Глава 5
Отдых воина

Домой, домой, рабочий день кончился еще три часа назад. В голове, как в морской раковине, шумят обрывки собственных указаний, ответы подчиненных и показания аппаратуры. Необходимые распоряжения отданы, подчиненные настроены, резервы привлечены. Теперь машина отдела крутится сама, в следующие часы мое присутствие там излишне, я буду только давить на людей и вставлять ненужные шпильки в шестеренки работающих программ. Будто магнитом меня вытягивает из здания, как сквозь игольное ушко пропускает через процедуры, и вот я уже еду к дому.

По правде говоря, ощущение не из лучших — новость слишком потрясает, она смахивает фигуры с шахматной доски наших размышлений. Мы, как опытные игроки, снова установили фигуры, придумали для них новую комбинацию, но двигающая их рука еще дрожит, в ее хватке нет той уверенности.

Хватит об этом, если каждую минуту думать только о перспективах работы — мозги очень скоро превратятся в решето наподобие легких курильщика. Дневные неприятности надо оставлять на рабочем месте. Работа отодвигается куда-то на периферию сознания, совсем из головы не вылетает, прячется на краю мысли, в дебрях подсознания. Пустое место заполняет жажда отдыха, развлечений и тех маленьких домашних дел, которые и придают смысл жизни.

Машина вкатывается в ворота поселка, на участок, и вот я уже дома. Дверь закрывается быстрее, чем я успеваю ощутить замах жасмина, цветущего сейчас на участке. Какого циста стены у гаража? Зеленовато-серый оттенок, который но должен бросаться в глаза, он незаметен, его цель — показать, что стен нет вообще, а есть некая иллюзия, внутренность, ненавязчивый замкнутый объем. А к машине уже тянутся усики диагностических систем, манипуляторы механика, как только я выйду — к багажнику протянется и штепсель, для аккумуляторной батареи двигателя. Механизмы того же неприметно-зеленоватого цвета, освещение без теней будто намекает, что и их здесь нет. Правильно, я никогда особенно не любил автомашины, сам же заказал такую расцветку — гараж не место для постоянного пребывания, это отстойник для средства транспорта. Отсюда надо уходить наверхъ, к уюту и теплым краскам жилых комнат.

— Домовой! — Мой крик разносится по лестнице и в этот раз не возвращается эхом.

— Я всегда здесь. — Голос обволакивает меня, отражаясь от деревянных панелей.

— Свистать всех наверх, я хочу отдыхать в компании. — Сегодня положительно надо развеется.

— Исполняю.

Дом мне нравится, недаром я выбирал из трех сотен проектов и добился такой конструкции. Внешне — обычный двухэтажный, почти стандартный домик под красной крышей. Внутри — это лестница, на каждый пролет которой нанизана комната, и ни одна из них не расположена на одном уровне с другой. Они как ступеньки, не связанные между собой. Энергопункт, баня с крохотным бассейном, гараж — они утоплены под уровень земли, и только подслеповатые мутные оконца намекают, что под первым этажом есть помещения. Полупустая мастерская, в которой томится непрописанный автопортрет и недополированный сибирский божок, кухни, в которой я так редко бываю. Игровой зал, рабочий кабинет, библиотека, спальня — в них, собственно, я и живу. И три десятка ниш, чуланчиков, закутков, где обитают механизмы, поддерживающие жизнь дома. Это мой дом — здесь все послушно моей воле, каждая черточка подстроена под мой характер, каждый оттенок подобран под мою психику. Он утром один, днем другой, вечером третий. Мебель в викторианском стиле не меняет своего расположения, коллекция холодного оружия (новоделы, правда) все так же висит на стенах, книги в библиотеке по-прежнему стоят на полках. Но мелочи, мелочи, которые определяют лицо дома, меняются непрерывно.

Букеты искусственных цветов передвигаются из угла в угол и меняют свой цвет, разжигаются канделябры, задергиваются или подтягиваются шторы, протирается пыль. Рыцарь, убивающий дракона на мозаике перед дверью, держит копье, а иногда и меч, то в правой, то в левой руке, а на щите его другой герб. Свет меняется, каждую минуту рождая новые тени привычных вещей. Комнаты то темно-коричневые, с беспросветным мраком по углам, то празднично-яркие, как майским утром. Здесь никогда не стоит мертвая тишина — их наполняет музыка. Тысячи разных звуков — скрипов и шорохов, редких отдельных нот, простеньких мотивчиков, обрывков симфоний и вальсов — сплетаются в одну большую полифонию. Звук не утомляет меня, не лезет в уши и не портит настроения, он — всегда следствие оттенков моих эмоций. Дом не превращается в большой музыкальный ящик, он просто существует, уютный и надежный. Каждую минуту другой, он почти что живой, а это всегда приятно.

Живет дом благодаря моим придворным — тем самым роботам, исправно охаживающим каждый его угол. Они могут накрыть на стол, декорировать комнату, устроить представление, изобразить шумную вечеринку, к утру убрать все следы вечернего разгрома и быть готовыми продолжать снова. Могут обеспечить изысканный прием четырех десятков гостей, напоить их и присмотреть, чтобы по пьянке они чего не утащили.

— Ужин готов, Павел. — Эти зеленые глаза с легким прищуром, каштановые волосы и чуть-чуть растерянная улыбка, ну разве это не прекрасно?

— А, Катя, сегодня в новом платье?

— Надо на что-то убивать время? Можно и сменить фасон? — Ее смех не звон хрустальных колокольчиков, скорее серебряных, но он неизменно волнует мое сердце.

— Что на ужин? — Я стягиваю пиджак.

— Вечно у тебя все мысли о желудке. Не можешь потерпеть полминуты?

— Ой, какое равнодушие к герою, я ведь работал допоздна, я мчался по мрачным улицам, я почти что совершал подвиги, а меня просят потерпеть? — Мы сворачиваем в библиотеку.

— Да ты и сам все видишь — вот твой обычный набор. Я сейчас на кухню. — Андроиды не могут потреблять пищу столь же беззаботно, как люди. Во всяком случае, не моя модель. Когда же она стоит за спиной, или сидит на другом конце стола, или даже наигрывает что-то на пианино — это создает слишком большое ощущение неестественности.

Библиотека, она же и столовая, и она же гостиная — самая чопорная, псевдоклассическая комната в доме. В углу даже имеется камин, дрова в котором аккуратно загораются к моему приходу и столь же педантично гаснут, когда я выхожу из комнаты. Несколько кресел у большого экрана в другом углу, книги по стенам, неподъемный на вид стол в центре.

Сейчас на нем сервирован ужин. Лакей (я не стал выдумывать ему имени) стоит рядом. Когда я его заказывал, нужен был собеседник для застольных разговоров, которого не хотелось бы посадить рядом. Поэтому у этой прихотливой конструкции, одетой в смокинг, четыре руки и вместо лица — морда енота. Зато он умеет вежливо прислуживать и отвечать.

— Как прошел день? — Он подвигает мне стул и снимает крышку с суповой тарелки.

— Оглушительно. — У меня не было настроения выслушивать сочувственные замечания (молоточки в голове: проект Жени Запольского надо разворачивать на полную, дать под отработку мощностей — эти кристаллы должны, обязаны держать частоту, сколько бы мы на них ни навесили).

— Полагаю, это выражение указывает на положительные эмоции. По дому никаких происшествий не зафиксировано. Желаете просмотреть новости?

— М-м…

— Прошу. — Экран распахивается окном в студию.

— Данные акции не могут быть очередной рядовой попыткой упрочить положение главенствующей группировки. Это указывает на общий кризис в китайском руководстве. — Аналитик с честным лицом, но продажной репутацией, пытался доказать, что в Китае скоро будет политический кризис и через кордон снова хлынут толпы переселенцев, которых трудно отличить от беженцев. Отсюда следовала необходимость срочных превентивных мер к китайской диаспоре и укреплению границы. Мысли были не первой свежести. В 2012-м еле отбились, чуть до ракет дело не дошло, а ведь там легкие гражданские беспорядки были, всего-то на несколько миллионов переселившихся. Даже рост производства не остановился. Нет, чтоб с ними в мире жить — надо доказать, что для них же самих любое телодвижение в нашу сторону просто убыточно. Что тогда и сделали.

— Поищи по другим каналам, что дельного говорят в сети. — И вот передо мною лица других комментаторов, наверное, столь же неподкупных. Они толково и профессионально распутывают интригу, приведшую к таким неприятностям для Нанкинского клана. С этим все более или менее понятно.

На выходных, когда есть настроение, я вызываю к телевизору Премудрого Сверчка — помесь кузнечика с богомолом полуметровой высоты с умными фасеточными глазами, зеленовато-коричневым хитином, привычкой жестикулировать лапами во время разговора и «курить» одну и ту же сигару. Собственных мозгов у него почти что и нет, это еще одна ипостась домового, но с ней особенно приятно говорить и спорить.

— Дальше что было?

Другая пара енотовых лап, выглядывающих из белоснежных манжет, ловко ставит вторую перемену блюд.

— Блокада дорог в Италии.

— Давай. — Придорожные служащие в который раз за этот год стояли на всех перекрестках крепкими озабоченными пикетами и размахивали плакатами. Их интересовала не столько зарплата, сколько условия работы. Боялись вытеснения андроидными роботами. Да уж. Никому от этого не уйти, если машина делает что-то лучше тебя, остается только поднимать лозунги экологической чистоты, идти в новые луддиты или гуманисты. Не важно, главное, что экономических аргументов у них почти что и нет.

— Там еще носорог был?

— Именно так. — Картинка на экране услужливо меняется: расплодили таки шерстистого. Из нескольких оттаявших туш, раскопанных по случаю очередной заполярной стройки, выделили обрывки генетических цепочек, потом как-то слепили, склеили, подправили. И вот этот детеныш (носороженок?) вполне успешно ходит по вольеру и сосет молоко у приемной африканской матери. А обещали сделать еще пять лет назад.

— Вы закончили? — Лакей, косясь на пустые тарелки, осведомляется обычным нейтральным голосом.

— Да, уволакивай все это.

Теперь надо хоть полчасика поспать, прямо тут, вот только переползу в кресло у камина и засну. Прикрываю глаза, свет послушно притухает, и на книгах мечутся только отсветы каминного огня. Медленно проваливаюсь в темноту (а между висками шевеление мысли: Памеженцева слишком паникует — надо будет ее остудить, пусть завтра-послезавтра что-нибудь попроще собирать будет).

Когда тихонько начинают бить каминные часы, еще не хочется открывать глаза, с периферии сознания выползает эта гаденькая мысль, что мы теперь не лучшие игроки, что нас можно почти что выгнать, как тех служащих кафе, превратить в бледные безвластные тени. Так уже поступили с брокерами. Поблизости шевелится и ответ — надо быстрее работать, иначе нас сметут: какие-нибудь идиоты заиграются с ИИ, и мы просто станем ему не нужны, вернее, не всегда нужны, как борзые собаки требуются охотнику только на праздниках.

— Вы уже не спите? — Чего ему надо, ах да, я же сам требовал.

— Не сплю.

— Вы желали решить сегодня некоторые финансовые вопросы? — Глотка у лакея достаточно гибкая, есть даже подобие голосовых связок, но когда он слишком широко открывает пасть — видно черное небо, собачий язык, и трудно понять, как он может членораздельно болтать. Достаточно смешно, хотя постоянно забываю об этом и каждый раз несколько секунд недоумения обеспечены.

— Да. Ставь сюда. — Раскрытый ноутбук опускается на столик и демонстрирует состояние моих финансов.

Печалиться поводов вроде нет, но и особенно радоваться тоже. Я остаюсь государственным служащим, бизнесом заниматься по-прежнему не могу. Зарплата капает очень приличная, тактические расходы опасений не внушают. Вот только живу я в государственном домике, и если попрут меня, то сбережений еле хватит на подобную хатку. И даже на нее скопить не удалось бы, отсеки меня от доли в разрабатываемых проектах. Кто допускает обычного служащего к доле в прибылях? Но капитализм принимает у нас порою головокружительные формы: работаем мы на государство, оно нам и оборудование, и охрану. Зарплату только слишком высокую платить надо, чтобы работники не разлетелись с секретами в клювиках, а на это всегда скупятся. Вот денежку от прибыли трудовой коллектив получает и делит между собой. При нужде нам бы и официально могли бы такие деньги платить или гайки позавинчивали бы совсем, сделали из института шарашку, — тогда сидели бы мы на обычных ставках. Но здесь нас в который раз выручает внешнее давление — чтобы сам дьявол не мог разобраться, частная у нас лавочка или государственная, и тем иск родной стране учинить, приходится господам чиновникам в народный капитализм играть.

Деньги, если их не вкладывать, имеют нехорошее свойство таять, поэтому сейчас меня интересовала покупка участка земли. Небольшого, с полгектара, туда должна ухнуть треть моих сбережений. Под пальцами щелкают клавиши, и вот передо мной клочок площади Земли. Достаточно далеко от города и разных промышленных объектов, но коммуникации подведены. Поблизости уже сделали покупки еще три десятка человек из института.

Я верчу карту, просматриваю дополнительные данные, но внутренне уже согласен с покупкой. Сколько до этого думал над ней, сколько взвешивал все «за» и «против». Это неизбежно — необходимо обзаводиться атрибутами будущей жизни. Наверное, я сейчас похож на фараона, отдающего приказ доставлять первые камни к подножию пирамиды. Только фараоны мертвы…

— Да, я подтверждаю покупку участка, выводи бланки.

— Вот они. — На экране загораются стандартные формы договора о купле земли. Расписываюсь, ставлю отпечаток пальца, ввожу код. На самом деле это довольно безопасная процедура: меня прикрывают юристы института. Покупай я такой участок как абсолютно частное лицо у совершенно непроверенной фирмы — необходимо было бы личное присутствие, документы на бумаге, живой нотариус и вообще все, что помогает уйти от информационного мошенничества. Сейчас это проще.

— Павел Иванович Круглецов? — Половинка дисплея отразила лицо дежурного юриста.

— Да, это я.

— Вами совершена покупка земельного участка следующих параметров? — На двух половинках экрана вижу два одинаковых ряда цифр. Вот это надо просматривать внимательно — если будет ошибка, доказать что-нибудь кому-нибудь будет очень трудно.

— Именно так.

— Два часа назад введены новые меры безопасности. Завтра к вам подойдет человек из юридического отдела и удостоверит сделку. Это не повлияет на скорость ее оформления. Приносим извинения за неудобства. — Половинка экрана становится матовой.

Безопасники чухаться не стали, быстро сработали. Теперь жди напряжения штатов — будут стараться побольше слов лично проверить. А, ладно, черт с ними, с этими мерами, привыкнем, да и правда надо остерегаться (в левый висок стальным буравчиком ввинчивается идея, не новая, правда, оттаявшая, — в корпуса надо ставить испарительное охлаждение, ergo, завтра первым делом откопать данные по хладагентам).

— Также требуется подтверждение вами очередных недельных расходов, — енот вежлив, но своего не упустит, — прошу ознакомиться.

— Так, что у нас здесь? — Цифры стоимости электроэнергии, еды, запчастей. Крупных покупок я не делал, сумма привычных размеров. — Подтверждаю. Больше вопросов нет?

— Не имеется.

— Свободен.

Лакей попятился к двери, и вот его уже нет. У меня остается часа четыре бодрого времени, если я хочу завтра исправно шевелить мозгами. Может, немного дольше. Чем бы занять эти самые мозги?

— Домовой, фильмы, из тех что мне нравятся, какие появились в доступе? Если есть — прокрути анонсы.

— Есть доступ к четырем новым лентам, одна — отечественного производства. Фантастика, в ролях — актеры из указанного списка, соответствующие бюджеты и отзывы. Кроме того, одна комедия, вышедшая десять дней назад, — резко увеличено количество положительных отзывов. — На большом экране уже завывают какие-то мутировавшие чудовища, вот принц осовремененной внешности пытается сразиться с драконом, кто-то фехтует с роботом, отрубая у него проржавевшие сочленения. Но это сейчас проходит мимо меня, все какое-то незначительное, игрушечное.

— Комедия хоть по отзывам остроумная?

— По отзывам юмор не тонкий, огрубленный.

— Ладно, если через месяц будут продолжать хвалить — посмотрю, а сейчас что-то не хочется.

— Ваши распоряжения?

— Готовь симулятор, надо повоевать самому. — От эффекта лишнего созерцания, когда зрелища приедаются, есть только одно средство: поучаствовать в каком-то мордобое лично. Симуляторы родились из первых аттракционов виртуальной реальности. Нельзя сказать, что нынешние модели обеспечивают полную иллюзию, — много лучше это делают нейрофизиологи. Но «биологам», как иногда называют любителей непосредственного подключения, для получения абсолютной достоверности надо ложиться в какие-то чаны, утыкиваться иголками, электродами и тому подобной амуницией. Или вообще носить серьезный нервный шунт. Утомительно и надо ехать в специальное заведение. А у меня к нейрошунтам легкое предубеждение, зарубка в памяти. На работе я пользуюсь облегченным вариантом, он дает только ощущение осязания и немного изображения — психологи не рекомендуют нам полностью терять контакт с реальностью, мы слишком часто ее искажаем, потому надо убеждаться в ее существовании.

Поэтому в игровой комнате стоит сфера диаметром в полтора моих роста, в которую можно забраться и повиснуть там на трех десятках подтяжек и упоров. Такими сейчас пользуются дети и старомодные геймеры. Иллюзия достаточно полная.

— Та игра с участием в банановой революции, когда замышляли разгром арсеналов. — Даже самая умная машина не освобождает от необходимости делать заказ.

— Сетевой вариант?

— Именно! — Компания людей не всегда приятнее электронных призраков, но сегодня хочется чего-то настоящего.

Когда влезаешь в костюм и пристегиваешься внутри симулятора — дается вводная: карта города, общее расположение правительственных зданий, удобное место для постройки баррикад и прочая атрибутика. Сознание проглатывает это почти на автомате и готовится к нырку в игру.

Внутри пыль, грохот, яркое заходящее солнце бьет в глаза. Латинская Америка классического образца вековой давности — с пальмами, колониальной архитектурой и лачугами. Самое начало переворота — люди ходят по улицам, собираясь в редкие группки, наряды конной полиции пытаются их разогнать. Город бурлит, но еще нет открытых выступлений. Смысл игры в том, чтобы возглавить ожидающееся выступление. Есть небольшая группа игроков и на той стороне, но по правилам их всегда меньше, и они сильно ограничены в своих действиях. Победителем считается следующий, усевшийся в президентское кресло, но для этого надо потратить недели полторы времени. Можно играть и дальше, пробуя проводить реформы, преобразования, улучшать государство, но количество людей в этом варианте игры будет непрерывно уменьшаться, и если победитель не затеет очередной веселой чехарды, скоро он будет править одними фантомами.

В принципе можно хватать булыжник и кидаться на представителей власти, но тебя банально подстрелят, украсив твоими мозгами брусчатку или стену дома. Это подогреет ситуацию в городе на десятые доли градуса. Придется начинать всё сначала с перерывом в несколько часов.

Можно встать на первый попавшийся ящик и начать говорить — пламенно, страстно, обличительно, — призраки поймут тебя, каким бы наречием ты ни пользовался. Но и тут мало шансов на успех: при хорошем раскладе можно успеть собрать толпу в две-три сотни человек, потом будет выслан крупный отряд полиции. Не знаю, как работали настоящие полицейские или каратели, а эти безошибочно опознают игроков-бунтарей и стараются поймать именно их. Толпа же первые несколько часов твоей речи особо не стремится тебя защищать — ты еще не стал ее кумиром, всего лишь очередной оратор. Необходимо собрать несколько митингов подряд, прежде чем ты приобретешь достаточную известность и сможешь повести за собой людей. На это тоже надо время.

Но ведь ты здесь не один человек! Игроки опознают друг друга и организуются. Когда игру начинают несколько сотен участников, немедленно образуется партия, там появляется вождь, закулисные интриги, борьба и все необходимые атрибуты. Самые заядлые игроки имеют больше всего времени на интриги, они же и выбиваются в лидеры. Игра была начата три дня назад (я участвовал в начале), вчера смогли организовать забастовку, сегодня будут первые бои.

Интриг мне хватает по месту работы, и здесь предел моих мечтаний — руководство какой-нибудь боевой группой и маленькая приятная резня. Поэтому я сворачиваю на улицу сапожников и захожу в мастерские старика Антонио, жму руки группе товарищей у входа и протискиваюсь вглубь. Ищу местного координатора.

— Ударник, ты насколько к нам? — Координатор нашел меня первым, а Ударник — это мой псевдоним.

— На часок, потом оставлю аватару, я занят.

— Хорошо, идем к карте. — Там он подробно объясняет мне, что под моим командованием будет милая компания человек из тридцати, и нам надо по возможности ахнуть электричество в центральных районах. Вооружение слабое. — На станцию не ходи, там минимум десяток живых «синих» игроков, уже наладили оборону — огрызаются, сволочи. Постарайся порвать кабели или что-то в этом роде.

— Веди знакомиться. — Делать нечего, буду воевать и с таким составом.

Немного карикатурные лица, чуть картинные лохмотья, но в целом все в пределах достоверности. Достаточно раскочегаренная компания местных пролетариев и крестьян из ближайших деревень с двумя винтовками, горсткой взрывчатки и грудой холодного оружия. Меня представляют.

— Товарищи, нет времени долго разъяснять, зачем мы делаем все это, каждому и так ясно. Сейчас мы идем выполнять работу, а скорее совершать подвиг, жизненно необходимый для… — Я толкаю речь, особо не заботясь о ее содержании, просто необходимо завоевать хоть немного авторитета у группы, прежде чем повести ее в драку. После расплывчатого вступления полезно говорить о чем-то конкретном. — Вот ты, — я указываю пальцем на ближайшего крестьянина с изрядно сточенным мачете в руках и боковым зрением читаю его данные, всплывшие из подсказки, — Антонио, ты возишься в земле по двенадцать часов в день, а в твоей рубахе больше дыр, чем звезд на небе. Вспомни хороший костюм, в котором ходит хозяин деревенской лавки. Черро-вдовец. — Очередна я порция сведений из подсказки. — Как долго ты прячешься от ростовщика, когда к тебе домой придут описывать имущество? Исчезни твои расписки, и ты сможешь как прежде работать лудильщиком… — Речевки-агитки удаются мне вполне прилично, и вот я уже вижу жажду деятельности в глазах моих временных подчиненных.

Следующий час мне очень весело. Мы пробираемся по каким-то переулкам, нам удается подстеречь и вырезать неосторожный патруль из трех человек (для куража ставлю хорошую музыку из последнего боевика) и убежать от карательного отряда (скрипят ремни сервомеханизмов). Пытаемся подобраться к электростанции, но там плотное кольцо охраны, которое могут прорвать только большие толпы. Скоро они появятся на улицах, но ведь надо обеспечить им предпосылки.

Я сверяюсь с картой электрокабелей, здесь они проложены подземно, спрашиваю у группы — кто знает подвалы, коллекторы и тому подобную атрибутику? Выясняется, что есть такой ассенизатор со слишком маленькой зарплатой.

— Веди!

Место работы этого пролетария — типичные помойные ямы, совмещенные с лисьими норами, обрушивающиеся на голову от любого неосторожного движения. Я бы тоже взбунтовался. У единственного уязвимого места прокладки кабеля нас поджидает засада, но ее возглавляет неопытный игрок с противоположной стороны, и этих карикатурных гвардейцев выдает запах сигарного дыма, ощутимый даже через здешние миазмы. Хотя, наверное, у него старый костюм без имитатора запахов или более дешевый шунт. Мы разделяемся, половина группы обходит их боковыми ходами, на три четверти забитыми мусором, и нападаем с двух сторон. Короткая перестрелка и рубка при свете зажженных груд тряпья и включенных гвардейских фонарей. На этом деле мы теряем треть состава, зато теперь все вооружены.

Еще минута уходит на закладку взрывчатки, зажигание шнура и поспешное бегство. Взрыв, приглушенный и нестрашный за поворотами тоннелей, обдает нас чудовищной волной зловония. Снаружи уже темно, освещение города кануло в Лету. Слышны редкие выстрелы, и где-то неподалеку начинается большой пожар — уже скоро состоятся серьезные бои. Окраины за нами, вряд ли здесь остались патрули — их оттянули к центру.

Я оставляю большую часть группы рядом с низом трехэтажной развалюхи, чуть более высокой, чем ее соседки, и в компании двух призраков забираюсь на крышу. Пожары окружают кольцом центр города — начинается самое интересное, но чтобы принять в нем участие, надо остаться еще часов на пять-шесть. Для меня это слишком долго. Вызываю игровое меню, ввожу инструкции для аватары, наслаждаюсь последним взглядом на дело своих рук, после чего исчезаю из этой игры.

Несколько секунд вишу в сфере имитатора как куколка на стебле, не слишком хочется выпутываться и возвращаться к действительности. (В голове, как шарик подшипника в кастрюле, обкатывается очередная идея — всплывают плюсы и минусы. Надо будет говорить с узловиками, Плата почти наверняка начнет корячиться. Но разработки-то почти целиком наши, другие Сюда не совались. Выйдет прорыв? Сомнительно, ох сомнительно.)

— Домовой, романтический ужин в библиотеку через четверть часа, сейчас — душ! — Пожалуй, это будет лучшая концовка вечера.

— Исполняю. — Голос оттеняет топот моих ног на лестнице.

В библиотеке исправно горят свечи, Катя пытается что-то наигрывать на дудочке, и полумрак колышется по углам. Подхожу к ней и мягким поцелуем прерываю звучание мелодии.

— Катя, хватит музыки, даже если я брошу работу и буду учиться днями и ночами, ты все равно будешь лучше. Идем к столу. — Тарелки почти пусты, она деликатно кусает печенье, и нет того ощущения нереальности, противоестественности совместной трапезы.

— Павел, ты смотрел последний конкурс бальных танцев?

— Когда? Зачем? А почему это смотрела ты? — Иногда программы чуточку прямолинейно понимают твои указания, и надо доискиваться причин.

— Ты же сам сказал мне отыскать какие-нибудь новые танцы. — Ее голос капельку обиженный, чуть капризно выдвинута нижняя губа, а голова склонилась набок.

— И ты нашла их именно там? Умудрилась откопать? А ведь здорово! Поздравляю! — Мне действительно не приходило это в голову. Бурный всплеск радости в глазах на другой стороне стола.

Подмигиваю с самым заговорщицким видом.

— Исполнишь сегодня вечером?

— А как же, но неужели мой герой не расскажет мне какую-нибудь новую историю о своих подвигах, или анекдот, или поведает фантазию, чем заслужит мое расположение? — И следует лукавая усмешка.

— Ну… Мои подвиги столь многочисленны, запутанны и временами мало понятны мне самому, что рассказывать о них — неблагодарное занятие. Фантазии я выскажу чуть позже, вот анекдот, пожалуй что, и можно. Слушай: жила-была на свете одна фирма, которая всем все любила доказывать на примерах. Закон Архимеда — доказано Архимедом, а надежность нашей техники доказана нами. Закон соотношения зарядов доказан Кулоном, а надежность нашей фирмы доказана нами. И еще раз доказано. И еще раз. Вот только посетила их однажды фискальная служба, входят два офицера в кабинет к директору и говорят: «Ваша фирма разорена — доказано налоговой полицией».

И опять звон серебряных колокольчиков, не слишком громкий и продолжительный, — рассказывать анекдоты у меня получается плохо, сам знаю. Но настраивать программы на слишком большое почитание себя нельзя — начнется мания величия.

— Неужели нет более свежего или остроумного анекдота?

— Увы, увы, с этим такая проблема, я не знаю, что и думать. — Отодвигаю тарелку и сокрушенно развожу руками.

В ответ Катя рассказывает мне последнюю шутку Приставкина, дополняя ее мимикой, я вспоминаю еще что-то, и под аккомпанемент раскатов хохота мы заканчиваем ужин и движемся проторенным маршрутом в направлении спальни.

Такие вещи осуждаются церковью, но о своей душе я по-другому забочусь. При упоминании о них у некоторых брезгливо вытягивается лицо, но таких остается все меньше. Для такого холостяка, как я, это значительно удобней капризной любовницы, хотя и скучнее.

Почти все мысли испаряются, уступая место ощущениям и рефлексам.