– Тебя убьют, – обреченно сказала Наташа.

Он с чисто академическим интересом активизировал дар – идти в “Хантер” все равно было надо. Дар тактично промолчал. И то ладно…

Полухин спал. Он спал с каждым днем все больше и больше. После вчерашнего инцидента с осиновым колом проснулся лишь на утреннюю пробежку – а может и на нее не проснулся, может так и несся, не просыпаясь… Изъятие крови из пальца для гировампирского компаса Славу тоже не разбудило.

Приборчик, кстати, работал безупречно. Три взятых на рассвете из разных точек пеленга дали идеальный, как в учебнике, треугольник ошибок, который удалось отлично привязать к карте. Звучит банально, но Ная пристроилась на дневку где-то на кладбище. На относительно небольшом пригородном кладбище…

Несмотря на желание закончить все немедленно, Ваня понимал, что рысканье по могилкам с прибором в руках и заглядывание во все укромные кладбищенские места добром не кончится. Днем, по крайней мере. Вызовут милицию, обвинив в хулиганстве, осквернении и прочих грехах… Не говоря уже о том, как могут отреагировать служители порядка и простые граждане на свежий труп с колом в печени – и на Ваню рядом. Доказывай потом, что дамочка полгода как мертва. Хотя вскрытие Наи, конечно, принесет массу нового и познавательного патологоанатомам…

Ладно, до полуночи время будет. Народ у нас хоть и воспитывали семьдесят лет в духе материалистического атеизма, но кое-каких суеверий так до конца и не искоренили. И по ночам ухаживать за могилками почивших родственников никто не стремится. Даже если ночи – белые.

А сейчас надо было идти в “Хантер-хауз”.

Наташа достаточно знала о клубе со слов и Полухина, и самого Вани, чтобы сделать простой, но логичный вывод.

– Тебя убьют, – сказала она обреченно.

И он ответил ей.

Он сказал ей слова, которые ему никто не говорил раньше. Слова, которых он не знал раньше сам, или думал, что не знает. Теперь он узнал их и понял, что они истинны.

Он сказал:

– Воина нельзя убить. Воин может только пасть.

И это – истина.

Что за внешний вид, господин кадет?

Да нет, я не про сапоги, хотя и ими не мешало бы заняться… Я, как бы сказать попроще, интересуюсь генезисом не соответствующего вашему полу вторичного признака, украшающего, несмотря на свойственную означенному признаку парную природу, левую сторону вашей груди в гордом одиночестве…

Разрешите взглянуть? Та-ак. Граната. Потрудитесь объяснить, господин кадет.

Да-а-а… Тяжелый и запущенный случай неумения четко и кратко выражать свои мысли. Но ключевые слова: “воин”, “плен” и “никогда” в вашем лепете, кадет, выделить все же можно.

Понимаю. Наседающие враги и истекающий кровью господин кадет, выдирающий зубами кольцо из прикрученной над сердцем гранаты… Романтично. Красиво. Тогда послушайте, господин кадет, одну историю, лишенную красоты и романтики:

Вот и вся история, господин кадет… А сейчас извольте проследовать в учебный класс и вернуть на место учебную гранату.

Воины в плен попадают. Иногда. Редко.

Воины не сдаются.

Он шел через стадион завода “Луч”. Шел к охотничьему домику. К “Хантер-хаузу”… Но про охотников и про их домик Ваня в этот момент не думал.

Он думал про Адель.

Никаких следов воскресных эльфийских игрищ, конечно, не осталось – но у Вани была хорошая зрительная память. И в ней, в этой памяти, вновь толпились неуклюжие лучники-эльфы, и их королева посылала стрелу за стрелой в истыканного гоблина…

А потом Адель поднимала лук…

И стрелы вонзались одна в другую…

А потом, сразу, без перехода – ноги сжимают теплые бока коня, и она рядом на широкой тропе, и вечернее солнце заливает все добрым светом, волосы Адель сверкают в нем – и кажется, что на голове у нее – золотой венец…

Ваня шагал к “Хантеру”.

И тогда, именно тогда, понял – он любит Адель.

Без “как бы”. Без идиотских рассуждений о спермотоксикозе.

Просто любит.

И надеется, что на той войне, куда его так настойчиво и вместе с тем ненавязчиво приглашают – они будут вместе. Всегда вместе.

А сейчас предстояла не война – маленькая зачистка тылов. Как говорит майор Мельничук: культурный человек за собой прибирает. Ладно. Приберем.

В “Хантере” его ждали.

– Проходи, присаживайся… – Прохор говорил спокойно, чуть ли даже не равнодушно. Очень чуткий слух надо было иметь, чтобы услышать – чего Прохору это стоит.

И – единственный среди собравшихся в “Хантере” – Прохор сидел.

Затылок давил холодный металл. Отказываться от приглашения и с порога начинать танец с саблями не стоило. Проще тогда было не приходить. Ваня шагнул вперед, к столу, не обращая внимания на упертый в затылок ствол. Трое других мазилок целились в него с трех сторон. Расставил их Прохор грамотно – мертвых, непростреливаемых зон в “Хантер-хаузе” не оставалось. И на директрисы друг другу мазилки не попадали… А кроме того, у двоих вместо мелкашек – охотничьи дробовики. Тоже грамотно. Если дойдет до дела – с пригоршней дроби трудней разминуться, чем с крохотной пулькой.

Нет, из Прохора точно смог бы получиться неплохой солдат. И, возможно, даже командир. Личный состав он разместил идеально, оставив и резерв – себя. Винтовка игрушечного вида лежала у него на коленях – но Ваня знал, на что способна эта игрушка в руках Прохора. И на что способен Прохор с этой игрушкой в руках.

– Присаживайся… – повторил Прохор, когда Ваня подошел к стулу с высокой резной спинкой, отодвинутому от стола. Ствол от затылка так и не оторвался.

Ваня сел. Заметил слева, боковым зрением, неуместный в “Хантере” предмет меблировки – ванну. Пожелтевшую, явно подобранную на свалке чугунную ванну со слегка облупившейся эмалью… Вот так. Бутыли и канистры с чем-нибудь едким не видны, но должны быть и они. Все понятно и непонятно ничего. При таком раскладе им стоило сразу, у двери, стрелять в затылок – и в ванну. На утилизацию. Ладно, господа. Хотите разговоров – будут вам разговоры.

– Руки за спинку стула! – жесткости в голосе Прохора добавилось. Но – глубоко и для очень чуткого уха! – добавилось и неуверенности. Слишком легко все шло…

Ваня послушно завел руки за спинку – и чуть не рассмеялся вслух. Когда увидел, что швырнул Прохор одному из мазилок, переместившемуся Ване за спину… Наручники. Точнее – какие наручники.

Да, из Прохора смог бы получиться неплохой солдат. Но командир – никогда. Грамотный командир проверил бы выполнение поставленной подчиненному задачи, проверил бы лично и на практике, и устроил бы дураку-подчиненному разнос, и поставил бы задачу более толковому, а за отсутствием таковых в конце концов сам бы произвел необходимые действия и достал бы тем или иным путем предмет, получивший по извращенной фантазии своих создателей кодовое название “нежность”…

Ничего такого Прохор не сделал – кивнул в ответ на доклад: наручники куплены! Доклад был лжив. На вещевом рынке был куплен, как формулируют знакомые с законами люди, “предмет, похожий на наручники”.

Предмет был юго-восточно-азиатского производства и Ваня, так уж получилось, оказался с ним знаком. Тамара слыла девушкой продвинутой и хорошо понимала, что добрачный секс надо по возможности разнообразить – дабы не опостылел и успешно превратился в брачный. И однажды притащила упомянутый предмет и другие аксессуары схожего плана. Разнообразие такого рода не понравилось обоим, но с техническими характеристиками похожего на наручники предмета Ваня успел ознакомиться.

Как-бы наручники щелкнули. Ствол наконец отлип от затылка. Мазилки, медленно расслабляясь, опуская оружие, постепенно все передвинулись в поле зрения Вани… Получилось это у членов “Хантера” неосознанно, инстинктивно – жались к вожаку. К Прохору.

Ваня, собственно, этого и хотел.

Хотел взглянуть охотникам в глаза.

С водителями и легковых, и грузовых машин происходило нечто странное.

Идущего по обочине пешехода они не видели. Не замечали, и все тут. Как-то получалось, что у каждого из них находилось, куда взглянуть – в зеркало заднего вида, или на указатель топлива, или на коленки спутницы, торчащие из-под юбки, или… В общем, проезжая мимо, они смотрели куда угодно, только не на шагающего по обочине пешехода.

Очень быстро шагающего.

Неимоверно быстро.

Если бы ту ходьбу узрел вдруг знакомый нам полуспортивный толстячок – удивился бы, и возликовал бы, и бросился бы звонить неведомому Корзинину, и, брызгая слюной энтузиазма в трубку, кричал бы этому наверняка авторитетному в спорте человеку, что по чистой случайности обнаружил будущего чемпиона двух грядущих Олимпиад по спортивной ходьбе.

А может, и не кричал бы. Может, как и водители, не заметил бы смазанную быстрым движением фигуру – и, соответственно, не удивился бы, и не возликовал, и не порадовал бы Корзинина… И еще двое людей наверняка бы не удивились такой скорости передвижения, даже разглядев пешехода – два бывших ханыги, кучковавшихся у ларька в летнее субботнее утро. Просто посчитали бы еще одним фокусом известного им иллюзиониста…

Водители и легковых, и грузовых машин идущего по обочине пешехода не видели. Но у каждого из сидевших за рулем почему-то находилась причина, чтобы чуть отвернуть влево, объезжая невидимого им путника. Кому-то казалось, что впереди на асфальте неприятная выбоина, кому-то ничего не казалось – но руки сами собой выворачивали руль.

Впрочем, продолжалось это недолго. На повороте шоссе путник сошел с него и так же быстро двинулся напрямик, через пригородные поля. Шел он по идеальной геометрической прямой – впереди, в десятке километров, пересекавшей стадион завода “Луч”.

И охотничий домик.

“Хантер-хауз.”