ЭПИЛОГ
Великая Степь, Прибалхашье, 24 августа 1972 г.
– Знаешь, что мне все это напоминает?– спросил Паньков. – Кирпич! И не из глины-сырца… Сдается мне, что наш нынешний хреновый силикатный кирпич веков через пятнаднать-двадцать во что-то примерно такое и превратится… Похожей трухой и рассыпется…
Буялов уселся на край шурфа. Размял беломорину, продул мундштук, закурил. Сказал язвительно:
– И что теперь? Сменишь специальность? Рванешь в археологи? И сразу – переворот в науке. Диссертация “Силикатно-кирпичные заводы Великой степи II века до нашей эры”. А то еще можно в уфологи податься. Прилетели зеленые человечки в тарелочке, да и поделились космическим умом-разумом – научили аборигенов кирпичи лепить. Хреновые, правда. Силикатные.
Паньков привык за сезон к манере разговора напарника. И на подколки не обижался давно. Но сдаваться в защите странностей здешних мест не собирался.
– А фляга? Из третьего шурфа? Откуда в этих слоях алюминиевая солдатская фляга?
Он вынул из мешка и продемонстрировал измятую емкость.
– Откуда, откуда… От верблюда! Тут поблизости кто только не рылся, начиная с тридцатых годов каждый сезон кто-то копается… В прошлом году ребята из “Каздрагметзолота” в Гульшаде квартировали, да Кононенко – тридцать седьмая ГРП – считай, под боком. Пара сотен кэмэ степью не крюк… Может, его орлы и оставили фляжку-то…
– Ага. А землю по слоям в мешочки складывали. И аккуратненько потом зарыли – слой за слоем.
Буялов поморщился. Геологи Кононенко, действительно, подобной деликатностью не отличались. Вот сайгаков в степи побраконьерствовать, окорока отрубить, а остальное гнить бросить – это пожалуйста… И Буялов зашел с другого фланга:
– Ты мне ответь: за что вояки конторе деньгу отстегнули? Чтоб им провели съемку и разведку под военный городок? Или чтобы устроили всесоюзную дискуссию о происхождении ископаемых алюминиевых фляг? Работа выполнена, можно рапортовать: грунт на полуострове устойчивый, представляющие интерес месторождения и археологические ценности отсутствуют. Все. Платите аккордную премию… Или ты в ней не нуждаешься? В Фонд Мира переведешь?
Против такого довода не возразишь – и Паньков прекратил спор. На лице его, впрочем, сомнения отражались. Буялов решил слегка сменить тему:
– С твоими идеями тебе бы с Толиком потолковать… Я не рассказывал – в Киеве с ним познакомился, на “Художественном творчестве ученых”… Сам-то он математик, малюет так себе, что-то абстрактное, но мысли порой выдает – закачаешься…
Буялов неплохо рисовал и писал маслом. Два его творения – картина “Геологи на привале” и портрет ударницы соцтруда Кирсанбаевой – оживляли своими яркими красками унылую колористику Коунрадского ДК.
– Не помню вот фамилию этого Толика, – продолжал Буялов. – Вроде как Хоменко, а может и нет… Не помню. Вмазали мы тогда крепко, адресами обменялись, да бумажку куда-то я засунул с пьяных-то глаз… Этот Толик тебе быстро бы все объяснил про фляжку твою. И вполне убедительно. Что слои тут не пятнадцативековой давности; что все геологические и археологические датировки – туфта, а исторические хроники – надувательство. И что вообще история человечества века три насчитывает, не больше… Так ловко все доказал бы – не подкопаешься. Знаешь, что ахинея полная – а с лету не опровергнуть… Если адрес найду, дам тебе. Этот Толик твоей флягой живо заинтересуется…
Но Панькова перспектива знакомства со сбрендившим математиком вроде-как-Хоменко не привлекала. И он швырнул флягу в сторону озера. До воды та не долетела, закатилась в расщелину между камнями. На отчищенном от наростов алюминиевом боку было неровно нацарапано: “ХРУСТАЛЕВ 16 часть 2 рота.”
К О Н Е Ц
28.06.2002 – 14.09.2002
notes
