ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
ЕЩЕ ОДИН МЕЧТАТЕЛЬ
30.06. Аржент.
Когда Майкл открыл глаза, за окном жарко дышал все тот же бесконечный день. Он забыл задернуть шторы, и теперь из окна открывался вид на кусок отчаянно-голубого неба, поникшие пряди плюща и обнаженное сияющее солнце.
Как иногда бывает, сон медлил уйти, продолжался в явь, уже без образов без звуков, просто ощущением иного, невзаправдашнего мира.
Чем-то это было похоже на эксперимент. На то мгновение, когда мир раскрылся до самой сердцевины, полыхнул семью сотнями цветов, семью тысячами звуков, семью миллионами форм. И, что самое поразительное, Майкл тогда не оглох и не ослеп, а ощущал только ровное, вневременное, какое-то стоячее счастье. «Сколь дивен мир, где посчастливилось нам жить».
И с тех пор единственным настоящим (и неисполнимым) его желанием было вернуться туда. И малейший отблеск той «изнанки мира», увиденный в обычной жизни, обычными глазами, был драгоценен.
Майкл лежал, закинув руки за голову, купался в солнечных лучах, и чувствовал себя каким-то беззащитным, беспанцирным моллюском. Ощущение, пожалуй, приятное, благо скорлупка тут, под боком, небрежно брошенная на кресло. Стоит только руку протянуть.
Можно даже пофантазировать еще, представить себе, что дикое солнце этой планеты смывает сейчас толстую паутину чужих взглядов, налипшую на его лицо, плечи, спину за долгие годы, снимает маску за маской, понемногу добираясь до розового, чуткого, кровоточащего при любом прикосновении нутра.
И опять же, бояться нечего, можно позволить себе такую немыслимую роскошь, потому что все защиты превосходно отработаны, стоит кому-нибудь постучать в дверь, и Майкл снова обретет контроль над своим лицом.
Но по мере того, как мысли стали приобретать очертания, Майкл все сильнее ощущал растерянность.
Обычно, ему было достаточно часа работы с компьютером, и он уже примерно представлял себе структуру общества на планете. А здесь как?
Может ли планета существовать без компьютерной сети?
А без голографических архивов?
А если да, то может ли на такой планете существовать он, Майкл?
Пока он не мог ответить на элементарные вопросы.
Откуда такой высокий уровень жизни?
Они могут обеспечить себя, перейдя на ручное ремесло?
Эта изысканная мебель сделана столяром?
Посуда вылеплена на гончарном круге?
Скатерти и занавеси сотканы вручную?
А хлеб? Они пашут землю в поте лица своего? Без машин, без удобрений?
Ох, что-то не верится!
А как был построен сей дворец?
Стоило об этом задуматься, как благодушное настроение тут же улетучивалось. Эвристик сохранил здоровые инстинкты дикаря: все непонятное могло быть опасным.
Но и рациональная часть сознания не дремала и тут же устыдила его. В кои то веки столкнулся с чем-то нестандартным и сразу запаниковал.
Словом, даже здесь, на заколдованной планете, обычная жизнь быстренько взяла его в клещи. И откладывать подъем с постели не имело уже никакого смысла.
В столовой его встретил скромно одетый молодой человек, который назвался библиотекарем хеллы Риды и предложил, согласно распоряжениям хозяйки, после обеда показать высокому гостю дом и библиотеку и рассказать ему о Дреймуре.
Майкл молча чертыхнулся. Она читала его мысли, да еще и на несколько часов вперед.
Дом изнутри представлял из себя легкую пародию на немецкие дворцы XVIII–XIX века. Незаметная на первый взгляд роскошь, почти нет позолоты, очень много дерева, фарфора и зеркал. На стенах ткани с набивным рисунком: цапля в камышах, китайцы в лодочках, кавалькада всадников в ночном лесу. Те же рисунки повторялись на изразцовых печах.
Камин был один, зато огромный. В полутемном зале, где по стенам было развешано охотничье оружие, а на полу красовалась огромная серая шкура. На ней темным клубком покоился Ламме. Когда зажгли светильники, он сварливо заворчал и покинул зал.
За окнами уходил в бесконечность огромный английский парк. На лужайке перед домом увлеченно трепали какую-то старую тряпку большеухая серебристая лисичка и толстый кот с раскосыми глазами.
На чердаке, по словам библиотекаря, проживало семейство белок-летяг.
Похоже, Рида брала взятки борзыми щенками.
В библиотеку вела ритуальная галерея портретов. Только, как объяснил провожатый, госпожа Рида поместила здесь портреты не предков, а друзей. Вместо обычных картин, в рамы были вставлены голограммы. (Ого! Они-то здесь откуда?)
Незнакомые Майклу улыбчивые загорелые люди (среди них был лишь один горбун, остальные, как на подбор, молодые тополя) замерли кто за столом над книгой, кто за шахматной доской, кто с ружьем за плечами.
Майкл спросил, кто из них мейнхеер Юзеф и долго изучал бледное, чуть капризное лицо сероглазого мальчика. Пояс мейнхеера Юзефа был густо обвешан дичью. Майкл усомнился, что даже на Дреймуре один человек мог столько настрелять, скорее тут потрудилась целая охотничья артель.
Была тут и Рида, помоложе теперешней года на 3–4. Стояла на крыльце, прислонившись к дверному косяку и ловила на ладонь летящую с дерева пушинку.
В маленьком зале перед библиотекой Майкл обратил внимание на китайскую горку — низкую этажерку красного дерева и шесть фарфоровых ваз. На каждой синим кобальтом был изображен пейзаж и дата.
Библиотекарь тут же пояснил:
— Хелла Рида заказывала эти вазы после побед в сражениях. Она говорила, что это будет лучшим напоминанием о том, как хрупки результаты победы, и как бережно следует их сохранять.
— Вы что же, воевали?
— Аржент долгие годы был спорной территорией между двумя соседними государствами — Туле и Гелиадом, мейнхеер Граве. Когда йонгфру Рида приехала сюда, его как раз собирались разделить пополам. Серебряные рудники Аржента к тому времени давно уже истощились, однако они не могли поделить и эти крохи. Йонгфру Рида и мейнхеер Баязид сумели прогнать захватчиков и найти серебро в рудниках. Они вернули нам свободу.
Взгляните в окно. Видите те четыре камня у фонтана. Это память о четырех городах, основанных ими. О четырех фортах, защищающих наши берега. Они прогнали пиратов Гелиада из наших вод.
— Стало быть, ваша хозяйка — известная личность в Арженте?
— Она — наша Дама Надежда, мейнхеер Граве.
Небольшое приключение не испортило Риде аппетита. А вот предстоящая встреча с настоятелем могла бы испортить, поэтому Рида стала готовиться к ней уже покачиваясь на спине Сверчка, чинно проплывая мимо рощиц и лугов.
«А ведь лет пять назад здесь были поля. Пшеница, ячмень…»
И память тут же выдала ей картинку: весеннее небо, переступающие в черной жиже ноги лошадей, отточенные, словно огромные секиры, лезвия плугов, запахи конского пота и вывороченной земли. Но с тех пор, как она нашла серебро в рудниках Аржент разбогател и ему не было больше нужды выращивать самому хлеб.
Воспоминание, как летучая рыба, сверкнув на солнце, снова ушло в глубину и Рида стала думать об отце Андрее, настоятеле Святого Сердца.
Если убрать весь романтический флер, Святое Сердце было просто неплохой частной больницей. Если же флер оставить, оно превращалось в провинциальную версию древнего ордена госпитальеров.
Отец Андрей отлично подходил на роль святого подвижника. Он был идеалистом, но относился пожалуй к самому безопасному их типу — с хорошей долей здравого смысла и без фанатизма.
Нужно отдать ему должное, он доказал, что мужчины могут отлично справиться с одной из самых женских профессий.
Риду этот феминизм наоборот очень забавлял. Она, однако, знала, что толку от Святого Сердца больше, чем от всех городских больниц вместе взятых.
В свое время она не поленилась, сама съездила в монастырь, облазала его «мирскую часть» сверху донизу и, удовлетворившись результатами осмотра, спросила настоятеля:
— Чем я могу помочь вам? Что вы предпочитаете: крупную сумму единовременно, или ежегодные пожертвования?
Ответ был полностью в духе отца Андрея:
— Мы не нуждаемся в ваших деньгах, йонгфру Ларсен. Однако здесь есть несколько душевнобольных. Если вы, с помощью ваших способностей, сможете облегчить им участь, это будет лучшим доказательством вашей доброй воли.
— Простите, я не смогу этого сделать.
— Почему же?
— Потому что или их болезнь врожденная, тогда это вне моей компетенции, или они сами захотели стать такими, и тогда я ничем не могу им помочь, — ответила Рида и, тем самым, поставила на себе крест.
В глубине души, отец Андрей воображал себя миссионером, а потому нуждался в дикарях и шаманах, продавших душу дьяволу. Эту-то роль он и отвел Риде и ее свите, впрочем, свою неприязнь он никогда не высказывал открыто, и за это Рида его уважала.
Да и за сам монастырь стоило его уважать. Подъезжая по плавному изгибу дороги, Рида невольно залюбовалась. Это был образец облагороженной человеческим трудом, изобильной дарами природы.
Отцветающие деревья, которые скоро согнутся под тяжестью плодов ровные, радующие глаз пышной зеленью, грядки птичник и скотный двор рыбьи садки и пруды сложенные из розового песчаника здания госпиталя и братских корпусов красные шпили церкви.
Отец Андрей выказал учтивость — встретил ее еще в саду у колодца. Рида поцеловала его маленькую сухую руку.
— Я слышал о вашем приезде, йонгфру Рида, но не ожидал увидеть вас у себя так быстро. Мне очень приятно.
— Рада вас видеть в добром здравии, святой отец. Как ваши дела?
— Спасибо, неплохо.
— К сожалению, не могу того же сказать о себе.
— Я глубоко соболезную вам, йонгфру Рида.
Однако в его голосе она ясно услышала осуждение. По его мнению, ей следовало бы выказать хоть немного печали, говоря о смерти приемного сына. Однако, так далеко ее учтивость не распространялась.
— Меня волнуют два вопроса. Тело Юзефа осматривал ваш врач?
— Совершенно верно.
— Я хотела бы с ним поговорить.
— Дайте подумать… К сожалению, сейчас это невозможно — он занят.
— А позже?
— Если хотите, я попрошу его зайти завтра в Дом Ламме.
(А за сегодняшний вечер он успеет объяснить, чего нужно остерегаться, разговаривая с йонгфру Ридой. Ну да ладно.)
— Замечательно. И второе. Я слышала, мейнхеер Конрад поселился у вас.
— И это верно.
— Мне сказали, он нездоров. Что с ним случилось?
— Я ничего об этом не знаю, йонгфру Рида.
— То есть?
— Конрад много помогает нам в саду и в конюшне. Что же до причин его молчания… Вы знаете, я не страдаю излишним любопытством. Если ему понадобится наша помощь, он скажет об этом сам.
— Я могу его увидеть?
— Мы сообщим мейнхееру Конраду о вашем желании.
Комната Конрада смотрелась скромно, но очаровательно. Широкий деревянный стол, светильник, плетеные стулья, простенький пейзажик на стене. Идеальное жилище для аристократа, решившего уйти от мира.
Рида покачала головой. Похоже, Кон играет в «раскаявшегося грешника». Непонятно, какую вину он себе придумал, но с этим в любом случае пора кончать. Есть дела посерьезнее.
Она обернулась на стук двери. На пороге стоял Кон. Рида шагнула ему навстречу, раскрыв объятия, но он еле заметно отстранился, и она только положила руку ему на плечо. Тогда он тоже молча коснулся пальцами ее плеча.
— Вот я и вернулась, — сказала Рида. — Что у вас случилось?
Конрад ничего не ответил, только разглядывал ее спокойно, внимательно. Сам он, пожалуй, изменился к лучшему — похудел, волосы посветлели от солнца. Даже мешковатая коричневая куртка не могла скрыть его безупречную осанку.
Рида улыбнулась.
— Я сейчас вспомнила, как ты фехтовал на палубе «Доротеи». Похоже, ты хорошо восстановил тут форму.
Он не ответил.
— Конрад, наверное, тебе есть за что на меня сердиться. Если ты не можешь меня простить, мне очень жаль. Но я хочу только узнать, что случилось с Юзефом
Молчание.
— Ты был тогда с ним?
Молчание.
— Конрад, послушай. Дома мне сказали, что во всем виноват демон. Не важно, кто придумал эту чушь. Я и ты знаем, что никаких демонов нет. Я хочу знать правду.
Молчание.
— Юзефа убили?
Ни слова.
Он стоял неподвижно, опустив глаза, расправив плечи, руки засунуты за пояс. Ни слова, ни движения. Такого полного, абсолютного молчания ей еще не приходилось видеть. И она сказала в сердцах:
— Послушай, может быть, я оскорбила тебя так, что ты не желаешь со мной разговаривать. Может быть, мне не должно быть больше дела до Дреймура. Может быть, раз я бросила Юзефа, я не имею права спрашивать, как он умер. Но я, по крайней мере, имею право знать, кто подкинул мне в спальню сфиксиду.
Конрад шагнул вперед и впервые взглянул в глаза Риде. Обеими руками он взялся за спинку стула, сжал так, что побелели пальцы, и тихо сказал:
— Уезжай. Возвращайся на Землю. Немедленно. Первым кораблем.
И выбежал из комнаты.
Рида прислонилась к стене.
Ее била мелкая, противная дрожь, как в начале лихорадки.
«Herz, mein Herz! Was ist los?
Что случилось, Конрад?»
Пришлось согревать и успокаивать каждую мышцу.
Серьезно. Очень серьезно.
Она надеялась, да нет, была твердо уверена, что Конрад ей все объяснит.
Страх. Она видела страх на его лице.
Невероятно!
«Ты, подонок, который сделал все это, — подумала Рида, — я не знаю кто ты, но ты знаешь, кто я.
Берегись.
Я начинаю охоту на тебя.
Ты умрешь от страха».
Еще один сюрприз поджидал Майкла за дверьми библиотеки. В первое мгновение он просто не поверил своим глазам. Бумажные книги! Господи, самые настоящие. И сколько!
Простые деревянные стеллажи были заставлены от пола до потолка, оставляя открытыми только оконные проемы и маленький закуток с креслами и столом.
Библиотекарь не смог сдержать довольной ухмылки. Знал, что должно поразить землянина.
— Самые дорогие книги мы заказывали на Земле, но большинство напечатано здесь, на Дреймуре. Хелла Рида просила передать, что библиотека полностью в вашем распоряжении. Но сначала я должен вам показать один фильм.
«Фильмом» это можно было назвать с большой натяжкой. Старинная техника, что-то вроде волшебного фонаря. Просто — плоская позитивная пленка, через которую проходит пучок света.
Неподвижные кадры беззвучно сменялись на белом экране. Но когда Майкл понял, что велела показать ему Рида, он не знал, что и думать. Она, ничтоже сумняшеся, вывалила ему все Великие Секреты Дреймура, да еще дала свободный доступ к здешним книгам — что найдешь, то твое.
Впрочем, одну лазейку она все же оставила. Пожелай Майкл на Земле о чем-то рассказать, сослаться ему было бы не на что. Ни фото, ни сканер, ни дублирующий лазер на Дреймуре не действовали. И все же, вот так, задаром, отдавать самое дорогое — информацию?
А ведь хозяйка Дома Ламме не выглядит бессребреницей. Тогда что за игру она ведет с такой наживкой?
Первые кадры были знакомы Майклу еще по земным архивам. Вид Дреймура из космоса. Экипаж первооткрывателей. Романтически-мужественные лица, парадные мундиры.
Планета была открыта в самом начале Эпохи Великого Звездного Похода (на языке газет), или (на более спокойном) — интрагалактического расселения.
Космонавты были счастливчиками, которым удалось вырваться с задыхающейся от перенаселения родной планеты. Мода на серебристые ткани, строгий, военный покрой одежды, «десантные ботинки», дамские сумочки в виде радиопередатчиков и прочее продержалась тогда чуть ли не десять лет. Целое поколение выросло с мечтой, да нет, с твердой уверенностью, что далекие миры ждут их.
И, что касается романтической суровости, Дреймур не обманул их ожиданий. Колонизаторы тут же натолкнулись на бурный протест местной фауны.
На экране первые поселки: проволочные заграждения, покосившиеся мачты, сбитые вертолеты, сброшенные в пропасть вездеходы. Похоже, здесь шла настоящая война.
Наконец трудами биологов была создана теория электромагнитной толерантности. Поселенцы прикрыли рудники силовыми полями и призадумались. Альтернатива была проста: либо полное уничтожение всей фауны, либо жизнь под куполами в искусственных условиях и (что гораздо существеннее) в полной зависимости от Земли.
На экране застекленная, уходящая в бесконечность оранжерея.
— Земляне также быстро поняли что к чему, — говорил библиотекарь, — и всеми силами стали поддерживать второй проект. И, надо сказать, это было несложно — первый был просто экологическим безумием.
Однако, согласиться на второй, означало для поселенцев своими руками выкопать себе долговую яму. Люди не хотели терять только что обретенную свободу. Они были авантюристами и решились на авантюру.
Благодаря тонкой дипломатической игре (кое-где небрежно помахивая оружием, кое-где давая крупные взятки) они добились признания независимости Дреймура. И сразу же стали очень богатыми людьми, потому что получили собственность на рудники.
И тогда они пригласили на планету айс-эвристика, крупнейшего социолога того времени Доменика Дреймина.
На экране портрет. Смуглое лицо, темные неспокойные глаза, копна черных волос. Доменик — полуеврей, полумексиканец умудрялся походить одновременно на Боливара и Джордано Бруно.
— За спиной его называли Гремучим Змеем, — сказал библиотекарь. — Имя почти магическое. Он превратил дреймурцев из колонизаторов в колонистов. Можно сказать, что он нас создал.
И на экране появилась тайна всех тайн — карта Дреймура.
«Что за игра с такими подачами, хелла Рида?» — подумал Майкл.
— Взгляните на наш мир, мейнхеер Граве. Из четырех континентов освоен только один, да и тот не полностью. Наши дети, подрастая, знают, что вокруг еще много нехоженой земли. Красными точками отмечены рудники и крупнейшие предприятия это автоматические подземные мегакомплексы, защищенные силовыми куполами. Каждый такой комплекс обслуживает лишь несколько инспекторов-наблюдателей.
Фотографии. Строгий тихий мир машин. Мир металлического блеска, однотонных красок, резких теней. Случайно или нет, но снимки были не слишком четкие. Догадаться о том, что именно он видел, Майклу не удалось.
«А что я так прыгаю? — подумал он вдруг. — Ну да, мне ничего неизвестно о Дреймуре, но я же простой обыватель. Планету никто не трогает, значит, правительства Земли спокойны, им хватает информации. А может все это лажа, и меня сейчас превращают в этакую дезинформационную бомбу? Да нет, паранойя, на кой черт?»
И снова карта.
— Государства, как вы видите, формируются вокруг рудников, крупных рек, и на морском побережье. Всего получилось пять гнезд — конфедераций, по четыре-пять государств в каждой.
Они удалены друг от друга на довольно значительные расстояния, а на Дреймуре, это значит, что связь между ними затруднена. Это также не случайно. Ослабляются амбиции, кроме того, каждая конфедерация может идти своим путем.
Основная часть населения живет на поверхности планеты и электричеством не пользуется.
— Снаружи XVIII век, а изнутри… Понятно. А те, что живут под куполами, они представляют из себя замкнутый клан?
— Или гетто? — закончил библиотекарь. — Разумеется, нет. Каждый имеет свободный выбор. Но, конечно, традиции очень сильны на Дреймуре.
— И вы не считаете это недостатком?
— Ни в коем случае. Жизнь на Дреймуре заставляет заново работать давно отмершие за ненадобностью человеческие способности.
— И в том есть нужда?
— Конечно. Вы думаете, психика человека сильно изменилась? Да нет, она все так же дика, и все инстинкты никуда не делись. Это стало понятно еще несколько сотен лет назад.
Только здесь, на Дреймуре, проблемы, волновавшие лишь психиатров и философов, стали вдруг важны для каждого.
Человек, мечтавший о покорении планет, был надежно закрыт от мира множеством психических защит. И не мудрено современный мир мгновенно свел бы спрятанного в каждом дикаря с ума.
Чаще всего, открыт только один «выход» — на коллективное бессознательное, на общественное мнение. А не мне вам рассказывать, что это такое. Как может подобный человек выжить здесь? Вы видели как. Едва прилетев на планету мы построили лагеря и посадили в них сами себя. За проволоку, или внутрь силового купола — разница невелика.
Майкл благосклонно кивнул. Вот зачем ему скормили столько информации. Пошла психическая обработка.
На экране появился кабинет Доменика на Дреймуре. Затем крупно картина на стене. Играющий на песке ребенок, над ним кружится огромная птица.
— Никто не знает точно, какую сумму получил Доменик Дреймин за свой проект, — сказал библиотекарь. — Называют разные, и всегда астрономические цифры. Но, возможно, он видел в Дреймуре нечто большее, чем источник доходов. Возможно, он хотел создать цивилизацию, альтернативную земной.
— Вот как? — спросил Майкл.
— Одна из самых старинных защит человека от окружающего мира — это создание иллюзий. Вспомните рыцарский идеал средневековья. Они нарушали его на каждом шагу и все же упорно держались за него почти десять веков.
Слишком свежа была память о бессилии перед природой, перед несправедливостью мира, перед всепоглощающим хаосом. Они любой ценой должны были доказать, что они — иные, они люди. Потом научились побеждать природу и затосковали о ней. В XVIII веке уже играли в пастухов и пастушек. В фильмах XX века человек часто превращается в животное в самом прямом и архаическом смысле — в обезьяну, в волка, в летучую мышь. И не мудрено — он должен хоть что-то противопоставить искусственной среде.
Для того, чтобы жить в том мире, который мы сотворили, нужно стать совершенно новым человеком. А этого, как известно, не произошло. И, чтобы не ломать с таким трудом созданный мир, человек снова начинает творить иллюзии. Парки подменяют дикую природу, реклама — потребность в самосовершенствовании, карьера — потребность видеть результаты своего труда, то есть, в конечном счете, инстинкт самосохранения.
Наркотики, музыка, стерео притупляют зрение и слух настолько, что окружающий мир становится переносимым.
Однако, до конца себя не обманешь. Каждый сознает, что благополучие его жизни — всего лишь иллюзия, и всеми силами старается этого осознания избежать. На что-то объективное ему не опереться. Вокруг не осталось объектов — есть лишь имиджи. Единственный выход — искать подтверждение у других. То самое общественное мнение. «Скажи, что я о'кэй, и я скажу, что ты тоже.» И постоянный страх не получить подтверждения.
А Дреймур сделал нам неоценимый подарок — реальные проблемы и реальные условия, в которых человек может себя проявить. На Дреймуре детей воспитывают так, что сын самой богатой и знатной семьи, оказавшись один в лесу за сотню километров от человеческого жилья, выживет.
Это дает нам совершенно особое ощущение свободы. А если человек уважает себя, он и с другими будет строить отношения соответственно.
«Ах ты, инсургент! — подумал Майкл. — Ах ты, «юность-это-возмездие»! Ах ты, сын, норовящий разоблачить отца! Интересно, что стоит за стремлением колоний к самостоятельности — экономические законы, или старый добрый Эдипов комплекс?»
— И все же вы ведете войны, — сказал он.
— А земляне — нет? — парировал библиотекарь. — Наши войны немного отличаются от ваших. Электронное и лучевое оружие на планете не действует. Осколочное — запрещено кодексом Толстго. Остается, как вы сами говорите, XVIII век.
Мы восстановили разницу между фронтом и тылом, между армией и мирным населением. Мы сделали все, чтобы наши войны приблизились к идеалу благородного состязания. Это дает надежду, что когда-нибудь мы сможем покончить с ними.
— Но общество с подобными идеалами просто вынуждено искусственно сдерживать прогресс.
— Простите, мейнхеер Граве?
— Например, поиск иных источников энергии. Если техника перестанет быть табу, она мгновенно разрушит вашу цивилизацию.
Молодой человек пожал плечами:
— Какой ответ вы хотите от меня услышать? Если исследования засекречены, скромный библиотекарь из Аржента просто не может об этом знать. Во всяком случае, хелла Рида никогда не поручала мне провести подобное расследование.
От себя могу добавить, что глупо выглядит общество, которое изобретает самолет, но не изобретает парашют.
Последний кадр фильма был идилличен: любопытный медвежонок обнюхивает лежащий на пне проржавевший, безвредный теперь корпус бластера. А вокруг в зеленом сумраке вздымаются к небу вековые деревья. Жизнь побеждает смерть.
Библиотекарь замолчал, с интересом поглядывая на гостя. Молчал и Майкл.
«И это все? — думал он. — Великая тайна Дреймура? Еще одна утопия? Игра в средневековье? Всепланетный инфантилизм? Те самые иллюзии, о которых с таким презрением говорил этот юноша. Надо же, благодетели человечества! Интересно, все эти мысли вложила ему в голову Рида, или это общий стиль на Дреймуре?»
— Если я вас правильно понял, получается, что Дреймур что-то вроде санатория? — спросил Майкл.
Ему интересно было увидеть реакцию.
Библиотекарь мягко улыбнулся.
— Может быть, но тогда Земля — это хоспис.
Рида вернулась в таком мрачном настроении, что даже не стала этого скрывать. И Майклу сразу расхотелось спрашивать, не она ли пригласила его на Дреймур. Успеется.
На закате они пили чай в гостиной у растопленного в честь гостя камина. Тонкий смоляной аромат парил над ними, принося утешение душе.
У Майкла саднили подушечки пальцев от сотен перевернутых страниц, в голове царил сладкий хаос. Утопии оставались утопиями, но живой огонь и книги приводили его в восторг.
Рида, наоборот, отвернулась от камина, загородилась спинкой кресла, и сидела, подобрав ноги, в позе эмбриона или раненного в живот — колени под подбородком. Майкл, конечно, не догадывался, что она боится гипнотической власти огня. Засмотришься на пляшущие языки и сама не заметишь, как окажешься за Темной Завесой.
Наконец, он не выдержал.
— Рида, простите меня, но может вам нужно поговорить с кем-то о Юзефе? Может вам тогда будет легче?
Сказал и поморщился. Слова отдавали мылодрамой. Но Рида пошлости не почувствовала.
— А я его не очень хорошо знала, — ответила она спокойно. — Понимаете, мы были в одной связке — два мастера иллюзий, учитель и ученик. Все его слабости, все червоточины — о, это я знала прекрасно. А вот как друга, просто как человека…
А теперь я все время пытаюсь вспомнить его настоящего и не могу. Кажется, после смерти человек становится совсем беспомощным перед иллюзией, перед чужими словами. Превращается просто в легенду о себе, в свои отражения в памяти близких. А отражения всегда отвратительно ненастоящие.
Ладно, хватит страдать, поздно уже. Гораздо интереснее сейчас другое: кто мог его убить?
Майкл едва не поперхнулся
— А вы думаете, его убили?
— Уверена. Вот только спрашиваю себя — кто? И не могу найти ответа. Знаете, как говорят здесь о гибели мастеров? «Мейнхеер Юзеф сыграл в смерть». Вот я и хочу знать: с кем он играл.
— У него были враги?
— Разумеется были. Более того, вместе с титулом он унаследовал всех моих врагов. Но никто из них не мог его убить.
— Объясните.
— Я еще не говорила с врачом, но думаю, он не нашел никаких признаков насильственной смерти.
— Рида, вы нарочно меня путаете?
Она покачала головой.
— Нет. Просто ломаюсь. Не могу решиться открыть вам еще одну местную тайну. Хотя вы с моей помощью влезли достаточно глубоко.
— Рида, можете думать обо мне что угодно, но предавать огласке женские тайны? Не забывайте, я был воспитан Марией Гравейн, и в нравственности не уступлю всем ее героиням. Именно героиням, потому что герои иногда поначалу мерзавцы… Но, серьезно говоря, я вижу, что у вас нешуточные проблемы. И буду рад помочь, хотя бы в виде стенки.
Она улыбнулась. В первый раз за сегодняшний вечер.
— Ну, хорошо. Так вот, суть в том, что Юзеф был мастером иллюзий. А мастер иллюзий — это человек, который способен создавать оптические, слуховые и прочие галлюцинации, а также манипулировать чужими сновидениями. Друг друга мастера обмануть не могут. Кстати, верить мне не обязательно.
— Не слабо, — признал Майкл. — А кто такой джокер?
— То же самое, просто это, скорее, внутрицеховое название. И если вы переварили первую информацию, вот вам следующая. Для того, чтобы создать иллюзию, мастер входит в особое пространство, становясь для обычных людей невидимым и неощутимым. Граница перехода на жаргоне джокеров называется Темной Завесой.
— И что же это за пространство?
— Майкл, давайте сразу договоримся: у меня образование в пределах пансиона благородных девиц. Кроме того, не стану я вас учить, не мечтайте, не уговаривайте. Ищи вас потом! А про мир за Темной Завесой могу сказать только одно: это нечто среднее между минным полем и сектором обстрела.
— И опасность исходит от демонов?
— Демонов? — Рида ошеломлено замолчала. — Господи, и вы туда же? Да нет никаких демонов, прекратите издеваться! Опасность, как всегда, исходит от самого человека. И Юзеф, видимо, погиб за Темной Завесой.
— И вы считаете, что кто-то был в этом виноват?
— Виновата в любом случае я. Я не смогла научить его как следует. Нет, его смерть вовсе не выглядит подозрительной. Я бы поверила в несчастный случай, если бы не одна мелочь. За сегодняшний день кто-то дважды попытался убить меня. И сделать это мог только джокер.
— Простите, Рида?
— Подробности? Пожалуйста: в первый раз — на реке. На Гелии нет порогов. Дело в том, что я уже один раз путешествовала вверх по течению. Камни, о которые нас чуть не разбило, были иллюзией.
— Настолько материальной? — у Майкла холодок пробежал по спине.
— Нет, конечно. Помните, я не нашла царапин на лодке? А вот если бы мы спрыгнули в воду, пришлось бы поближе познакомиться с водяными ящерицами и птицами-рыболовами. Мало кто выживает после подобного знакомства.
Но тогда мы были вдвоем, и непонятно было, на кого, собственно, идет охота. Но наш благородный противник тут же внес ясность: подкинул сфиксиду в мою комнату. Туда заходил некто, чтоб поменять портьеры на окнах. Трогательный жест заботы со стороны прислуги. На самом деле, он привел зверя. Но кто-то прикрывал его иллюзией, и даже Ламме ничего не понял.
Ну а дальше началось нечто совсем возмутительное. Поверьте, я не гневаюсь, когда покушаются на мою жизнь. У того типа могут быть очень веские основания. Но когда я обнаружила, что он занялся моими людьми…
И Рида рассказала Майклу о своей встрече с Конрадом.
— Это тоже старая джокерская шутка, — пояснила она. — Старая, но не слишком благородная. Называется «строгий ошейник». Джокер создает в мозгу человека устойчивую связь между каким-то действием и самым глубоким детским страхом. И когда человек пытается сделать то, что ему запретили, он как бы дергает сам себя за ошейник и проваливается в свой самый жуткий кошмар. Конрад не может говорить, полагаю, и писать то же. Убийца Юзефа просто заткнул ему рот. Видимо, Конрад может рассказать что-то важное.
— Впечатляет, — сказал Майкл. — Не хотел бы я встать вам поперек дороги.
Рида пожала плечами.
— Это очень грубая работа. Полноценный джокер никогда не стал бы делать такого — просто из уважения к себе.
— А другой джокер может снять это заклятье?
От неожиданности Рида подскочила. Она недооценила этого землянина. И представить себе не могла, что он может так быстро сориентироваться и так метко ударить. Чтоб спрятать лицо, она подошла к камину и стала разбивать кочергой догорающие головни.
— Джокер — да, — произнесла она как можно спокойнее. — Но я — не джокер. Я сломала свой жезл мастера иллюзий, когда уезжала с Дреймура. И не спрашивайте, почему. Причины были. Я ничего не смогу сделать для Конрада, пока мы не найдем убийцу.
Майкл промолчал.
— Интересно другое, — Рида говорила уже увереннее, — джокером можно стать одним-единственным способом: научившись у другого джокера. Но на Дреймуре я знаю только трех мастеров иллюзий: себя, Юзефа, и своего учителя. Во всяком случае, так было, когда я уезжала. Если бы тогда появился еще кто-то, я бы об этом обязательно знала. а теперь этот мистер Икс. Откуда он мог взяться?
«Ничего себе, разговоры у камелька, — подумал Майкл. — А ведь это еще только второй день!»
— Рида, послушайте, — сказал он очень мягко, — если я вас правильно понял, вы не захотите путать в это дело полицию, или уж не знаю, что тут у вас вместо нее, а будете искать убийцу сами. Возьмите меня в компанию. Не подумайте только, что я ищу приключений. Просто люди не должны умирать непонятно от чего. Это подрывает основы мироздания.
— А как же Гесперида?
— Я надеюсь, они будут не слишком сердиты, если им придется еще немного подождать. Мне нравится в Арженте.
— Ну что же, вы сказали, и я благодарю вас. Постараемся, чтобы мироздание снова уцелело.
Угли уже подернулись пеленой, медленно гасли. Рида хорошенько их разворошила, поймала последние струи тепла. Внезапно она вспомнила что землянин, истинный чечако, все же был айсом, то есть человеком, который ходил в гости к собственной смерти и несколько мгновений видел мир в истинном свете, без той ретуши, которую накладывают органы чувств.
«Мы могли бы обменяться опытом» — подумала она.
