ЧАСТЬ ПЯТАЯ
ЗАНАВЕС
Руи Скилачче был осторожным человеком: он всегда понимал, что его работа опасна, и остаться на этом свете либо нет, зависит полностью от него самого, но сегодня перед полетом он был даже доволен: уже месяц он считал, что пилотское кресло осталось там, в прошлом, в воспоминаниях, и вот он снова у пульта. Однако когда из темного, враждебного, но столь привычного ему космоса, он ворвался в атмосферу, ему пришлось собрать всю волю в кулак. Что-то изменилось в самой планете. Раньше он считал ее мертвой, декорацией под крыльями, живым был только воздух: он обладал плотностью, он имел течения, в нем были невидимые ловушки и статическое электричество, а на самой Гаруде не было ничего. Мертвые безжизненные ландшафты с вкраплениями остатков некогда возомнившей о себе цивилизации. Теперь все изменилось, эта мертвая космическая глыба диаметром чуть менее пятнадцати тысяч километров ожила Она очнулась от сна, сравнимого по длительности с ее размерами. Все, все изменилось там внизу под крыльями. Пришельцы с другой звезды долго издевались над этим небесным телом, и, похоже, теперь оно желало им отплатить.
У Скилачче был разведывательный «Тор», напичканный электроникой, как хороший сыр дырами, однако эти сложные побрякушки, фиксируя по возможности все происходящее в пределах невидимого глазу горизонта, и даже далее, в огромном числе диапазонов, недоступных человеческому восприятию, не могли сделать обобщающих выводов: что же происходит. И Руи Скилачче нервничал. Он уже жалел, что согласился на эту авантюру. Официально, конечно, он еще состоял на службе, но ведь это просто в ожидании следующего транспорта с Земли, который увезет его к большому капиталу, накопленному за эти годы. Он мог сослаться на болезнь: возраст есть возраст; мог сказать, что не уверен в себе и пусть слетает кто-то помоложе. Ну не могла же такая слабость перечеркнуть всю его прошлую службу? Конечно, не могла, или все-таки могла? Да, рисковать было опасно, по большому счету у них сейчас не условные, а натуральные боевые действия, к тому же за боевой вылет и платят по-боевому, крупный риск — крупные дивиденды. Честно говоря, он ведать не ведал, что будет делать на родине с этими самыми деньгами, но работать задарма — нет уж, увольте.
Но все это, Конечно, враки, он бы согласился слетать и задарма, теперь, после гибели стольких ребят, это стало вопросом чести. Он должен был найти этих подземных паразитов или же убедиться в их полном исчезновении. Пока приборы не показывали ничего, точнее, не показывали ничего нужного, более того, они вообще не давали даже необходимых знаний. Он не ведал, где находится, то есть, по старым расчетам, он был на долготе такой и широте эдакой, но в действительности под ним простиралась вовсе не знакомая местность и бортовые компьютеры не могли ее распознать, перебирая все имеющиеся варианты из своей электронной библиотеки радиолокационных снимков-панорам. Раньше Руи Скилачче был убежден, что вся поверхность планеты Гаруды отснята спутниками полностью, уж за два десятилетия можно было бы это как-нибудь успеть, но теперь в нем зрела уверенность, что в картографической службе давно не применяли военно-полевого суда, он бы с удовольствием принял в нем участие.
Мысли его текли неспешно, поскольку он во всем полагался на приборы: являясь глупыми, по большому счету, в такой мелочи, как ведение космопланетолета на малой высоте в условиях почти полной визуальной невидимости, они были бесценны. Если до этого над Гарудой были сплошные сумерки и ночью и днем: местный господь уже разделил свет и тьму, но еще не создал наблюдаемого солнца, то теперь он и проделанную работу свел на нет: вокруг была тотальная тьма. Поднятая рухнувшим Даккини пыль превысила по массе то, что земляне забросили в стратосферу за несколько лет. И кто теперь ведает, может быть, атмосферу загаживало что-то еще, выведенное из дремоты столкновением. Кто мог это знать: спутники, те, что смогли удержаться на орбитах, после того, как какие-то неведомые силы начали вводить в их траектории изменения, были совершенно сбиты с толку. Три вида ориентации: друг по другу, по местным созвездиям и по радиолокационному отражению снизу, вошли в противоречие друг с другом — там, внизу, словно подменили планету.
Руи Скилачче не слишком задумывался над глобальными проблемами, он не работал в каком-нибудь аналитическом отделе разведки, его задачей было просто умело водить космолет по заданному курсу. Конечно, теперь курс ему никто не задавал — кто его теперь ведал: те, кто им командовал, ожидали чуда от его развитой за многие годы интуиции, но в своей мистической уверенности и сами себе они боялись признаться.
Полет проходил тяжело, отвлекающие мысли летели сами собой, но одновременно с этим глаза и руки вице-пенсионера оставались в напряжении. Очень долго он вел самолет вдоль какой-то пологой горной гряды, неизвестно откуда явившейся, затем он перемахнул через нее, легко набрав высоту, однако при спуске на пятисотметровой отметке машину бросило в сторону внезапно проявившимся воздушным потоком. В этих условиях полет на большой высоте представлял опасность и, кроме того, требовал повышенного расхода топлива на коррекцию. Руи Скилачче снова снизился, подозрительно глядя на высотомер, и изменил курс на девяносто градусов: ведь никто не давал ему задания изучать здесь только горы. Через сорок километров, то есть всего через минуту полета, магнитометр запищал. Руи Скилачче снизил скорость, а затем просто завис на одном месте. Его вдавило в крепящие ремни.
— Вот это, я понимаю, демонстрация силы, — сказал при встрече подполковник Дюбари. — И что следует заметить, мой верный «атомный ас», — это была спонтанно спланированная операция, так сказать, экспромт. И тем не менее Даккини сделал, наверное, в этой планете дыру, для производства коей у нас бы не хватило всего наличного запаса за многие годы, разве не так? Представьте, что было бы при планировании подобной акции заблаговременно? В этой звездной системе, что — мало метеоритов?
Да, черт возьми, этот милитарист был прав на все сто.
Связи с базой не было, но у Руи Скилачче было достаточно топлива, его загрузили взамен оставленного вооружения. После катаклизма, инициированного землянами, над планетой постоянно грохотали громы и проносились бури, огромные воронки ураганов двигались под камерами спутников-шпионов. Эти процессы дополнили привычное воздействие ионизационного слоя, и связь из некоторых районов планеты стала окончательно невозможной. Сейчас машина Руи находилась именно в такой местности. Но то, что он обнаружил, являлось чрезвычайным в его понимании. Он решил рискнуть и на время выскочить в верхние слои атмосферы для передачи данных. Это была страховка на случай непредвиденных обстоятельств: под этим понятием имелось в виду невозвращение пилота на базу.
Хадасу выдали пива по первому требованию. После того как корвет-капитан стал водиться с Клавдием Дюбари, на взгляд окружающих, он приобрел черты непотопляемого авианосца, которому не страшны никакие бури и штормы, даже Эдмонд Бланш, когда-то обвинявший его на суде, при встрече вел себя растерянно, а уж младший опер, исполняющий обязанности бармена, вообще считал доверенным лицом своего старшего товарища по противошпионской деятельности, он начисто оставил попытки завербовать Кьюма в осведомители. Находясь у стойки, Хадас одним глазом поглядывал на оставленного за столиком в одиночестве Цара. У пилота был вид растерянного ребенка, казалось, что, если его не держать постоянно за руку, он сбежит и не остановится, пока его не сморит усталость.
— Большую воронку вырыл Даккини? — спросил его Хадас, разливая напиток.
— Кьюм, только не говори никому, нам, похоже, никто не верит: командование опрашивало нас раздельно, сверяя показания.
— Что же там такое? — сглотнул слюну Хадас.
— Мы не нашли воронки от упавшего камня, мы вообще ничего не нашли… Там нет Хануманского плоскогорья и нет самих гор.
— Он что, их снес? — похолодел Хадас.
— Их там вообще никогда не было, мы обшарили сотни километров: там нет гор, там вообще какое-то другое место.
— Как же можно спрятать горы?
— Не знаю я, капитан, я ничего не знаю и ни черта не пойму. — Цар поднял стакан — руки его дрожали. — Одно я знаю твердо: я больше не согласен туда лететь, пусть ищут других дураков.
Снова очутившись вблизи поверхности, Руи Скилачче оказался почти на пятьсот километров от того места, где сделал свою потрясающую находку. Исходя из теории вероятности, обнаружить повторно что-либо интересное было просто невозможно, но, с другой стороны, от него требовалась предварительная разведка. За ним и ребятами, осматривающими другие квадраты, зоны и сектора суши, придут другие, когда у базы будет достаточно сил и средств, и подробно исследуют его находку, потому, раз уж так сложилось при маневре, из-за совмещения факторов экономии топлива, а вследствие этого использования аэродинамических свойств машины при торможении, и взбесившейся, вышедшей из летаргии атмосферы, почему бы было не попытаться найти что-нибудь новенькое.
И Руи Скилачче снова рулил на минимальной высоте, всматриваясь в приборы. Под ним опять находилась неизвестная местность, и его приборы продолжали записывать все происходящее вокруг в свою долговременную память. Они снимали радиолокационную, тепловую и бог его знает еще какую картинку поверхности На взгляд Руи, ничего примечательного вокруг не появлялось. Через полчаса он начал скучать и прикидывать не стоит ли вернуться туда, где он произвел набор высоты, и совершить новые потрясающие открытия? Однако он был настойчивым человеком и не любил перекидываться с одного на другое без веских причин. Еще через пять минут открытие сделали приборы.
Скилачче вывел данные на экран и воззрился на них с некоторой неприязнью. Данные, которые существовали на снимках и в комментариях, несколько напоминали молот, обрушившийся на хрупкую, сказочно красивую ледяную статую. Скилачче, хоть и был космопилотом, не отличался по внутреннему устройству большой утонченностью, романтические характеры данного вида имели мало возможностей проскочить в хорошие летчики, а плохие не отличались высокой продолжительностью жизни, но в настоящих условиях даже у него внутри, подсознательно, зрела надежда на чудо, на невероятное происшествие: появление новой, неизведанной планеты. Но сейчас приборы наконец-то произвели идентификацию: они опознали местность. Радиолокационная картинка, полученная когда-то со спутника, совпала, учитывая масштаб, с пространством, расстилающимся внизу. Некоторый элемент чуда в принципе наличествовал: данный район должен был находиться гораздо севернее, ни много ни мало, но на три тысячи километров. Загадка сохранялась, но теперь ее разрешение лишь ждало своего объяснения.
Руи решил немного полетать, поднявшись повыше. Под ним расстилалась равнина, отсутствовали даже небольшие зацепки рельефа. Взлетев, он мог бы дать локатору осмотреть местность под другим углом и уточнить данные. Он поднялся на сто метров, теперь визуально, без светочувствительной техники он уже не видел земли: тьма была кромешная.
Не прошло и пары секунд, как умная техника выдала подтверждение первичному опознаванию. Итак, местность под ним была известная, лишь сдвинутая на три тысячи с мелочью километров, да еще и развернутая под другим углом. Руи Скилачче снова задумался, не стоит ли сообщить об открытии на базу. Связи отсюда снизу снова не было. Был повод взлететь, что-то подмывало его к этому, может, возможность заработать лишнее очко, утереть нос этим молодым выскочкам, показать им, что такое старый испытанный ас — это было бы славное окончание военной и летной карьеры. Черт возьми, присутствовала явная возможность заработать новую металлическую побрякушку на китель, и не просто за военный подвиг, но, так сказать, за научный. На некоторое время Скилачче размечтался.
Из недолгого состояния любования собой его снова вывели приборы. Что-то менялось в окружающем мире: с юго-запада надвигался грозовой фронт, он перемещался ужасно быстро, Руи Скилачче даже побледнел, глядя на скорость, и его логичный разум какое-то время сопротивлялся вере в происходящее. Фронт грозы, по крайней мере Скилачче считал его фронтом, был очень низкий, можно сказать, он стлался по земле, но не выходил за пределы разумного, в отличие от обнаруженного ранее. Следующая странность заключалась в том, что фронт не давал новых помех в радиодиапазоне, но это можно было объяснить тем, что их, в этом насыщенном радиацией воздухе, и так хватало.
Пилот начал разворачивать «Тор» к грозному явлению. Он напряженно всмотрелся вперед, точнее, в преобразование расстилающейся впереди картинки. В раскинувшейся там тьме он не увидел почти ничего. По локатору странное явление надвигалось стеной, отвесной стеной высотой метров семьсот, со скоростью девятьсот восемьдесят километров в час. Это было почти одно «М» — скорость звука в данной плотности среды. Скилачче убедился, что приборы старательно фиксируют происходящее. В этот момент он окончательно решил взлететь и, несмотря на болтанку наверху, исследовать местность с большей высоты. Затем Скилачче заметил на экране светлую, размытую полосу, она отделяла грозу от остального мира, охватывая все, от горизонта до горизонта впереди. Ему стало страшно, но инерция еще не навалившегося ужаса, впервые за годы службы, помешала ему быстро принять решение. Там, в вершине грозового фронта, не сверкали молнии и не клубились черные тучи, хотя должно было быть так. Это был вовсе не грозовой фронт: валящееся на него явление давало на локаторе четкое отражение сплошного зеркального фона. А на венце этого лжеурагана пенился ослепительный белый гребень. В черепе Руи уже полыхнула зарница нового открытия, его оцепеневшие руки включили форсаж, но надо было еще поставить машину на дыбы, провернув поворотные сопла, а он все никак не мог отвести взора от страшного зрелища по курсу. Он уже понял, что это.
Он не успел чуть-чуть, всего сотни метров форы — долей секунды ему недоставало для взлета, когда днище «Тора» ударилось о вертикально катящуюся водную преграду. И тогда человека завертело внутри разваливающегося на части технологического чуда. Единственное, что успела автоматика, когда соленый поток закипел в выхлопе двигателя, это заглушить ядерное устройство внутри космолета, предотвращая взрыв.
— Что же он обнаружил, вице-адмирал?
— Взгляните сами, адмирал. — Мадейрос протянул кипу снимков. — Связь была ненадежная — это дешифровка и компьютерная доводка отсутствующих деталей.
— То есть, возможно, это артефакт?
— Вряд ли, господин адмирал, и, кроме того, нет дыма без огня.
Мун Гильфердинг долго изучал снимки.
— Что это, как вы думаете, Дод?
— Подводные лодки, если я не ошибаюсь.
— Но они же на суше, черт возьми. Сколько с этого места, где их сняли, до моря?
— Мы не имеем понятия, сколько оттуда до океана, мы теперь, к сожалению, вообще ничего не понимаем.
— Скилачче больше не выходил на связь?
— Нет, боюсь, мы его потеряли.
— Может, снова организовать спасательную экспедицию?
— У нас нет на это сил и средств, и еще, по некоторым соображениям, у нас есть косвенные доказательства, или, скорее, интерпретации событий, утверждающие, что пилот мертв.
— Ладно, оставим пока этот второстепенный вопрос. Так что мы здесь наблюдаем?
— Две лодки, врытые в грунт или присыпанные, одна на боку, вторая в нормальном положении. Обе выглядят очень старыми, такое ощущение, что они обросли ракушками, но они на суше.
— Ладно, не тяните, что еще я не заметил на этих фото?
Дод Мадейрос, как всегда, удивился интуиции адмирала: тот читал его мысли.
— Вот здесь, с левой стороны. — Заместитель провел пальцем по снимку.
— Видите изменение детали: на втором ее нет.
— Но она так мала, и ведь это все домыслы нашего атомного мозга, так? Может, он чего-нибудь не учел в этом освещении?
— Допустимо, но уверенности нет.
— И что это может быть?
— Это человек. На втором снимке он спрятался за корпусом.
Астро-адмирал Гильфердинг внимательно глянул на помощника:
— Отчего погиб Скилачче?
— Об этом вам лучше поговорить со специалистами, мне самому не верится.
— Не тяните резину, Дод. Его сбили вайшьи?
— Нет, он исчез далеко от этого места, «Тор» вошел в плотные слои после сеанса связи на пятьсот километров далее. Дело в том, что спутник зафиксировал какое-то огромное движение внизу, словно изменение высоты грунта на километр-полтора, а местами менее. Эта аномалия быстро перемещалась. Спутник автоматически выдал на базу данные, и оператор тут же послал пилоту предупреждение… Наверное, он его не получил.
— Что значит изменение высоты грунта?
— Я не так выразился. Можно предположить, что это было гигантское цунами, движущееся по суше. Оно накрыло его, он ведь вел машину низко, ведь там темно.
— Как может возникнуть такое цунами? — спросил астро-адмирал, бледнея. — Наш камень упал неделю назад, там что, еще до сих пор плещут такие волны, это же невозможно по закону сохранения энергии?
— Я не физик, господин адмирал. Вы спросили, отчего погиб пилот, я выдал вам соображения, причем не мои.
— Хорошо, Дод, оставьте меня, мне надо подумать. Когда Дод Мадейрос покинул командующего базой, тот был в панике.
Пот лился градом, но стекал он медленно, скапливаясь в районе подмышек, хотя пропитанная, как губка, майка не могла ему помешать, это давала о себе знать уменьшенная сила тяжести. Как ни странно, он испытывал от этого удовольствие — удовольствие усталости. Датчики перед глазами фиксировали пульс, давление и прочие медицинские характеристики. Одновременно они показывали изменения внешней среды. Сейчас началось понижение окружающей температуры. Важно было не сбрасывать темп вращения педалей. Когда стрелка электрического градусника перескочила отрицательную область, Хадас покрылся испариной, но это было явно лучше пятидесятиградусной жары, которая отмечала середину запланированной дистанции. Если бы это был натуральный велосипед, он бы за время тренировки отмахал километров пятьдесят, а перед этим была центрифуга. Но близок, близок был конец этому самоистязанию.
Когда прозвенел звонок, отмечающий окончание упражнения, Хадас соскочил с тренажера и выбрался из термокамеры. Тело сразу покрылось гусиной кожей, здесь, в основном зале, было тепло. Хадас произвел несколько движений, успокаивая сердце, стянул майку, обычную, без всяких технических вывертов. В этом была своя прелесть: в ней он имел возможность ощущать свой собственный пот, а не поглощающие его пластины.
Возле душевой Хадас столкнулся с Фериклом, только на днях вернувшимся с матушки-Земли. Тот сидел в кресле, запрокинув голову, и, похоже, умирал. Хадас тронул его за плечо.
— Что, тяжко после отпуска, а? Ферикл открыл глаза, они были красные от прилива крови, скорее всего после центрифуги.
— Сдохнуть хочется, друг, ей-богу?
— Как там в цивилизации?
— Там-то? Вам расскажи, так все рванете, ищи потом.
— Ну, насчет всех ты не прав. Пойдем ополоснемся. Ты, наверное, закончил? Ферикл тяжелоподнялся.
— Думаю, для первого раза довольно, а то сильно жить хочется.
Когда они, раздевшись, встали под струи воды, Хадас продолжил беседу:
— Так вот, например, Руи Скилачче твоя цивилизация даром была не нужна. Пенсию он отвоевал, но, как видишь, даже не стал ее получать: мне кажется, даже если бы не трагедия, он бы все равно остался здесь.
— Да, у вас тут столько всего случилось, пока меня не было. Но скажу откровенно: Скилачче был кретин старой закваски. Я бы на его месте не полетел. Пусть бы молодые рисковали. Вот Цар, например, отказался наотрез и что ему сделали? Даже на гауптвахту не сел пока. Тем более ты у нас теперь знаменитость, тебе надо бы знать: похоже, дело идет к тому, что нас всех тут очень скоро спишут, не глядя на заслуги и стаж невесомости.
— Это почему? — Хадас заинтересовался.
— Ходят слухи, — Ферикл снизил голос, — «яйце-головые» вывели каких-то мутантов, с помощью облучения генов или какого-то специального режима воспитания. Эти получеловеки сразу с пеленок готовятся в пилоты, они выносливее роботов, в них какие-то укороченные нервные связи или вовсе искусственные нервы, в общем, реакция моментальная, ты вот видишь в переднем экране то, чего там уже нет, а он истинную картину. Вот такие пироги с котятами.
— А откуда ты знаешь?
— Не важно. Ты лучше подумай, куда податься без пенсии.
— Ерунда все это, кто этих мутантов пробовал в бою?
— Не знаю, может, их вообще нет, я за что купил, за то и продаю.
— Ладно, не злись, лучше скажи, что там приволок «Тесей», не из-за тебя же одного его пригнали с Земли?
— Я в контейнеры не заглядывал, знаю, привезли несколько новых людей, может, даже пилотов.
— Ну вот, а ты говоришь нас спишут. Ну, пока.
Хадас застегнул комбинезон и направился к себе. В коридоре ему попался незнакомый парень с пилотскими нашивками военно-космических сил. «Если привезли пилотов, — подумал Хадас, — значит, прибыли и боевые машины, ведь не знали же в ВКА, что здесь теперь переизбыток техники и нехватка людей». Хотя и «Торов» в последнее время поубавилось. И как они почувствовали, что базе это позарез нужно, ведь до последних недель все на Мааре было в норме: никто не задыхался без подмоги, бомбили себе незащищенную территорию, перемалывая песок в пыль. Может, теперь и ему дадут космолет? После возвращения он еще ни разу не участвовал в боевых вылетах: полеты вблизи астероида и у Портала — не в счет. Он не жалел об этом, за время плена он привык думать об отвлеченных вещах и относиться к жизни несколько по-философски. Правда, последние дни его одолевали мрачные мысли, но ведь было от чего. Кроме всего, юридическое обвинение в шпионаже до сих пор официально не снято, и он опасался, что с обратным рейсом «Тесея» его возьмут за белы рученьки и отправят на Землю для уточненных разбирательств по поводу пребывания в стане врага. Чтобы как-то отвлечься, он увеличил нагрузку на тренировках и дольше обычной нормы корпел над учебниками. Но и это не помогало.
— На планете вершится что-то страшное. Проснулось, видимо, большинство вулканов, хотя до этого Гаруда считалась очень спокойным в геодезическом плане небесным телом. Предполагалось, что все стадии активной планетарной фазы развития она давно миновала. Тут мы явно ошиблись.
Астро-адмирал Гильфердинг слушал доклад астро-лейтенанта Жака Гуго молча. Он понимал, что ученые ни в чем не просчитались, они просто вообще не участвовали в прогнозировании последствий падения астероида. То, что они говорят сейчас, это только завеса, более интересно, что они скажут на Земле во время разборки событий последнего времени. Он снова посмотрел на докладчика. И ведь изменить ничего нельзя, даже если каким-то чудом сделать Гуго своим другом: придут другие эксперты и все равно припрут к стенке.
— Однако события, происходящие на планете, выходят далеко за рамки известных нам явлений природы. Обнаружено явное перемещение некоторых местностей на тысячи километров в сторону. Этому можно верить или не верить, но радиолокационные картинки поверхности полностью совпадают. Не вдаваясь в дебри расчетов, перейду к выводам. Допустимо, что падение злосчастного Даккини послужило катализатором давно готовящегося природой процесса. Мы наблюдаем резкий сдвиг литосферных плит или, более того, стремительное смещение всей литосферы.
«Тебе бы романы писать, — думал Гильфердинг, разглядывая лейтенанта: „злосчастного Даккини“, — надо же додуматься».
— Этим предположением можно объяснить многое, например, гигантское цунами, наблюдаемое внизу. Кора планеты сдвигается, а тысячи кубических километров воды по инерции остаются на месте. Тогда приливные волны заливают низменности, и не только низменности.
Докладчик говорил еще долго, живописуя подробности, и слушать было интересно, кроме того, это было хоть какое-то объяснение происходящего взамен полной неизвестности. После пошли вопросы. Капитан-лейтенанта Криспуса интересовали военные аспекты. Этим он предвосхитил то, что хотелось уточнить Гильфердингу.
— Есть некоторые вопросы, которые я хочу уточнить. Например, что произошло на Хануманском предгорье после падения астероида?
Ответил Теод Шассерио — главная шишка теоретического научного отдела:
— В связи с непредусмотренным распадом метеорит развалился и ни один из больших обломков непосредственно в предгорье не попал. Нас, ясное дело, волнует возможность выживания или, скорее, невыживания оплота агрессии. Можно предположить все что угодно. Если они пользуются в основном системой прочных природных пещер, выстоявших в свое время десятки тысяч лет, и хорошо обустроенными в противоядерном отношении новыми искусственными коридорами, может быть, они и выжили. Хотя, на мой взгляд, это чистая мистика, после такого сотрясения, тем более что сейчас на планете, предположительно, свирепствуют землетрясения. Но, честно говоря, выживание столь сложного конгломерата, как подземная колония, вряд ли возможно.
— Нас интересует не только их выживание, но возможность нанесения последующих ударов по нам. У вас, Теод, есть мысли по этому поводу?
— Если верна гипотеза моего младшего коллеги, — Шассерио кивнул в сторону Жака Гуго, — насчет смещения литосферы, то это сводит на нет любой удар, сходный с произведенным ранее. Баллистические ракеты нужно полностью перепрограммировать, вероятно, доливать горючее — оказавшись в совсем новом месте, они просто никогда не попадут в цель, если их вообще удастся запустить, разумеется.
Шассерио обвел взглядом лица командного состава базы.
— Есть еще вопросы к временному ученому совету?
— Да, Теод, — произнес астро-адмирал. — Что вы думаете по поводу снимков подводных лодок, обнаруженных нашим разведчиком?
— Пусть это доложат те, кто занимался анализом, адмирал, если вы не против.
Мун Гильфердинг был не против. И не успели ученые сесть, как бойкий маленький капитан-лейтенант Криспус вскочил.
— Мы тщательно изучили снимки. Лодки, представленные там, явно давно не плавали, но они находились в воде очень много лет. В кадре наблюдается живой человек. Делая обобщающие, но, скорее, гипотетические выводы из всего сегодня сказанного, я берусь утверждать, что это то самое мифическое поселение Водного Мира, то есть одно из его поселений. В результате отступления океанской воды оно оказалось на суше.
— Эти поселения могут представлять для нас какую-либо опасность, господин капитан-лейтенант?
— Здесь мы уходим от научного анализа очень далеко. У нас нет никаких данных по этому вопросу. Нам совершенно не на чем базировать свои предположения.
— Я понял вас, спасибо, — поблагодарил Гильфердинг. — Если у ученых все и нет встречных вопросов к командованию, вы свободны.
У них были вопросы и снова по поводу организации экспедиции к планете. Астро-адмирал отложил этот вопрос на неопределенный срок. Затем в помещении остались только настоящие военные.
После инцидента с техниками Хадас стал тренироваться особо добросовестно. А ведь они были правы, эти злые механики из технической службы. Интуитивно только они распознали в нем врага. Клавдий Дюбари ни черта не уловил, а они называли его «гарудским шпионом», пусть сами не до конца веря в обвинение. И ведь если бы им удалось вывести его из строя надолго, тогда…
Если наблюдать со стороны, тренировки в принципе были одним из немногих дел, которые у него еще оставались. Лишь иногда Кьюма привлекали к наружным восстановительным работам в качестве водителя МЛП. Но как-то во время вечерней тренировки его вызвали к начальнику базы. Хадас поспешно восстановил дыхание и начал одеваться. «Ведь что-то ему от меня надо?» — размышлял он, напяливая комбинезон и оглядывая себя в зеркало. Он не любил пропускать тренировки, он к ним привык, они отвлекали его от давящих размышлений, а адреналин, распространяясь по телу, повышал настроение, и поэтому теперь Хадас злился. Да и холодело у него внутри последнее время при вызовах к начальству. Вдруг они догадались о его подрывных мыслях или о недосказанных приключениях там внизу, а может, решили возобновить следствие по делу Гюйгенца — ведь надо им на ком-то отыгрываться, все у них сейчас не слава богу, и когда сюда доберется комиссия из штаба Военной Космической Авиации или еще кто покруче, полетят головы. Он гнал подобные опасения, но они продолжали постоянно преследовать его, как нарастающий снежный ком. Этот вызов неспроста, может, он чем-то выдал себя?
Или Цар проговорился о его расспросах, превышающих уровень здоровой военной любознательности? Или наконец-то обобщил свои выводы подполковник Клавдий Дюбари? — размышлял Хадас, быстро шагая по коридору. А может, ему дадут машину, что вполне возможно, Ферикл ведь утверждал, что прибыла партия. О конкретных его злоключениях на планете узнать им было неоткуда — мысли читать пока не умели, и даже если проанализировать подборку запросов в электронную почту, которые он за последнее время делал, то и тогда все можно объяснить и так и эдак. Ведь любопытство — это все же не порок.
Перед дверью астро-адмирала Гильфердинга Хадас снова глянул в зеркало. Все выглядело вполне сносно, а поскольку форму одежды не оговаривали, повседневная была в самый раз. Он вспомнил, как входил в эту дверь впервые, много лет назад, когда молодым, необстрелянным пилотом прибыл на базу по назначению. Тогда он был в сверкающем парадном обмундировании и полон благородных желаний громить врагов, не щадя живота своего. С тех пор он надевал парадку раза три, может, четыре, но наверняка не больше. Он вдруг подумал, как бы на ней смотрелась новая медаль, и удивился такой тривиальной направленности сознания. А может, сегодня ему вручат еще какую-нибудь награду? Столь нелепую идею он переваривал, открывая дверь.
Войдя, он застыл по стойке «смирно» и сделал доклад о прибытии. Астро-адмирал Мун Гильфердинг сидел, откинувшись в кресле, в стороне от рабочего стола-пульта.
— Садитесь, корвет-капитан, — пробасил он.
Хадас с деревянным лицом опустился в противостоящее сиденье, пытаясь сохранить положение «смирно». Астро-адмирал уставился на него не мигая, по-отечески добрым взглядом. Хадас тоже попытался не моргать, он знал, как Гильфердинг не любит, когда офицеры прячут глаза: наверное, таким образом он с ходу выявлял гарудских шпионов и дезертиров.
— Тренировались? — поинтересовался начальник.
— Так точно.
— И как настроение?
— Все в норме.
— Скучаете по работе?
— Так точно…
— Что-то вы заладили одно и то же. — Лицо адмирала начало менять цвет, и любому дураку было ясно, что это плохой признак.
— Ясное дело, скучаю, — поспешно пояснил Хадас, — да и время сейчас какое — война.
— Ну-ну. — Мун Гильфердинг отвернулся в сторону и взял что-то с полки. Хадас воспользовался случаем — моргнул.
— Значит, готовы лететь?
— Всегда.
— Хорошо, корвет. — Главный стратег и тактик Земли в этом регионе галактики задумчиво уставился в потолок. — Сегодня примете новую машину. Понимаете, Кьюм, новую машину. Она доработана по последнему перечню, придется немного попотеть, осваивая, но вы, я знаю, не ленивы в этом отношении. Детали вам доведут, поболтайте с инженером Страбоном, он от птички без ума. Быстренько пройдете курс обучения на тренажере. У вас будет сложная задача — учтите это. Мы бы не рисковали и не гнали события, но обстановка накаляется. При обсуждении вы были самым подходящим кандидатом с самого начала, на мой взгляд, вы самый уверенный в себе пилот, умеющий действовать самостоятельно. У многих из командования были необоснованные сомнения по поводу вас, но я настоял, так что не подведите старика. Между прочим, у вас, Хадас Кьюм, самый высокий индекс при освоении новой техники из всех, кто сохранился на сегодня, да и особый отдел о вас положительно отзывается. С вами будет необстрелянный пилот — «зелень», но он не просто «зелень». — Мун Гильфердинг снова уставился на подчиненного и приподнял указательный палец для наглядности. — У нас сложности с топливом, мы не сможем гонять машины туда-сюда. Ваша задача будет вести там автономные разведывательные и боевые действия и одновременно готовить этого пилота к самостоятельным деяниям. Кроме того, вам следует просто проконтролировать его способности, проверить их в горячей обстановке, так сказать. А машина эта будет специальная, вы сможете, находясь на больших высотах или даже в космосе, управлять из нее другими бомбардировщиками. Вам ясно?
— Не все, конечно, но разберемся.
— Я надеюсь на вас, Хадас, очень надеюсь. Я думаю, мы не зря вытащили вас из ада внизу, правда?
— Да, адмирал, я счастлив, что вы мне доверяете и не подведу, — врать было так просто, он сам верил себе в этот момент. Хадас отдал честь и уже двинулся к двери.
— И никакой лишней болтовни, Кьюм, никакого этого штатского базара. Черт знает что последнее время творится на базе.
Хадас снова повернулся в фас.
— Вы, корвет-капитан, один из лучших пилотов, и не только базы. У нас служат опытнейшие военные космолетчики Земли, вы еще молоды, у вас все впереди, никогда не забывайте о перспективах, капитан.
Знал бы он, о каких перспективах размышлял ночами Кьюм.
Командир базы Мун Гильфердинг не ведал, за какие заслуги он взлетел на эту должность, по сути, самую ответственную, истинно военную ступень в иерархии землянина в настоящее время. Только здесь, в тысячах световых лет от Солнечной системы, проводились активные операции — так сказать, демонстрация силы в ее применении. Если бы не эта серьезная война, ведущаяся малой собственной кровью, но огромной концентрацией мощи, трудно было бы оправдать дальнейшее существование гигантской армии и продолжение ее совершенствования. Астро-адмирал Мун Гильфердинг всю жизнь был сторонником осторожных действий. В древнейшие времена он, пожалуй, очень подошел бы для управления каким-нибудь соединением на территории, граничащей с союзным государством. Он не слишком долюбливал агрессивные рискованные поступки, и Чингисхан из него бы явно не получился. Однако он считал себя стратегом с большой буквы и доверие верховного командования на управление Маарарской армией осознавал как высшее признание своих заслуг перед вооруженными силами. Военные разрушения, ведущиеся на громадной площади суши внизу, он планировал методически, долго совещаясь с командирами меньшего ранга и заместителями. Целью этих совещаний было прямое осаживание их инициативы. Выполнение инструкций, находящихся в неизмеримом числе триллионов километров Земли, он считал высшей воинской добродетелью. Он любил эти инструкции, они никогда не противоречили его собственным убеждениям, но тем не менее он ни разу не подумал о том, что виной его назначения была именно психологическая совместимость с подсмыслом основной военной доктрины.
Сегодня, как и все последние виртуальные дни и ночи, Мун Гильфердинг клял тот день, когда согласился на повышение, насколько проще было бы сейчас находиться на матушке-Земле и в тиши кабинета, с реальным видом города из окна, тщательно дорабатывать плановые военные учения. Астро-адмирал боевого космического форпоста человечества был в панике. Это была странная паника, это была паника, вызванная сокрушительнейшей в истории победой. Он был просто в трансе от того, что прикончил не только орды врагов, но и саму экосферу планеты. Еще одно потрясение он испытывал от того, что теперь все зависело от инициативы и решительности военных практически самого низшего звена, он вынужден был обстоятельствами дать им эту власть, и от их умения зависел исход войны. Ученые базы доказывали, что война уже закончилась автоматически: после смещения литосферы планеты наведение любых баллистических ракет, сделанное до того, теряло свою ценность. Да по расчетам так и выходило, но он не верил в это. Ведь по трезвым, обоснованным рассуждениям и нанесенный по Мааре удар был неосуществим. Невозможно было существование подземной страны, находящейся на самообеспечении столь длительное время, но… Как он мог теперь доверять этим утверждениям? Как он мог вообще чему-либо доверять? Всегда он был убежден, что база прикрыта и замаскирована так, что уничтожить ее нельзя. Жизнь убедила в обратном. Еще бы чуть-чуть, наводись, к примеру, ракеты этого мифического гения Аргедаса немножечко точнее, и все. Да и вообще, что бы они знали сейчас о противнике, за исключением того, что он существует, если бы не цепь случайностей. Вначале их пилот попадает в подземный город, попадает абсолютно ненамеренно, ведь вайшьи не разъезжают в вездеходах по поверхности постоянно, их бы давно обнаружили. Исходя из логики, это было незаурядное явление — осмотр местности перед последней подготовкой к пуску. А далее, этот пилот какими-то путями умудрился сбежать, и снова невероятные обстоятельства — спасательная экспедиция по поводу другого космонавта. Черт возьми, это выходило за рамки обычной статистики далеко за грань чуда. Как можно вообще чему-то верить в этом окружающем мире? Реален ли он сам? Был только один путь убедиться в этом, и астро-адмирал Мун Гильфердинг думал о нем уже не первый раз.
Итак, что он теряет в случае, если этот мир чудес не фикция? Военно-полевой суд? Ну, может, досрочное увольнение на пенсию? Кто на Земле просил его укокошивать планету? Кто простит ему потерю кучи людей, невиданный на Земле в последнее время военный урон? И пусть у него есть оправдание по поводу свалившихся на базу ракет, но ведь были пилоты, погубленные в космосе из-за неумелого неправильного командования, его командования. Но, черт возьми, за свою жизнь он привык существовать в планируемом мире, в мире, в котором военные потери можно было уложить в какую-то вероятную статистику, где астероид с менее чем двухкилометровым диаметром не сдвигает планеты. Как это последнее вообще возможно, ведь есть же законы сохранения энергии? Если бы такое случалось ранее, сама Земля давно слетела бы с орбиты, в ее древней геологической истории полно метеоритных столкновений. И что тогда говорить о Луне, ведь она же вся в кратерах и, судя по их размерам, туда падали не такие мелочи, как Даккини.
Этот Мир был фантомом, как иначе можно объяснить все эти чудеса. Или неверна сама наука, логика, математика и все остальное прочее. Как можно жить в таком мире, где возможно все? Нет ограничений вовсе?
Астро-адмирал охватил свою голову с жгуче-черными, коротко подстриженными волосами. Когда-то люди его возраста обязательно имели седину или залысины, адмирал же не владел ничем этим благодаря научному прогрессу, но это чудо он как-то не учел в своих рассуждениях.
В ночь перед вылетом Хадас лежал в своей каюте в темноте. Однако он не спал: глаза его были открыты и устремлены в невидимое, короткое пространство впереди. Он взвешивал на своих внутренних весах последствия своего будущего поступка. Более всего его душила раздвоенность своего поведения в последнее время. В настоящий момент он понимал, что единственный путь остановить это продолжающееся военное безумие — уничтожить базу начисто. Он давно сделал такой вывод, но не прочувствовал его до конца. И чем больше в дальнейшем он будет над этим размышлять, тем труднее будет решиться, а главное, будет ли возможность? Было бы, наверное, легче если бы «Белонну-1» просто накрыл, тихо подкравшись за пылевыми шлейфами, никем не управляемый Даккини: не пришлось бы ничего решать и ничего выдумывать. Хадас тяжело перевернулся на бок, но не для того, чтобы заснуть, а дабы хоть что-то предпринять в жизни, в текущий момент. Решил ли он все окончательно или еще нет? Расставил ли он все точки над «i» сейчас? Была обида на свое одиночество в подведении рокового итога. Но может ли он ошибиться в главном, и могут ли здесь у него иметься сообщники? Никто не пойдет на убийство товарищей и, что греха таить, на самоубийство. Стоят ли эти люди внизу того, чтобы за них умирать? Имеют ли цену эти варварские подземные города, управляемые полоумными придурками, идущие к неизвестной цели, скорее всего недостижимой по сути? Возможно, все они вымрут через несколько лет или скорее всего уже вымерли вследствие творящегося внизу катаклизма. Может ли полет его бомбардировочного звена или любого другого звена повлиять на ситуацию, или он ошибается? Кто может это знать? И использует ли чудом сохранившийся разум планеты шанс, который он ему предоставит? И если использует, то во благо ли? Не создаст ли он своим поступком очаг новой смертельной напряженности, но уже в Солнечной системе? Кто гарантирует, что со временем поднявшаяся из руин или даже пепла местная цивилизация не поставит своей задачей отомстить Земле? Он не ведал этого, и никто не ведал, но у него был шанс остановить безумие, остановить надолго, может быть, насовсем. Сегодня Хадас устал, очень долго он работал на тренажере, имитирующем полет, очевидно, превысил допустимое: ощущалась дрожь в суставах. А может, оставить все эти вредные, только ему нужные мысли и просто добросовестно выполнить задание? Через несколько дней, когда он найдет выметенный катаклизмом на сушу Подводный Мир и его радиоуправляемое звено ляжет на обратный курс, разгоняясь до второй местной космической скорости, там, позади, под тысячекилометровым слоем воздуха, наверное, успеет опуститься, лечь ровным не потревоженным слоем поднятая взрывами пыль и то, что стало пылью: металл, убежища, люди. Эта мягкая, похожая на пепел пыль, растечется тонкой пленкой по местности, и вкрапленные в нее радиоизотопы еще долгие тысячелетия будут разлагаться на составные части с предсказанной вероятностью. А скоро будут новые взлеты, на новых машинах, и поверх слоя пепла ляжет новый, перемешанный с вывернутыми наизнанку реликтами прошлого. После «погремушки» остается воронка глубиной двести пятьдесят метров, а радиусом полтора километра. Как-то, пролетая над каменистым, без растительности, плато, он видел три идентичных, идеально круглых озера. Сомнительно, что там водится рыба. Эти озера — напоминание о первом годе войны, они существуют сами по себе, никто в них не купается, периодически их спасают от высыхания отравленные дожди. Хотя наверняка созданные им в голове картины неправильны: ведь теперь на планете резко изменился климат, фаза спокойного и неторопливого накопления пепла завершилась. Прокручивая в мозгах эти веселые истории, Хадас не заметил, как уснул, — это было такое благо после одолевающей его в последнее время бессонницы.
Астро-вице-адмирал космофлота Дод Мадейрос находился за пультом боевого управления базой. Отсюда он контролировал запуск армады Хадаса Кьюма. Честно говоря, затея астро-адмирала не нравилась его заместителю. Во-первых, он не считал повторение нападения с планеты возможным, во-вторых, он боялся потерять еще кучу техники из-за творящихся на планете природных катаклизмов, история с Руи Скилачче многому научила, ну и самое главное, последнее время он почему-то не доверял Хадасу Кьюму и не считал возможным поручить ему такую мощь.
Находясь на рабочем месте, Дод Мадейрос мог оставаться только наблюдателем, всю работу проделывали его многочисленные подчиненные. Она шла по плану.
Сбой планируемого наблюдения-контроля произошел внезапно и совсем с неожиданного направления. Вначале на аппарате внутренней связи засветился сигнал вызова. Дод Мадейрос скривился, не любил он внеплановых беспокойств в ответственные минуты. Это был не вызов от начальства и не экстренная связь касательно какого-нибудь ЧП, это был обычный звонок, и не время было сейчас, в период выполнения важного задания, заниматься ерундой. С другой стороны, они все служили в космосе, и никто не знает, с какой стороны природа и технические сбои побеспокоят тебя в следующий раз, да и не станут его подчиненные без причины волновать начальство — не так воспитаны.
— Слушаю, — отозвался вице-адмирал.
На линии был Зогу — адъютант астро-адмирала. Мадейросу стало даже неинтересно, внутренне он ожидал чего-то значительного.
— Господин вице-адмирал, я беспокою вас из кабинета главного, — взволнованно сообщил сержант. — Батя, то есть, прошу прощения, астро-адмирал Гильфердинг… — в трубке замолчали, тяжело дыша.
Ну, — ожесточился Дод Мадейрос.
— Он мертв! Господин адмирал, он совершено мертв.
Дод Мадейрос молчал ровно три секунды, переваривая услышанное. Его мозг уже все понял, однако окончательно не мог принять полученное известие.
— Вы вызвали врача, Зогу? — сухо спросил oн наконец.
— Да, врач уже здесь.
— Полицейские прибыли?
— Нет, — растерялся адъютант, — а зачем они? «Тупица», — подвел итог Мадейрос.
— Кто будет задерживать убийцу, дурак?
— Но его не убили… Адмирал, тут некого ловить
— Да, — маскируясь, бесстрастным тоном вымолвил зам. — Реанимационную камеру готовят? Что вообще с адмиралом? Врач занят?
— Передаю трубку, — пролепетал адъютант.
— Астро-вице-адмирал, докладывает мед-лейтенант Лаваль. Сейчас прибудет передвижная «оживлялка», однако я сомневаюсь, что будет эффект. Рано что-либо высказывать и не знаю, стоит ли говорить об этом по открытой линии. Вы не могли бы прибыть сюда?
— Пока нет, но что там вкратце, офицер?
— Похоже, самоубийство, тут и записка имеется. Зачитать?
— Нет, потом. Как он это сделал, ну, как осуществил, вы понимаете?
Мадейрос представил себе окровавленную голову начальника с громадным выходным пулевым отверстием в затылке: картина была ясная, словно наяву.
— Если бы не его нагрудный датчик, господин заместитель командующего, я бы вообще ничего не понял, я имею в виду с ходу, — продолжал докладывать врач, — но он весь красный. Я подразумеваю индикатор. Там верхний предел двести, как вы помните. Вокруг весь кабинет в рвоте, это один из признаков лучевого поражения, как вы знаете. Видимо, он получил смерть «под лучом» или что-то близкое.
— А ваш датчик сейчас что-нибудь показывает?
— Да, вблизи трупа, извиняюсь, вблизи командира базы повышенный фон.
«Где же можно получить внутри Маары „смерть под лучом“?» — подумал Дод Мадейрос. Он знал три места: открытый космос с губительным космическим фоном; склад бомб при аварии и, наконец, любой из реакторов, в первую очередь главный термоядерный реактор базы. Во все помещения у начальника был доступ и были спецключи.
Внезапно Дод Мадейрос осознал, что отныне он является самым главным — это повышение случилось автоматически. Врач еще что-то говорил, но он уже не слушал, он внезапно постиг, что несет за все события, происходящие с настоящего момента на луне, полную ответственность, как старший по должности. Он стал лихорадочно анализировать все протекающие параллельно события.
— Прибыла скорая», — доложил ему мед-лейтенант.
Тут первый заместитель, исполняющий отныне обязанности главнокомандующего в системе Индры, вспомнил о самом главном, почему-то эта мысль шевельнулась в нем только сейчас, хотя события происходили прямо перед ним, на большом экране.
— Старт «девять», — заорал он, как будто его голос мог остановить время. — Отмените отсчет для эскадры! Не выпускайте Кьюма!
Но было уже поздно. Он видел, как от стапелей оторвался последний ковчег.
«Надо дать команду Хадасу на возвращение, — решил вновь испеченный верховный полководец, успокаивая сам себя. — Но не будет ли это выглядеть слишком глупо?» — Он растерянно задумался. Что ни говори, но у него не было серьезных оснований возвращать эскадру назад.
Он четко отдавал команды, и ничто в его голосе не выдавало то, что он вынашивал в голове в течение долгих-долгих ночей, а планировал в последние несколько дней. И руки его тоже работали как хорошо налаженные машины. Там, внутри черепа, он раздвоился. Один руководил началом военной операции, а другой следил за окружающими факторами на случай появления непредвиденных обстоятельств и выбирал удобный момент для начала.
— Даю ведомым кораблям команду на повторение моих действий, — пояснил он второму пилоту и скосил в его сторону глаза. Однако его мало интересовало лицо под поднятым стеклом шлем-маски: он измерял расстояние и рассчитывал внезапный удар, а пальцы его в это время умело бегали по маленькому пульту.
Подчиняясь его движениям, бомбардировщик воткнул нос в черные, усыпанные звездами небеса и то же сделали четыре его близнеца, ведомые компьютерами, связанными с его машиной невидимыми нитями. Со стороны это выглядело грандиозно, но то, что готовилось случиться дальше, было еще более захватывающе, особенно в плане удаленного внешнего наблюдения. Однако наблюдателей такого класса в наличии на сегодня не было. Единственный возможный кандидат — галактолет «Тесей», на свое счастье, трое суток назад ускоренно закончил разгрузку и спешно нырнул в Портал, торопясь сообщить на Землю новости. Его отсутствие, заочно, снимало с Хадаса Кьюма хотя бы часть будущих грехов, просто чуточку меньше пролитой или испарившейся крови — вот и все. Хадас повернулся к лейтенанту:
— Хочешь повести?
Тот сразу кивнул, хотя несколько растерялся от такого предложения. Реакция на внешние события у него и правда была отменная. Подобная передача управления не планировалась вовсе, однако за вершащимся в корабле никто не мог наблюдать: существовали записывающие устройства, однако возможность прямого подсматривания отсутствовала — операция проводилась автономно и в режиме радиомолчания по отношению к базе.
— Давай, стажер, дерзай! — подбодрил Хадас и переключил управление. В это время вся группа улучшенных «Торов» уже набирала высоту.
Лейтенант впился глазами в дисплеи, словно желая познать в них сущность мироздания. В лице его сияло торжество, и только напряженное внимание не давало полностью насладиться неожиданной удачей. Он сразу проникся громадным уважением к сидящему рядом корвет-капитану. И тут Хадас Кьюм, не глядя в его сторону, нанес долго отрабатываемый удар. Все получилось так просто, гораздо проще, чем на тренировке, он даже удивился. А лейтенант уже повис на ремнях, упираясь подбородком в нижнюю часть шлема. Хадас совершил обратную операцию с переключением управления, времени было в обрез. Затем он одной рукой освободил второго пилота от шлема и стукнул его этим головным убором по голове, для верности. А уже после его руки легли на пульт. Он приказал окружающим его умным инструментам готовить ракеты с проникающей головной частью и одновременно бросил машину вниз. Получилось вовремя: даже не довершив полный разворот, ему удалось вывести кратер Агамемнон на траверз. Затем он дал команду ведомым кораблям на ожидание, а сам приобрел бешеное ускорение. Его вдавило в кресло, но он уже видел в перекрестии, как в прицеле игрушечного пулемета, «Большой лазер», все его тысячи ячеек одновременно. Под таким углом глубина проникновения боеголовок, не являлась предельной, но управляющие лунным лазером электромагнитноквантовые мозги не были закопаны чрезмерно глубоко. Но даже первоначально нанесенный урон был не так важен — главным сейчас являлась скорость нападения: при удаче потом можно было действовать в расторопном темпе. Хадас поставил задержку подрыва на пятьдесят метров для скального грунта. Затем пилот произвел пуск сразу двумя «хлопушками» и тут же ушел космолетом вверх.
Заряды были просто смешные по сравнению с любой из «колотушек», но «Большой» не являлся громадной по площади целью — это был не какой-нибудь мегаполис, ему хватило, и он ничего не успел. Бомбы пылающими точками от работы ускорителей воткнулись недалеко от геометрического центра ромба и, полыхнув носовым кумулятивным зарядом, вгрызлись в его структуру. А в далекой невидимой глубине они рванули сами, вполне допустимо, всего одна из пущенных, опередив подругу и уничтожив ее. Оттуда, из спрессованной миллионами лет безжизненности почвы, полыхнуло стокилотонным обухом. Сейсмическая волна качнула древний кратер, перемешивая все внутри него, как в стаканчике для игральных костей.
Когда Хадас завершил новый разворот, у него больше не было достойных противников на всей Мааре и в ее окрестностях. Однако он поднялся на четырнадцать километров и оттуда в пикировании сбросил в еще не остывший ад внизу новую двойку с задержкой подрыва в сто пятьдесят метров. Он хотел наверняка прихлопнуть накопители энергии. Затем он подрулил к беззащитной, зарытой в луну, родимой базе, вызвав из ожидания четыре космолета-помощника. Может быть, здесь его уже ждали, а может, и нет. Он действовал, подобно машине, и вся техника, которой он правил, чувствуя в нем своего, с радостью подчинялась. Он не торопясь затратил на испепеление базы более десяти минут. Дважды он пикировал, и дважды за ним повторял маневр очередной бомбардировщик-автомат. Повторял до того славного момента, когда оставался в одиночестве: в истинном падении. А там, внутри, лежали рядком заранее взведенные мощные десятимегатонные бомбы, роющие воронки четырехсотметровой глубины, даже действуя в одиночку. Здесь они взрывались сообща, испаряя несущие их корабли и вырывая у несчастной Маары целые кубические километры целиком. От родимой базы не осталось даже следа, а окружающий ландшафт невероятно изменился. Правда, Кьюм не наблюдал это непосредственно, а использовал локатор: видно ничего не было. Наконец, он вырулил из пылевой радиоактивной взвеси, выброшенной на километры, и осмотрелся. Дозиметр на его костюме пылал. Он сжал его в ладони и попытался раздавить: сделано было прочно. Он уставился на происходящее внизу с высоты ста километров. Почти вся наблюдаемая до горизонта поверхность естественного спутника представляла собой подобие пылевой туманности. Толчки подбросили вверх еще и недавно осевшую пыль-воспоминание о ракетной атаке. «А ведь Самму Аргедас сейчас бы порадовался», — внезапно подумал Хадас.
Он отключил все отвлекающие от дела мысли, в его голове больше не было чувств: он давил их в зародыше. То, что он сейчас совершил, отсекало его от мира нормальных людей, да и вообще людей. Вряд ли там внизу сохранились живые после такого мощного, умелого удара. А даже если кто-то и выжил, он сделал это на свою беду. Никакая внешняя помощь не должна больше прийти. Именно для обеспечения второго этапа акции Хадас все еще хранил собственную жизнь. Внимательно осмотрев расположенные перед лицом дисплеи, более для сосредоточения внимания, чем по необходимости, пилот тронул пульт. Он помнил боевые машины, в которых пульт и отображение информации было еще более удобно: после нескольких лет применения все подобные системы списали. Причина была проста и даже не слишком неожиданна: управлять боевой небесной колесницей стало так просто, что человеку становилось скучно, тогда он начинал отвлекаться от текущих событий. Мозг, не загруженный работой, искал дополнительной информации, а ее не было: в слишком препарированном виде она подавалась. В конечном счете, и в очень многих случаях, это вело к авариям: космонавт искал дополнительного напряжения в усложнении ситуации и часто ненамеренно. Поэтому сегодня применялось гибкое сочетание обоих методов: на дисплеи отображалось достаточно данных для усиленной работы извилинами и в то же время в критических ситуациях, например, в условиях боя, второстепенная информация отсеивалась, пытаясь не перегружать нервную систему сидящего в кабине. Немного разгрузившийся, но еще достаточно напичканный оружием космолет выпустил из передней части невидимую струю пламени: работали корректирующие двигатели. Мощь потенциала в трюме в переводе на обычное взрывчатое вещество равнялась сотням мировых войн двадцатого века. Нос задрался кверху, и затем с кормы ударили основные дюзы.
Разогретое в атомной печи топливо толкнуло «Тор» вперед, создавая на борту комфортную силу тяжести. Хадасу некуда было особо торопиться. С увеличением расстояния лунная поверхность становилась все более красивой, напоминая фотографию.
Убедившись, что все в норме, Хадас Кьюм повернулся к повисшему на ремнях второму пилоту. Тот стонал, приходя в чувство, надо было что-то делать: если Ферикл был прав, то у него было мало шансов победить этого парня в открытом бою. Несколько минут назад он прикончил тысячи, но это он сделал на расстоянии, не видя испарения их организмов и расплющивания голов опорными балками, а здесь нужно действовать непосредственно. Теперь надо идти до конца. Оглушенный снова застонал, и это решило дело. Хадас отстегнулся и, привстав, добрался до его кресла вплотную. Он связал его, привинтил к сиденью, затем задвинул стекло шлема и закрыл вентиль: теперь коллега оказался в наполненном живительным воздухом помещении, но без возможности им воспользоваться. После этого Хадас вернулся на свое место и закрыл глаза: ему нужно было сдерживать себя минут пять, а может, десять, учитывая еще неизвестные генетические изменения напарника. Необходимо просто сидеть, ничего не делая, и не реагировать на конвульсии, совершающиеся рядом, как на телевизионный сериал: ведь во время него вполне можно намазывать бутерброд, глядя на море художественно выполненных сцен убийств. Как плохо, что у него не было личного оружия, все произошло бы так быстро и, главное, с однозначным результатом. Не доверяло ему родное начальство — оказывается, не зря.
Вот теперь он вышел на свою последнюю боевую позицию. Вокруг него расстилалось пустое звездное пространство, а тут прямо перед носом периодически распахивался этот посланный сатаной Портал, и отсюда примерно через две-три недели прибудет с матушки-Земли грузовоз-работяга «Тесей». Он притащит новые «хлопушки» с углубленным проникновением в скальный грунт, новых космопилотов и новые бомбардировщики, и новейшие планы перепахивания материков для уничтожения возможных противников, и новые годы войны. Он придет сюда сбрасывать накопленные на Земле ресурсы, оправдывая рабочие места у станков для производства оружия. Он придет сюда добивать многократно убитую планету.
Хадас знал, что, когда появится транспорт, будет очень нетрудно. Он сделает мгновенную коррекцию, наведется точнехонько в центр и запустит ускорители, приданные для взлета с планеты. И никто не узнает ничего о нападении, нет у космического грузовоза «Тесея» возможности послать сообщение, да и времени на это в любом случае не хватит. И тогда все кончится. А если начнется снова, то здесь остаются дежурить еще два корабля-робота. Они запрограммированы на игнорирование системы опознавания своих и на сбивание скоростных целей, идущих со стороны Портала. Он мог послать их вперед себя, но он знал, что не выдержит новых месяцев ожидания, или, тем более, лет. Самое главное, чтобы это было не зря: может, получив такое военное поражение, Земля задумается, по правильной ли дороге она идет.
А сейчас впереди у него были две недели страшной, одинокой жизни. Он должен был просуществовать четырнадцать дней наедине со своими мыслями и со своей совестью. Он надеялся, что выдержит, на борту отсутствовало личное оружие.
Сентябрь 1998 — март 1999 гг.