ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ДАМОКЛОВ МЕЧ

То, что должно было принести ему спасение, само нуждалось в помощи. Можно было кусать локти, но оказалось предельно нужным напрячь мозги и вспоминать врачебные навыки. Теоретически он всегда понимал, что умение оказывать первую помощь необходимо, но как-то все оказывалось не до того. Да и вряд ли это могло пригодиться: летали они в одиночку, при аварии истребителя смерть была гораздо вероятным делом, чем ранение, а в случае серьезного повреждения организма все равно требовалась внешняя помощь. Однако знал он многое, он был боевым офицером, а не каким-нибудь штабистом. Сейчас некоторые его познания оказались даже не к месту. Например, он знал четко, что человек с раскроенным черепом без срочного вмешательства медицины не выживет. А человек был ему хорошо знаком, это был капитан-инженер Бурру Гюйгенц из подразделения «Эрри». Давным-давно этот парень окончил две академии, одну летную, а вторую техническую. Он так любил летать и пускать ракеты, что несколько раз упускал случаи продвинуться вверх на теплое непыльное местечко. Теперь его умная голова представляла собой страшное зрелище.

Хадас обработал ему рану, перевязал и ввел обезболивающее. Он боялся его перемещать на новое место и поэтому аккуратнейшим образом подложил под тело набор разнообразных мягких предметов. Что еще он мог сделать? Он не был нейрохирургом и даже не имел под рукой нужного инструмента. Раненый был в беспамятстве. Хадас сидел над ним еще с полчаса, перебирая лекарства из аптечки и просматривая инструкции. Затем он занялся осмотром боевой машины, тем более что никакие работающие электрические узлы он не выключал. Двигатели, видимо, вырубились, следуя какой-то программе, однако они наверняка работали некоторое время после посадки: окружающая почва была очищена от мелких камней, мусора и пыли и даже несколько запеклась.

Беглый осмотр показал, что техника повреждена не менее сильно, чем человек, на ней опустившийся, но и без того, еще подходя к кораблю, Кьюм понял, что у того нет в арсенале самых главных элементов для подъема с планеты наличествующего класса: на корпусе начисто отсутствовали трубы ускорителей. Хадас несколько часов возился с бортовым компьютером, часто отвлекаясь к раненому: тот начал бредить и поэтому доставлял беспокойство. Хадас работал самозабвенно, давненько он не делал что-либо подобное. Он сумел запустить множество программ, даже сделать расчет выхода на возможно более высокую баллистическую орбиту при полном сжигании оставшегося топлива. Расчеты не утешали, тем паче что тяга двигателя почему-то регулировалась в очень низких пределах. Сам атомный мотор был вполне исправен на вид, мешала какая-то поврежденная управляющая программа, а может, что-то в передающем команды электрическом звене. Хадас занялся поиском тестирующей системы. Однако вскоре его надолго приковал к себе Гюйгенц. Его рвало.

Но и это было только началом. Около трех часов Хадас занимался раненым. Все было напрасно. Не желал его недавно здоровый организм бороться с костлявой старухой. Перед самым концом Гюйгенц пришел в себя. Некоторое время он измученно смотрел на окружающую обстановку, затем узнал Хадаса. Он криво вымученно улыбнулся.

— Лежи, Бурру, лежи. Скоро прибудет врач, — сказал ему Хадас очень натурально.

— Ты откуда взялся? — спросил Гюйгенц. Он был почему-то уверен, что находится в космосе в патрульном полете. — Корвет-капитан Кьюм, не забудьте выбросить из бомболюка ракеты, — попросил он и снова впал в кому.

Хадас опять убирал с него рвоту и аккуратно переворачивал на бок. Примерно каждые пятнадцать минут Бурру возобновлял разговор. Теперь он поинтересовался:

— Почему темно? — хотя все заливал мощный световой поток: куда еще было расходовать бессмысленную атомную мощь.

— Ночь, ночь на базе, — пояснил его вымотанный собеседник.

— А… — протянул раненый и вновь погрузился во внутреннюю пучину, из которой не было выхода.

Однажды он попросил пить. Хадас прислонил к его губам тюбик с соком и попытался сказать что-нибудь ободряющее. Капитан-инженер выслушал его потуги и скомандовал:

— Проверить левую тягу, сержант! Не нравится она мне. Механизм сброса ускорителей вы смазали?

— Все в норме, — доложил Хадас, поскольку коллега принимал его за кого-то из техников.

— Все-таки они нас прикончили, — пояснил Бурру, серьезно глядя в пустое пространство перед собой. — Вляпали мне в корму целую мегатонну.

Он попытался встать, но Хадас не дал ему этой возможности.

— Как дела на базе? — внезапно спросил Хадас, сам не ожидая от себя такого вопроса.

— Это вовсе не война, господин астро-адмирал, — пояснил Гюйгенц неизвестно для чего. — Это просто-напросто концентрация избыточной энергии нашей цивилизации. Ведь надо же где-то ее концентрировать. А вы, адмирал, когда-нибудь сбрасывали «большую колотушку» с малой высоты?

Хадас начал менять на голове больного универсальную всепоглощающую повязку, старая полностью промокла. Перед этим Хадас хотел немного пошарить по запасам продовольствия корабля, но теперь аппетит пропал. Он бросил использованные перевязочные пакеты в утилизатор, вполуха слушая разглагольствования Гюйгенца.

— Ускоряетесь до трех звуковых, делаете подскок и, когда корпус примет горизонтальное положение, сбрасываете бомбу. Затем переворот с опрокидыванием, и надо сразу разогнаться хотя бы до трех с половиной тысяч километров, но тут у кого как со здоровьем. Лучше еще быстрее. У вас в запасе всего несколько минут. Ну и тряхнуло меня однажды, ты не поверишь, девочка. Очень опасно просто уходить, набирая высоту. Топлива сожжешь больше, скорость потеряешь, а огненный шар все равно подскочит выше тропопаузы, километров на сорок — шестьдесят. — Глаза докладчика внезапно сошлись к переносице. — Извини, девочка, я давал подписку о неразглашении. Нельзя тебе знать, сколько у нас в звене «Торов».

Так, с перерывами, еще долго беседовали эти два обреченных человека, один из которых находился в реальном, но отрезанном от остальной Вселенной мирке, а другой лишь иногда выплывал из внутреннего подпространства, выплескивая наружу эмоциональный подсознательный фон. Оба были полны переживаний, но ни тот ни другой не мог утешить товарища.

— Сколько у нас пилотов в строю, астро-вице-адмирал? — потерянно спросил Гильфердинг. Дод Мадейрос назвал однозначную цифру.

— Сколько из раненых в ближайшее время встанет на ноги?

— Лучше пригласить медиков и спросить у них лично, но, на мой взгляд, таких нет.

— Мы попали в идиотскую ситуацию: база цела и в то же время не способна выполнить никакую боевую задачу.

— Может, рискнем послать спасатель по координатам, переданным «Тором» перед падением на планету? Вдруг летчик жив, просто не может взлететь из-за повреждений и отсутствия ускорителей?

— А вы уверены, что его тоже не расстреляли наши доблестные спутники первого эшелона?

— Я ни в чем не уверен. Но рискнуть стоит, тем более что в этой машине был Бурру Гюйгенц. У нас каждый ас на счету, а он стоит нескольких.

Начальник базы поднял голову и посмотрел на первого заместителя красными усталыми глазами.

— Действуйте, Дод. Заодно проведете хотя бы прикидочную разведку района, он ведь упал именно туда?

— Да, координаты совпадают.

Астро-адмирал снова посмотрел на заместителя:

— Дод, я хотел бы, чтобы вы приняли участие в этой разведке. Возьмите один спасатель и одну боевую машину. Если обнаружите, что «Тор» захвачен, постарайтесь уничтожить его. Он ведь полон противоракет, не хватало снабдить недобитых махабхаратов новыми технологиями. Зря не рискуйте, не достает из-за одного пилота потерять еще двоих.

Когда Гюйгенц умер, Хадас устало пристроился рядом и уснул сидя.

Он спал так крепко и так долго, что даже не слышал, как в километре опустился большой десантный бот. А до того спасатель дважды прошел над «Тором» на большой высоте: никак не получалось запеленговать радиомаяк из-за низких ионизационных облаков. Когда спасатели вскрыли кабину, Хадас Кьюм очнулся и оторопело уставился на них. Они были в бронированных костюмах и им, наверное, было очень тяжело в этой непривычной силе тяготения. Однако они сразу взяли его на мушки своих скорострельных винтовок и препроводили на свой борт. Туда же очень аккуратно доставили и мертвого, хотя ему было все равно. Еще напоследок спасательная команда заложила взрывчатку в оба обнаруженных летательных аппарата.

На борту Хадас повстречался с Додом Мадейросом, и тот долго изучающе смотрел на него, едва не открыв рот от удивления. Было от чего: в районе, где они встретились, вторичное радиоактивное излучение давало фатальный исход в течение пары-тройки недель, а корвет-капитан Кьюм исчез два месяца назад. Когда корабль взлетел и ускоряющая нагрузка стала терпимой, Хадас вкратце доложил о своих злоключениях, сильно сокращая повествование. Ему не поверили. Астро-вице-адмирал космофлота больше выпытывал о причинах смерти космолетчика, а Хадас Кьюм мало что мог пояснить по этому поводу. На встречные вопросы Хадаса о событиях на базе Дод Мадейрос отвечал уклончиво, все ходил вокруг да около. А когда они добрались до родной «Белонны-1», Хадаса Кьюма взяли под арест по обвинению в убийстве.

— Почему мы не могли их ранее обнаружить? — озадаченно спросил астро-адмирал Гильфердинг.

— Площадь планеты более чем в полтора раза превышает земную. Даже если взять только сушу, превосходство налицо. Мы равномерно проверяем все материки, однако в первую очередь наиболее ранее населенные и пригодные для жизни человека места. Тем паче что окончательно сбрасывать со счета океан никак нельзя, в нем можно тоже напихать достаточно подвижных пусковых установок, размещенных на подводных лодках. Район Свободной Махабхараты считался проверенным, если помните, наши предшественники прикончили там город Джаггернаут, после этого он проверялся на наличие радиопереговоров и прочей активности. Даже сейчас ни один участок планеты не остается абсолютно ненаблюдаем. Мы не могли предположить, что кто-то сумеет в локально отрезанной области в абсолютной секретности произвести разработку и изготовление ядерного оружия, умудриться, не произведя ни одного испытания, сразу же пустить его в дело в таком гигантском масштабе. — Астро-вице-адмирал Мадейрос пояснял все четко, как на экзамене, он всегда знал, что в общении с людьми, в отличие от компьютеров, интонация и уверенность в себе гораздо важнее, чем факты.

— Каковы размеры района, занятого их пусковыми установками? — устало поинтересовался начальник базы: он правильно предполагал, что не получит ответа на вопрос, но надеялся на чудо.

— Район пуска очень локальный, мы приблизительно отметили окружность с радиусом всего километров сорок — пятьдесят. Наверняка сама террористическая клика занимает гораздо большую площадь, однако компактное размещение ракет, видимо, связано с какими-то внутренними причинами. Нам до них дела нет, это может быть все, что душе угодно, вплоть до отсутствия достаточного количества световодов для передачи команд.

— У них может быть гораздо более примитивная система типа медной проволоки, — раздраженно перебил его астро-адмирал. — Впрочем, сие не имеет значение. Возможно, этим подземным гномам просто удобнее охранять свои пусковые установки в куче. Как у нас с «колотушками», потянем мы обработать такой район? Сколько это километров квадратных? — Главнокомандующий местных военно-космических сил повернулся к заместителю.

— Район достаточно велик, цели подземные: весь оставшийся запас дает вероятность поражения всех пусковых, включая предположительно до сих пор неактивированные, в пределах пятидесяти — шестидесяти процентов, дополнительно можно попробовать обработать данную площадь мощными гироконами для выведения из строя радиоаппаратуры, но опять же с малой вероятностью попадания. Кроме всего прочего, у нас теперь проблема с пилотами. Лучший вариант — это держать район под постоянным пристальным наблюдением до прихода подкрепления с Земли.

— Короче, все может повториться?

— Я думаю, нападающие полностью истратили свои наступательные ресурсы. Первый раз за двадцать лет на нас напали и мы успешно отбились.

— Рад бы разделить с вами оптимизм, но я другого мнения. Так, все свободны. Предупреждаю: поменьше точите лясы на эту тему с младшими офицерами. Пока мы победители.

Астро-адмирал Мун спокойно пронаблюдал воспаленными глазами спины уходящих заместителей, но когда последний из них скрылся, он откинулся в кресле, словно тряпичная кукла, и прикрыл глаза. Он был в панике.

В экстремальной ситуации Хадас быстро попал на заседание военно-полевого суда.

— Мы можем приблизительно восстановить события следующим образом, — произнес Эдмонд Бланш, назначенный на роль внештатного обвинителя. — Бывший космолетчик Хадас Кьюм встретил корабль инженера-капитана Гюйгенца на входе в атмосферу и вступил с ним в радиопереговоры. Он принудил наш космолет сесть, затем проник внутрь и преднамеренно убил пилота. Цель всей этой акции — овладение космическим кораблем. Наличие у обвиняемого летательного аппарата неизвестной конструкции, предметов одежды неяснего фасона уже сами по себе наводят на мысли о сотрудничестве с врагами. А кроме того, сама ракетная атака, произведенная именно во время отсутствия на базе Хадаса Кьюма и нахождения его в стане врага, говорит о многом. Все понимают, что агрессия готовилась заранее, так чего же ждали нападающие? Я допускаю, что ожидали они новых данных, возможно, координат нахождения базы: их и доставил наш бывший герой Кьюм. Да и как он мог выжить столько времени в условиях повышенной радиации и без достаточного количества пищи, а? Посмотрите на него: ощущение такое, что он находился в отпуске на Земле. Может, вы покажете мне следы пыток или еще чего-то, свидетельствующего о его тайной борьбе с нашими врагами? Как мог наш солдат сдаться противнику без боя? — Эдмонд Бланш обвел немногочисленных присутствующих торжествующим взглядом. Да, сегодня юрист потрудился на славу, не часто, если не первый раз за всю историю базы, рассматривалось дело о шпионаже. Данное мероприятие могло быть сильной ступенькой в его продвижении по службе и упускать его он не желал. — Если ко всему сказанному добавить признание нашего подопечного о пребывании в этом таинственном подземном королевстве, то сомнений не остается вовсе. Просто у нашего героя мало мужества сознаться в предательстве, так мы же знаем, что он в здравом рассудке, и с чего бы ему делать для себя хуже. Эти его сочинения на вольную тему являются преднамеренным запутыванием следствия. Подсудимый не ответил ни на один действительно интересующий нас вопрос. Первое, что нас действительно занимает: когда будет предпринята следующая атака? И еще, какими силами и средствами располагает наш враг? Ни на один из этих вопросов обвиняемый не отвечает, он темнит. Скажу больше, не послан ли Хадас Кьюм сюда для новой детальной разведки перед следующей акцией?

Да, аргументы у обвинителя были сильнейшие, и все некоторое время сидели, переваривая их. Наконец слово взял фрегат-майор Генри Ласси, выполняющий обязанности адвоката:

— Может, попросим корвет-капитана Кьюма вкратце повторить свою историю?

Возражений не последовало. Хадас встал и начал новый пересказ происшедших событий, особо концентрируясь на проблеме, возникшей в отношении мертвого Гюйгенца. Речь велась о собственной жизни и попотеть стоило. Эту милую сердцу историю он пересказывал за последние сутки уже несколько раз, с каждым разом она становилась все глаже, шлифуясь до классического детектива. Слушатели оценили его красноречие, но изложенные события все равно никак не интерпретировались в его пользу. Он не был дураком: с самого начала внутриголовная цензура тщательно отсеяла наиболее подозрительные моменты биографии. Он начал делать это еще по дороге к Мааре. Таких событий, не вышедших наружу и задержанных логическими фильтрами, накопилось достаточно много, среди них было и личное знакомство с главным агрессором. Хадас, конечно, упомянул о Самму Аргедасе, но только как о виденном однажды человеке. У присутствующих не имелось никаких источников информации, кроме него самого, поэтому врать, как и два месяца назад, можно было смело и, главное, снова не запутаться. Его слушали с интересом еще и потому, что рассказ о глубинных подземельях давал объяснение нападению. Без этой истории все произошедшее выглядело совсем волшебно. Однако красивая сказка, отшлифованная до безобразия, не произвела ожидаемого эффекта и обвинение с Хадаса снято не было.

— Вы знаете, адмирал, какой вопрос продолжает меня волновать? — задумчиво произнес Дод Мадейрос, заместитель начальника Маарарской базы по общим вопросам.

Сказанное не нуждалось в ответе — это была просто завязка речи, и Мун Гильфердинг смолчал, сосредоточенно глядя на вице-адмирала. Внутри командующий лунными силами паниковал, он уже давно заподозрил заместителя в превосходстве умственных способностей, однако подсознательно игнорировал эту догадку, так как был всегда уверен, что мозги для военного не самое главное.

— Мне непонятно, астро-адмирал, что выжидал этот Самму Аргедас? По сообщению нашего невольного свидетеля, для удара все уже было готово изначально, еще до его появления, беря по минимуму — это в любом варианте два месяца, земных, разумеется. Это, как известно, более шести оборотов космического тела, на котором мы сидим. Ведь диктатор ужасно рисковал: мы могли чисто случайно нанести удар по его подземным арсеналам или нечаянно обнаружить их. Если допустить предстартовую проверку, то такой длительный срок ведет к накоплению поломок, а последовательный регламент на последней ракете предусматривает его продолжение на первой из проверенных и так без конца и края. Можно вполне допустить ожидание конкретной лунной фазы, даже ее необходимость для плана, но за время ожидания удобные моменты миновали несколько раз. Также исключается и привязка к нашим действиям или бездействиям: у противника скорее всего начисто отсутствовали любые типы разведки. Это была авантюра в чистом виде. Нарастали внутренние противоречия, не занятые более работой люди оказались один на один со своими мыслями, не самыми радостными, между прочим. Однако диктатор ожидал: спрашивается, чего? Или он передумал? Но ведь это был его величайший триумф, апофеоз идеи. Наверное, впервые в истории война, рассчитанная в кабинете, за много лет до своего начала, с противником, предсказанным теоретически, более того, любые новые знания о котором только сбивали с толку, стала возможна. Это была реальная война, полностью соответствующая программе. Даже если бы что-то в ней пошло не так, это не имело бы для ее ведения никаких последствий, ведь наступающая сторона не имела ровным счетом никакого маневра.

— Господин вице-адмирал, — отмахнулся от заместителя начальник, — это все ваши теоретические допущения, но у нас имелся только один наблюдатель процесса изнутри — пилот — возможно, перебежчик, и его данные очень спорные, это более догадки, чем наблюдения. Основывать на них далеко идущие выводы очень неразумно.

— Однако мы верим этому источнику, так как другого у нас нет. В тех выводах, которые нас устраивают или согласуются с подсознательным комфортом, мы принимаем их без ограничений, так?

— Не плетите интриги, Дод, я этого не люблю, — с солдатской прямотой заметил Гильфердинг. — Делайте свои выводы.

Подчиненный выдержал эффектную паузу.

— Я предполагаю, существует еще один неизвестный нам фактор, о котором знал диктатор, но о котором не знаем мы.

— Ладно, вице-адмирал, я думаю, эти теоретические споры не имЈют более реального значения. Из чего бы ни исходила атаковавшая нас страна, наше технологическое превосходство стало очевидно. Мы вышли победителями, но заодно получили наглядный урок. Я думаю, те, кто считал оборону растранжириванием ресурсов, теперь изменили свое мнение, я прав?

Дод Мадейрос выразительно пожал плечами.

— А теперь, коллега, займемся более приземленными делами — подтягиванием хвостов.

И астро-адмирал уселся на своего любимого конька — планирование ближайших повседневных обязанностей.

На третий день после прибытия Хадаса на базу произошло новое, никем не ожидаемое событие. Была близка условная полночь, однако после нападения гармония сонной размеренной жизни в подлунном (в прямом смысле) мире ушла в небытие: теперь всем хватало работы — даже начальству.

— Извините, шеф, но к вам опять астро-лейтенант Гуго. Он приходит уже четвертый раз, просит принять его лично.

— Черт возьми, у него что, мало обязанностей? Нельзя в конце концов доложить по инстанции? В крайнем случае рапортом?

У астро-адмирала сегодня был очень тяжелый день, впрочем, как и все дни после ракетной атаки. Одних восстановительных работ было с лихвой. День здесь, конечно, был чистой условностью, но он полностью равнялся земному, по давней космической традиции и наперекор планете, вращающейся рядом с троекратно меньшей скоростью.

— Пусть зайдет завтра.

Адъютант исчез и сразу же сквозь неплотно прикрытую дверь Гильфердинг услышал перепалку. «Сменить, к чертям, надо этого Зогу, — с раздражением подумал адмирал. — Не может выставить вон какого-то астронома». Он попробовал отвлечься, но не тут то было.

— Астро-адмирал, у меня дело экстренной важности. Расстреляете меня, если, дай бог, не прав! — раздалось из коридора.

Это уж слишком, подумал начальник базы и нажал кнопку селектора.

— Сержант, впустите этого психа. Однако команды не поспевали за событиями: астроном уже был здесь. Он почти в полном смысле влетел в кабинет — при мелочной силе здешнего тяготения это было немудрено. Лицо у Жака Гуго было красное, комбинезон топорщился, как после драки. Может, адъютант не даром кушал свой хлеб, вывел заключение Гильфердинг и указал явившемуся на кресло. Вновь прибывший попытался поправить форму и доложить о своем прибытии согласно уставу, однако астро-адмирал не дал ему времени.

— Выкладывайте, что у вас, и как можно короче.

— Я попробую, господин адмирал, но не знаю, получится ли сжато. — Жак Гуго попытался перевести дыхание и одновременно сосредоточиться.

— Давайте, я слушаю, — подогнал его начальник, ему уже надоедала эта комедия. Не любил он всяческих нарушений регламента, планетарная атака и так ввела в повседневность чудовищную бучу.

— Должен доложить вам, что иногда на дежурстве в процессе плановых наблюдений я вел собственную программу исследований, ни с кем ее не согласовав, можно сказать, я использовал технику в целях личного любопытства.

— Вы будете наказаны за это, — оборвал лейтенанта командующий лунным контингентом с раздражением. — Это не все новости, которые вы хотели мне сообщить?

— Да, далеко не все, адмирал. Мои исследования касались наблюдения за малыми планетами и астероидами. Вы ведь знаете, что эта система изучена гораздо хуже солнечной. Здесь вполне возможно сделать ненароком открытие, рассчитывать на которое дома не приходится.

— Если вы, астро-лейтенант, собрались читать мне лекцию по астрономии, то вы не по адресу. В чем суть вопроса: вы открыли в вакууме какую-нибудь новую каменную глыбу?

— Нет, адмирал, я просто случайно обнаружил изменения в движении давно внесенного в каталог металлического астероида Даккини. — Младший офицер говорил скороговоркой, опасаясь быть оборванным начальником. — Его орбитальное движение изменилось очень резко, настолько, что вначале я принял его за новый, и уже думал, что наконец мне улыбнулась удача, однако я ошибся.

— Послушайте, лейтенант, я, конечно, не чета вам в математике, но ведь на характер орбиты столь малых тел влияют сотни факторов, вы ведь помните о все еще не решенной задаче взаимодействия трех тел.

— Извините, генерал, эта задача решена еще в девяностых годах двадцатого века. Но суть не в этом. Даккини должен упасть на нашу сторону Маары примерно через одиннадцать условных суток. Точное место и время указать не могу, без вашего разрешения мне не выделяют машинного времени на атомном микромозге.

Астро-адмирал открыл рот, но некоторое время ничего не мог сказать.

— Этот метеорит и есть тот самый фактор, о котором я толковал, — негромко, но с победной интонацией доложил вице-адмирал. — Все сходится. Именно приближения этого небесного тела к планете и дожидался Аргедас, если придерживаться версии Кьюма о существовании этой личности. Пока мы боролись с его ракетами, его боеголовки, одна или несколько, наши ученые уже прикинули теоретически множество вариантов, изменили астероидную траекторию.

Астро-адмирал Мун Гильфердинг решил вмешаться:

— А они взвесили, сколько различных больших глыб перемещается поблизости ежедневно и что, опять же теоретически, можно было изменить траекторию любой из них?

Но его заместитель наверняка предусмотрел таковые возражения и благодаря вопросу оппонента получил дополнительный козырь в свою колоду.

— По данным наших астрономов, подходящих кандидатов не очень-то и много. Я думаю, лучше меня об этом доложит специалист — доблестный астро-лейтенант Жак Гуго.

Это было сказано тоном конферансье, но никто из окружающих не зааплодировал, возможно, никто из них ни разу не был в настоящем театре.

Жак Гуго встал.

— Все, кто интересуется подробными выкладками, могут ознакомиться с ними по своим компьютерам, я выдал свой доклад в общебазовую информационную сеть, но вкратце я доведу. Итак, вокруг местного светила вращается достаточно много астероидных потоков, но диктатора подземелья могли интересовать далеко не все. Нужно тело, довольно близко расположенное хотя бы в момент маскирующей атаки. Кроме того, оно должно отвечать некоторым параметрам: быть достаточно массивным и в то же время не чрезмерно, чтобы хватило практически используемых зарядов. Далее, оно должно быть аномально плотным, для того чтобы внутренние силы сцепления и тяготения выстояли при ударе и оный не привел к его развалу, вместо изменения траектории. Данный астероид металлический, в меру большой, что является относительно редким явлением, в то же время подходит к планете не так часто, что делает затруднительным его промышленную разработку, в отличие от вращающихся рядом. Этот маловажный и маловероятный фактор планировщик тоже обязан был учитывать, по вышеизложенным причинам. Было бы смешно, если бы его ракеты прибыли на место, но взорвались зазря, так как астероид давно переработан нами во что-нибудь полезное.

— Но ведь мы не ведем космической разработки недр, у нас здесь не колония, — вставил кто-то из старших офицеров.

Однако младший по званию сразу же парировал этот аргумент:

— Вся операция планировалась много лет назад, от начала до конца. Фюрер Гаруды должен был предусмотреть все мыслимые и гипотетические факторы.

— Он что, гений? — снова подал голос кто-то из присутствующих.

— Да, своего рода. Он стратегический гений и, видимо, ужасно скрытный властолюбивый тип, — пояснил начальник электронной разведки фрегат-капитан Герсони. Он был рад внести хоть какой-нибудь вклад в дискуссию, дабы сгладить свою явную вину за происшедшее недавно: ведь он почти наверняка должен был стать одним из главных козлов отпущения после рассмотрения произошедшего нападения Стратегическим Штабом Земли (ШСЗ).

— Самое главное, о чем мы не должны забывать, разбираясь в плане этой атаки, это то, что траекторию нужного небесного тела надо было знать заранее и очень точно. В этом случае сразу же начисто отметаются все плотные астероидные потоки. Там взаимное влияние их столкновений между собой и силы притяжения, за столь долгий период неизвестности, достаточно сильно поменяют орбиты участников движения. Диктатор планировал свое нападение, зная, что ему не удастся провести новые наблюдения космоса и уточнить данные. Значит, нужно было достаточно удаленное от других метеоритное тело с очень выверенной, стабильной орбитой. Более того, одно из не учитываемых на первый взгляд, но все решающих факторов: все в курсе, что астероиды не имеют правильной формы и, кроме того, вращаются. Поэтому необходимые взрывы нужно произвести с выверенной и рассчитанной заранее точностью, дабы он имел нужную эффективность, то есть взорвать боеголовки, когда цель расположена более плоской стороной к заряду, да еще направление совпадает с нужным. Я могу поклониться перед теми неизвестными, кто сумел осуществить столь сложную инженерно-астрономическую задачу. Наведенный на нас сверхснаряд полностью отвечает исходным предпосылкам. Более того, учитывая все это, я, пользуясь случаем, настаиваю на выводе в космос максимально большого телескопа и прочего нужного оборудования. Из-за еще не осевшей пыли мы не можем провести достаточно серьезные наблюдения с базы. Необходимо проверить еще несколько кандидатов на космическое оружие. Может, мы и перестрахуемся, но лучше узнать об атаке заранее. — Астро-лейтенант поднял глаза на адмирала. — У меня все.

— У кого-то есть вопросы? — поинтересовался Мун Гильфердинг, поворачивая голову. Вопросы были.

— Я, конечно, не математик, — язвительно сказал фрегат-инженер Страбон, — но не легче ли было наступающим воспользоваться сложным компьютером с двигателями коррекции, чем городить такую ахинею, при которой все висит на волоске вероятностей. А если бы они чуточку ошиблись, учитывая угол поворота астероида, он бы мог попасть вообще не туда, куда хотелось бы?

— Отвечу: конечно, они не могли рассчитывать на попадание в конкретную область луны, но им хватало того, что метеорит войдет в область ее поля тяготения с нужной скоростью, а уж остальное довершат законы физики. Я повторюсь: это была авантюра и провалилась она лишь потому, что мы обнаружили метеор заблаговременно. Нам могла помешать пыль или еще что-нибудь типа разрушения астрономической лаборатории предыдущим ударом. Далее, они не могли использовать сложный электронный мозг, из-за априори принятых условий. Как и вся применяемая ими аппаратура — эта была очень проста, они ведь опасались электромагнитного импульса и прочих поражающих электронику чудес техники. Поэтому против нас они использовали только реле времени и законы баллистики. Наверное, это было правильно.

— А откуда они могли знать период вращения астероида, да еще так точно? Они что, производили на него высадку? — поинтересовался еще кто-то любопытствующий.

— Я думаю, этого не требовалось. Для тел, не имеющих атмосферы, период вращения и его направление узнаются довольно легко, тут даже не имеет значения его форма. Достаточно некоторое время пронаблюдать тело в нескольких диапазонах, к примеру, в инфракрасном и видимом частотных окнах, и все станет ясно. Астероид освещается центральной звездой, а в результате вращения по нему движется эдакая тепловая волна. Она быстро затухает с глубиной, обычно не проникая внутрь более нескольких десятков сантиметров. В нашем случае по этому поводу существует аномалия, метеорит, видимо, сплошь железный, но тем не менее закон верен и для него в общем виде. Если быть строгим, можно прийти к выводу, что по всей поверхности астероида температура не может принять равновесного значения из-за изменения условий освещенности. Утренняя сторона не успевает согреваться, она всегда чуть холоднее, чем надо, а вечерняя немного теплее, ведь она, в свою очередь, не успела остыть. Посему относительно терминатора возникает небольшая асимметрия в распределении температур.

— Терминатор, как я припоминаю своими военными мозгами, это граница ночи и дня, — подал голос Дод Мадейрос.

— Безусловно, — не глядя на него, пояснил астроном. — И вот это запаздывание температуры удается наблюдать. В зависимости от того, в какую сторону вращается астероид, мы наблюдаем либо утреннюю, либо вечернюю сторону, и тепловая волна либо отстает от кривой блеска, либо опережает ее. Вот ответ на ваш вопрос.

— А как узнали, что вся эта штуковина железная? — решил поправить пробелы в образовании Орест Апофи — начальник технической службы.

— По спектру, разумеется, и из теоретических расчетов, само собой. Как конкретно получали информацию ученые Гаруды, я не могу точно знать.

— Прошу слова, — подал голос начальник отдела анализа боя капитан-лейтенант Криспус. Ему сразу же его дали.

— Как знают все, в начальный период обострения противоречий с Землей колонисты воспользовались временным многомесячным закрытием Портала и успели порядком подготовиться к войне. Мы знаем, что они проводили исследования самого ближнего космоса. Многие помнят, как нашим подвесным планетолетам пришлось взрывать их небольшую базу здесь на Мааре. Маловероятно, что они занимались столь несвоевременными исследованиями, как астероиды, на своей собственной планете у них было еще полно ископаемых ресурсов, но вполне допустимо, что они вели наблюдения за небом, как любая развитая цивилизация.

— Хорошо. Вопрос по существу: каков его примерный вес? — спросил Мун Гильфердинг, направляя дискуссию в более важное русло.

— Вес, понятное дело, здесь не имеет смысла, — нагло подколол начальника астро-лейтенант. — А масса объекта примерно пять миллиардов тонн, если надо, я могу выдать более точные характеристики.

Адмирал стерпел насмешку, про себя запомнив эту выходку.

— Лейтенант, вы недавно выразились в том смысле, что «авантюра провалилась, потому что…» и так далее. Эта гигантская каменюка уже перестала валиться нам на голову? Как примерно будет выглядеть катастрофа?

— Попав в зону действия луны, металлическая глыба увеличит скорость, окончательно сойдет со своей орбиты и начнет падать. Мы не имеем атмосферы, хотя вряд ли бы она помогла, если только тело не обладает очень плоской формой и не вошло бы в воздушную оболочку под крайне пологим углом. В этом случае было бы теоретически возможно отражение и уход астероида в сторону.

Астро-адмирал снова взял реванш, прервав этот поток красноречия.

— Ближе к делу, господин офицер. У нас нет времени выслушивать эти «если бы кабы».

— Извините, отвлекся, — с сарказмом пояснил Жак Гуго. — Поскольку воздуха нет, ничто не замедлит падения, не произведет первичный нагрев этой огромной массы, и энергия удара высвободится сразу при столкновении с луной. Нам на руку малая масса Маары. Ускорение свободного падения здесь не очень велико, посему метеорит разгонится не так, как при падении на планету. Однако последствия будут страшные. Удар придется в район моря Кризисов-2. По всей поверхности пойдет ударная волна наподобие водяной, только она будет из твердых пород высотой примерно метров сто — двести, спадая, ориентировочно, через две тысячи километров. Одновременно сквозь поверхность прокатится прямая ударная мощь. Она не выплеснется локально, строго с другой стороны, а рассеется из-за различной плотности внутренних слоев. Кольцевая волна не сможет обежать планету, но лунотрясение случится всюду. Мы думаем, орбита спутника нарушена не будет, удар вряд ли повлияет и на суточный цикл. Образуется кратер с кольцевой горой по окружности, примерно на расстоянии четыреста километров от центра. Глубину предсказать не берусь, у нашей программы слишком смутные знания о подпочвенных слоях в данном районе, но она может достичь Сорока и более километров. Пылевой слой окутает спутник на несколько недель, а скорее месяцев, сделав окончательно непригодными телескопы внешнего наблюдения.

— Вы думаете, после такого происшествия уцелеют телескопы? — поинтересовался Гильфердинг с отрешенным видом, словно описываемые кошмары не имели к нему отношения.

— Касательно базы: поднятые взрывом глыбы разбросает на огромную дальность, атмосферы нет. Не уверен, что наш «Большой лазер» сумеет их расплавить, там будут не только металлические, но и просто каменные монолиты: обладая плохими характеристиками для передачи тепла и значительными размерами, они, видимо, будут неуязвимы, хотя я могу ошибиться, коллеги меня поправят. Однако, даже если я заблуждаюсь, это не так важно. Поскольку сейсмический удар придет раньше, калибровка всех когерентных излучателей собьется. Думаю, база тоже будет повреждена до предела, при любом самом благостном раскладе. Поэтому мы вряд ли сможем что-либо сделать после столкновения — слишком грандиозна будущая катастрофа.

— И каковы выводы? — нехотя процедил адмирал.

— Есть два выхода: бежать или принять бой. В первом случае у нас не хватает средств даже для эвакуации людей. Поэтому нужно атаковать астероид первыми.

— Понятное дело. У вас есть просчитанные варианты.

— Да, мы прикинули возможности его нового разворота с помощью «Большого»: здесь шансов маловато у нас не хватит энергии.

— А если долбануть по нему всеми оставшимися боеголовками?

— В этом варианте есть вероятность разнести его на куски, поскольку устойчивость железа нарушена после предшествующих взрывов, но тогда нам снова придется отражать атаку, только теперь уже целой своры астероидов.

— Дело даже не в этом, — перебил его Дод Мадейрос. — У нас просто нет достаточного количества мощных боеголовок: мы все израсходовали, отсекая ложные цели от истинных.

— Что же мы предпримем, астро-вице-адмирал? — нарочито вяло спросил главнокомандующий. На докладчика он уже не смотрел — он вел беседу с высокими чинами.

— Надо произвести высадку, установить на нем несколько отклоняющих движков с атомным разогревом. Придется пожертвовать запасами жидкого горючего, но никуда не денешься, это единственная возможность.

— Вы все рассчитали? — с недоверием поинтересовался Гильфердинг. — И у нас имеются двигатели необходимой мощности?

— Да, потребуются все три резервных «Сканда». И нужно будет задействовать космическую баржу для перевозки топлива.

— «Сканды» — это запас для прибывающего с Земли звездолета, — подал голос начальник материального обеспечения базы, — что будет, если у него после прибытия выйдет из строя хотя бы один разгонно-тормозной двигатель?

На его замечание никто серьезно не среагировал, однако астро-адмирал неожиданно вскипел:

— Черт побери, Марото, вы думаете, если звездолет обнаружит вместо нас облако пыли, ему будет легче? — Он вновь сбавил тон и повернулся к заместителю: — Времени хватит?

— Его в обрез, тем более что отклонение эффективно, пока Даккини не попал в нашу зону притяжения, а движкам после установки нужно будет проработать более суток для достижения цели или для увода от цели, если быть точным.

— Может, когда отклоним его на достаточно безопасное расстояние, расколем его на части? — вслух предположил начальник базы. — Или не стоит тратить ресурсы?

— Есть еще вариант, можно развернуть эту массу для попадания в планету. Гарантирую, эффект будет очень впечатляющий, интереснее, чем при столкновении с нами: ведь ускорение свободного падения у Гаруды больше и, следовательно, там будет высвобождена раз в десять большая энергия, правда, более локально: обломки не раскидает очень далеко из-за увеличенной силы притяжения.

— Не считайте себя самым умным, вице-адмирал, я уже обдумал такую гипотетическую возможность. Держите этот план при себе — у нас нет полномочий устраивать на планете подобные катаклизмы.

— Извините, астро-адмирал, просто иногда обидно. Располагая такими мощностями, мы едва не потерпели поражение.

«Но ведь окончательной победы от тебя тоже никто не просит, — подумал про себя командующий Маарарской базой, но смолчал. — Эх, если бы от нас требовали решить все одним махом?»

— У нас очень мало пилотов, астро-адмирал. Можно задействовать всех что есть?

— Берите в дело и этого перебежчика Кьюма. Я думаю, теперь понятно, почему нападающие нанесли удар в конкретно заданный момент: они дожидались входа астероида в рассчитанную точку, эти высосанные из пальца шпионские страсти здесь ни при чем. Не ждали они никаких координат от Хадаса Кьюма, мы все знаем, что они били по всему скрытому полушарию луны, даже по точкам либрации. Если бы они наводили хотя бы в одно море Нектара, нам бы хватило. Заодно проверим его лояльность в деле. Пусть особисты, если хотят, приставят к нему человека для наблюдения. Он пилот от бога, водил кучу типов космической техники, а там придется работать непрерывно. А то, что база будет находиться на обратной стороне, было естественно предположить даже много лет назад: зачем иметь военный космодром, за которым противник сможет следить с поверхности Гаруды в простейший телескоп или, того хуже, наносить по нему удары лазерами или еще чем по прямой? Дод Мадейрос согласно кивнул.

Да, это было здорово. На главном экране среди звезд-точек росло из ничего темное каменное тело. Космический корабль сбавлял ход — гасил скорость передней дюзой коррекции, уравнивал свое движение с астероидом. Управление взял на себя Кюи (старший пилот космической баржи), хотя это было сильно сказано, все его действия вначале проверялись на правильность решения электроникой, а уже потом поступали в виде кодированного приказания на аппаратуру, однако это происходило невероятно быстро и разницы люди не чувствовали. Существовала специальная команда отключения блокирующей автоматики, однако никто из космопилотов не пытался делать это.

Небесное тело быстро занимало всю переднюю полусферу. Лишь теперь, оказавшись с ним рядом, можно было прикинуть чувственно его размеры.

— Однако этой железяке досталось, — задумчиво констатировал Дод Мадейрос.

Планетолет медленно перемещался над оплавленной глыбой. В свете мощного прожектора они ясно видели последствия термоядерных взрывов, изменивших траекторию и даже остановивших собственное вращение астероида. Та сторона, к которой они приблизились поначалу, была обычной: неровной и шероховатой, соответственно масштабу, если считать себя микробами, парящими на управляемой пылинке над куском металлической породы. Поперечник Даккини представлял собой подобие удлиненного диска и вдоль края достигал полуторакилометровой длины. Толщина же этого уникального астероида была не более четырехсот метров. Корректирующие взрывы гарудских ракет полыхнули напротив одной из его плоскостей, и сейчас наблюдатели ясно видели следы атаки. Внутренняя поверхность несколько выгнулась вовнутрь и представляла собой очень неровное, фрагментарно отполированное плато. В некоторых местах было ясно видно, как порода кипела: виднелись застывшие, будто запечатленные фотографией, гигантские фонтаны, а в бортовой телескоп, почти везде, просматривались вплавленные в почву шарики окалины. По самому центру космического скитальца проходила серия огромных трещин неизвестной глубины. Последнее очень взволновало Жака Гуго, и он высказал опасение, что, возможно, астероид перестал быть прочным единым целым, и малейшее воздействие может привести к его распаду на десяток более мелких объектов. Окружающие выслушали его с подобающим моменту вниманием.

Хадас искоса поглядывал на астронома. Глаза у того горели. Осуществилась его давняя мечта: увидеть вблизи малое космическое тело, да еще такое редкое. Обычно астероиды представляли собой рыхлые непрочные структуры, рассыпающиеся от малейшего удара, как комья мокрого снега и так же легко слипающиеся при случайном совпадении звездных путей-дорог. Ну а эта громада легко выдержала несколько или один сверхмощный взрыв на совсем близком расстоянии. Подрывы боеголовок, разумеется, не были контактные, иначе они бы наверняка разнесли Даккини на мелкие осколки, они рванули в нескольких десятках или сотнях метров, распределяя ускоряющий импульс на возможно большую площадь, словно надувая парус. Единственное, чем могли эти взрывы убедить исполин изменить тысячелетиями утвержденную орбиту, было мощнейшее световое излучение, а остальные известные на планетах факторы ядерного взрыва в вакууме начисто отсутствовали.

Корабль сделал облет небесного тела вдоль его бывшего экватора, теперь, после остановки вращения астероида, это понятие стало довольно условным. Затем, истратив примерно тонну топлива, ракета изменила траекторию на перпендикулярную, и люди сумели осмотреть космического странника вдоль длинной стороны. Обозревание местности, подвергнутой нападению, значения, в общем, не имело: кроме опасных трещин ничего теоретически мешающего цели посещения обнаружено не было, но в экипаже находились не роботы, и потому досужее любопытство заставило их потерять полчаса на осмотр. Затем корабль, произведя рекогносцировку, сориентировавшись по Индре и далеким недоступным звездам местной штурманской ориентации, выплеснув в вакуум еще около четырехсот литров горючки, смешанной с окислителем, завис над равноудаленной от краев точкой астероида. Под ним простирались обозримые дали нагромождения нетронутых цивилизацией скал.

Через некоторое время из корабля высыпали рабочие команды. Хадас Кьюм тоже участвовал, ему поручили управлять небольшой реактивной платформой для перевозки груза. В эти часы он обрел тот потерянный когда-то покой вселенской завершенности: наконец-то он занимался работой, которая увлекла его целиком. Он действовал умело, и окружающие его люди видели мастерство пилотажа и ценили это.

А после они стояли, если так можно выразиться, на поверхности Даккини. Астероид мог навечно покинуть любой предмет с начальной скоростью более полутора метров в секунду, а местами даже с меньшей, из-за несимметричной формы. Поэтому, чтобы не отправиться в бесконечный полет, астронавты имели наплечные ранцы с небольшими соплами за спиной, меняющими угол поворота по команде. В начальном положении у все? (эти сопла были направлены вверх. Если человек делал неосторожное движение, он мог с минимальным расходом топлива моментально вернуться назад к поверхности, а если работа требовала сочетания усилия с неподвижным состоянием, можно было включить двигатель на постоянный режим. В этом случае топлива хватало на полтора часа, это было очень калорийное топливо. Хадас Кьюм находился рядом с Жаком Гуго. Они сделали «пешую» прогулку в ожидании окончательного крепления последнего якоря. В основном они молчали, любуясь окрестностями, но иногда беседовали. Костюм астронома был очень массивным, предназначенным для работы в условиях повышенной радиации. А вот скафандр Хадаса не так стеснял движения — это была обычная модель для космотехнического персонала. Экспедиция готовилась спешно, и потому с базы собрали все, что подходило для использования в условиях вакуума. На этой стороне астероида радиационный фон был незначительно сильнее обычного, и костюм капитана был явно лишним. Очередную часть неспешной беседы начал Альбер Марселей — третий участник их маленькой прогулки, инженер-сапер по специальности: всю жизнь он изучал атомные фугасы и потому умел их закладывать и, с определенной вероятностью, извлекать, но в душе он остался совершенно штатским человеком.

— Знаете, Жак, я почему-то очень надеялся, что на этом астероиде мы найдем что-нибудь необычное, он ведь такой редкий — весь металлический. Я хотел, чтобы это оказался какой-нибудь супер-звездолет из далекого прошлого, потерянный когда-то некой галактической империей. Мы бы вскрыли его люки и нашли бы там страшных чудовищ, против которых следовало бы объединить все человечество, даже этих сумасшедших внизу. А вокруг все оказалось так обыденно

— даже зло берет.

— Господи, Альбер, сколько вам лет? — откликнулся на его вызов астроном. — Я даже завидую вашей наивности. Наверное, неплохо быть специалистом в областях, не связанных с фундаментальными науками — можно верить в чудо. Вы до сих пор не знаете, что мы одиноки в нашей части Вселенной? А может, и во всей бесконечности?

— Глупости вы изрекаете, хоть и специалист, — запальчиво возразил сапер. — Вы хотите меня убедить, что никаких чужаков не существует? Но ведь против вас говорит куча фактов. Один звездный проход чего стоит. Я уж не говорю о Гаруде. Единственный известный нам провал в пространстве и тот соединяет две системы, в каждой из которых есть по одной пригодной для жизни планете.

«Одна уже не пригодна», — подвел про себя итог Кьюм.

— Послушайте, Альбер, в астрономии есть столько разных малопонятных вещей и расстояние до них так непредставимо далеко, что если хотя бы часть из них объяснять разумным проявлением метагалактических обитателей, они будут заняты по уши, создавая эти чудеса природы, на собственные, неизвестные нам потребности, у них просто не останется времени.

— Жак, ваши научные аргументы, может, и значили что-то в веке, допустим, двадцатом, тогда они верили, что близки к конечному пределу знаний и Вселенная, при определенном взгляде на нее, проста. Но объясните мне, например, существование Портала?

— Дорогой мой, мы не до конца понимаем само появление разума вообще и тем более жизни. Наука, к вашему сведению, не объясняет «зачем», она просто пытается ответить «как».

— Вы ведете спор некорректно, ведь вы же ученый. Я вас спросил о конкретной физически наблюдаемой и используемой вещи, а вы уводите меня в тавтологию.

— Но я же не выдающийся гений, то, что я вам изложу, вы можете сами прочитать. Список подходящей, в меру популяризированной литературы я могу вам выдать. Там вполне сносно и, на мой взгляд, математически безупречно дается объяснение «окон» в пространстве.

— Но интересно, что вы сами о нем думаете? Неужели на сто процентов верите в его природное происхождение?

— Слушайте, но какое дело природе до моих мыслей о ней? В науке всегда интересен результат. Если гипотеза достаточно объемно охватывает явление и, более того, предсказывает что-то еще неизвестное и это подтверждается, тогда это становится теорией и всем становится до лампочки, насколько невероятными данные мысли казались вначале. Наука уже давно очень высокоспециализированная область, потому мы вынуждены опираться на авторитетов, хоть что-то должно приниматься на веру. Нельзя объять необъятное и критически осмыслить все исходные предпосылки и все возможные следствия.

— И пробовать тоже не стоит?

— Наверное, жизнь слишком коротка. Лучше использовать более простой способ — сравнивать конечные выводы с выводами другого авторитета, если возникнут противоречия, привлечь труды третьего. Лично я делаю так. Они сами очень хорошо находят уязвимые места друг друга. А наша логика… Она ведь формировалась не для научных дискуссий в дальнем космосе, а для выживания в ледниковый период.

— Ну хоть существование этой, цельной металлической громадины у нас под ногами, вы можете растолковать?

— Попробую, однако не претендую на конечную истину, — сказал астроном. — А вам, коллега-пилот, не слишком наскучили наши диспуты?

— Нет, я с удовольствием выслушаю, да и время надо убить.

Они немного поколдовали со своими ранцевыми ракетами, подруливая ближе друг к другу, словно от этого стали бы лучше слышать один одного. Для беспроволочной связи это было все равно.

— Ну, тогда ладно. Так вот, давным-давно, миллиардов эдак пять лет назад была здесь протопланетная туманность, вращалась не торопясь и никого не трогала. Но вдруг где-то поблизости случился взрыв сверхновой, и ударная волна, преодолев десять, а может, более световых лет, ударила по облаку. На первый взгляд, ничего не случилось, но на самом деле начался процесс формирования звездной системы. Она принялась сжиматься, появились кольца, со временем из центральной области оформилась Индра, а из внешних все четыре наличествующие планеты. Некоторые кольца были менее плотные, пыль там никак не могла собраться в большие кучи достаточной массы для начала сжатия, а когда вблизи появились более удачливые соседи солидной тучности — процесс вообще пошел наперекосяк. Так и летают эти комья по своим орбитам без пристанища — мы их называем астероидами.

— И все? А нельзя несколько подробнее, на этом уровне я бы и сам доложил, — обиженно сказал Марселен.

— Вы правда хотите подробнее, Альбер? Тогда снова вникайте. — И началась лекция.

Вначале малая летающая платформа (МЛП) включала направленные вниз и вверх дюзы. Таким образом, стабилизируя свое собственное положение над поверхностью, ракетная тележка сдувала с рабочей площадки астероида пыль. Как ни мала была местная сила тяготения, однако ее хватало для удержания на Даккини небольшой порции местного мусора, накопленного за миллионы лет спокойной жизни. Слой пыли был очень небольшим, возможно, основное ее количество покинуло это мирное пристанище после термоядерного удара. Сотрясение было чудовищным, и, кроме того, астероид потерял свое вращение, приобретенное за долгие тысячелетия воздействия солнечного ветра. Вся пыль была сорвана с насиженного места и теперь скорее всего совершала бесплатное путешествие: та, что полегче, — в галактические дали, разгоняемая фотонами, метко выпущенными материнской звездой, а та, что потяжелее, — в сторону Индры, к своему неизбежному аду, по сужающейся спирали, все более гася скорость об эти же фотоны. Пыль накапливалась долго-долго. Как ни одинока была траектория Даккини, однако и ему навстречу попадались мелкие метеоры. Те, что имели приличные относительные скорости и встретили свою судьбу миллиард лет назад, выбивали из астероида маленькие и не очень кусочки, а те, что прилетели позже, просто месили пыль, не добираясь до металлического тела, укутанного этой пылью, как шубой. Постепенно они превратили его внешнюю поверхность в серую, плохо отражающую свет массу, с составом породы из бесконечного количества каменных и железных обломков. Вся эта мелочь слетела с Даккини при многомегатонном ударе, когда космическая зима мгновенно сменилась коротким летом, но этим летом стало так жарко, что астероид навеки простился со своей шубой.

Однако и жалкие ее лохмотья мешали работе. Когда пыль уносилась вдаль со скоростью более первой космической этого мира, мощный лазер, закрепленный на МЛП, проделывал в грунте аккуратное отверстие для крепления оснований якорей. Затем следующая платформа расширяла их более экономичным способом — бурением. На каждое основание приходилось по восемь гигантских крепящих болтов, которые были так тяжелы, несмотря на мизерную силу тяжести, что их складировали непосредственно на поверхности, лишь по инерции мышления связав в кучу для увеличения массы. В былые времена технического рассвета, лет эдак сто назад, когда вовсю применялись умные роботы, впоследствии запрещенные, люди, возможно, вообще бы оставались в роли наблюдателей и их бы не потребовалось столько, но сейчас механики и инженеры были заняты по уши: сроки поджимали. Им нужно было установить по шесть оснований под каждый из мощнейших «Скандов», а техники не хватало: базе не на чем было перебросить имеющуюся в наличии в столь короткий срок. Сами основания требовались для того, чтобы гиганты, начав выплескивать свою мощь, не унеслись в автономный полет: второй попытки спастись у базы уже не было.

Все непосредственно не участвующие в созидательном процессе с восхищением наблюдали за волшебным действом. Наверное, даже древний сказочный джинн поперхнулся бы в зависти от темпов происходящего строительства. Вся нетронутая взрывом сторона дискообразного астероида была освещена ярчайшими прожекторами, закрепленными на парящей в звездном море космической барже. Между ней и Даккини метались малые платформы и люди в реактивных ранцах или с аналогичными пистолетами. Рабочие лазерные лучи не наблюдались из-за отсутствия воздуха, только в местах столкновения с породой полыхали их багряные сполохи. И вся эта красивая картина совершенно не омрачалась чудовищными звуками, сопутствующими любой строительной деятельности в условиях атмосферы.

Глядя на происходящее, трое отстраненных на время от деятельности людей потихоньку потеряли цепь рассуждений и замолчали, впитывая происходящее. Это была наглядная лекция о мощи разума и о тех перспективах, которые открывались ему в мире, не подвластном милитаристской истерии. Однако они жили в другом.

Все находящиеся в отсеке затаили дыхание, и не только они: разговор вице-адмирала космического флота Мадейроса транслировался по общей сети. Все принявшие участие в грандиозном процессе имели право получить моральное поощрение, слушая доклад. Он уже завершался.

— Господин астро-адмирал, сейчас я переключаю управление в дальнее дистанционное положение.

Все явно расслышали, а может, это была коллективная галлюцинация, как щелкнул тумблер.

— Все! Теперь в вашем распоряжении самый тяжелый в мире управляемый космический аппарат!

Возникла маленькая, но все же заметная пауза, свидетельствующая об огромном расстоянии, преодоленном сигнальным лучом по пути туда и обратно.

— Доклад принят, вице-адмирал. Объявляю благодарность всем принявшим участие в экспедиции! — раздалось из кварцевых динамиков. Это был голос командующего базой Муна Гильфердинга.

Отсек взорвался аплодисментами. Хадас не участвовал, он держал руки на пульте управления планетолета, однако сердце забилось чаще.

— А теперь, контр-адмирал Мадейрос, уводите в сторону свой корабль. Я даю вам на это десять минут. После чего я начну торможение Даккини.

— Понял вас, включаю отсчет. Всем занять служебные и пассажирские места.

И тогда у Хадаса наступило рабочее время.