Глава 5

Высадка войск, первоначально задуманная в Гекатее, была перенесена в устье Ияша, на самую границу Агиллеи и савр-Шаддата. Там собрались уцелевшие части Левого Крыла. Через эти земли бежала обратно недотопленная Дином армия савров и внутренних обитателей. Там удобно было подвести к берегу тяжелые ходжерские корабли с большой осадкой и разгружать их.

Вода по Шошу пошла ночью, примерно в середине второй стражи. Уровень в реке поднялся не больше чем на два с половиной локтя, но помогла внезапность и речная стремнина немного выше лагеря по течению. Наводнение захлестнуло уснувший после дневных трудов и разбойных вылазок лагерь, повалило шатры, сорвало с привязи готовые плоты и снесло на три четверти построенный мост. Большинство захлебнувшихся проснулись, когда их уже волокло течением к повороту реки. Они пытались встать их сбивали с ног и топили плывущие со стройки бревна. В воде погиб весь обоз вражеского войска и бесследно сгинул царевич Галахар вместе с семицветным шатром и бледным знаменем – как и не было его. А спаслись, в основном, савры которые даже ночью не расставались со своими лошадьми; их вынесли из взбесившейся воды степные кони.

Дин мог бы объявить всем автора и исполнителя идеи, но, во-первых, его спросили бы: а как и когда он успел? Признаваться в полетах по небу на заколдованном корыте не хотелось. Хотя на самом деле корыто было никакое не заколдованное. Господин Фай объяснял Дину устройство двигателя, только Дин плохо понял. До него дошло одно: что все внутри держится на простых элементах – воздухе, горючем топливе, горении, но не на заклинаниях и не на усилии мысли. Во-вторых, на Дина обиделся бы принц Ша, потому что так, как придумал Дин, – не воюют. Декадой раньше на рассуждения Ша Дин пожал бы плечами и сказал, что бой должен быть не честным, а выигранным. На Дина косо посмотрели бы вояки из Академии, но сам он остался бы собой доволен. Однако подержав в руках прожигающее камень оружие, собственное мнение о честности боя Дин немного изменил. Об авторе и исполнителе идеи пришлось промолчать, и наводнение списали на обильные северные дожди.

С момента, когда нашествие внутренних обитателей было смыто с Агиллеи водами Шоша, прошла декада и еще три дня.

Республиканцы разлетелись из Столицы, как стая галок, – неизвестно куда.

Войска под командованием принца Ша и поспешившие из Столицы домой северные владетели навели порядок в разоренной провинции и обратились к границам савр-Шаддата. За Ияшем по-прежнему полыхал бунт, и ничего об истинном положении внутри провинции было неизвестно. На агиллейском берегу Ияша ожидали арданских кораблей, чтобы пополнить войско и всеми силами начать наступление на савр-Шаддат.

Дин остался в Столице. В придачу к той говорящей коробке, которая у него имелась, Фай подарил еще одну – с ее помощью можно было разговаривать с таю. Господин посол перестал докучать Дину пространными повествованиями о коварстве неведомых врагов с той стороны Неба, а кир Хагиннор не спрашивал больше про государя. Узнав, что Столице опасность не грозит и война переместилась к северным границам, арданский флот не стал задерживаться и сразу направился в Агиллею, а кир Хагиннор отбыл на Ходжер, где его уже лет пять ждали в гости.

Дело с государственным переворотом потихоньку замялось. Почти никто не вспоминал ни пропавшую государыню, ни повод, по которому государь покинул Царский Город.

Но Дину-то было известно: государь не забудет, что его хотели убить. А за такие посягательства по таргскому законодательству казнят публично. Отрубают руки, ноги и выматывают кишки.

Дин состоял в деловой переписке с киром Аксагором, и они обменивались любезностями:

«Вы слышали, господин министр, что клеветники на том свете раскаленные сковороды лижут?» – приписывал внизу письма кир Аксагор.

«А вы слышали, господин наместник, что ябедников на том свете вешают за язык?» – замечал в ответ господин Дин.

Однако спокойствия в жизни Дина от всего этого не прибавлялось.

Первые дни он совсем не боялся того, что сделал. Он был уверен, что вывернется, повесит все беды на других и сумеет выгородить себя. Он был предусмотрительнее вороны, и все в своей жизни рассчитывал. Но когда расчеты сорвались все и сразу, Дин начал жить одним днем и забивать этот день делами так, чтоб к ночи ни о чем не думать, чтоб строить новые планы не хватало сил. Да и планировать больше не имело смысла. Он забросил «Королевское войско». Какие там арданские бани, какой ресторан «Пять павильонов». Кусок пирога на обед, чашка чаю, и на десерт – выволочка секретарю, который тоже проголодался и, вместо того чтоб дописывать бумагу, смотрит Дину в рот и считает упавшие крошки. А на официальных приемах два кусочка между разговором о делах и глоток вина – ведь не будешь вести деловую или светскую беседу с набитым ртом. Издевался над собой Дин таким образом потому, что не хотел начинать бояться. Не хотел, а все равно начал.

Государь пообещал Фаю, что вернется, и дал Дину времени – полторы декады.

Государственные печати стали жечь Дину руки. Из всего, что он натворил, вышла одна гадость. Подсунул булавку Инаю – смерть. Придумал заговор – провал. Женил государя на таю – не на том. Влюбиться хотел – и то не получилось, выбрал неправильно. И вот он, солдатик «Королевского войска», несмотря на многочисленные свои ошибки, дошел-таки до другого края доски. И заглянул за край. Теперь по правилам игры ему следовало повернуться к краю спиной и вернуться на игровое поле всесильным полководцем. Но оказалось, что жизнь отличается от игры. В жизни край не существует. Зато есть порог, который Дин с разгону и по недомыслию перешагнул. И теперь не знает, что ему делать дальше.

Дину необходимо было поделиться с кем-нибудь. Чтобы человек оценил его положение со стороны. Но в окружении Дина подходящего человека не оказалось. Дин стал искать вдали от себя, и человек нашелся. Энленский первосвященник эргр Скиллар Скей сам вызвал Дина на разговор о совести. По Быстрому Свету исповедоваться было нельзя, потому что государь мог подслушать, но, мало-помалу, по слову в стражу, обиняками, двусмысленностями и намеками эргр Скей вытащил из Дина историю с заговором. Дин признался ему в том, в чем не признавался даже перед самим собой. Что он боится не государя и не заслуженного наказания. Что Дин боится сам себя.

Чего он добился, забравшись на самый верх? Власти? Денег? Всемогущества?.. Ни то, ни другое, ни третье его самолюбию почему-то не льстило. Он принимал решения, находил выходы из трудных положений, устраивал чьи-то судьбы и пристраивал капиталы. Ему кланялись во дворцах и на улицах. Его поминали по делу и не по делу. Одни его хвалили, другие ругали – но каждый знал его имя. Ему доверили государство, но что толку, если он сам свое право на власть подвергает сомнению?

Дин не страдал болезненной принципиальностью и не перечитывал каждый раз на ночь таргский кодекс «Иктадор» с моральными заповедями по десять штук на страницу. Слово «честь» для него соответствовало понятию «деловая репутация». Тем не менее он прекрасно понимал, что совершил предательство. Даже вдвое хуже – предательство ненужное. Украл власть, которая и без того предназначалась ему. Если на свете существуют оборотни, думалось Дину, то он как раз такой оборотень – мягкий снаружи и ядовитый внутри. Ходить в шкуре оборотня было тяжко. А сбросить ее – невозможно.

За порогом, который Дин перешагнул, менялся мир. Дин только одного не мог понять: в новом мире жизнь его начинается, или уже закончилась? У него не было друзей, и не осталось врагов. Единственный сын болен, жена состарилась. Какое-то место в душе, которое он надеялся заполнить, поменяв систему государственной иерархии и выдвинувшись в первые ряды, осталось пустым, и в месте этом проросла совесть. Дин повис между небом и землей, словно волшебное корыто.

Плохо было жить в том мире, где вдруг переворачиваются все представления о привычном. Где возможным становится разговор с человеком за полторы тысячи лиг от тебя. Где хочешь – стену каменную сожги или по небу летай, сколько тебе нравится. Жил бы себе Дин, как раньше, не знал бы ничего, не верил бы в сказки. Но нет. Мир изменился. А Дину хотелось назад, в прежние времена. Где всемогущее колдовство – сонный морок, а не действительность.

Дин спросил у эргра Скея: как же тот вещий сон, в котором государь вручал Дину награду? Энленский первосвященник объяснил: подлинно вещие сны снятся только святым людям. А сон грешника – обман и заблуждение чувств. Из одного греха сон бросает пошатнувшегося в нравственности человека в бездонную пучину прегрешений, и получается, что в жизни все происходит обратно сну.

Кто знает, не попадись на пути таргского Первого министра эргр Скиллар Скей, когда-то сам прошедший через похожие испытания, может, Дин пережил бы свои сомнения, забыл бы их и перестал задумываться. Все-таки время лечит. Но эргр Скей нажал на больное место и растравил пустячную царапину так, что Дин маялся теперь ею сутки напролет. Однажды ему приснилось решение всех его проблем, простое и ясное, и Дин подумал: да, так все и должно быть. Он поедет на Белый Север. Он станет монахом. И потихоньку начал готовиться сам и подготавливать окружающих. Чтобы люди не очень удивились принятому господином министром странному решению.

Поначалу государь избрал немного не тот путь. Он проверил и привел в боевую готовность все имевшееся на орбите Та Билана оружие. Вертелось там всего немало, но охраняла эта техника Та Билан, а не Бенеруф. Двинуть ее поближе к предполагаемому краю перехода? Можно, но летает она медленно. Взять Верхних на испуг? А если они не испугаются? Устраивать космический скандал со стрельбой и гравитационными ловушками и самому ему не хотелось, и обещание он Фаю дал.

На самом-то деле он даже не был уверен, что справится с нашествием Верхних. Обещать – одно, а делать – тут уж как получится. Когда он давал обещание, он немного забыл, что Верхние – каста военных, что на орбитальных станциях их может оказаться не один миллион человек, и станций тех неизвестно сколько прибудет. Выдрать «Крепость» из недр планеты и заставить ее полетать для устрашения вероятного противника было можно. Это даже наверняка произвело бы впечатление. Беда состояла в том, что «Крепость» – рудничная база, а не боевой крейсер. Гигантская база, неизвестно на что похожая, если судить о ней по внешнему виду, только боевые качества у нее никакие.

Он решил: он уничтожит создающий переход комплекс. Подождет, пока Верхние доведут до ума свое творение и только тогда, чтоб ущерб был максимальным, все их строительство разрушит.

Недостаток плана состоял в том, что, потеряв один комплекс, они могут начать возводить второй. Потом третий, и так далее. Игра может затянуться на десятилетия, сам он окажется на Та Билане все равно что в осаде, и со временем Верхний Мир Тай найдет сюда какую-нибудь другую тропинку. Только в этом случае таю уже будут знать, что здесь их ждет нелестный прием, и подготовятся соответственно.

Потом, через день после потопления войска внутренних обитателей водами Шоша, он узнал про ловкую выходку Дина с покупкой воды. Господин Фай Ли носил с собой подслушивающие булавки, но вникать во все подряд разговоры, которые только можно было по ним услышать, у государя не находилось возможности. Поэтому некоторая часть информации к нему в лучшем случае запаздывала.

Ему пришла в голову идея сделать нечто похожее. Провернуть фокус, который избавит его от всех проблем сразу. Для этого нужно было подключить себя к мозгу «Крепости» и работать семь-десять дней. К тому же, выдумка была довольно энергоемкая. Но совесть его осталась бы чиста, он не запачкал бы руки кровью и даже дал бы Верхним таю шанс изменить свою жизнь к лучшему, как они на то надеялись, перебираясь от мира Тай на Бенеруф.

Он посомневался немного, но решил, в конце концов, что чистоплюйство – не самая скверная черта характера, – и принялся за работу.

Чем ближе подходил рубеж пятнадцати суток, тем больше Фай нервничал. От странного собеседника, который вроде бы обещал помочь, не поступало известий. И что за помощь он решил предложить? Ведь помогать Добрый Хозяин, как Фай его слова понял, собирался в первую очередь себе. Неужели он приведет в действие оружие той войны, в которой погибла цивилизация всего рукава Галактики? Он выжжет Бенеруф от заразы жизни, как некогда был выжжен Тай?

Десять дней назад поиски останков экспедиции «Летучего Змея» увенчались успехом. Собирать информацию в суровых условиях ледниковой зоны было неимоверно трудно. Но и по тем крупицам, которые удалось извлечь, Фай понял: оружие на Та Билане есть. И если прежде ничто не стесняло его применение, то почему таю должны верить хозяину оружия сейчас, когда над Та Биланом нависла реальная угроза?

Фай попробовал поставить себя на место человека, с которым разговаривал по Быстрому Свету. И Фаю стало страшно. Твердого обещания не убивать он в словах Доброго Хозяина так и не услышал. Своими руками тот мог ни к кому не касаться, но где гарантия, что он не сделает дело чужими? Если Верхние погибнут, виновен будет и Фай в том числе. А если погибнут Нижние… ну, тогда следующая экспедиция на Та Билан из мира Тай не прибудет никогда. Потому что мир Тай умрет. Зато как спокойно и мирно потечет жизнь на Та Билане…

О намерениях Верхних пришлось рассказать всем. Решился на это Фай не сразу, потому что знал, к чему откровенность приведет: Нижние таю разобьются на два лагеря. На тех, кто готов подчиниться и работать на Верхних, и на тех, кто хочет отомстить за грядущую гибель мира Тай. Последние были настроены весьма воинственно и требовали от Фая ответа за неумелую политику по отношению к Верхним. Им думалось, останься они на Бенеруфе, ничего похожего бы не произошло. Фаю нечего было ответить и нечего предложить. Все, что он мог, – просить их потерпеть до открытия перехода и до появления над Бенеруфом орбитальных баз. Появятся ли они? Фай делал вид, что сомневается. О своем союзнике он не сказал ни слова, потому что сам не был уверен, есть ли у него союзник.

Недовольные поворотом событий Нижние не решились полностью отстранить Фая от руководства, но приставили к нему так называемый консультационный совет из четырех человек, который везде теперь таскался за Фаем и проверял все принятые им мало-мальски важные решения.

С Маленьким Ли семейная жизнь окончательно расстроилась, они не разговаривали и спали спинами друг к другу. А Нэль и не думал давать о себе знать, и в полиции о нем тоже молчали. В общем, все было плохо.

На тринадцатый день после объявления ультиматума Лал вздумал выяснить настроения Нижних таю. Фай пришел на переговоры с балластом консультационного совета за плечами.

Лал кратко проинформировал о произведенных на Бенеруфе работах, удачном пробном запуске перехода и степени готовности к принятию орбитальных баз, словно изгнанные на Та Билан таю уже подчинились Верхним и согласились на них работать. Впрочем, с точки зрения Лала по другому и быть не могло. Разве существовал какой-то выбор? Страх Фая остаться навсегда на варварской планете Лал чувствовал на расстоянии в сорок пять миллионов километров.

Из-за задержки сигнала в пути диалога не получалось. Сперва говорил один, потом другой. Обычно получалось так, что сначала Фай слушал Лала.

Затем сам отвечал, что думал. В этот раз он попрекнул Лала в вероломстве.

– Новая эра стоит у вас на пороге, – ровным голосом ответил Лал. – Ты упрямишься, ты не хочешь осознать этого. Но новое всегда приходит в мир через боль. Это трудно – все равно что родить. Откройте дверь сами, и впустите новое в свою жизнь. По доброй воле и боль будет меньше.

– Не бойтесь, Фай, – вдруг мягко вмешался в разговор голос Доброго Хозяина. – Войдет в дверь – вылетит в трубу. Обыкновенный сквозняк.

Фраза была сказана по-таргски. Лал не обратил на нее внимания, решив, что ее произнес кто-то рядом с Фаем. Однако консультанты, контролировавшие переговоры, заинтересовались.

– Кто это был? – спросили они. – Кто вмешался?

– Если бы я знал, – ответил Фай, – я бы сейчас не выслушивал проповеди полковника Лаллема, а сам читал бы ему основы этики и взаимного уважения.

От него не отставали, и пришлось объяснить про таинственного собеседника. Новость эта не вызвала большой радости: занимаясь обследованием «Летучего Змея» трудно было с оптимизмом относится к факту присутствия на планете неких сил, уже угробивших одну из тайских экспедиций.

А Фай понял, что по обычной радиосвязи Доброго Хозяина тоже можно найти – видимо, он сканирует весьма широкий диапазон частот. И, второе, что все действия всех таю находятся под колпаком. Это обстоятельство не радовало уже и его самого.

Государь не пропал окончательно, как многие того боялись или, наоборот, чего ожидали бы с радостью. Слухи в Царском Городе бродили самые различные. Один из главных – будто принц задумал и совершил переворот, и теперь маска Справедливости принадлежит ему, просто он не торопится пока ее надеть. И будто бы ближайшее государево окружение, которое должно было лечь с прежним государем в могилу, поддержало принца Ша и укрыло смерть императора от посторонних, дабы сохранить свои жизни. Одним из главных заговорщиков называли Первого министра Дина, вторым – начальника личной государевой охраны Имина. Господин Дин поначалу от этого сильно сердился и терял терпение, но потом ему стало как-то безразлично. Видимо, понял, что ничего не может с правдой поделать. Но доказательств правдивости слухов никто предъявить не мог, поэтому болтовня оставалась болтовней, и ни к чему, кроме обозления Первого министра, не привела.

Однако дней через двенадцать после беспокойств в Столице пришло известие, будто император Аджаннар жив, здоров, объявился в северном лагере войск и целую ночь проговорил с принцем Ша. Наутро, когда государь выходил из шатра, они с сыном обнялись на глазах у всех офицеров ставки.

Дворцовые сплетники тут же сделали разворот языком в противоположную сторону и принялись обсуждать, что государь ни за что не оставил бы сына при армии, если бы не доверял ему. Да и от кирэс Таани, дочери кира Ариксара, военные занятия отвлекали принца Ша. Кто знает, сколько еще таких Таани встретит в своей жизни молодой царевич, а Первую государыню единственный наследник должен выбирать не среди тех женщин, чьи ближние родственники замешаны были в беспорядках или подозревались в заговоре против власти.

Однажды утром Нэль проснулся от шума. Обычно в Игулахе было очень спокойно и тихо. Он выглянул из окна. Во внутреннем дворе полно было солдат. Нэль успел заметить: конюх ведет в сторону большого коня со знакомой золотисто-мраморной шкурой. Сначала сердце стукнуло радостно – бежать навстречу. Но вместо этого Нэль сел на постель.

Понять и правильно оценить все происходящее было несложно. На роль женщины – такой, как принято здесь, – он не годился. Сидеть на женской половине хозяйских покоев, не утруждая нежные ручки свои работой, а прелестную головку размышлениями, терпеливо ждать милости от господина, снимать с повелителя сапоги, когда он придет, и ложиться под него с целью зачать наследника было не по нему. Если от него ждут именно такого поведения – нужно разъяснить ситуацию сразу, чтобы не мучиться самому и не вводить в заблуждение хорошего человека.

Нэль очень боялся Джу обидеть, ему совсем не хотелось ссоры. Как не задеть фамильную таргскую гордость отказом, кроме как сказать фальшивое «я тебя не люблю и не хочу», он не знал. Но и капкан, расставленный на своем пути, видел яснее ясного. Он попал в дом к высокорожденному таргу. К человеку, который унижением для себя считает улыбнуться. Который никогда не скажет честно, что он чувствует, если эти ледяные статуи вообще чувствуют что-нибудь, кроме желания переспать. Да, кир очень хорош и сам по себе, и как партнер, и, может быть, даже душа его не совсем черства, пока он молод. Но в том, чтобы променять одного полковника Лаллема на другого точно такого же, только немного иных кровей, было мало смысла. Если им было хорошо вместе те несколько часов, это не значит, что будет так же хорошо всегда…

Нэль стиснул кулаки и мысленно стал выстраивать речь, которую ему следовало произнести перед киром Джуджеларом.

По ближним покоям пронесся шорох, служанки растворяли двери и торопливо раздергивали занавеси на пути молодого господина. Вот – быстрые шаги. Нэль вдохнул побольше воздуха, собрался говорить и… не успел.

Кир Джуджелар прямо на пороге уронил на пол дорожный плащ, сел у Нэля в ногах, положил ему голову на колени, разжал один его кулачок и поцеловал ладонь. От него пахло ветром, лошадью, дорогой. Как пахнет северная война, Нэль не знал, но левая рука у Джу висела на перевязи, а в волосах за ухом что-то было густо замазано зеленым соком гиффы. Совсем не обращая внимания на испуг Нэля по поводу своих ранений, Джу вытащил из рукава роскошное ожерелье из оправленных в золото изумрудов и стал прицеплять его Нэлю на шею. Одной рукой не получалось. Нэль освободил из неловких пальцев подарок и застегнул его сам.

В общем, сказать он ничего не успел. Ни с утра, ни в обед, ни вечером. Мысли вертелись, но Джу очень ловко запутывал их объятиями, поцелуями и длинными волосами, которые Нэлю очень нравились – он распускал косу Джу и нырял в них, как в воду.

Ночью Нэль решился на предательство семейной клятвы с полковником Лаллемом. Он выскользнул из-под руки заснувшего Джу, нашел в одежде того острый, как скальпель, кинжал и пощупал на предплечье шарик имплантата. Нэль знал, что от получеловека он родит только получеловека. Он сознательно приносил в жертву интересы своего мира. Но он хотел сделать то, что хотел, и по-другому было нельзя. Когда задуманный им разговор состоится, будет поздно.

Бугорок под кожей ловко разместился между голубыми полосками вен. Резать себя было страшно. Нэль сначала зажмурился, чуть ковырнул кожу. Показалась капля крови. Нет, с закрытыми глазами вынимать имплантат не годилось, так можно запросто перерезать себе вены. Нэль вздохнул поглубже, сел поближе к ночнику, примостил локоть на коленке и нажал острием кинжала на свою руку. Долю секунды спустя оружие полетело прочь, а Нэль, схваченный в охапку, был брошен на кровать в подушки.

В свете ночной лампы с зелено-золотым абажуром глаза получеловека не удавалось рассмотреть. Нэль очень испугался поначалу примененной к нему грубой силы, и только с запозданием понял, что ледяного тарга бьет дрожь.

– Джу? – удивился Нэль.

– Зачем ты?.. – срывающимся шепотом проговорил тот. – Я же… я, может быть, люблю тебя, люблю… а ты… не понимаешь… – И ткнулся головой в подушки рядом.

Нэль напугался еще больше. Он потряс Джу за плечо.

– Я совсем не это хотел сделать, ты ошибся!

– Ошибся? Думаешь, я не знаю, как надо резать себе вены, чтоб переполошить окружающих и как – чтобы быстро умереть?

– Джу… ты любишь меня или «может быть, любишь»? – осторожно поинтересовался Нэль.

– Без «может быть», – сказал в подушку Джу.

– Джу, я ребенка хотел. Посмотри, я не смогу забеременеть, пока у меня в руке вшита эта штучка. Джу…

Кир полежал еще немного и приподнялся.

– Это правда? – почти нормальным голосом спросил он.

Нэль покивал головой. Джу сел и осторожно провел пальцами по кровоточащему порезу. Потом наклонился и дотронулся до ранки губами. Нэль коротко взвизгнул, и в следующий момент Джу положил ему в ладонь вынутый изо рта имплантат. Нэль перевел дыхание, еще чуть помедлил и бросил шарик на пол. Утром служанка будет убираться и выметет вместе с сором.

Джу сидел, нахохлившись; свою пораненную руку он прижимал к груди, а ладонью другой крепко держал порез на руке Нэля. Наконец-то Нэль видел рядом с собой нормального живого человека – немного растерянного, с лицом, отражающим след пережитого страха. Нэль подлез к нему под локоть. Джу тяжело вздохнул и положил Нэлю подбородок на макушку.

– Я ужасно за тебя испугался, – признался он. Помолчал и добавил серьезно: – Я никогда тебя не оставлю. Я никому тебя не отдам.

После этих слов Нэль раздумал вести свой разговор. Ему стало мягко, тепло и незачем.

В течение всего пребывания в «Крепости» задумывался государь над одним и тем же: какое право он имеет решать судьбу не просто нескольких людей или небольшого социума, а целой цивилизации? Он уже спотыкался на этом вопросе прежде. Впервые – когда из рук кира Хагиннора Джела взял таргский Жезл Власти. И неоднократно после.

Из-за этого же он поссорился в свое время с энленским первосвященником эргром Скилларом Скеем. Тот не понимал и не принимал государева взгляда на вещи. Эргру Скею казалось, что если человек в силах быстро и легко изменить жизнь большого числа людей к лучшему – он должен немедленно этой возможностью пользоваться. И сколько бы таргский император ни повторял ему, что – да, изменить мир один человек может, но изменить людей – нет; что люди должны дойти до истины сами, а Небесный Посланник, как реальная сила этого мира, может только помешать им на этом пути; что вряд ли у него выйдет верная помощь, поскольку осмыслить путь, которым люди идут, будь он хоть трижды Небесным Посланником, он за них не способен, – эргр Скей продолжал твердить свое «можешь – значит, должен».

У «Крепости» в запасе имелись два своих, уже настроенных, отлаженных и проверенных перехода. Один, простенький, ориентированный на крошечный конвойный или курьерский кораблик, и не требующий большой мощности, вел к миру Тай; его государь делал пятнадцать лет назад для Оро Ро. Другой – гораздо более монументальная работа – выводил очень далеко отсюда, к Внешним Станциям, но не в непосредственную близость к ним, а за два световых месяца. Видимо, раньше расстояние между точкой выхода и Станциями было меньше, но за две тысячи лет то ли Станции отдрейфовали в сторону, то ли настройки перехода слегка сместились. Через второй переход государь сам когда-то попал на Та Билан.

Прежние хозяева «Крепости» использовали для работы немного другую систему кодировок, и при перепланировке их перехода приходилось на себя накладывать маску «Крепости», а не наоборот, как он привык. Да и переделывать уже построенное другими несколько труднее, чем на пустом месте возводить свое. Поэтому дело слегка затянулось. Учитывая те несколько перерывов, которые государь позволил себе для отдыха, к намеченному Верхними сроку он едва-едва успел.

Подкорректировать вторую воронку так, чтобы выход из нее вел, к примеру, в сектор учебных полетов «Тетратриона» в световой неделе от ВС, а горловина находилась бы в точке выхода из собственного переходника Верхних – было задачей сложной, но решаемой. Он надеялся, что все сделал правильно. На Внешних Станциях, конечно, не обрадуются, обнаружив недалеко от первого защитного контура удивительных гостей. Для Верхних оказаться вместо Бенеруфа в трех с половиной тысячах парсек от него тоже вряд ли будет приятным сюрпризом. Но выбирать было не из чего. Зона тренировочных полетов – единственное место во Вселенной, расстояние до которой и все опорные координаты он знал с абсолютной точностью. Если не считать пяти ближайших к Внешним Станциям звезд. Но кидать Верхних на звезду означало бы массовое убийство. Так он не хотел. Да это было и не нужно. Если Верхние таю поведут себя умно, к Внешним Станциям просто присоединится еще один комплекс. Если они поведут себя мудро – им дадут планету. Терраформированные или от природы пригодные для заселения планеты у Терра-Новы имелись в запасе. Не находилось только желающих их осваивать.

На Бенеруфе была объявлена двухчасовая готовность. В Большом Улье Нижние таю заперлись и притихли. Для них ожидался маленький локальный конец света. И что из того, что они останутся живы? Агония их родного мира вступит в решающую фазу, и остановить ее своими силами они уже не смогут. А государь сидел в капитанском кресле «Крепости» и ни в чем не был уверен. Он отталкивался носком сапога от невидимой стойки сенсорного пульта и заставлял плавающее кресло покачиваться. Так и шло время.

Наконец, он решился провести небольшие переговоры и позвал Фая. Тот откликнулся немедленно, очевидно – ждал.

– Ну что? – сказал государь. – Как ваше настроение?

– Плохое, – ответил ему Фай.

– Я все подготовил.

– Они тоже.

– Я знаю.

– Что вы собираетесь делать?

– Сначала спрошу их, что собираются делать они. Вы представите меня полковнику Лаллему, господин Фай Ли?

– С удовольствием, – мрачнее мрачного отвечал Фай, и по голосу сразу становилось ясно, какого рода ожидается удовольствие. – Я сам давно мечтал поговорить с ним.

– Чего же вы ждали?

– Вашей поддержки. Я могу на вас рассчитывать?

– Возможно. Вызовите полковника. Я послушаю. Меня интересует, насколько реальна угроза от Верхних Та Билану.

– Мое свидетельство не вызывает у вас доверия?

– Это немного другое, господин Фай. Дело не в доверии. Дело в размерах моей ответственности.

– Вы зря сомневаетесь.

– Посмотрим. Не трогайте ваши системы связи, попробуем говорить через мой ретранслятор на Бенеруфе, чтобы не задерживать ответы на вопросы. У них ведь нет Быстрого Света…

– Насчет этого я не уверен.

– Зато я уверен. У них нет Быстрого Света. Переводите им мои слова. Ваш язык я понимаю, только говорить на нем не могу. Ну, давайте. Пора внести ясность.

– Давайте, – вздохнул Фай.

– Говорите, командный пункт на связи, – откликнулся голос с Бенеруфа.

– Это Фай Ли, – произнес Фай. – Мне срочно необходим полковник Лаллем.

– На связи, – сказал другой голос. – Что у тебя, Фай? Все-таки решил стать одним из нас? Много же тебе нужно времени, чтобы собраться с мыслями.

– Да, я кое на что решился, – многообещающе сказал Фай.

На той стороне космической пропасти произошло движение. Кажется, полковник Лаллем невнятно выругался.

– Откуда ты говоришь? – спросил он. – Ты так шутишь?

– Нет, я не шучу. Я сделал небольшое открытие, мы теперь можем не делать скидку на то, что скорость света ограничена.

– Полезное открытие. Как скоро мы будем знать, в чем оно заключается?

– А это зависит от вас. Откажитесь от переброски орбитальных баз к Бенеруфу, и вы будете знать о пространстве и времени столько же, сколько знаю я.

Полковник Лаллем хмыкнул.

– Забавно, – сказал он. – Но твое чувство юмора сейчас не к месту. У меня нет времени шутить даже по мгновенной связи.

– Вы перебросите базы, – сказал Фай. – И что дальше?

– Будем здесь жить. Бенеруф – хорошая планета. А Та Билан – еще лучше.

– Та Билан занят.

– И что это значит для Верхнего Тай? Попросить разрешения? Ты же знаешь, что на Та Билане живут не люди. И сколько можно спрашивать разрешение на все подряд у вас, планетарных пиявок? Две тысячи лет – не хватит ли?.. Брать должен тот, кто сильнее. Пора бы тебе начать привыкать к тому, что ты теперь – тоже Верхний Тай.

– Боюсь, Лал, что Та Билан уже взял тот, кто сильнее. Вы опоздали.

– Объясни, дорогой, что ты имеешь в виду. Твои шутки иногда бывают понятны только тебе одному.

– Тот ретранслятор, при помощи которого мы разговариваем, принадлежит не мне.

– Да, мы тоже удивились. Я его вижу на сетке. И кому же он принадлежит?

– Господину, который называет себя «Добрый Хозяин».

– Почему до сих пор молчал этот «Хозяин»?

– Ну что мне вам сказать, господин Лаллем? – произнес государь. – Я хотел бы попросить вас убраться с Бенеруфа, но вы ведь не послушаетесь моей просьбы?

Фай перевел.

– Перестаньте морочить мне голову, – сказал полковник Лаллем. – Я не знаю, с кем ты там сговорился, Фай, но у меня нет времени ни для тебя, ни для твоих друзей или хозяев – уж не знаю, кем они тебе приходятся. Поэтому я еще раз повторяю: даже если бы переброску можно было отменить, она все равно состоится. Смирись с неизбежным и думай о себе, а не о глобальных мировых проблемах. Судьбы миров сейчас решаем я и мое командование. И если кто-то с нашими решениями не согласен, мы с ним поговорим позже и не так любезно, как сейчас.

– Не торопитесь, господин Лаллем, – сказал государь. – Я тоже не люблю, когда со мной шутят.

– Я не знаю, кто вы и над кем хозяин, но вам лучше бы в наши дела не соваться.

– Господин Лаллем, я позволил бы вам жить на Бенеруфе, если бы вы обещали…

– Фай, освободите канал. Или я превращу ваш ретранслятор в облачко плазмы.

– Господин Лаллем, – государь оскорбился, – смею вас уверить: если вы покажете зубы – я покажу клыки.

– Да показывайте вы хоть задницу, только уйдите сейчас с рабочего канала.

– Задницу? – оскорбился государь. – Прощайте, господин Лаллем. Не жалуйтесь потом, вы сами напросились.

Он дождался, пока ошарашенный Фай переведет слова, и выполнил требование Лала – ретранслятор отключил.

– Он не политик, – разочарованно сказал государь Фаю. – Может быть, стоило вступить с ним в переговоры раньше?

– Он сказал бы вам то же самое, – ответил Фай. – По законам его мира вы – не человек. Что вы теперь думаете?

– Вышвырну их отсюда. Может быть, тогда они примут меня всерьез.

– Как?

– Это мое дело. Не бойтесь, господин Фай Ли, я в любом случае буду на вашей стороне.

– Простите, что задаю вам лишние вопросы. Но… у вас получится?

– Это-то как раз просто. Я не хотел вступать в конфликт. Я надеялся на разумный разговор. Ведь я его не провоцировал, правда?

– Истинная правда, – тоном заправского придворного поддакнул Фай.

Государь помолчал. И этот успел нахвататься подхалимских манер за пару появлений при дворе, надо же.

– А мы? – осторожно спросил Фай. – Ведь мы останемся на Та Билане…

– Все вы одинаковые аферисты, господин Фай, и Верхние, и Нижние, не правда ли?

Как ни странно, льстивый дворцовый подхалимаж из голоса Фая мигом испарился. Фай сказал тихо и с достоинством:

– Господин Добрый Хозяин, у меня есть родина – мир Тай. Он умирает. Там мой дом и мои дети. Если моему миру суждено погибнуть, я хотел бы погибнуть вместе с ним. Но не на Та Билане, пусть даже Та Билан и Бенеруф стократ лучше.

В дверь лаборатории стучали и, видимо, давно. Фай опомнился от ностальгических тоскливых размышлений. Чувствовал он себя скверно. Никаких гарантий он опять не получил, да и получить не мог. Разве слова, даже по быстрой связи, могут служить абсолютными гарантиями?

До переброски станций оставалось полчаса или на пару минут больше. Он только мог надеяться, что в чем-то Доброго Хозяина убедил.

– Фай! Фай! – кричали из-за двери. – Иди быстрее, смотри, что у нас вывалилось на орбиту!

– Я знаю, – откликнулся Фай, хотя на самом деле ничего не знал. Но предполагал. Уже без всяких гарантий верил, что вывалится.

– Да нет же, ты не знаешь! Там ужас что творится! А три минуты назад ничего не было!

Фай заставил себя подняться со стула и открыть запертую изнутри дверь. На пороге стоял его консультационный совет и трое офицеров Службы безопасности. Вид у всех был бледный.

– Лал тебя зовет, – сказали ему. – Что это значит?

Фай пожал плечом и сказал:

– Лал рассердил хозяина планеты.

– И что теперь делать?

– На кладбище ползти, – сердито отвечал Фай, и направился в центр связи.

– Фай, объясни, – потребовал Лал, едва сигнал дошел до Бенеруфа. – Раньше ты меня предупредить не мог?

Изображения с Бенеруфа не давали, только звук. Что творится в командной рубке Лала, Фаю видеть было не положено.

– Не открывайте переход, – первым делом сказал Фай. – Ты же меня не предупредил, когда отправлял сюда, зачем от меня избавляешься? Одумайся, пока еще есть возможность.

– Фай, по-моему, сейчас не время вспоминать старые обиды. Кого ты разбередил на Та Билане?

– Он следил за всеми нами с первого нашего шага здесь. И час назад тебя честно предупредили. Не открывайте переход – слышишь меня? Лал, ты не самоубийца и не дурак. Здесь никому не нужны ваши орбитальные базы!

– Я не могу не выполнить приказ! – кричал Лал через три минуты, когда ответный сигнал вернулся с Бенеруфа. – Ты меня подставил! Если бы я сразу знал, с кем говорю, я понял бы, что ты желаешь меня и его попросту стравить! Ты понимаешь, на что ты нас вызвал?! Что он хотя бы собирается делать, ты знаешь?

– Нет. Если он сейчас промолчит, то, значит, узнаем мы это в самый момент действия. Но он обещал никого не убивать. По крайней мере, сказал, что убивать сам не хочет.

– Мы будем драться с ним за эту планету, Фай. Нам отступать поздно, а ему, как я понимаю, некуда. Как раз то, что ты хотел, Фай, правда? Таким организаторам, как ты, Фай, голову в детстве надо отрывать…

– Да уж, ты достойный противник, что про тебя говорить, – промолвил Фай.

Но Лал его, кажется, больше не слушал.

Рядом с пультом космической связи находились несколько мониторов, на которых оператор настраивал обзор происходящих у Бенеруфа событий. Пока увидеть ничего было нельзя, над третьей планетой космос оставался чист и пуст. Фай ждал, когда экраны затуманит рябью видоизмененного пространства, свернутого в воронку перехода. Трансляция шла со спутника на Бенеруфе. Эту картинку для Нижних не убирали.

Нижние таю толпились у Фая за спиной. Про хозяина планеты уже знали все. Но надеялся ли на него кто-нибудь, Фаю было неизвестно.

– Зря все это, – вполголоса сказал кто-то. – Не надо было ссориться. Теперь все поубивают друг друга, как в той войне, и мы тоже погибнем.

Откуда-то явился Маленький Ли, протиснулся сквозь плотный ряд таю и стал рядом с Фаем.

А потом никто не понял, что произошло. Побежала рябь, сморщившая изображение Бенеруфа и звезд на экране, переход открылся. Орбитальные базы, слепленные в один гигантский ком размером с небольшую луну, показались ровно на три секунды и бесследно исчезли. Рябь на экранах разошлась.

– Все, – сказал Фай. – Он обещал их вышвырнуть – и вышвырнул. В самом деле, не драться же с ними было.

Фай очень жалел, что Нэль пропал. Сейчас тот получил бы свою долгожданную возможность – диктовать условия Лалу.

Утром Джу примерял фамильные перстни из большого малахитового ларца. Он собирался в Столицу – сначала за своими документами в Третью Префектуру, а после полудня его приглашали к государю, но не в Царский Город, а в Ман Мирар. Необходимо было получить подтверждение прав на наследство из рук императора, и волчья маска тоже ждала своего хозяина. Собственно, только из-за нее Джу и приехал из Агиллеи. И не обычным путем по суше, а морем и на военном корабле. Правда, ради государыни Нэль он приехал на день раньше, чем ему было назначено государем.

Перстни Джу нравились, но носить бирюльки на руках он не привык, поэтому покидал их обратно в ларец и сказал наблюдавшей за ним Нэль:

– Буду ходить так, а кому не нравится – пусть надо мной смеются.

Она лежала, блаженно вытянувшись на подушках и ничего не говорила, только неотрывно следила за Джу взглядом. Может быть, Джу ошибался, но ему казалось, что этой ночью между ними произошло что-то важное. Ему было немного стыдно за потерю выдержки, но все-таки маленькая государыня не была воспитана в таргских традициях и могла не обратить внимания на его случайно пробившиеся вовне эмоции. Ему хотелось бы надеяться, что в ее глазах он продолжает выглядеть достойно.

Быть хозяином почти всей Агиллеи, невероятно роскошного Игулаха и еще полусотни больших и малых поместий в различных провинциях страны было не очень-то просто. Джу все еще терялся, когда умом пытался охватить размеры своих новых владений, сосчитать доходы, расходы, родственников, воинов, рабов, урожаи, добычу руды, речные перевозки, сплав леса и многое другое. Чтобы вникнуть в многочисленные дела и заботы, связанные с таким хозяйством, необходимо было образование не в половину офицерского курса «Каменных Пристаней», а что-нибудь вроде столичной Экономической академии, или хотя бы многолетний опыт проживания в сельскохозяйственном или промышленном районе, где у тебя на глазах происходит управление большим поместьем, лесным или горнорудным производством. Разумеется, от Джу не требовалось самолично руководить всем и вся, но хотя бы время от времени проверять, как идут дела, он был обязан.

Он проговорился о недостатке знаний, и, как ни странно, Нэль очень заинтересовали его проблемы.

– Если хочешь, я этим займусь, – сказала она. – По основному образованию я экономист.

Джу изумился, что у такой миленькой куколки зачем-то есть образование. Допустить подобную возможность ему бы и в голову не пришло. На его взгляд, ей и без образования не было цены. Но против того, чтобы доверить ей некоторые дела, Джу не возражал.

Проводив после завтрака ее в библиотеку и показав на несколько стопок привезенных с севера и из Столицы тяжеленных приходно-расходных томов, он подумал, что ничего, в сущности, о Нэль не знает. Просто он однажды ее встретил и сразу прилип, словно слепой к тесту. Почему она отвечала ему тем же, для Джу пока оставалось загадкой. Впрочем, разгадывать такие загадки казалось делом очень и очень приятным. Жаловаться на жизнь теперь было бы грешно. В один день Джу получил все, о чем только может мечтать человек, и лучше лишний раз не напоминать об этом даже самому себе, чтоб не спугнуть счастье. Потому что хоть на женскую половину покоев вход закрыт и самому государю, но чужой рот веревкой не завяжешь, и, если станет известно, кто прячется под покрывалом хозяйки Игулаха, Джу в лучшем случае Нэль потеряет. В самом лучшем случае из всех возможных. Об этом Джу старался думать как можно меньше. Ведь чего человек боится, то с ним и случается.

Он поцеловал свое сокровище в покруглевшую на игулахских лакомствах щечку и отправился в Столицу. На въезде в город ему навстречу попался отряд гвардейцев, верхами сопровождавших возок с императорским гербом на дверце, но Джу не придал встрече особенного значения. Мало ли кто и куда может поехать в государевой карете.

По Третьей префектуре давно уже расползся слух, будто Джу унаследовал имения какого-то богатого родственника, якобы убитого на северной войне. Пошли эти разговоры сразу после того, как Джу прислал маленького человечка с тугим кошельком – выкупить Людоеда. Поэтому явление кира Джуджелара в сиянии славы северной войны и в сопровождении личной гвардии не случилось ни для кого очень уж большой новостью. Его тут давно ждали, с готовностью бросились встречать, по заведенному порядку заглядывали в глаза, льстили и кланялись. Вид прежних знакомцев, когда-то не удостаивавших его ни взглядом, ни словом, а теперь от подобострастия разве что не выворачивавшихся наизнанку, Джу уже не тешил. Всего за несколько дней он познал, насколько же мелка бывает человеческая натура. От расчетливого подхалимства его тошнило. Да, любому он мог дать денег, мог взять на службу, мог повлиять на вышестоящее начальство. Но видеть заискивающее выражение в глазах и слышать вкрадчивые жалобы взрослых, смелых и вполне самостоятельных людей ему было противно. «Мы люди маленькие, шкурка на нас тоненькая, подайте от щедрот крошек с вашего стола, сколько не жалко…» – фоном проходило при любом разговоре. Не все, конечно, повели себя с Джу именно так. Некоторые молча раскланялись и исчезли. Например, Аглар. И все же после посещения Третьей префектуры чувство брезгливости в душе кира Джуджелара укрепилось надолго.

У временно исполняющего обязанности префекта старшего инспектора Ламара он подписал увольнительный лист, забрал кожаный переплетик со всеми своими документами, и поспешил прочь.

Напоследок ему вздумалось заехать на Колодезную. Людоеда он себе забрал, но две отцовские сабли оставались на квартире по соседству с учительской семьей. Ключ Джу когда-то отдал Шану и теперь волновался, не пропил ли предприимчивый дознаватель чужое имущество. Да и соседке за ту ночь стоило сделать подарок. Пусть они напоследок поругались, но девушка она была хорошая и добрая.

Калитка в садик оказалась открыта. На крыльце перед дверью постелен коврик вытирать ноги – роскошь, которой прежде у Джу заведено не было. Клумба перед окном прополота, кусты ровно подстрижены, дорожка посыпана песком. Заметно, что в доме живут. Джу даже постеснялся сразу войти. Приоткрыл сначала дверь, постучал в притолоку, и лишь после шагнул через порог.

В комнате Шан и учительская дочка чинно пили чай. На столе перед ними лежал начатый круглый пирог с творогом и блюдце с засахаренными фруктами. При виде Джу они оба вскочили. Соседка залилась краской и расплескала чашку. У Шана по левой стороне лица от уха к шее шел совсем свежий шрам, частью сшитый ниткой, частью залепленный пластырем.

– Здравствуйте, – сказал Джу, хотя здороваться первым ему по положению не пристало.

– Ой! – неподдельно обрадовался Шан, и Джу сразу понял, что тот трезв, как стеклышко. Шан выпивший непременно осклабился бы при виде знакомого лица. Шан трезвый никогда не улыбался широко – но не из-за строгого воспитания, а потому, что стеснялся двух выбитых еще в ранней молодости зубов.

Соседка, преодолев замешательство, засуетилась, сметая крошки со стола и постилая в почетном углу полотенце для гостя.

– Тут столько всего произошло, пока тебя не было! – быстро говорил Шан. – Нашего префекта арестовали, перетряхнули всю префектуру сверху донизу, Аглар теперь инспектор, даже я награду получил, и мы вот через четыре дня женимся… – при этом он так счастливо посмотрел на рябую соседкину рожу, что Джу за них очень порадовался. «Ну вот, и еще у кого-то жизнь повернулась в сторону исполнения желаний», – подумал он.

– Садитесь, пожалуйста, – пригласила соседка, доставая из-под чайника третью чашку, которая служила вместо подставки. Столько посуды у Джу тоже прежде не водилось.

Он кивнул.

– Благодарю, но мне нужно ехать. Я хотел только забрать пару своих вещей.

Счастливое выражение на лице Шана сменила печать легкой озабоченности. Видимо, кое-что он все же позаимствовать успел.

– Я оставлял две сабли, – объяснил Джу. – Мне хотелось бы взять их.

У Шана заметно отлегло от сердца, он показал на стену за правым плечом у Джу. Джу обернулся и увидел свои сабли висящими на ржавом корабельном гвозде.

– Ты не сильно обидишься, узнав, что я немного повоевал одной? – спросил Шан. – Сплю как-то утром, и вдруг слышу: наших бьют! Ну, я схватил ту, что побольше, и побежал на помощь…

Джу покачал головой:

– Все в порядке, Шан. Будьте счастливы. – Он снял оружие с гвоздя и хотел повернуться и уйти, но вспомнил, что он теперь богатый человек. Отстегнул с пояса кошель, протянул его Шану. Там было триста или четыреста лар. – Это вам на свадьбу.

Шан хотел поцеловать ему руку. Но Джу отдернул пальцы и выскочил прочь. Он надеялся, что со старыми долгами теперь покончено. И со старой жизнью тоже.

* * *

Прием в честь изгнания из Агиллеи армии внутренних обитателей и предавших империю савров в нарушение всех правил был назначен в Ман Мираре, а не в Царском Городе. Государь вроде бы прибыл в Столицу на ходжерском корабле накануне ночью, но на самом деле это было неизвестно. Говорили, будто он уже несколько дней в городе, просто никого не принимает и никому не показывается.

Обыкновенный утренний доклад в этот день не состоялся. От государя Дину на согласование вынесли с утра всего лишь две еще не подписанные бумажки: о назначении господина Имина руководителем Тайной Стражи вместо Домового и на место начальника личной охраны вызывался некий Халис Верзила из Эгироссы. По поводу первого документа Дин не возражал, это было его собственное предложение, а второй отказался комментировать за недостатком информации. Вместе с этими документами Дин отослал государю просьбу о личной аудиенции. И ему было отказано. Отказ государь мотивировал недостатком времени. Значит, каяться придется при всех, потому что откладывать нельзя. Надеялся, что государь отпустит его с миром, Дин только потому, что император Аджаннар мало кого казнил, а больше отправлял в ссылку – в северный горный Диш или на юг, в Ардан. Но даже Волк, провинившийся больше некуда, в свое время остался безнаказан. Может быть, и Дин отделается всего лишь пинком под зад с места Первого министра? Это соответствовало бы его личным намерениям. Значит, лучше не ждать, пока прогонят. Надо убираться самому.

Тронный зал в Ман Мираре был меньше самого малого столового в Царском Городе. Поэтому приглашенные на церемонию чиновники и высокорожденные толпились тесно друг к другу и в отсутствие государя разговаривать старались не вполголоса, как обычно, а шепотом. От шепота этого в зале стоял странный шелест – словно палые листья ветер гонит по улицам города. Дин прибыл самым последним, как и положено Первому министру. Но до появления государя все равно еще оставалась какая-то часть стражи.

В назначенное время вышел церемониймейстер и объявил, что начало приема будет немного задержано. Дин стоял возле ступеньки с государевым креслом и смотрел на пестрое придворное сборище. Из числа приглашенных в зале кое-кого не хватало. В том числе – господина Фай Ли. Между тем Дину было известно, что господин Фай Ли в Ман Мирар прибыл почти целую стражу назад.

Терпение начинало подводить Дина: он поймал себя на том, что переступает с ноги на ногу, будто неотесанный лакей. Воспользоваться привилегией кира Энигора – явиться к государю без приглашения и без доклада? А есть ли действительно серьезный повод? В любом случае, топтаться у всех на виду Дину становилось затруднительно. Он дал знак двум своим помощникам остаться в зале, а сам быстро прошел вслед за церемониймейстером во внутренние покои.

В одной из известных ему верхних галерей он нашел кира Улара.

– Где государь? – спросил Дин.

– В тайнике, – отвечал тот.

– Где-где? – Дин ответа не понял.

– У него есть здесь комната, куда он никого не пускает, – пояснил кир Улар.

– А где господин Фай Ли?

– С государем.

Дин задумался. Идти или не идти?

– Проводите меня к императору, кир Улар, – наконец приказал он.

Кир Улар сделал рукой приглашающий жест.

– Только сомневаюсь, что он вас примет, – сказал он. – У государя случилось что-то очень срочное. Вы же знаете порядки при дворе – государь никогда никуда не опаздывает без очень уважительной причины…

За тяжелой дверью раздавались голоса. Там спорили на повышенных тонах. Причем спорили без участия государя. Голоса были высокие и чужие.

Дин поблагодарил Улара и деликатно поцарапался в дверь пуговицей с двойного рукава. Крик по ту сторону смолк. Дверь тихонько отворилась.

– Заходите, господин Дин, – позвал государь.

Дин шагнул через порожек и бухнулся на колени.

Загадочный тайник был самой обычной комнаткой, разве что без единого окна. Тяжелые шкафы по стенам, какая-то разноцветная паутина за стеклом в углу, пол голый – без ковра, и пыльный. Стол и простое деревянное кресло без обивки, в котором сидит государь, – никакой другой мебели.

Посередине комнатки стоял раскрасневшийся господин Фай Ли и ссорился с говорящей коробочкой. Он буркнул что-то неласковое в переговорное устройство и оглянулся на государя.

– Скажи, если он обязательно хочет – пусть летит, и я с ним встречусь, – велел таю император. – Скажи, я отдам рудничное оборудование. Если будете меняться – назовите это обменом. Но я ничего не повезу туда. Забирайте сами. У вас ведь есть и энергетический ресурс, и транспорт. Что с вами стряслось, господин Дин?

Дин поглядел на таю. Тот отвернулся, приблизил коробочку к губам и забормотал туда на своем птичьем языке.

– Я виноват, государь, – тяжко признался Дин и дотронулся до пыльного пола лбом. – Отпустите меня в Ренн. Там меня примут в обитель Хранителей.

– Еще один спятил, – произнес государь, вставая из кресла и принимая из рук Фая говорящую шкатулку. Фай что-то спросил на своем языке. Государь пожал плечами.

– Тогда накажите меня, как положено. Только сразу. Сейчас, – сказал Дин. – Вы же знаете, это я виноват во всем. Я придумал заговор, я организовал покушение. Меня попутал бес. Я искренне жалею, но вины с меня это не снимает. Вам не нужен такой Первый министр. Мне нет места рядом с вами.

– Во сколько обошлась государству гибель внутреннего войска в водах Шоша? – задал вдруг вопрос государь.

– В одиннадцать лар и три медяка, – отвечал Дин.

– Ты спас страну, Дин. Это похвально.

– Я возомнил себя судьей над судьбами. Я решил, что умом можно повергать царства и возводить новые. Я виноват. Отпустите меня в монастырь или… или убейте, как я того заслужил. Если бы не случайность, вас не было бы сейчас в живых.

– Дин, как бы тебе объяснить. Это ведь ты подсунул булавку эргру Инаю. Вы подготовились, и я подготовился. Я, правда, не думал, что вы будете вести себя так нагло. Успокойся. В тот вечер меня невозможно было убить.

– Так почему же вы позволили увести себя в подвал? Почему не навели порядок, а вместо этого бежали из Царского Города?

Государь улыбнулся краем рта.

– Во-первых, Нэль на меня смотрел. Мне не хотелось выдавать себя при свидетелях. А во-вторых, я на всех вас сильно рассердился.

– Я виноват, – повторил Дин. – Я постригусь в монастырь. Я очень виноват.

– Заладил… Хорошо, Дин. Если человек называет себя должником, значит, он хочет заплатить. Просишь наказания – получи.

Дин вжал голову в плечи.

– Ты оказался слишком хорошим Первым министром, чтобы отпускать тебя в Ренн или отправлять на плаху. Кем ты был, тем ты и останешься. По вкусу тебе это теперь или нет. Вся эта история забыта, будь добр, не напоминай о ней больше. И встань, пожалуйста. Нечего там ползать.

Но вместо того чтоб встать, Дин осел совсем, словно оборотень, вытряхнутый из шкуры.

За те сутки, что прошли с момента исчезновения орбитальных баз, Фай почти не выходил из своей лаборатории. Ему поставили там широкоэкранный монитор и принесли пульт из узла космической связи.

На Бенеруфе сначала случилась паника, потом небольшой переворот. Полковник Лаллем под давлением перепугавшихся Верхних сложил с себя полномочия по руководству экспедицией. Хотя он-то в происшедшем виноват был менее всего. Он действительно только выполнял приказ.

Фай стал главным действующим лицом происходящих событий. Он успокаивал панику на Бенеруфе. Он договаривался с Добрым Хозяином о генераторах атмосферы и о доставке их на Тай. Несмотря на то, что Верхние выбрали себе нового лидера, руководство объединенной экспедиции само собой перешло к Фаю.

Он поспал, может быть, одну стражу, посетовал сам на себя, что совсем одичал на варварской планете – живет по Рабежскому колоколу, измеряет стражами время, – и отправился с утра пораньше в императорскую резиденцию Ман Мирар, где Добрый Хозяин обещал ему разговор лицом к лицу. Фай все еще опасался государя, хотя давным-давно, еще при первой встрече понял, что с ним можно разговаривать просто и обо всем, все равно что с Ли или Нэлем. Но первая встреча почти стерлась из памяти, а исчезновение орбитальных баз ясно стояло перед глазами.

Почти сразу Добрый Хозяин объяснил, что базы он не уничтожил. Он всего лишь переправил их к другому обитаемому миру – но так далеко от Бенеруфа, чтобы обратной дороги было не найти. Этой информацией оперировал Фай, успокаивая запаниковавших Верхних. Заслуживала ли информация доверия? А зачем всемогущему человеку лгать?

Верхние с Бенеруфа стали разбираться между собой и, не без помощи Фая, пришли к выводу, что другого выхода, кроме как забирать атмосферные генераторы на «Золотой Дракон» и отправляться с ними на Тай, у них нет.

Не устраивало Фая в сложившейся ситуации лишь одно: Лал напросился к Доброму Хозяину в гости. Желал встречи во что бы то ни стало. А зачем – не говорил. Надо, и все тут. Фаю чудился какой-то подвох. С этого милого родственничка станется попробовать расплатиться за шутку с орбитальными базами, пусть даже ценой собственной жизни. Какая-нибудь выходка Лала могла бы испортить все наладившиеся отношения.

А Фаю хотелось многого. Получить в распоряжение парк роботов-копателей с рудничного комплекса. Забрать на Тай не два атмосферных генератора из шести, а пять. И, самое главное, на Медленный Свет посмотреть очень хотелось. По слухам – это было какое-то супероружие, созданное Корпорацией научно-технического развития и украденное у нее. Из-за чего в Галактике и началась война. Только раз взглянув, как работает, Фай собрал Быстрый Свет. Почему бы ему теперь не собрать Медленный? Экскурсию в «Крепость» ему уже обещали…

Поэтому Фай, не извещая государя специально, выдвинул требование: если Лал желает посетить Та Билан, то он может это сделать лишь в качестве военнопленного. Никакого оружия, наручники на время аудиенции. Минимум личных вещей и полный контроль за всеми его действиями со стороны других таю. Лал почему-то согласился.

Джу стоял в уголке под обвившим колонну цветным плющом и листал папочку с собственным личным делом. Ман Мирар был не очень гостеприимным местом. Все вокруг либо бегали и суетились, либо ждали, застыв, как деревянные чурки. Джу с трудом удалось отыскать местечко, где он никому не мешал, и заняться собственными делами, пока еще не начался прием.

Неприятный холод завелся у Джу внутри, когда он прочел несколько любопытных документов. Вернее сказать, документы были самые обычные. Характеристики для перехода с одного курса на другой, рекомендации по принятию на службу, замечания по общему уровню теоретических знаний и практической подготовки. Весьма правдивые, надо отметить. Все свои недостатки и достоинства Джу сам мог перечислить, и видел теперь, что со стороны они тоже были весьма заметны. Некоторые из документов полностью составлял, а некоторые заверял и подписывал инспектор Иль. Что не понравилось Джу: каждый наставник прикладывал к собственной подписи личную печать, а печать Иля отчего-то полностью совпадала с печатью государя – как раз с одной из тех, что Нэль принесла в замшевом мешочке в Третью префектуру однажды утром. Здесь было от чего вытянуться лицам префекта и господина Аглара. При виде сопроводительных документов стажера Джуджелара отвисла бы челюсть у кого угодно. Выходит, вот куда шли рапорты ловкого сыщика, вот перед кем отвечал тот за запертую в сундук судьбу волчонка. Прав был помощник Первого префекта Мур, утверждая, что Иль – человек Царского Города. Только зачем сдался Джу государю? В чем причина? Что это? Больная совесть? Ответственность за гибель родителей? Что-то другое, недоступное пониманию щенка?.. Как быть Джу – слезно благодарить или разгневаться и всю жизнь стоять от государя в стороне, как делал Волк?..

Он закрыл черный переплетик и побрел в задумчивости в тронную залу.

К чиновникам и высокорожденным государь вышел с опозданием едва ли не на четверть стражи. Кругом говорили, что это необыкновенно, но Джу так задумался, что ему было все равно. С шепотом «Тысячу лет великому государю» чиновники расступились, Джу тоже отошел. Все поклонились – он поклонился. Папку с делом пришлось прятать за спину, он забыл ее отдать своим людям, а теперь уж было поздно. По центру зала пронесли государев указ, император занял свое место в стоящем на ступеньках кресле, а глашатай стал читать доклад из военного министерства. Джу тихонько ткнули в спину.

– Хотите, чтобы подписал, – человек в маске бурундука кивнул на зажатую в руках Джу папку, – ступайте ближе. Здесь государь вас и не увидит.

Джу очнулся от мыслей.

– Идите, идите, не бойтесь, – посоветовал незнакомый доброжелатель, и Джу, чтоб не маячить со своей папкой у него перед глазами, действительно раздвинул плечом неплотно стоящих чиновников и прошел вперед.

Доклад окончился. Все еще раз поклонились и сказали «Тысячу лет великому государю». Началась церемония награждения. Первым государеву благодарность получил господин Первый министр Дин, хотя его в Агиллее и видом не видывали. Впрочем, вид у Дина сейчас был такой, будто он собственноручно чистил самую большую провинцию страны от врагов при помощи метлы и совка и только что завершил сию многотрудную работу. Потом поименно перечислили отсутствующих и покойных. Потом перешли к тем, кто находился в зале. Названные выходили из толпы чиновников пред государевы очи, снимали маску, если у них была, кланялись и получали грамотку с перечислением заслуг и, возможно, наград. Государь молчал. Джу не знал – принято так, что за императора говорят попеременно то глашатай, то чиновник военного министерства, или причина в ином.

Вдруг он услышал свое имя. Надо было шагнуть вперед – Джу шагнул, не очень раздумывая при этом. Государь увидел в его руках папку и протянул руку, очевидно, решив, что и в самом деле надо что-то подписать. А Джу растерялся и отдал.

Император Аджаннар открыл какую-то из характеристик, потом пролистал рапорты, наклонился к секретарю и что-то сказал тому на ухо. Секретарь поклонился государю, поклонился Джу и тихо передал государеву волю: «После приема вам следует остаться, государь желает с вами поговорить».

Поговорить и правда было бы нелишним. Добиваться напрямую Джу этого не стал бы. Но на самом деле получил, что хотел.

Черный и серебро – цвета императорского дома, это Нэль уже знал. Черное платье с серебряной каймой по подолу и черное в серебряных звездах покрывало Шер швырнула на их с Джу общую постель. Кое в чем Джу рассуждал верно. На женскую половину покоев сам государь права войти не имел. Но старшей наставнице государевых наложниц, державшей в руках предписание вернуть государю пропавшую жену, путь был открыт.

– Собирайся, поедем, – сказала Шер.

– А без меня уладить ничего нельзя? – робко спросил Нэль.

– С государем не шутят, – оборвала его Шер.

– Я не хочу никуда ехать. Шер, мне не нужен твой государь, оставь его себе. Я люблю кира Джуджелара.

– Мне велено доставить тебя к государю, – строго сказала Шер. – Не осложняй мне задачу. Ты едешь?

– Нет.

– Мне так и передать государю?

– Так и передай.

– Хорошо. Только подумай вот над чем: твой любовник сегодня в полдень вызван к императору в Ман Мирар. Он-то пойдет, не откажется. А я как раз успею вернуться туда с новостями. Не хочешь отвечать за свои поступки сама – потребуем ответа с него. Прощай, малыш.

Шер изящно повернулась и легким шагом направилась к двери спальни.

– Шер! – закричал ей вслед Нэль. – Шер, вернись! Я поеду!

Государева посланница обернулась с порога.

– Так бы сразу, – сказала она. – Надевай платье – и вперед.

Джу провели из длинной тронной залы в чуть менее длинную приемную и на некоторое время оставили одного. Он раздумывал, что за глупость совершил – надо же, отдать государю папку с собственным личным делом! Что теперь государь о нем подумает? Но, с другой стороны, с какой-то стати там стояли государевы печати?.. Джу выбрал для ожидания место у окна, на полпути к государеву креслу. Он осторожно разминал высвобожденную утром из повязок руку, и сам дивился случившемуся недоразумению.

За расписной стеклянной ширмой капали часы. Джу отметил, что ждет уже около десятой доли стражи. Потом одновременно в залу с двух сторон вошли люди. Из внутренних покоев – государь с Первым министром Дином и охраной. Со стороны тронного зала – несколько женщин в черных одеждах дома Гаршах и в зелено-золотых ходжерского дома Джел. Дурное предчувствие толкнуло Джу под ребра – в том месте, где у человека сердце. Он не знал, на кого смотреть. Придворный этикет предписывал смотреть на государя. Но душа велела обернуться в другую сторону.

Джу встал в три четверти оборота к государю – так, чтоб и женщин не выпускать из вида – и поклонился с достоинством, а не подхалимски, как учили кланяться в лицее. В руке у государя была та самая черная папка. Государь расцепил пуговки на серебряной сетке для волос и снял с лица справедливую маску. Джу остолбенел.

– Ну что ты так на меня смотришь? Или я тебе приснился сегодня? – произнес скрывавшийся под маской Справедливости инспектор Иль.

Джу вспомнил разговор под старой грушей. Пирожки, которыми кормил его наставник. Свое стремление быть на Иля хоть в чем-то похожим. Рапорты из личного дела, подписанные Илем. Приятельские отношения Волка и господина Дина. Дело родителей из архива Третьей префектуры. Душа Джу, до этого мгновения мечтавшая о вполне человеческом счастье и любви, куда-то провалилась. Он оказался в шкуре волка, шерсть на загривке у него стала дыбом, а клыки ощерились.

За плечом его раздались знакомые коротенькие шажки, блеснул золотом локон из-под черного покрывала. Джу отчетливо ощутил на шее тяжесть шипастого железного ошейника и услышал звон цепи, волочащейся сзади. Он сжал кулаки и пошел вперед. Покуда пустит цепь.

Государь, или господин Иль, стоял невозмутимо. За полтора шага до цели Джу ухватили сзади за рукав. Тут-то цепь и кончилась.

– Гордый, – сказал государь, обращаясь к серебряно-черному покрывалу за плечом Джу. – Очень гордый. Независимый и сильный. Говорит то, что думает, и делает то, что считает нужным. Я не сомневаюсь, что он сейчас просил бы подарить тебя ему. Он за этим сюда явился. И я бы подарил, будь я такой, как он. Но я решил вначале тебя предупредить, вдруг ты не захочешь. Знаешь, маленький Нэль, тарги – это такая порода людей, которые добрыми и отзывчивыми становятся только если у них зачесалось между ног. Во всех остальных случаях это не люди. Это – маски, – и он показал серебряную волчью маску, взятую из рук секретаря.

– Неправда, – глухо произнес Джу.

– Ты полайся, – вскинул подбородок инспектор Иль. Интонации его были несовместимы с маской Справедливости.

– Это глупость и неправда, – повторил Джу.

– Ну, давай. Покажи характер. Ты же тарг…

На Джу повеяло «Каменными Пристанями», и вдоль позвоночника прошла нервная дрожь. Он понял, что, если он начнет сейчас что-то доказывать – заговорится, как невежа. Это образованный человек употребляет всегда нужные слова, а в полицейском лицее – какое образование? Не перед государем его показывать. И вместо того чтобы сказать нечто, не заслуживающее похвалы, Джу это сделал: особо не размахиваясь, ударил наставника в челюсть, снизу вверх, как Иль его сам учил. То ли оттого, что руки у Иля-императора были заняты волчьей и собственной масками, то ли Джу наконец сравнялся мастерством с учителем, но тот ничего не успел предпринять, а просто отлетел на стоящих позади него людей, упал сам и уронил господина Дина.

В следующий момент коротко вскрикнула и метнулась наперерез Нэль, и государь с пола закричал: «Имин, не смей!» – но было поздно. Короткая кованая стрелка вошла государыне чуть пониже ключицы, вышла сквозь лопатку и острием приколола Нэль к тому месту, где у Джу бешено колотилось сердце, пропоров ему одежду и уткнувшись в ребро.

Господин Имин снял маску гиены. В руке он держал разряженный самострел.

Джу смотрел сверху вниз и видел, как из рваного краешка раны, оставленной зацепом у острия, по белой груди Нэль толчками выбивается и бежит за серебряную отделку платья алая струйка. Собственной боли он даже не почувствовал, только мир вокруг заволокло неясной мглой. Их расцепили, посадили Джу на пол. Ее, безвольно уронившую голову, куда-то понесли. Время сжалось и растянулось одновременно. Для Джу оно все было как один миг, а белое запрокинутое лицо удалялось в переходы внутренних покоев очень, очень медленно и плавало в воздухе, будто прощаясь, прежде чем исчезнуть навсегда. Наверное, к Джу позвали врача. Потому что какой-то человек снял с него синий бархатный кафтан и пытался приклеить Джу пластырь на его царапину. Но Джу опомнился, отшвырнул лекаря в сторону и бросился туда, где плавало в воздухе призрачное лицо. Мимо застывших во вневременье чиновников и слуг, мимо окаменевшей на полувздохе охраны он добежал по кровавым пятнам до замкнутых дверей, с разбега ударился в них всем телом и медленно сполз, ломая о деревянную резьбу ногти. Опустился на колени и разрыдался в голос.

Одна створка приоткрылась, лишив Джу опоры. Рука с золотыми ногтями подхватила его, чтоб он не упал совсем.

– Джу, сынок. Глупый мальчик, – услышал он сквозь туман голос Иля-государя. – Она живая. Не плачь.

О том, что Нэль нашелся и находится в Ман Мираре, Фаю прислали сказать тем же вечером. Через сорок минут после того, как Фай вернулся в Большой Улей из Ман Мирара. Почему-то в Столице Добрый Хозяин не пользовался радиосвязью и Быстрым Светом, а присылал курьеров. Видимо, не считал городские расстояния достойными других способов связи. В этот же вечер с Бо поступило сообщение, что Лал доставлен. От Бо до побережья, где незаметно мог высадить людей катер-амфибия, был час лету. Еще полтора часа – на доставку пленника в Большой Улей. Фай подумал – не стоит ли подождать до завтра? К чему вести полковника Лаллема в Ман Мирар на ночь глядя? Но все равно с перелетом от Бо к материку велел поторопиться. Операции с плавающими без парусов и летающими, как волшебное корыто, машинами таю по умолчанию проводили вдали от глаз обитателей этого мира и предпочтительно под покровом темноты.

Но вслед за курьером от государя в Большой Улей приехала карета. Это означало, что ждут их именно сейчас. Ли предложил отослать карету к берегу за Лалом, а самим пойти пешком. Фай согласился. Отдал распоряжения насчет дополнительной охраны полковника, и они пошли.

Ман Мирар встретил их темнотой фасадных окон. Освещены были внутренние галереи со стороны дворовых служб, оба флигеля и третий, получердачный этаж, где жила прислуга. Никакого особого приема для Лала не задумывалось, это хорошо.

У подъезда Фая ждал слуга.

– Пойдемте, – сказал он печальным голосом. – Посмотрите на наше несчастье.

Фаю стало сильно не по себе. Зачем приглашать человека посмотреть на несчастье, если это несчастье не касается его лично?

Они миновали полутемный аудиенц-зал с опущенными шторами на окнах, прошли через несколько сквозных анфилад с различного рода служебными помещениями для чиновников, помощников, секретарей и охраны.

Ознакомившись с обычаями местного гостеприимства и придворным этикетом, Фай знал, что в жилую, хозяйскую часть любого дома и вообще-то приглашают далеко не всякого, а уж к государю и подавно вхожи только Первый министр, полдюжины доверенных лиц из чиновников высшего ранга и изредка – люди, получающие специальные пропуски и приглашения. Фай уже побывал там днем. Сейчас его опять вели туда.

Золоченые решеточки отделяли личные апартаменты государя от присутственной части дворца. Слуга открыл вторую по счету дверь и пригласил обоих таю войти.

Даже в свете десятка свечей под янтарными, теплого оттенка колпаками лицо Нэля, уложенного на мягкий диван без спинки, казалось мертвенно-бледным. В комнате сильно пахло лекарствами. Какой-то незнакомый Фаю получеловек сидел на полу рядом с диванчиком, положив локти на край, держал Нэля за запястье и, не отрываясь, смотрел ему в лицо. При появлении таю он даже не пошевелился.

Фай сразу подумал самое худшее, охнул и горестно сложил руки на груди. Ли посмотрел на партнера и издал тонкий испуганный всхлип.

– Он просто спит, – поспешно предупредил откуда-то сбоку государь. – Какая у вас группа крови?

– Вторая минус, – растерянно произнес Фай. – Такая же, как у него…

– Немного взять можно? – Государь вышел из-за ширмы с подносом в руках.

– Конечно, конечно. – Фай стал быстро разлеплять магнитные кнопки на рукаве.

Государь подвинул ему стул с парчовыми подлокотниками. Ли встал у Фая за спиной и взял его за плечи.

– Это глупое недоразумение, – объяснял государь. – У меня сорвался начальник охраны. Никто от него не ждал. Не представляю, что на человека нашло… Была повреждена подключичная артерия, но сейчас все хорошо. Вы успокойтесь, Фай, не надо так переживать.

Чуть позже, когда потрясенному до глубины души Фаю сунули в нос пузырек с нашатырем, он нашел в себе силы спросить:

– Когда его можно будет забрать отсюда?

Государь не успел ничего сказать.

– Я вам ее не отдам, – раздался голос от дивана.

– Что значит «не отдам»? – не понял Фай.

– Я никому ее не отдам, – по-прежнему не оборачиваясь, проговорил получеловек.

Государь пожал плечами.

– Все из-за него, – тихо пояснил он. – Ваш Нэль спасал вот эту вот свою любовь.

– Да кто он такой, чтоб тут распоряжаться? – возмутился Фай. – Какая еще опять любовь на нашу голову?

Получеловек, не удостаивая его ответом, лег лицом на диванчик.

Тут ожил оцепеневший на время Маленький Ли.

– Фай, посмотри как следует. – Ли слегка встряхнул супруга за плечи. – Это же тот, кого Нэль всю жизнь искал. А ты разве не видишь?..

Государь сомневался: снять справедливую маску или оставить? Маска была предназначена людям этого мира. Гостям с Бенеруфа она ни о чем не говорила и ничего для них не значила. Зато под ней легко было укрыть собственное любопытство, гнев, любое другое чувство, которое не подобает испытывать владыке мира. В некоторых ситуациях он жалел, что не надевал маску – ему ее сильно не хватало. Иногда, наоборот, маска мешала и оказывалась лишней.

Он решил порасспросить Фая о полковнике Лаллеме подробнее. То, что Лал – настоящий семейный партнер государыни Натаниэль, государь уже знал. Впрочем, дело шло к тому, что развод государыне срочно должен был давать не только император, но и сам Лаллем. Эти два молокососа, едва лишь чуть-чуть пришли в себя, как сразу уцепились друг за друга настолько крепко, что разнять их и хотя бы развести по разным комнатам, чтоб дали друг другу спокойно отдохнуть, не оказалось никакой возможности.

Он вспоминал себя в этом возрасте. Если бы ему тогда хватило решимости так же вцепиться и никуда не отпускать Оро Ро, он был бы сейчас совершенно другим человеком. А если бы еще и Оро Ро с такой же силой держалось за него, как Нэль за волчонка – что и говорить… Он понял, что завидует Джу. Волчонок стал решительным и смелым молодым волком. Жаль только, что в Небесные Посланники совершенно не годился, и передать в наследство «Крепость» со всем ее содержимым по-прежнему было некому.

Своего партнера Фай отправил в спальню, а сам явился в кабинет к государю и стал охотно отвечать на вопросы, не жалея черных красок для расписывания общества Верхних и полковника Лаллема в частности. Держался он уверенно, но характер его слегка подводил.

Государю нравилось, как таю ведут себя с сильными мира сего. Без подобострастия, без такого привычного заискивающего выражения в глазах, без лишних церемонных фраз. С уважением, но в то же время – почти на равных. С таю государь отдыхал от своей неизменной обязанности всегда и везде оставаться императором. И Фай был бы очень обаятельным собеседником, если бы в его речи не звучало столько яда. А яд у него в словах появлялся немедленно, едва лишь разговор заходил о Верхних.

Все у Верхних было не так, как у людей. И детей они растили моральными уродами, и телесные наказания, и смертная казнь на орбитальных базах практиковались широко, и в целом жизнь и собственное мнение человека там ничего не стоили. Всех Верхних поглотила и подчинила себе псевдовоенная машина. «Псевдо» – потому, что даже настоящей войны они не видели на протяжении пяти или шести поколений. С той поры, как Нижнему Миру Тай удалось договориться с тупоголовым командованием Верхних об отправке на Та Билан первой экспедиции, в их родном мире царил неустойчивый, но все-таки мир.

На самом деле государя интересовало в Верхних не это, однако рассказывать Фаю он не мешал. Думал в это время о своем.

Его удивило, что полковнику совсем немного лет – тридцать два в пересчете на возраст Та Билана, тридцать три – на новианский лад. Но из беседы с Фаем выяснилось, что это на Внешних Станциях служить начинают в шестнадцать, а на орбитальных базах Верхних – в шесть. Да, полковник Лаллем в своем роде выдающийся человек, но другого сюда бы и не послали. Лаллем умеет делать дело, и дело, которое он делает, в самый момент работы значит для него все. Это смысл его жизни. И даже больше. Сама его жизнь. А теперь посмотрите, государь Аджаннар: детей у Лаллема и Нэля нет, орбитальные базы пропали, оставшиеся на Бенеруфе Верхние – невероятное в истории мира Тай событие – отказались полковнику повиноваться. Что может держать в жизни этого человека, кроме мыслей о мести?..

Второй недостаток Фая – ведя разговор о Верхних, он был зануден. Да и, честно признаться, столь откровенная неприязнь Нижнего к бывшему руководителю Верхних производила двойственное впечатление. Как будто что-то тут не так. Словно в Фае говорит идеологическая накрутка, результат промывания мозгов. Или, наоборот, очень глубокая личная обида. На угли, тлеющие в его душе, нужно было едва дунуть, чтобы немедленно вспыхнуло яркое пламя.

И, в конце концов, государю показалось, что Фай проговорился о том главном, чего не может Лаллему простить. «Экспедиция отняла у нас с Ли детей – они выросли без нас. А Лал отнял у меня брата, – сказал таю. – Вы видите, что получилось, вас тоже задели последствия. Я уже не могу вернуть Нэля ни себе, ни нашему обществу. Прежний Нэль для всех нас потерян. Навсегда».

Государь слушал, слушал, и вдруг растерялся от неожиданной догадки. Ему стало казаться, что он знает причину, по которой полковник Лаллем требует личной аудиенции.

Фай много темнил с историей тайской экспедиции. Привод у «Золотого Дракона» был термоядерным, летели сюда таю с субсветовой скоростью, а на релятивистских скоростях время относительно. У них имелся какой-то стабилизатор для сглаживания релятивистских эффектов – нечто вроде синхронизатора времени на новианских кораблях. Но Фай никак не мог – или не хотел – назвать точную дату отправки «Золотого Дракона». Он говорил о чем угодно, даже пытался царапать на лаковом подносе формулы для пояснения своих слов, но это дело государь остановил.

Биографию полковника Лаллема – все то, что касалось периода его жизни до начала предполетной подготовки «Золотого Дракона» – Фай тоже внятно изложить не мог. В то время они еще не были знакомы. Фай знал только сплетни – будто не очень складная у полковника Лаллема получалась личная жизнь. Потерял семейного партнера, чуть не родил получеловека – генетическое отклонение у плода обнаружили на последней трети беременности, и от ребенка заставили избавиться. Оттого Лал и в экспедицию ринулся, словно из пустыни к колодцу.

Опасаясь задать вопрос напрямую и не добившись толковой информации обиняками, государь попросил описать внешность ожидаемого гостя.

– Тонкая порода, – сказал Фай, скорчил пренебрежительную гримасу и обвел руками в воздухе изящество предполагаемых форм. – Настоящий таю. Яркий. Не как мы. Они на своих базах следят за генетической чистотой раз в десять тщательнее, чем внизу. На планете, понимаете ли, рабочие руки нужнее стабильности расы. Поэтому и полулюдей мы в материнской утробе не травим, как они, и вообще ко многому относимся по-другому, терпимее и мягче. Неудивительно, что дурачок Нэль в него втрескался с первого взгляда.

А государь подумал, что, если Оро Ро сейчас к нему вернется, он, словно Дин, начнет хвататься за сердце. Ему уже было нехорошо. Фай внимательно смотрел за тем, какое впечатление производят на императора рассказ. Как раз в эти моменты государю маски и не хватало. К счастью, Фай его волнение расценивал по-своему.

– Быть может, вам вовсе не стоит с ним встречаться? – в пятый раз с неиссякающим воодушевлением спрашивал он. – Ведь Лал не мог просто захотеть поглазеть на вас. Это была бы блажь, а на блажь такой, как он, не способен. Без важного повода он не оставил бы Бенеруф. Он не отдался бы на милость нас, Нижних, которые, сами понимаете, как к нему относятся после всего, что он для нас сделал и что заставил пережить. Он просто разрядил бы себе в голову бластер. И никто не стал бы отнимать у него эту возможность. А раз нет, значит, он задумал другое. Отложите встречу хотя бы на завтра. Давайте я сам сначала с ним поговорю.

– А вы настойчивы, господин Фай Ли, – заметил император. – До неприличия настойчивы. Должно быть, вы преследуете некий очень важный для вас интерес. Например, вам совсем не хочется, чтобы я Лаллему верил, – даже если он скажет мне, что небо голубое а солнце желтое. И сама идея нашей встречи не нравится вам вдвойне.

– Все потому, что я боюсь потерять такого союзника, как вы, – всплеснул руками Фай. – Очень боюсь. Без вашей помощи нам отсюда трудно будет выбраться. Вы ведь рады будете избавиться от нашего присутствия? Рады. Знаю. Наши цели совпадают самым счастливым образом. И я не понимаю Лаллема. Я много лет прожил с ним бок о бок, в соседней каюте, но я так и не рассмотрел, что это за человек – плохой он или хороший. Добрый или злой. Чего он хочет в жизни – просто честно ее прожить, исполняя приказы своего дурацкого командования, или он мечтает однажды стать героем. Я думаю, что иметь с ним дело попросту опасно. Он будет мстить.

– Спасибо за заботу, но я вполне способен контролировать свою безопасность в собственном дворце, – покачал головой государь.

– Я всего лишь хочу как лучше, – пожал плечами Фай. – Конечно, вы здесь хозяин. Вам решать.

И государь решил, что разговор окончен. Фай слегка обиделся. Слова его отскакивали от государя, как горох от тарелки. Но он был достаточно тактичен, чтобы оставить свои мысли при себе. До времени прибытия полковника Лаллема они молчали.

Начало первой ночной стражи, полная темень на улице, двадцать один час на межорбитальном боте, остановка на острове Бо не более чем на полчаса, потом дорога к материку и в Ман Мирар – может быть, все это и в самом деле не располагало к немедленной встрече. Но государю хотелось посмотреть – верно ли он догадался. Слишком много совпадений, чтобы набор их оказался случайным.

Кир Улар вошел доложить, что долгожданный гость прибыл. Государь взял маску. Положил ее на место. Снова взял. Сказал:

– Господин Фай Ли, будьте любезны. Ступайте с киром Уларом и сопроводите полковника Лаллема в предназначенные ему апартаменты. – И отдал Фаю приготовленный для Лала браслет-переводчик.

Фай быстро улыбнулся: его совет был принят.

Государь остался в кабинете. Его внутреннее «я» разделилось пополам. Император Аджаннар боялся столкновения со своим прошлым. Ему не хотелось отвечать разом за все совершенные тогда ошибки. А Александр Джел – наоборот – всей душой спешил навстречу.

Он поймал себя на том, что сознательно тянет время. Встал. Делать было нечего. Откладывай или не откладывай – нужно идти.

Государь привычным движением надел маску и зацепил серебряную петельку сетки за пуговицу на воротнике.

Двери в Ман Мираре отворялись бесшумно. Появления государя не заметил ни Лал, ни изогнувшийся и что-то шипящий ему по-змеиному Фай.

В покоях для гостей происходил акт торжества справедливости видимо, в полном соответствии со сценарием, какой неоднократно представлял себе господин Фай Ли. Перед накрытым для ужина столом сидит на стуле полковник Лаллем. Голова наклонена вперед, взгляд обращен на еду, руки скованы за спиной наручниками. А Фай с веселым торжеством в голосе и с выражением детской жестокости на лице изрекает в адрес полковника Лаллема гадости.

Государь снял маску – она не понадобилась.

Лал обманул, не начав разговора.

Государь видел перед собой красивого, внутренне сильного, немного нервного, похожего на Оро Ро человека. Но всего лишь похожего. Мечта вернуться на шестнадцать лет назад и начать жизнь с начала превратилась в ничто так же быстро, как до этого родилась из пустоты и предположений. Теперь уже стыдно было признаться, что он принимал ее всерьез. Самому непонятно, с чего решил и чему поверил…

Государь щелкнул пальцами. Лал вздрогнул. Фай оборвал свою речь на полуслове.

– Ключ от наручников, – сказал государь.

– Зачем? – удивился Фай.

Государю перечить было нехорошо. Некрасиво и непозволительно.

– Ключ от наручников! – закричал на мгновенно попятившегося таю император Аджаннар.

Фай трясущимися пальцами вытащил из нагрудного кармашка серую пластинку.

– Пошел вон!

Фай поскакал, как черт из лужи, уже по ту сторону дверей зацепился за ковер, чуть не упал. Там стояла государева охрана и охрана полковника Лаллема. Двери услужливо закрылись.

Полковник поднял голову. На матово-бледном лице держалась слабая улыбка, с которой он выслушивал словоизлияния Фая. Они встретились глазами. При свете свечей глаза Лала выглядели карими. Но на самом деле они должны быть зеленые, с желтыми искорками. Все совпадает. Только вот тонких морщинок в уголках глаз и мертвой усталости – не было…

– Вы не такой, как я ожидал, – сказал Лал.

– Мне жаль, что я разочаровал вас, – буркнул император, подсовывая ключ под считывающее устройство наручников. Полковник Лаллем даже не изволил пошевелиться, чтобы помочь освободить себя. – Зато вы совпали с моими представлениями точь-в-точь.

Лал покривил уголком рта и стал растирать запястья. Держался он великолепно, хотя это стоило ему огромного труда.

– Поешьте, – предложил государь, усаживаясь в кресло по соседству и поворачивая на крутящейся ножке столик. – Насколько я понимаю Фая, кормить вас – не включено в смету его расходов. За что он вас так ненавидит?

Полковник без армии качнул головой:

– А за что ему меня любить? Кстати, позвольте узнать: ваши законы гостеприимства разрешают вам принимать врага в своем доме? Здесь можно убить того, кто разделил с вами пищу?

– Вполне, – кивнул государь. – И даже проще: немного яда в вино… – в высокий бокал он налил арданский тягучий мускат и спросил: – Разбавить водой?

– Чтоб не сразу, а сначала мучился?

– Обижаете. Для того чтобы растягивать мучения, здесь существуют штатные специалисты.

– Резонно. Лучше не разбавлять. – Лаллем отхлебнул из протянутого бокала. Закрыл глаза. – Удивительно, – сказал он, то ли вино имея в виду, то ли жизнь вообще.

Государь смотрел. Красивые плечи слишком узки не только для мужчины, но, пожалуй, даже для таю. Высокая шея, тонкая талия, заметная грудь. Все ли Верхние отличаются в лучшую сторону от своих крепко, но грубовато сложенных Нижних собратьев, или это еще одно случайное совпадение? Тогда на счет какого чуда генной инженерии следует относить легкий полуповорот головы, манеру складывать ладони одна к другой, упрямо сжатые губы и желание во что бы то ни стало казаться сильнее, чем ты есть на самом деле?..

– Значит, вы желаете считать себя моим врагом, – через некоторое время произнес он. – В таком случае, зачем вы хотели меня видеть?

Лаллем открыл глаза.

– А вы полагаете, мы друзья?.. После того, как вы лишили меня всего – моего вчера, моего сегодня и моего завтра? Впрочем, в чем-то вы правы, даже настоящими врагами мы с вами стать не успели. Слишком быстро вы сделали все по-своему. Раз – и нету.

– Вы же не оставили мне выхода.

– А вы мне оставили? – впервые в ровном голосе тайского полковника прорезалась нотка, похожая на отчаяние. Но он быстро погасил эмоции. – Я здесь не для того, чтобы считаться с вами. Я вам привез письмо.

Государь приподнял бровь.

– От кого?

– Попросите у Фая проектор – сами увидите.

Однако Фая с просмотра Лал попросил удалить.

– Помимо того, что все это в целом выглядит весьма ужасненько, там еще есть информация, которую лучше бы не знать вовсе – ни вам, государь Аджаннар, ни мне. И уж тем более – она не для посторонних глаз и ушей. Фаю будет крепче спаться в блаженном неведении.

Одолживший карманный проектор Фай с каменной физиономией прошествовал обратно к двери. Он-то думал, когда позвали, что его привлекут к переговорам.

Государь взял с узкой ладони Лала полупрозрачный листочек записи и пристроил проектор среди тарелок на столе.

– Я должен предупредить вас о происхождении этого послания, сказал Лаллем. – Это единственная информация, прошедшая вместе с орбитальными базами сквозь воронку перехода. Она пришла от Тай с нашего спутника и была ориентирована точно так же – на спутник. Принять мы ее приняли, но… Оказалось, что послание не для меня. Не спрашивайте, как так получилось, отчего и почему. Я не знаю. Вам должно быть виднее, чем мне. Я вполне сознаю, что отпустить меня вы теперь не сможете, подобной информацией нельзя делиться. Но я выполняю последнюю волю умершего, а после – делайте, что посчитаете нужным.

Лал осторожно дотронулся пальцем до крышки проектора.

Мягкий туман заструился над столиком, принял очертания человеческой фигуры.

«В третий день девятого месяца года золотой крысы две тысячи двести пятого, запись сделана старшим агентом службы федеральной разведки несуществующей ныне планеты-государства, впрочем, это уже и не важно, – мягко говорил тихий знакомый голос. – Если ты помнишь, меня зовут Оро Ро. Тебя зовут Александр Джел, ты хозяин „Крепости“, и я делаю эту запись для тебя. Раз ты получил мое послание, значит, я снова мертв. Не пугайся. Умирать не страшно. Я делал это дважды. Человек не понимает, что с ним происходит, вот и все. Не чувствует момент разрыва – когда он есть и когда его уже нет… Жить бывает страшнее.

Я нашел мой мир. Здесь все изменилось. Вселенная перевернулась с тех пор, как я впервые умер две тысячи лет назад. Зря ты выпустил меня из матрикатора. Не делай так больше. Я не выдержу еще одной жизни. Впрочем, что я говорю. Выдержу, конечно. Придется выдержать. Но я этого не хочу. Я, отпущенный Медленным Светом, вновь побегу спасать себя от истлевших тысячи лет назад несуществующих врагов. Мне снова будет больно, будет страшно. Не нужно, не заставляй меня. Воскреснуть после того, как Медленный Свет меня убил – кошмар, а не жизнь. Я не буду знать, что вселенная изменилась и мой родной мир почти умер. Я пойму это позже. Еще я пойму, что ты относишься ко мне лучше, чем я заслуживаю. Это совсем плохо, потому что я ненастоящий, любить меня нельзя. Не выпускай меня. Счастья я тебе не принесу. Матриканты не живут долго. Пять-шесть лет, отпущенных на долю копии, вряд ли можно назвать жизнью. Если сумеешь – уничтожь Медленный Свет вместе с моей матрицей, чтобы никто после тебя не смог воспользоваться им. Это самое страшное оружие, созданное человечеством. Оно погубило три цивилизации, ни разу не вступив в бой. Из всех, кого оно убивало – если оно убивало кого-то еще, кроме меня – я все равно знаю только себя.

Я надеюсь, что ты меня поймешь. Я не мог остаться с тобой. И не мог вернуться к тебе. У нас почти родился сын. Но мне не разрешили – и я ненастоящий, и мир вокруг сошел с ума. Прости, я не умею много говорить, мне тяжело. Я не любил тебя, когда мы были вместе. А когда вспоминаю о тебе сейчас, мне кажется, что люблю. Наверное, нужно потерять человека, чтобы понять, какое место в твоей жизни он занимает… Прости меня. Прощай».

Изображение помутнело и растворилось в свете свечей. Государь не шевелился. Полковник Лаллем достал из проектора лепесток с записью, согнул его и переломил пополам. Государь смотрел на его руки. Пальцы, форма ногтей – даже эти мелочи повторялись в точности. Только голос другой. Увереннее. Тверже.

– …дети не виноваты, что они получаются такие, как вы, – почти шепотом говорил Лал. Начало его речи государь упустил, оно прошло мимо сознания. – Это несправедливо, но таков принцип. Тогда, давно, в нас заложили генную программу – ведь мы искусственная раса. Вами созданная раса. Сначала мы заселяли мир. Потом нас рождалось вдвое больше, чем ваших колонистов. Потом еще больше. А потом мы постепенно должны были разделиться на две половины, стать такими, как наши создатели. Но началась война, и эти создатели уничтожили тысячу обитаемых миров, а наш из глупой жалости оставили задыхаться в агонии. И мы решили, что никогда не станем такими, как вы. И мы не стали. Не надо винить нас в том, что мы теперь так живем. Мы сами этим искалечены. В конце концов, мой мир вам должен не больше, чем мне – любовь и нерожденного ребенка. Но я эту вселенную прощаю…

Государь молча встал и пошел к двери. Встреча с прошлым, как он и был уверен заранее, ничего хорошего ему не принесла. Зря он на нее согласился. Новые серии ночных кошмаров, очередная пытка одиночеством и приступы тяжких сожалений об упущенных возможностях – вот то, что ждет его в будущем, весь результат этой встречи. Полковник Лаллем отомстил сполна. Ведь о чем не знаешь – о том не плачешь.

Вместо государя в комнату Лаллема немедленно направились четверо таю – конвой, который доставил полковника сюда. Именно так – вчетвером, чтобы не бояться одного.

Фай с выражением крайней подозрительности на лице прятался за кадкой с бутылочным деревом. Ждал, пока врага отдадут в его распоряжение. Государь остановился напротив. Фаю он предполагал показать Медленный Свет, чтобы тот объяснил, наконец, что это такое. Своих способностей, чтобы понять, не хватало. Теперь он знал без Фая. Следовало идти мимо и не задерживаться. Но государь все же решил спросить, через плечо кивнув на дверь:

– Что с ним станете делать?

Фай выступил на свет из своего убежища.

– Зависит от того, пообещали вы ему что-нибудь, или нет. Он просил вас о чем-то?

– Нет. Но я могу отправить его вслед за орбитальными базами.

– В таком случае – его почти наверняка казнят. Он провалил большое дело.

– А если оставить его вам?

– У нас нет такого наказания, как смертная казнь. Но его будут судить. Пред лицом Нижнего Мира Тай он преступник. Даже у того, кто исполняет приказы, должна быть совесть.

– Значит, ничего хорошего его не ждет.

– Нет, если он не решится сам изменить свое положение.

– Это тоже не выход.

– Вы зря печалитесь по поводу него. Он заслужил все, что имеет. Манипулирования людьми не должны оставаться безнаказанными.

– Я не вижу, чтобы он чем-то отличался от вас, господин Фай Ли, – криво усмехнулся император. – Просто вам было негде развернуться.

Фая высказывание совершенно не смутило.

– Как говорит ваш Первый министр: бой должен быть не честным, а выигранным, – сказал он. – Это понять жестокость можно. А оправдать нельзя. Свои грехи я сам знаю. Мы за все ответим – и он, и я.

– А по-моему, вы хотите списать свои грехи на другого и отыграться таким образом на чужой спине, – сказал государь, повернулся и быстрым шагом направился назад, в гостевые апартаменты.

Столовая пустовала. Нетронутый ужин стоял на столе. В ванную комнату дверь была открыта, там шумно текла вода. Под каблуком у государя слабо хрустнуло – попалась половинка от разломленной записи. Наручники, повешенные им на спинку кресла, отсутствовали. Примерно в этот же момент Александр Джел переступил через таргского государя и стал действовать только за себя. Нехорошее предчувствие заставило его пройти дальше границы, отчеркнутой приличием. Государь Аджаннар в ванную к гостю соваться не стал бы. А Александр Джел сунулся.

Он догадался, что происходит, еще не видя самого действия из-за спин двух любопытных наблюдателей и двух засучивших рукава выше локтя исполнителей приговора. Позже государю представили бы дело как сердечный приступ, случайную потерю сознания, несчастный случай, самоубийство. Множество версий, кроме настоящей. Ведь смертной казни на Нижнем Тай нет. А на далеком от Тай Та Билане мало ли что может случиться с человеком. Тяжелая акклиматизация, непривычная обстановка, отсутствие в жизни дальнейшего смысла. В ванных Ман Мирара камер для слежки за гостями не установлено.

Наблюдатели просто попадали на пол, один из исполнителей ударился затылком о стену, другой – челюстью о мраморный край ванны. Успел Джел вовремя. Вынутый из-под воды утопленник сам дышал, хотя изо рта у него вовсю текла вода, а из носа кровь. Он даже пытался вырываться. Джел силой закрутил его в простыню, сорванную с массажной скамьи, и унес в спальню. Почти так же, как в прошлый раз.

– Зачем? – выговорил полковник Лаллем, едва лишь между приступами кашля и рвоты можно стало что-то сказать. – Зачем вы вмешались? Это наше дело. Я сам просил…

Государь и Александр Джел запутались, кто из них что должен говорить. Государь был рассудительнее и строже к самому себе, зато Джел имел некоторый опыт общения с таю в спальне. И второй раз в своей жизни он останавливаться на полпути не хотел.

– Я не успел закончить разговор, – произнес он. – Я не успел тебя спросить: быть может, ты останешься со мной?

– А смысл?..

– Родить мне сына: ведь кто-то должен отдавать долги за Верхний Мир Тай. Или же начать жизнь с начала. Зависит от того, как ты на это посмотришь.

Лал снова закашлялся.

– Вы сумасшедший, – прохрипел он. – Это какое-то извращение. Это ненормально. Вы же… вот какой, а я – другой.

Государь взял легкую влажную ладонь и прикоснулся к ней губами.

– Так или иначе – все люди разные. И… Неужели жить действительно страшнее, чем умирать?

Зеленые глаза с золотыми искорками остановились на нем, не мигая.

– Ты меня не обманешь, – покачал головой государь. – Ты хочешь жить. Ты хочешь быть счастливым. А наша жизнь – всегда впереди. Не бойся. Ты сильный, у тебя получится.

Лал прикрыл глаза. Но ладонь не отнял.

– Такое решение нельзя принять вдруг, – сказал он. – На что я буду надеяться? На что смогу опираться в новой жизни?

Император улыбнулся. И повторил за волчонком его глупые щенячьи слова:

– Я никогда тебя не брошу. Я никому тебя не отдам.

<1998–1999> Тверь

Назад: Глава 4

На главную: Предисловие