Это напоминало известный анекдот о подводной лодке в степях Украины – мичман Российского Флота Ткачик в Прибалхашье, в самом сердце Великой Степи, смотрелся странновато.

Хотя акватория весьма приличных размеров под боком имелась – превосходящая размерами и Ладожское, и Онежское озера, обладавшие в свое время военными флотилиями. Но воды сугубо внутреннего и глубоко-тылового Балхаша военные корабли никогда не рассекали, о чем мичман горько жалел. Авианесущие крейсера не нужны, хватило бы пары сторожевиков, не боящихся айдахаров, способных не опрокинуться от таранного удара головы зубастой твари, и одного-единственного нефтеналивного судна…

И все сложилось бы по-другому.

Не потребовалась бы трасса на полуостров, к найденной там нефти, – трасса, спасшая Девятку, но проложенная по трупам своих и чужих. Трасса, втянувшая в затяжную войну… Не происходили бы постоянные нападения на колонны, – вызывающие неотвратимые ответные удары. И остались бы живыми парни с Постов.

Но военных кораблей здесь не оказалось. Да и предшествующая служба мичмана Ткачика, честно говоря, проходила отнюдь не на бескрайних морских просторах. На Девятке Ткачик оказался полгода назад по другим делам. Делам, связанным с морем весьма опосредованно – через обеспечение безопасности прибывших на приемные испытания супер-радара группы флотских офицеров (Российский Флот, как ни старались его превратить в береговую флотилию объединенные усилия и наших, и заморских политиков, – с большим-таки интересом поглядывал на Индийский океан и на то, что над океаном творилось…)

Они там до сих пор и остались – на двойке, на четвертой линейке. Ткачик оказался снаружи. В напряженных событиях первого месяца после Прогона, когда никто не понимал ничего, и многие споры на тему: что делать? – чуть не доходили до драки – тогда мичман сразу и без колебаний встал рядом с Гамаюном. Хотя, в отличие от Багиры, Лягушонка и некоторых других, общее боевое прошлое Ткачика с подполковником не связывало.

Если честно – здешняя и нынешняя жизнь ему нравилась.

Семьей к тридцати девяти годам морпех не обзавелся, тосковать не о ком. К кочевой, достаточно опасной жизни Ткачик привык давно и в достижениях передовых технологий не слишком нуждался. Сила и решительность ценилась здесь и сейчас куда выше, чем в старом мире. На женщин, при всей их избалованности мужским переизбытком, двухметровый атлет Ткачик действовал безотказно…

Ну и что еще простому морпеху надо?

Правда, простым морпехом он не был. Но об этом никто, даже Гамаюн, не знал. Только сам Ткачик.

С самого утра, с идиотского покушения, в мозгу у Ткачика засела какая-то заноза. Он и рад бы ее вытащить и выбросить – да никак не мог понять, в чем она состоит.

Мичман снова и снова крутил в мозгу весь видеоряд происшествия у “Хилтон-Девятки”.

Вот пацан останавливается перед Гамаюном, вот поднимает руку, куртка сваливается на землю… И так далее, кадр за кадром, до появления ребят Скоробогатова и рывка Багиры за горе-киллером. Не то, все не то. Но что-то ведь тогда резануло по восприятию, обдало, как холодной водой, чувством неправильности… Тогда анализировать свои чувства времени не оказалось – ситуация требовала активного вмешательства. А теперь, когда мимолетное чувство-сигнал “все не так!” прошло, стало не понять, – отчего, собственно, оно появилось.

Ткачик искал ответ – и не находил.

Подойти к старшому? С чем? Спросить других свидетелей, Багиру и Лягушонка? О чем? Другой бы давно плюнул и успокоился, решил бы: померещилось. Но мичман хорошо знал, что мнительностью страдать не склонен. И еще – Ткачик во всем привык докапываться до сути…

Час назад он наконец понял, что допустил ошибку в методе поиска: заранее связал источник своей неосознанной тревоги с покушением, с пареньком и его дурацким оружием. Стоило копать шире. И глубже.

А что было там еще? Рядом? Да ничего особенного, воду привезли, народ фляги по домам разносил, очередь к прицепу стояла с канистрами, трепалась о чем-то… Кстати, о чем?

Ткачик напряг память, которой не без оснований гордился – но вроде ничего криминального в услышанных обрывках разговоров не припомнил. Банальный треп, банальные сплетни: про аж восьмидесятиметрового айдахара, про новый опус Мери Мейсон, про чью-то свежеснятую бабу с во-о-от такенными сиськами… Двое, правда, толковали о чем-то серьезном. Один говорил о “баранках” и литрах, другой торопливо заткнул ему рот. Тоже ничего особенного, обычные делишки черного рынка – по мелкости своей никак они не могли Ткачика зацепить…

Значит, не разговоры. Значит, что-то другое… Но что?

Еще Ткачик, подходя, точнее, подбегая трусцой – окинул взглядом “Хилтон”. На крыльце стояла Багира. Одна. Нет, конечно, она в прикиде путаны-любительницы удивить может, но чтобы встревожить… Или что-то зацепило тогда глаз в одном из окон? Ничего не вспоминалось…

Ткачик прокручивал в памяти ленту утра в обратном порядке. Вот он легкой трусцой вывернул из-за угла, увидел гостиницу, водовозку…

Стоп машина!

Ткачик наконец нашел, что так долго искал.

Странность номер один: четверка загорелых, до пояса обнаженных бойцов-грузчиков, подающих сверху бидоны и фляги. Мелкая странность, никакого криминала – в другой момент Ткачик ее бы и не заметил. Но не тогда – мичман изощрял зрение и мозг в напряженных поисках необычного…

Необычность состояла в следующем: эти четверо всегда подавали емкости вниз весело, с шуточками-прибауточками, в белозубом сиянии усмешек. Оно и понятно – вернулись благополучно из очередной ходки к источнику – хоть всего десяток километров степью, а бывало всякое… Сегодня же четверка водовозов двигалась внутри кузова ЗИЛа молча, сонно, заторможенно.

Причин тому могла быть масса – и все безобидные. Мозг Ткачика отметил отличие, мгновенно оценил, признал безопасным – и занялся дальнейшими поисками…

Вторую странность Ткачик тогда не успел осознать – потому что через секунду-другую наконец увидел киллера…

Кувшин!

Огромный глиняный кувшин, который пресловутая четверка подавала сверху другой четверке – салагам. Но салаги то ли попались на редкость бестолковые, то ли руки у них, вопреки науке анатомии, произрастали не из того места. А может просто не выспались, занимались за какую провинность ночными исправительно-трудовыми работами. Короче говоря, здоровенный тот кувшин с синими крупными цифрами на боку они чуть не уронили. Но не уронили, подхватив у самого тротуара. Ни капли не пролили, хоть и накренили здорово…

Такого не могло быть.

Кувшины эти, с недавних пор продаваемые аборигенами на привозе, имели массу достоинств: вода в них дольше оставалась холодной и свежей, чем в сорокалитровых флягах; в широкое горло можно сразу опустить ведро, а не черпать помаленьку ковшиком. Да и гораздо больший против фляги объем позволял выйти за опостылевшую норму – двадцать литров питьевой воды в неделю на человека… Хотя кувшинов на каждый привоз степняки доставляли немного и просили за них сравнительно дорого – покупатели разбирали все.

Но кувшины не делались герметичными, и их крышки не имели защелок и резиновых прокладок, как у фляг. Крышка с чуть не уроненного кувшина обязана была слететь, а вода – хлынуть потоком на мостовую.

Не слетела. Не хлынула…

Кувшинов на водовозке стояло не меньше десятка…

Ткачик бросился к Гамаюну.

Долго объяснять не пришлось – после секундного недоумения Гамаюн понял все с полуслова.

– Багира – на Отделе! Остальные – за мной! Нет, Сережа, останься… Тебе ни рисковать, ни светиться нельзя. Это приказ.

И – Ткачику:

– Цифры помнишь?

Ткачик помнил номер дома и квартиры с выпуклого бока кувшина.

– Майор Слепчук, – без адресной книги определил Гамаюн, тот дом был ему хорошо знаком. – По-моему, на суточном дежурстве сегодня.

Они уже вышли из Отдела. Взвод охраны поднялся по тревоге – бесшумной, без ревунов и сирен.

– Вася, бери половину ребят и дуй в автомастерские – водовозная команда там кантуется. Всех – в Отдел. Будут сложности – действуй по обстановке, разрешаю все. А мы втроем – к Слепчуку. Связь через Багиру. По коням!

Лягушонок перемахнул за руль отделовского «уазика», не утруждаясь открыванием дверцы. Гамаюн и Ткачик – назад. Ехать было недалеко. Газовать подполковник запретил – ни к чему пугать честных граждан. А нечестных – спугивать.

Опоздали, зло подумал Ткачик. Это лишь в сказке отморозки в кувшинах до ночи сидели…

Дверь оказалась заперта. Хилая, как все двери на Девятке – бронированные преграды тут ставить не от кого. Давануть плечом – вылетит.

Ткачик выдавливать дверь не стал, достал припасенный для такого дела калашниковский штык-нож – инструмент, как известно, пригодный на все – вот только человека им проще оглушить, чем зарезать. Гамаюн кивнул, изготовившись. Лягушонок снаружи – держит окна; на них вроде решетки, но мало ли, разная бутафория бывает. Ткачик пихнул толстенное тупое лезвие между косяком и полотном двери – на уровне замка…

Короткий скрежет. Дверь распахивается. Гамаюн – внутрь, смазанной тенью. Нырок, уход с директрисы. Ткачик следом – тоже нырком.

Однокомнатная квартира молчит. Нет выстрелов. Нет криков. Никакой реакции на ворвавшихся. Ткачик в комнату, Гамаюн в кухню – никого. Тот самый кувшин – стоит у электроплиты. В дверях – Ткачик, отрицательно мотает головой. Гамаюн кивает на кувшин. После вторжения они не произнесли ни слова…

Крышка смахнута резким движением, два ствола заглядывают внутрь. Пусто. Совсем пусто – ни воды, ни чего-либо другого. Стенки сухи.

Проверяют санузел, забитую под завязку кладовку – с нулевым результатом. Напряжение спадает. Ткачик выходит в комнату – осмотреть еще раз, более тщательно. Гамаюн подсвечивает внутренность кувшина фонариком. Следов нет – никаких. Крышка хитрая – ручка как снаружи, так и внутри. Все просто, потому и не свалилась… Держали. Изнутри. Сказка становится былью – и неприятной.

Все это Гамаюну не нравится. Ладно, хозяин на службе. А хозяйка? Черпакам ключи от пустых квартир обычно не доверяют. Кто впустил бойцов с кувшином? Кто выпустил оттуда гостя? Где хозяйка? Замешана в деле и ушла сама, или…

На кухне вновь появляется Ткачик.

Он нашел хозяйку.

Так получилось, что с мадам Слепчук мичман Ткачик был знаком лично.

Чересчур приятных эмоций знакомство не вызывало – небольшого ума бабенка лет тридцати пяти, осатаневшая от безделья. Бездетная. Средних внешних данных. Ни особых достоинств, ни откровенных недостатков. Разве что чересчур блядовитая – но это еще пойми: плюс или минус… Но в любом случае не повод, чтобы заколоть мадам точным ударом в сердце, оттащить в угол и поставить сверху кушетку – иным способом под низенькие ножки труп запихнуть невозможно…

Не повод – но именно так с Ириной Слепчук и поступили.

– В халате, неумытая, непричесанная, – подвел итог скоротечному осмотру Ткачик. – Надо понимать, салаги с кувшином ее разбудили… А этот – вылез, как только они ушли. И сразу прикончил Ирку…

– Ставим кровать на место – и в Отдел, – принял решение Гамаюн. – Слепчука до утра не будет, а нам с трупом возиться некогда. Полежит часа два-три. Плевать, чем ее зарезали и во сколько часов с минутами. Времени нет, потом разберемся… Что было в остальных кувшинах? – вот вопрос. Или кто…

Они вышли, притворив поплотнее дверь. Убийца Ирины Слепчук, надо понимать, запер ее ключом хозяйки – решетки на окнах оказались настоящие, никакой бутафории.

Обоим было погано. Чужие в Девятке. Внутри периметра. Один уж точно… Чужой, начавший убивать с первого шага. Сумевший не засветиться за шесть с лишним часов. И – легко справившийся с ключом и замком… Значит – бывший свой? Еще хуже…

Такого в Девятке не случалось.

Никогда.

Блиц-допрос водовозной команды не дал ничего, кроме адресов владельцев кувшинов – и то не всех. Остальных вычислили быстро – не миллионный, в конце концов, город.

Срочно проверили – в большинстве кувшинов вода, как и положено. Но в трех пусто. И – хитрая крышка, с дополнительной ручкой изнутри. Новых трупов не обнаружили – видимо, владельцы забрали емкости, дотащили домой, – и тут же бегом на службу. Повезло.

Пока Ткачик и Скоробогатов мотались по адресам, в Отделе работали с водовозами – уже плотно. Результаты обескураживали. Допрошенные порознь, ребята твердили в один голос: поездка была как поездка, никто чужой ни у источника, ни вообще за периметром к машине и кувшинам не приближался. А у всей команды к концу поездки вдруг случился приступ мигрени. Через час прошел – почти одновременно. Интересное совпадение… Всех отправили в медчасть к Кремеру – без особых надежд, лаборатория в Девятке оснащением не блистала. Отправили под конвоем, на всякий случай. Хотя ясно – будь водовозы в чем-то замешаны, уж сочинили бы убедительную легенду: дескать, по той или иной причине оставили кувшины без присмотра на минуту-другую… Тупик.

Четыре кувшина. Четыре человека. Группа. Не для связи, информацию может передать и один. С какой целью? И – кто? Кочевники не могут замаскироваться и не засветиться в крохотном городке… Или кто-то принял и спрятал, или…

Через час начиналось совещание. Через два – путч. Гамаюну хотелось плюнуть на все и ударить по “орлятам” – немедленно. Покончить одним ударом и тут же бросить освободившиеся силы на поиски таинственной четверки. Удерживал категоричный приказ Таманцева: “орлят” первыми не трогать, ждать, когда выступят. Генерал редко вмешивался в дела Отдела. Очень редко. Но приказы его в этих редчайших случаях не обсуждались…

Даже тревогу объявлять было бесполезно – все и так в полной готовности. Оставалось лишь ждать. Стиснуть зубы и ждать.