там, в подземелье, не попугали тебя. Мне, мне скажи спасибо, это я им не велел. Гораздо интереснее посмотреть на тебя… скажем так, в естественных условиях. Я и на этого паршивца не обращал внимания… да, вон на этого, полюбуйся!

Князь махнул рукой влево, резко щелкнув при этом пальцами — и Митька увидел вдруг Синто! Непривычно бледный, натянутый как струна, он стоял в десяти шагах, сжимая тонкую, кривую саблю.

— Вот, полюбуйся на скверное поведение своего раба! Мерзкое отродье, да будет тебе известно, вчера ходило за тобой по темнице, сегодня сопровождало тебя сюда. В то время как щенок должен был посещать занятия по дьордо-хмангу!

Митьку бросило в холод. Ну ни фига себе! Значит, Синто невидимо следовал за ним, охранял… урода вчерашнего безумного, видать, он и отоварил… Клинок где-то добыл. А ведь знал же, не мог не знать, что с ним князь сделает, если поймает. Чем все и кончилось… Как это он говорил? «Понимаешь, если тебя не видят, это еще не значит, что ты невидимка». Он судорожно вздохнул. Глаза защипало, и не хватало лишь разреветься.

— Ну не отвратительно ли, а? Обманывал своего господина, обманывал своих наставников, будто господин запретил отлучаться от своей драгоценной особы… Митика, ты это дело так не оставляй. Сегодня же хорошенько накажи. Если не умеешь, я покажу, как это делается. Но никак не менее сотни розог!

Митька молча опустился к стене. На глаза попался забытый, валяющийся без толку кассарский меч. Конечно, все это глупо и бессмысленно, но вдруг? Вдруг князь сейчас и не думает о защите, вдруг он настолько упивается своим могуществом, что раскрылся? Один точный удар… лучше под ребро… ведь учил же его кассар. Не замахиваясь… легкое, скользящее движение. Нырок, поворот, отход… Пальцы медленно поползли к рукояти. Князь не замечал! Есть! Ладонь обожгло неожиданным холодом.

Так… До князя близко, хватит и одного прыжка… только вот не научился он еще прыгать из положения сидя. Что ж, придется вставать.

Ох как это не хотелось! В глубине души он даже мечтал сейчас о парализующем страхе, тогда ведь и совесть не царапалась бы… Кому под силу сладить с враждебной магией? А тут тело вполне слушалось, и страх был другим… плотным каким-то, тяжелым… как мокрый ватник. Вроде и не смирительная рубашка, а поди побегай-попрыгай… Ну же! Это как с причала головой вниз, в холодную, одновременно манящую и отпугивающую воду. Чем больше рассусоливаешь, тем слабее решимость. Значит, нечего тянуть. Старт!

Он рванулся, и даже сумел подскочить к князю вплотную… и даже рубанул… воздух. Потому что князя здесь уже не было, он приветливо скалился в пяти шагах правее.

— Ой, какие мы грозные! И какие медленные! Имей в виду, за эту выходку я накажу тебя вдвойне. Во-первых, за то, что осмелился поднять руку на меня, своего учителя и господина. А во-вторых, за то, что не сумел дотянуться. Ибо сказано древними: «не умеешь — не берись!»

И тут лицо князя вытянулось, брови удивленно поползли вверх. Митька в первую секунду не понял, что случилось — свист рассекаемого воздуха, мелькнувшая перед глазами тень — и глухой металлический лязг.

— А вот у этого получилось, — недовольно процедил князь, пиная лежащего возле его ног Синто. — Страшно даже подумать, что было бы, не надень я панцирь под эту уютную домашнюю накидку… Тогда пришлось бы тратить на поганца живую силу… а это какой-никакой, а расход… а я не люблю пустое расточительство.

Халат князя был распорот как раз там, куда метил и Митька, а сам Диу-ла-мау-Тмер держал в руках тонкую саблю и недоуменно ее разглядывал. Потом рассеянно разломал пополам, точно это была сухая ветка.

— Вот уж от кого я не ожидал, — грустно качая головой, князь вновь пнул Синто под ребро. — Ну ладно ты, несмышленыш, ничего еще не понимаешь, собой не владеешь… Но этот-то, этот. Ведь учили же, ума вкладывали… Похоже, Митика, его порка сегодня отменяется. Думаю, жить ему более незачем, так что придумаем-ка лучше подходящую казнь. Вот выбери сам: кол, костер, муравьиная яма…

Митька поглядел на князя с такой ненавистью, что превратись она в огонь, князь тут же обернулся бы кучкой пепла. Но жечь взглядом он не умел. Еще не научили…

— Ай, как скверно, — спокойно встретив его взгляд, продолжал князь. — Какая черная неблагодарность! И это при том, что у меня насчет тебя такие роскошные планы…

— Планы у тебя действительно роскошные, князь, — раздался откуда-то сзади голос. — насколько я понимаю, ты собрался продать мальчишку Тайной Палате государя Айяру? Мне лишь не удалось узнать, почем…

Сперва Митька увидел, как побелело княжеское лицо, и лишь затем резко обернулся. Невдалеке, небрежно привалившись к стене, стоял Харт-ла-Гир. В легком походном доспехе, сжимая огромный, локтя в три длиной меч.

— Пора, князь Диу, — улыбнулся кассар. — Пора ставить точку в твоей излишне затянувшейся жизни. Погляди мне в глаза, тварь. Вспомни Гир. Сейчас я тебя буду убивать.

Князь лишь снисходительно улыбнулся в ответ.