— Ох, не нравятся мне эти игры, — генерал Вязник отпил из фарфоровой чашки и с досадой посмотрел в окно. Слякоть и морось… И куда утянуло недавнюю жару? Внизу асфальт мутно поблескивал лужами, пестрыми зонтами люди отгораживались от седого, набрякшего неба, и в приоткрытую фрамугу ощутимо дуло сентябрем. Хотя до него еще две недели…

— А есть выбор, Павел Александрович? — осторожно поинтересовался Семецкий, устроившийся в углу у огромного, подпирающего потолок книжного шкафа.

— Выбор всегда есть, — буркнул генерал. — Между плохим и отвратительным. Вот я и пытаюсь понять, что же это вы с Геннадием выбрали. Насколько оно отвратно.

— А я и теперь считаю, что нужно было брать паршивца, — заметил Петрушко. — Никуда бы не делся, мы бы его как волка обложили… В конце концов, и Гена не лыком шит, и Юрины орлы тоже много чего повидали. Да и не станет он всю свою магическую мощь применять — после этого считай, на всей затее можно ставить крест. Сдался бы, посидел бы в одиночке, подумал о жизни… И вернул бы Лешку просто за так, только чтобы работать дали. Короче, зря мы под него прогнулись…

— Виктор, я сейчас скажу неприятные слова, — с неохотой повернулся к нему Вязник. — Я понимаю, как дорог тебе сын. Он всем нам дорог, ты уж поверь… Но скольких бы ребят мы положили на задержании? Одного, двух, десяток? Пускай даже ты прав, пускай потом этот «меккос» бегал бы перед нами на цырлах, но жизни-то людские не вернуть. Вот что бы ты лично их матерям сказал? Цитировал бы устав? Сколько трупов ты готов положить за Лешкину жизнь? И даже не за жизнь — за возвращение? Я не думаю, что там мальчику действительно угрожает что-то серьезное. — Есть разница, Паша, — всем корпусом развернулся к нему Виктор Михайлович. — Ребята Семецкого взрослые люди, профессионалы, они давали присягу. А он — ребенок.

— Между прочим, в тексте присяги нигде не сказано, что они обязуются умирать по любому поводу. Целостность государства, национальные интересы — это одно, а конкретный приказ обезумевшего от горя полковника — нечто другое.

— Ты их спрашивал, Паша? — Петрушко хлопнул себя по колену. — У них ведь тоже есть право решать. Добровольно ребята пошли бы, ты же понимаешь.

— Понимаю, — вздохнул Вязник. — Молодые они, горячие. Книжек начитались. «Будь всадником сам» и все такое. Героизм в очко стучится. Но я старый, вредный и нудный, я такого допустить не могу. Вообще, ты меня удивляешь. Ну ладно, шок. Так ведь уже вторые сутки идут, ты же крепкий мужик, встряхнись, отключи эмоции и включи мозги.

— Тогда что же тебе, собственно, не нравится в ситуации? — холодно осведомился Виктор Михайлович, отодвигая от себя стакан. Чая больше не хотелось, и вообще ничего не хотелось — ни спорить, ни думать. Раствориться бы в этих тугих облаках, что с утра затянули небо. Стать ветром, дождем… Ветру не страшно, дождю не больно… Мечты, мечты…

— Изволь, — терпеливо откликнулся генерал. — Мне не нравится, что мы потеряли темп, что это он предложил нам условия, а не наоборот. Возможно, перетянули мы после того первого разговора… Надо было сразу ответить согласием и торговаться уже по деталям. А он, видимо, решил, что мы его дурим — и проявил инициативу.

— Да не поэтому, — хмыкнул Петрушко. — Он насчет Ани испугался, что все ей настучим. Там же, как ты знаешь, фантастическая любовь. Про такую в книжках пишут… в классике… Ну а скажи мы Ане про его магию, и все, шарик лопнет. Вы же все понимаете, как отнесется консервативная христианка к такому вот старичку. И он понимает. Именно потому и решил посадить меня на свой поводок. Еще неизвестно, что ему теперь важнее, Тхаран эвакуировать или с девчонкой кадриться. По любому выходит, виноват я. Не надо было пугать. Не Магистр же он какой, в самом деле. Гордый мужчина… истинный олларец.

— Сегодня у нас прямо день покаяний, — произнес доселе молчавший Гена. — Мне вот кажется, не нужны эти раскопки ошибок и просчетов, потом уж как-нибудь, постфактум. Важнее наметить план действий. Собственно, что мы имеем? Хайяар свои обещания выполнил меньше чем наполовину, так? Парнишка-то, Лешин противовес, сбежал от Магистра, и где он сейчас болтается?

— Найдем, — звякнул ложечкой Семецкий. — Это-то как раз просто, за пару дней сделаем.

— Не так уж просто, — возразил Гена. — Парнишка-то не простой, маг он, хоть и начинающий… Но ведь ученик Тхарана — наверняка не хухры-мухры.

— Все равно найдем. Да и Хайяара припашем, пускай ловит своего… гм… салабона.

— Но вторую половину он выполнил. Притащил вот это самое тламмо, — Гена хмуро выложил на стол большое серебряное кольцо. Вернее, нечто среднее между кольцом и браслетом. Если оно и надевалось на палец, то разве что на великанский. — И ты веришь, это действительно оно? — скептически протянул Семецкий.

— А шут его знает… — Гена запустил пальцы в бороду, слегка покачался на стуле. — Что предмет магический, очевидно. Поля на него наложены сильные, тут целая радуга переплелась. А вот смысл сей магии мне лично неясен. Эксперимент ведь тут невозможен. Да, некую связь между полями кольца и аурой Хайяара я чувствую. Но это может быть все, что угодно. Вплоть до того, что через кольцо он может наблюдать за нами. То есть, конечно, уже не может, я принял меры, но попади оно к кому другому… В общем, господа, самое время консультироваться с единянами. Я, правда, не представляю, как они через астрал могут кольцо проверить, но мало ли… Во всяком случае, в курс их ввести надо. Кстати, и насчет Лешки тоже пускай учтут… Пускай воюют где-нибудь в другом месте.

— А они нас Лешкой шантажировать не станут? — прищурился Семецкий. — Ведь оно им выгодно, если от высоких материй отвлечься. Допустим, они Лешку того… извини, Витя, я же только так, абстрактно рассматриваю… ну, вы все поняли. Что тогда? Взбешенные мы ломаем кольцо, Хайяар дохнет, эвакуация Тхарана срывается, единяне магов мочат, с силами бесовскими покончено и массовое ура. Логично?

— Юра, это наша логика. То есть, извини, логика циничного чекиста, — голос Геннадия Александровича был мягок, словно прикосновение кошачьей лапки. Или, учитывая габариты, львиной. — Пойми, они рассуждают иначе. Там не двадцатый век, там минус двадцатый… Совсем иная психология, иная система ценностей. Они же глубоко верующие люди, для них грех страшнее пыток и казней.

— Про инквизицию напомнить? — рассмеялся Семецкий. — А про крестовые походы, а про «священный джихад»?

— Слушай, ну кончай фигню нести, — похоже, Гениному добродушию наступил конец. — Если у них это все и будет, то еще очень нескоро. Я с ними общаюсь, и я их вижу. Я считаю, им можно доверять. До твоего цинизма, Юра, им еще карабкаться не одну тысячу лет…

— Ну-ну, — хмыкнул Вязник. — Гена, а они ведь, похоже, тебя самого обратили.

— Куда меня обращать, я и так православный, — невесело засмеялся Гена. — Плохой, конечно, православный, но вот крещенный же.

— Ну-ну, — повторил генерал. — Тебе объяснить, куда тебя с твоими… гм… способностями попы определят, ежели, конечно, рискнешь покаяться?

Гена помрачнел. Нет, зря это Паша начал, отрешенно подумал Петрушко. Вспомнился горький Генин рассказ о давней попытке исповедаться.

— Пойми, Гена, я не проповедую тебе атеизм, — уже мягче добавил генерал, — но розовые очки-то все же сними. Люди всегда и везде люди. И цинизм, коварство, подлость жили всегда. И в хижинах, и в дворцах. Эти твои единяне не исключение. У них тоже есть руководство, там наверняка умные люди, дальновидные, трезвые. На Бога своего, может, и надеются, но уж точно сами не плошают. Ты погляди — северного императора приручили, армию контролируют, вассальные племена держат… во всяком случае, тут их слова сходятся с рассказами Хайяара. Для этого нужен мощный государственный ум. Ну сам представь, сколько нужно пролить крови, скольких подсидеть, скольких запугать, сколько кому проплатить, чтобы из нищей гонимой секты вырасти до такой мощи. Да для них жизнь какого-то чужого мальчишки и гроша ломанного не стоит… или что там у них, огримы? А богословское объяснение найдут, и на какой-нибудь промысел сошлются, и о душе помолятся, и в святцы вставят. Будь реалистом, Гена. Я не говорю, что они все такие. Может, только один процент. Так ведь именно этот процент и будет решать.

— Павел Александрович, — помолчав, ответил Гена, — это все, конечно, очень умно, очень убедительно… Но почему-то я вам не верю, а вот им — верю. Тем, с кем общаюсь по астралу. А это, между прочим, руководство ихнее. Вестник Алам, между прочим, сам на связь выходит. Вы вообще представляете, что такое астральный контакт? Передаются же не только слова, передаются и эмоции. По астралу нельзя солгать…

— Что мы знаем про астрал… — вздохнул Вязник. — Тебе кажется, что с тобою искренни. Возможно, это твое ощущение — тоже результат магического воздействия. Я не утверждаю, что это так. Просто ни в чем нельзя быть уверенным на все сто. Доверяй, но проверяй, как говорил старик Рейган.

— Что ж, проверяйте, — согласился Гена. — А я буду доверять. Разделение переменных называется. Короче, сейчас мы с Витей пойдем в лабораторию, попробуем связаться с Олларом. Всяко лучше, чем терять здесь время в теологических диспутах.

— Ступайте, — махнул на него выпитой чашкой Вязник. — Общайтесь, консультируйтесь, потом доложитесь, я у себя буду. Все, ребята, совещанию конец.

Уже в дверях Петрушко заметил, что сгорбившийся за столом генерал щелкнул зажигалкой, выпустил колечко дыма. Надо же! Пять лет ведь держался мужик, не курил… Понятное дело, не такой уж он железный дровосек, как пытается выглядеть.

— Ну, вроде бы все готово. Начинаем?

Виктор Михайлович окинул взглядом комнату. Как обычно, здесь была полутьма. И сейчас для этого даже не пришлось задергивать шторы — мрачные облака за окном пропускали слишком мало света. В центре, на огромном круглом столе (сгодился бы и королю Артуру с его рыцарями) разгорались витые, изгибающиеся спиралью свечи, расставленные так, чтобы обозначать вершины правильного семиугольника. А между свечами стояла все та же заслуженная серебряная миска. Прабабушкино наследство. В миске до краев плескалась только что налитая из крана вода.

Гена сидел в кожаном кресле, глаза его были закрыты, а пальцы сжаты. Он уже начинал сеанс. Может быть, и безуспешный. В астрале тоже бывает плохая погода, когда связь каждые пять минут норовит оборваться, и ничего тут не поделать.

— Начинай, Геннадий!

Петрушко, устроившись на табуреточке напротив, следил, как Гена медленно встает с кресла, обходит вокруг стола, шепча бессмысленный набор звуков. Несмотря на закрытые по-прежнему глаза, он ни разу не споткнулся. Водил руками над миской и коротко дышал — словно только что сдал километр на время.

— Кажется, получается… — шепнула сзади Генина ассистентка Лариса. Не первой уже молодости, располневшая и близорукая, она восторженно относилась к Гениному дару, да и к самому Гене. Настолько восторженно, что бросила заведовать кафедрой невропатологии во втором медицинском и, невзирая на свою докторскую степень, пошла в УКОС на полную лаборантскую ставку — аж на целых две тысячи рублей. Впрочем, в мединституте она получала немногим больше.

Петрушко и сам видел, что получается. Поверхность воды подернулась мелкой рябью, потом вдруг разом загустела, точно ее заморозили. И вскоре в серой пустоте начали проступать неясные пока еще фигуры. Сперва просто тени — черное на сером, они дергались, плясали, как в разлаженном телевизоре, а спустя минуту вдруг слиплись, разбежались — и на экране (называть это миской было уже глупо) появилась бородатая физиономия. Знакомая физиономия, с ней не раз уже беседовали.

Взяв миску, Гена повернул ее вертикально. Вода и не думала выливаться. Тогда он просто прилепил ее к стене, шепнул какое-то слово — и миска осталась висеть посреди обоев, намертво прилипла. Теперь она практически ничем не отличалась от телеэкрана. Бородатый коротко кивнул — точно догадался, что его видят. — Мир вам, друзья! — густым и слегка надтреснутым голосом сообщил Гена и тут же ответил своим привычным тенорком:

— И тебе мир, Вестник. У нас невеселые новости…

Он кратко, не вдаваясь в подробности, рассказал о беседе с Хайяаром, затем — о Лешкином похищении, о визите Хайяара на дачу.

— Я понял, — прогудел Гениными устами Вестник. — Но я не понял другого: вы и впрямь собираетесь помогать меккосу Хайяару в его деле?

Петрушко про себя отметил, что связь сегодня была значительно лучше прежнего — речь олларца звучала ровно, без обычных длительных пауз. Или в астрале штиль, или Гена очень уж хорошо состроился с этим Вестником… Уж не слишком ли хорошо? Может, в чем-то генерал все-таки прав?

— Мы еще не приняли решения, Вестник, — своим голосом произнес Гена. — Ты должен понять, что наши цели не во всем совпадают с вашими. Нам важнее всего безопасность нашего мира… то есть Круга… Если олларские маги уйдут в Древесный Круг и вернут наших людей в целости и сохранности — пускай уходят. Если мы станем им препятствовать, то подвергнем риску наших людей… а маги будут пробовать вновь и вновь, и каждая попытка может обернуться бедой для нас… Здешний помощник Хайяара, некий Магистр, специально создал множество опасных сообществ, чтобы набрать нужное число «лемгну» для тхаранских магов. А ведь умы и сердца этих доверчивых людей будут искалечены. Не лучше ли заменить их нашими работниками, опытными, проверенными в деле?

Вот это загнул, восхитился Петрушко. Такие идеи и ему самому приходили в голову, но разбивались о мелкую заковыку: где же набрать как минимум полторы тысячи сотрудников? Весь штат УКОСа не насчитывал и полста, а просить людей у «смежников» было никак нельзя. Пришлось бы объяснять, куда и зачем, и тайна выпорхнула бы в мир, хлопая крылышками словно бабочка-капустница. Увы, без навербованного Магистром народа никуда не деться.

— Я не буду говорить о том, что Тхаран служит демонам, врагам рода человеческого во всех созданных Единым Кругах, — сурово ответил Вестник. — Ибо это очевидно и так, но если ваши сердца не открыты Единому, то мое слово бессмысленно. Я скажу о другом: уйдя в Древесный Круг, Тхаран не забудет о вашем мире. Они станут ходить к вам часто… гораздо чаще, чем раньше. Ведь уйдут немногие, у нас, в Олларе, останется большинство. И ими Тхаран по-прежнему будет управлять, посылать приказы, кого-то брать туда, в Древесный, кого-то возвращать в Оллар. И все это — через ваш Круг. У вас постоянно будут пропадать люди, их сделают лемгну. А что вы скажете, когда Тхаран начнет из вашего мира переправлять в Древесный Круг дурманные зелья? Это проще, чем выращивать их там.

Да, молча кивнул Петрушко, это серьезно. Канал сбыта наркотиков нам не нужен. А ведь еще неизвестно, что притащат эти маги к нам из Древесного? Может, какие-нибудь болезни, что не по зубам современной медицине?

— Это все понятно, Вестник, — терпеливо сказал Гена, — но это все же наименьшее зло. Если бы мы могли уничтожить меккоса, то и уничтожили бы… Но ты же сам говорил, что нам он не по силам. Обещанного тламмо ты нам так и не прислал… зато сам Хайяар дал нам вот это…

Он выложил на стол огромное кольцо.

— Хайяар сказал, что это и есть тламмо, — продолжал он негромко. — Я не знаю, солгал он или нет. Что здесь есть магия, я чувствую, и чувствую, что как-то эта магия связана с меккосом Хайяаром, но вот как — не знаю. Что скажешь, Вестник?

Тот, что был по другую сторону экрана, молчал. Молчал долго. Петрушко глянул на свечи — они обгорели более чем наполовину. Хватит ли Гениных сил довести разговор до конца?

— Я не думаю, чтобы он солгал, — наконец отозвался Вестник. — Есть вещи, в которых служителю Тхарана солгать невозможно. Солгав в этом, он покроет себя бесчестьем. Во всем остальном они лгут без зазрения совести. Но тламмо… Если маг дал вам свое тламмо и сказал, что дает добровольно — значит, это и в самом деле тламмо. И вы можете им воспользоваться.

— Блин, да объясни ты ему, в конце концов! — не выдержал Петрушко. — Если ему Лешкина жизнь по барабану, то какого хрена он вообще нам сдался?

Он жалел, что бородатый сейчас его не слышит. Увы, общаться могли только двое, всем остальным приходилось быть безмолвными зрителями.

— Вестник, неужели ты не понимаешь? — вновь заговорил Гена. — Если мы убьем меккоса, то тем самым убьем его партнера в Олларе, Дмитрия Самойлова. Олларские же маги, узнав о смерти меккоса, убьют похищенного мальчика, сына нашего человека. А тем самым убьют и его партнера, того олларского юношу, тхаранского ученика. Для нас эти жизни — не песчинки на весах вечности. Особенно первые две. Дети не должны пострадать, Вестник. И неважно, ради какой великой цели предполагается платить их жизнями. Стоит лишь раз заплатить — и цель станет грязнее, и возникнет привычка к крови. Мы это знаем, Вестник… в нашем мире так было уже не раз. Может, хоть вы окажетесь добрее?

— К чему эти речи, друг? — спокойно возразил единянин. — Я сказал «вы можете им воспользоваться», но не сказал, что им надо воспользоваться. К тому же, тламмо бывают разные. То, что обещал вам я, не должно убить меккоса, оно только лишит его магической силы, и вы сможете заключить его в узы. И его лемгну останется жив.

— А как же он тогда вернется? — заметил Гена.

— Что под тем, что под этим небом, человек идет по одной дороге. Либо к Единому, либо от Него, но дорога одна. Так важен ли Круг?

— Нет уж, — решительно заявил Гена, — Круг очень важен. Как вы не понимаете самого простого, Вестник? У мальчишки есть мать, ей плохо, больно. А ему самому как? В общем, так. Его необходимо вернуть, и чем скорее, тем лучше. Пускай уж он идет к вашему Единому, но только у нас. По асфальту, так сказать.

— И вот об этом тоже необходимо поговорить, — едва заметно моргнув, откликнулся единянин. — Мы хотим выяснить, какова в вашем Круге дорога к Единому. Ты кое-что рассказал нам, друг, но этого слишком мало. Однако сказанного достаточно, чтобы очень серьезно задуматься. Ведь мы не знаем, в каком Круге Единый стал человеком, умер и воскрес. Есть разные предания… и Собор братьев не исключает, что это может быть и ваш Круг. И если так — что если ваша дорога короче и надежней? Поэтому надо увидеть своими глазами.

— И каким же образом? — скептически поднял брови Гена.

— Мы можем прислать к вам своего человека. Он должен разобраться, что к чему.

— Раньше ты, Вестник, говорил, что вам неизвестен секрет перемещения, — усмехнулся Гена.

— То раньше, — зеркально отразив его усмешку, заметил Вестник. — Я не хотел раскрывать вам тайну перехода… Попав неизвестно в чьи руки, эта тайна может обернуться бедами для обоих наших миров. Но теперь все изменилось. Поэтому я отправлю к вам своего доверенного человека, посвященного. Нужен, однако, лемгну из ваших людей.

Петрушко внимательно посмотрел на Вестника, перевел взгляд на Гену. Раз уж все так складывается. Одно к одному…

— Гена, это же замечательно, — протянул он наконец. — Тут и с Вязником советоваться незачем. Скажи твоему олларскому приятелю, что мы согласны. А партнером, — тут он коротко вздохнул, — партнером буду я.

Сзади охнула Лариса.

— Ты что, сдурел, Михалыч? — вытаращился на него Гена. Потом обернулся на миску:

— Это я не тебе, Вестник… Это у нас тут один такой герой имеется… Виктор Михалычем зовут.

— Гена, — терпеливо повторил Петрушко, — ты свое мнение высказал, и ладно. А теперь сообщи товарищу Вестнику, или как его там, что в их мир пойду я. С тем условием, что они помогут мне отыскать Лешку и переправить его обратно.

— Как же так, без санкции Вязника? — изумился Гена.

— Будет тебе санкция, не вибрируй, — Петрушко встал с табуретки и вплотную подошел к превратившейся в экран серебряной миске. — Это всем выгодно, пойми. Нам так и так пришлось бы кого-то отправлять туда. Нам же с Олларом еще иметь дело, значит, надо разобраться в тамошних реалиях. Это раз. А два — только я смогу найти там Лешку и только мне он поверит.

— А кто здесь рулить будет? — не удержался Гена.

— По-моему, Семецкий вполне вжился в роль командующего парадом, — не оборачиваясь заметил Петрушко. — Да и высшее руководство, то бишь Вязник, остается. С Хайяаром они и без меня управятся. А мне надо туда. И это мне решать, Гена. Так что скажи ему.

Сумрачно кивнув, Гена сказал. А Виктор Михайлович заметил, что свечи вот-вот погаснут. Сегодня это тянулось куда больше обычной четверти часа, но всему наступает предел.

— Спроси, они согласны помогать мне искать Лешку?

Разумеется, там были согласны. Там начали что-то объяснять Гене — что-то столь заумное, что Виктор Михайлович уже на третьей фразе перестал понимать. Речь, кажется, шла о том, что должен подготовить Гена, дабы перенос состоялся без задержек. Человек Вестника попадает на Землю именно в ту секунду, когда Петрушко окажется в Олларе.

И тут свечи погасли. Разом — вспыхнув напоследок, выпустив облачко едкого дыма. В комнате сразу стало темнее, ведь за окном опять собиралась гроза.

А потом со стены обрушилась миска. Виктора Михайловича ощутимо стукнуло по темечку, и тут же все сделалось мокрым и липким.

— Блин! — только и выдохнул Гена. — Ну забыл же, совсем забыл…

Он нагнулся, бережно поднял миску, водворил ее на стол.

— Я сейчас пол подотру, — засуетилась Лариса, юркнув куда-то за шкаф, где у нее хранились веник и швабра.

— Н-да, конфуз, — печально констатировал Петрушко, разглядывая свои брюки. В основном пострадали они, рубашке досталось меньше.

— Я представляю, как ты в таком виде к Вязнику пойдешь докладывать и на тот свет проситься, — почесывая бороду, усмехнулся Гена. — У тебя переодеться-то здесь есть?

— А чего? Скажу, под дождик попал. Под астральный, так сказать, дождик…