Глава 14
Сказ о том, что, меняя шило на мыло, непременно следует проверять фирму-изготовителя
Маленькое окошко, предназначавшееся более для проветривания чулана, чем для бегства кого бы то ни было, находилось примерно на уровне второго этажа. Однако при известной сноровке по стеллажам, заваленным грудами несвежего белья, можно было добраться до этой крохотной лазейки. Сплетенная из нескольких простыней веревка, привязанная к деревянной стойке, свисала наружу белым флагом, точно знаменуя наше бессилие удержать ловкую рыжую бестию.
— Он сначала горланил, — вяло оправдывался хозяин гостиницы, — песни орал непристойные. А у нас, сами понимаете, почтенная публика. Лучший отель в городе, вот стража и приказала ему заткнуться.
— И что он? — опустошенно разглядывая безлюдную «камеру», вздохнул я.
— Не унимался, стервец! — пожаловался Щек. — Пришлось стражнику зайти в чулан и надавать ему тумаков. Только тогда и заткнулся.
— Ну да, конечно, — отрешенно усмехнулся я. — И как только он замолчал, стража радостно перестала обращать внимание на то, что происходит за дверью. Именно этого парень и добивался.
— Экий ухорез1! — в тон мне согласился хозяин. — А то ведь вот еще что учудил! Вы давеча повелели его накормить, так он нет чтоб благодарность свою изъявлять, паршивец, вилку спер!
— Угу, — я поднял глаза на высаженный переплет окошка, — вилкой-то он раму и расковырял. Хорошая небось вилка была?
— Хорошая, — пожалился субурбанец. — Еще от прежнего хозяина оставалась.
— Ладно, — я почти безразлично махнул рукой, — ловить его уже бесполезно. Да и в конце концов, побег только подтверждает его алиби.
— Это как? — удивился стоящий за моей спиной Вадим. — С каких понтов?
— Всякий человек, живший в этой гостинице, знает, что сад, а именно туда выходит окошко чулана, охраняется горгульей. Наш рыжий тоже об этом был извещен. А этот, судя по тому, что решился на побег, — нет.
— Так ведь я же горгулью-то грохнул! — видимо, не уразумев, в чем суть моих слов, вновь заговорил Злой Бодун.
— Да, — согласно кивнул я, — но в тот момент, когда человек, которого мы ищем, покидал гостиницу, горгулья была еще жива. А сообщение о ее смерти на столбах не расклеивали. Так что, выходит, этот рыжий совсем не тот рыжий, а вообще совершенно другой.
— Тогда откуда же у него в натуре Машино зеркальце? — не унимался славный витязь.
Я молча пожал плечами и добавил:
— Теперь мы скорее всего этого не узнаем. Ладно, пошли наверх. Полагаю, хоть этот отмороженный фигурант в ближайшее время никуда не убежит.
Солнце, совершая привычный круг, по пути закинуло пару лучей в наше распахнутое окно, чтобы напомнить господам оперативникам, что очередной рабочий день никто не отменял. Судя по расслабленной фигуре Делли, прикорнувшей в высоком резном кресле, для нее начало трудового дня означало лишь окончание не менее трудовой ночи. Рядом с ней на узкой складной кровати, доставленной по приказу Щека Небрита в наши апартаменты, без чувств лежал секретарь господина хранителя королевской печати, бледный и недвижимый, как ватная кукла. Но, что радовало, определенно живой.
Тихо, чтобы не разбудить фею, мы с Вадимом привели себя в порядок и даже вознамерились почистить запыленную во вчерашних странствиях обувь и одежду, однако застали ее уже вполне готовой к носке. Вышколенная гостиничная прислуга хорошо знала свое дело.
Отправив славного витязя побродить по городу, послушать, не толкуют ли что-нибудь полезного для следствия на «базаре», я возвратился в номер с твердым намерением начать разгребать накопившиеся за вчерашний день странности. К моему возвращению Делли уже была на ногах, и только тени, залегшие под глазами, свидетельствовали о бессонной ночи.
— Как успехи? — поприветствовав боевую подругу, спросил я, указывая на распластанного в белоснежной постели юношу.
— Опасность миновала, — вздохнула Делли. — Но мальчик еще очень слаб. Никто сейчас не сможет сказать, сколько продлится его забытье.
— Угу, — криво усмехнулся я. — Ценный свидетель у нас образовался! Общительный. Если ты еще скажешь, что после спячки у него может случиться потеря памяти, я и вовсе буду считать нашу ночную прогулку… Ну, не знаю, процессом воспитания должного подобострастия у ночной стражи.
Фея печально наклонила голову.
— Что, я прав?! Господи, ну не томи, скажи что-нибудь вразумительное!
— Дело в том, — безрадостно заговорила Делли, — что сейчас мы имеем перед собой лишь внешнее проявление неведомой магической силы. Однако о том, чья это сила, можно только догадываться.
— А в чем разница-то? — пожал плечами я.
— Разница огромная. Шишига, скажем, над всякой сыростью и слякотью хозяин. Только чистая вода ему не под силу. А в человеческом теле кровь заморозить или же вскипятить для него — плевое дело. Однако, если жертва его сразу не погибла, в чувство ее привести не так уж сложно. С доппльгангером совсем беда. Ежели при виде тебя он вспыхнет, да и изойдет совсем, то все тепло, весь жизненный огонь из двойника его вышел. От жара того доппль и сгорает. Так что отогревай тебя потом, не отогревай — пустая морока! Все равно что свечой в зимнюю ночь мороз разгонять. Но Прокоп-то по сию минуту дышит, стало быть, хоть малая толика живого тепла в нем сохранилась. Встречник1, тот тоже может дыхание заледенить. Но встречник вихрем несется, и коли не по твою душу, то скорее всего только простудой злой отделаешься.
— Ну хорошо, — согласно кивнул я. — А с нашим-то по внешней симптоматике что?
— Да как бы не волшебная палочка, — грустно ответила фея. — Мурлюкские волшебные палочки из анчибалового корня делаются да в настое сон-травы вымачиваются. Так вот, коли им живого человека коснуться, сон его будет глубок да сладок, и где явь, а где новь — перепутается. Так что ежели и очнется Прокоп, то что в его словах будет правда, а что кривда — он и сам может не знать.
— И что, ничего нельзя с этим безобразием сделать? — не на шутку переполошился я.
— Попробуем, — пожала плечами фея. — Коли талисманы защитные часть темной силы на себя забрали, глядишь, все еще обойдется. Но будить его при всем том — ни-ни! Ни в коем случае! Пусть солнце его греет да лелеет. Оно ему само шепнет, когда срок просыпаться настанет.
— Что ж, пусть хоть так, — махнул рукой я, смиряясь с мыслью, что допросить «задержанного» в ближайшее время не удастся. — Но ты-то, ты его знаешь. Расскажи, что за птица нам на голову рухнула.
— Охо-хонюшки-и! — маетно вздохнула кудесница. — Уж птица так птица! Брат это Машеньки нашей!
— Кто?! — переспросил я, оторопев от этой новости.
— Молочный брат, — уточнила фея. — Матушка его, Юлея, дочь Панкратьева, кормилица наследницы, солнышка нашего ясного. Я Прокопа, почитай, с того дня как Машеньку знаю. Они же вместе росли. Колыбельки их вот так вот рядом стояли. — Делли сдвинула руки, чтобы показать, как близко находились кроватки молочных родственников.
— Угу. Очень интересно. — Я потер переносицу, стараясь привести в порядок разбежавшиеся после неожиданного сообщения мысли. — Делли, радость моя, а что ж ты раньше мне об этом молодом человеке ни словом, ни полсловом не обмолвилась? — Я собрался было устроить капитальный разнос безответственной сотруднице, но она, всплеснув руками, заговорила с напором и едва ли не с возмущением:
— Да неужто ты Прокопа, который в Маше души не чает, подозреваешь в том, что он мог быть заодно с похитителями?! Да скорее озеро отразится в небе, чем я в подобную ерунду поверю!..
— Бывают такие природные явления, — поморщился я. — Довольно редко, но бывают. Мираж называются. Я, конечно, вполне доверяю твоему мнению, но посуди сама. Твой, насколько я понимаю, воспитанник назначил встречу у Русалочьего грота явно для того, чтобы поведать нам что-то именно о похищении Маши. А до этого он извещал о наших действиях человека, которого мы подозреваем в причастности к похищению.
— В записках был не его почерк, — не замедлила вставить фея.
— Почерк несложно изменить, — отмахнулся я. — А уж те, кто работает секретарями, и вовсе делают подобный трюк с легкостью необычайной. К сожалению, я не могу отдать имеющиеся у нас записки на графологическую экспертизу, но, полагаю, во дворце найдутся образцы его собственного письма. И если твой Прокоп просто изменил написание букв, а не пытался подделаться под чей-то конкретный почерк, я почти уверен, что в обоих образцах графического начертания обнаружится полная, или почти полная, идентичность изображения букв и связок. Но кроме того, записки записками, однако у нас есть свидетельство Щека о том, что господин секретарь хранителя королевской печати лично снимал номер — вот этот самый номер — для неизвестного, бывшего, по всей вероятности, диспетчером заговорщиков.
— Все это чудовищные совпадения! Кто-то пытается оклеветать несчастного мальчика. Твой хваленый Щек Небрит, надо сказать, тоже весьма подозрительный тип. Рыжего-то он не опознал? Не опознал! А тот, вроде бы как ни в чем не повинный, возьми да и сбеги. Спроста ли это? Почем тебе известно, может, субурбанец помог пленнику сбежать? Может, он его вообще через двери выпустил, а окошко да простыни — так, для виду устроил?
— Делли, ты можешь представить себе этого толстяка, лазающего по стеллажам под потолком чулана? — парировал я, невольно задумываясь над словами феи.
— Ха! Внешность обманчива! — Она щелкнула пальцами, превращаясь в почтенную матрону. — К тому же и о горгулье твой помощничек мог рыжему рассказать! И с колдуньей, которая в первый день сюда приходила, все подстроить… И кстати, записку о личной встрече он куда как раньше вас прочел! Так что уж не знаю, как там рыжий и кто он есть на самом деле, а вот Щек вполне мог всей этой затеей руководить! Люди у него в гостинице останавливаются разные, багажа много увозят. Вот и Машеньку принесли сюда без чувств, в сундук упрятали да и вывезли…
— Куда?! Зачем?!
— Вот это-то выпытать и надо! — заводя себя, выпалила Делли, потрясая кулачками. — И нечего напраслину на честных людей возводить!
— Постой, — попытался было перебить ее я.
— Субурбанцы — народ известный! — не унималась фея, вновь приобретшая свой обычный образ. — За хорошую мзду они тебе и шкуру с собственных пяток продадут!
Она, видимо, желала еще добавить лестных эпитетов по поводу алчных соседей и их передового отряда в лице Щeка Небрита, но тут раздался стук в дверь и сам хозяин гостиницы возник на пороге нашего люкса. Раздосадованная сотрудница Службы Волшебной Охраны метнула на вошедшего гневный взгляд и молча отвернулась, не желая посвящать в суть наших споров всяких подозрительных личностей.
— Ваша вельможность, — как обычно низко кланяясь, заговорил Щек. — Там внизу посетители к вашей особе. Что прикажете им ответить?
— Сегодня приема царедворцев не будет, — досадливо поморщился я. — Пусть возвращаются на службу.
Субурбанец направился к двери, но у самого порога остановился и повернул ко мне вислоусую голову:
— Как прикажете, ваша вельможность. Токмо тут вот какая закавыка имеется. Это не царедворцы вовсе. Это работный люд всякого звания с того злополучного заводика, который давешние свечи ко двору поставлял.
— Это я намедни велела им сюда прибыть. — Делли обратила ко мне недовольное лицо и, скосив взгляд в сторону визитера, округлила глаза, напоминая о возможной причастности хозяина гостиницы к расследуемому делу.
— Зови сюда! — скомандовал я, направляясь к столу, где в идеальном порядке располагались чернила, перья и выскобленный чистый пергамент.
«А кстати, отработанный-то материал вчера здесь же в ларе оставался! — мелькнула в голове шальная мысль. — Если вдруг Делли права, а мы с Вадимом сваляли дурака, наивно полагая, что завербовали Щека, то этот жук мог весьма досконально ознакомиться с промежуточными результатами следствия. Впрочем, много ли он там разберет!» — попытался утешить я себя. «Кто знает, кто знает? — точно прозвучал в ответ голос феи. — Внешность обманчива!»
Между тем расторопный субурбанец успел пулей мотнуться вниз, и стоило мне устроиться за столом, как он вернулся во главе представительной делегации из восьми персон.
— Спасибо, Щек, — поблагодарил я хозяина и, памятуя о в общем-то небеспочвенных подозрениях Делли, напутствовал: — Не смею вас задерживать!
Тайный агент Головного Призорного Уряда, хронически любопытный, как и большая часть его соплеменников, изобразил на лице гримасу отчаяния, но, видя мой непреклонный взгляд, со вздохом удалился.
— По здорову ли славный одинец? — по обычаю поклонился в пояс предводитель делегации — видный пожилой муж в смазных сапогах с окладистой седоватой бородой поверх златотканого фряжеского1 кафтана. — По здорову ли фея-матушка?
— По здорову, — кивнул я, поднимаясь со своего места. — И вам здравствовать желаем. С кем имею честь?
— Ну дык, — приосанился седобородый, — с позволения вашего, аз есмь онук дедов своих, да сын почтенного отца Горицвет Вящеславович. А то мои люди начальные. Я, позвольте заметить, от пращуров государя нашего особый почет имею на «ич» именоваться. Ибо как есть, уж поди без малого триста лет род наш свечным делом кормится и наипервейшего качества свечи выплавляет, так что те не токмо для простого люда доступны, но и ко двору поставляются, и за малиновую линию, и за Тын Железный, и даже за Хребет! — Слова владельца заводика были полны гордости, если не сказать высокомерия, какое бывает присуще большим мастерам, явственно осознающим, что не зависят ни от кого и ни от чего, кроме собственного высокого искусства.
— Угу, — кивнул я, улыбаясь. — Что-то такое я и надеялся услышать. Горицвет Вящеславович, вы уж простите, что оторвал от работы, но, если позволите, у меня будет несколько вопросов к вам и вашим людям.
— Да уж что ж, о чем сказ? Вопрошайте, господин одинец, зря, что ль в столицу перлись.
— Не возражаете, если я буду записывать наш разговор?
— Отчего ж! Мы люди почтенные, светолюбивые. Вины на нас нет, так что слова мы своего не таимся.
— Вот и прекрасно. Скажите, пожалуйста, уважаемый Горицвет Вящеславович, вы поставляли свечи на церемонию бракосочетания дочери его величества и принца Элизея?
— Вестимо, мы! Я ж не таранта2 какая, балаболка суесловная! Коли уж рек, что мы свечи во дворец королевский возим, стало быть, так оно и есть. И ко всем престольным праздникам, и к торжествам всяким завсегда наш товар в цене.
— Прекрасно! — кивнул я, записывая слова заводчика в более привычной для восприятия форме: «Поставку свечей во дворец не отрицает». — Тогда, будьте любезны, посмотрите на вот эти изделия и скажите мне, пожалуйста, у вас они были изготовлены или же нет? — Я выложил на столешницу три еще не тронутые свечки из тех, что принес пару дней назад хозяин «Графа Инненталя».
Почтеннейший Горицвет в два шага оказался перед столом и, осмотрев восковые колонки так, точно они были заминированы, взял одну из них в руки, покрутил, потер заскорузлым пальцем, поглядел зачем-то на свет, нюхнул и положил обратно. А за ней и все остальные.
— Нет, не наша работа.
— Угу, так и запишем. «Предъявленные к опознанию свечи признавать выпущенными на своем заводе отказался». Все верно?
— Как из вещих уст, — кивнул седобородый свечедел.
— Хорошо. А эта? — На столешницу рядом с непочатыми белыми красавицами лег оплывший огарок.
— Да ну, и смотреть не стоит, — нахмурился Горицвет. — Оно же и вполглаза видно! Наша свеча эдакой соплей никогда не оплывет. У нас они горят неспешненько, чистенько. А это что? Тьфу!
— Вот как? Очень интересное замечание. А как же вы тогда объясните тот факт, что в церемониальной зале королевского дворца в день бракосочетания, вернее, его вечер, горели именно эти свечи?
— Да никак! — пожал плечами почтенный собеседник. — Почем мне ведать, отчего вдруг коморий королевский, купив у нас десять пудов преотличнейших свадебных свечей, вдруг удумал это жалкое хоботье1 ставить? Наши-то не в пример лучше!
«Стоп! — мелькнула у меня в голове шальная мысль. — А если все было не так? Если Делли действительно права, и не коморий подсунул Щеку бракованный товар, а совсем наоборот?»
— Коли пожелаете, можете сами убедиться, — продолжал между тем знатный восковых дел мастер. — У нас, почитай, с самого первого дня на заводе железное правило имеется: от каждой партии мы для особого контроля дюжину свечей в каждый час работы отбираем да и сохраняем. Десять лет они у нас хранятся. Опосля одну оставляем для вечного хранения, остальные же в дело пускаем. А тут и месяца-то не минуло! Так что, ежели желаете, сами убедитесь, что мы сработали, а что не мы! — Он повернулся к своим начальным людям и поманил одного из них пальцем.
Тот подошел, вытащил из-под плаща аккуратную черную шкатулку и начал открывать ее затейливым ключиком.
«Ну хорошо, — между тем вертелось у меня в голове. — Десять пудов — не стакан семечек. Их в карман не засунешь и на себе не унесешь. Если поддельные свечи доставили ко двору люди Щека, куда в таком случае девались настоящие?»
— …Вот тут они и хранятся, под нерушимыми печатями. — Горицвет, дождавшись, когда откроют шкатулку, вытащил из нее опечатанный со всех сторон вощеный сверток. — Вот они — наши свечечки-то! Полюбуйтесь, господин одинец. — Заводчик решительным движением сломил печати и извлек на свет божий… точно такие же белые витые свечи.
«Угу. А с другой стороны, это блажь, — наблюдая за движениями Горицвета Вящеславовича, размышлял я. — Ну, предположим, поставил Щек ко двору фальшак. Предположим, замешан он в заговоре. Тогда что же, те свечи, которые он мне в кабинет поставил, это так — сувенир на память?»
Завершив демонстрацию товара, грусский свечной магнат выложил свое изделие рядом с контрафактными подделками, сопровождая действия словами:
— Видите, совсем не похожи.
— Да-а? — протянул я, искренне удивляясь. — Признаться, я бы на этом не настаивал.
Горицвет Вящеславович застыл с открытым ртом, должно быть, не ожидая с моей стороны подобного хамства. «А что, если Щек попросту пожадничал, — продолжал свои размышления я, пользуясь паузой. — Субурбанцы — народ ушлый. Ложку мимо рта не пронесут. Но чтоб вот так, для себя любимого явный брак хранить? Да и не просто брак, а едва ли не смертный приговор? Нет, это, пожалуй, чересчур! Если бы гражданин Небрит и был замешан в похищении принцессы, этих свечей у него в заведении не сыскалось бы. А если он пытается играть от обратного? Мол, если я сам себя так подставляю, стало быть, наверняка невиновен».
— Да что ж вы такое-то говорите, господин одинец?! — собравшись с силами, выдохнул свечевед. — Коли б вы у нас в селище такую ахинею сморозили, над вами б даже дети малые потешались! В чем же наш панский товар на эту смоглерщину схож? Да вы сами-то в руки их возьмите. Наша во-он какая гладенькая, пальчик по бочку ее скользи-ит, ни за что не цепляется. А тут пальцем проведешь, точно мордой по почтовому тракту! Пробуйте, пробуйте! Это ж надо было такое ляпнуть! Затем на свет их поглядите. Наша-то чуть по краю, видите, будто прозрачненькая. Потому как воск на нее идет особой очистки. Да еще секрет есть, который окромя меня да сына моего никому не ведом. Оттого и свечи наши не коптят ни на вот столечко! А тут что? Воск себе и воск. — Горицвет Вящеславович поскреб вещдок ногтем, понюхал и изрек торжествующе: — Об заклад готов биться, что в том краю, откуда сей товар доставлен, пчелы на клеверных полях промышляют.
«Вот это чутье! — восхитился я. — Вот это экспертиза! Кстати, я ведь Щеку сказал, что у меня сегодня приема нет, так что будь он замешан в деле, со спокойной совестью мог выставить эту делегацию и не подвергать себя опасности. Нет, явно Делли заблуждается. Или Прокопа выгораживает? Вот ведь какое занятное дело получается».
— Опять же фитиль, — не унимался в праведном гневе заводчик. — Против нашего фитиля этот тьфу! Я такой нитью себе портки латать не позволю. А наш-то, наш! Он же свит меленько да гладенько, чтобы горел не спеша и пламя по нему не рыскало. А для благоухания свадебного мы фитили завсегда розовым маслом пропитываем и в воск его чуток добавляем, самую капелечку. Да вы сами-то, господин одинец, понюхайте!
Я послушно взял из рук великого мастера истинную свечу и, поднеся к носу, втянул ноздрями воздух.
— Ну что? — гордо осведомился Горицвет Вящеславович. — Чуете аромат? А коли таких свеч не одна, а пара сотен враз горят, это ж такая лепота и благорастворение воздухов, аж сердце заходится!
— Ну хорошо, — кивнул я. — Вы меня полностью убедили. Свечи, которые горели во дворце, не имеют ничего общего с вашими. Но на самом деле вопрос-то остался прежним. Вы сделали для свадебного обряда десять пудов свечей и отправили их во дворец. Там груз, прибывший от вас, коморий дворцовый принял и согласно договору, или рукобитию, уж точно не знаю, оплатил. Я верно говорю?
— Так оно и было, — кивнул Горицвет. — Все как водится. Сговорились, по рукам ударили. А вон Фрол, возчик мой, из Торца в обрат все монеты в самый раз точнехонько привез. Ему еще из столицы коморий трех вершников1 дал, чтоб лихие злыдни по пути не обобрали.
— Угу. А туда он, стало быть, ехал без охраны, — хватаясь за тонюсенькую ниточку, уточнил я.
— Ну вот еще! Зачем же ему до Торца-то охрана нужна? Он же свечи вез. К чему злыдням столько свечей? Торговать они не торгуют, а коли себе зажечь, так городовая стража за версту учует.
— Скажите, будьте любезны, а где сейчас ваш возчик? — вкрадчиво поинтересовался я.
— Да где ж ему быть, как не тута. Вон стоит, кучму1 мнет. — Горицвет Вящеславович хозяйским жестом ткнул в долговязого детину, нервно тискающего в широких ладонях мохнатую шапку.
— Во-от оно что, — протянул я. — О-очень интересно. Ну что, уважаемый Фрол, простите, не знаю, как вас по батюшке, ничего не желаете мне поведать?
Прямо сказать, у меня не было сомнений, что местный водила желает дать исчерпывающие чистосердечные показания. Причем, как говорится, не за страх, а за совесть. Уж очень он мялся, точно три дня не мог дойти до сортира. Стоило отзвучать моим словам, как вышеуказанный Фрол, сорвавшись с места и бросившись к ногам благодетеля, запричитал скорбно:
— Помилосердствуйте, отец родной! Не губите душу грешную! Виновен я перед вами, ой как виновен!
— А ну, Фролка, пес смердящий! — прогрохотал грозный хозяин. — Кайся, талагай2, какую мне каверзу учинил! Я ж тебя, фафан3 приблудный, своими руками в крендель заверну!
— Не губите, отец родной! Леший попутал!
— Всю правду говори, каженник!4 — отвешивая тяжкий подзатыльник, гремел заводчик. — Да подымись с колен! Неча мне на сапоги слюной брызгать!
— Почтеннейший господин одинец, — вскакивая на ноги, затараторил Фрол, почесывая ушибленное место. — Вот как на духу, как же дело-то было! Я в тот день, когда свечи во дворец отвозил, загодя выехал, дабы по пути еще в кружало заглянуть. Ну там медовухи пропустить или сбитня отведать.
— Ты говори-говори, — не унимался Горицвет, — да токмо не всуе языком воздух толки! Нешто господина рьяного одинца твой сбитень интересует?
— Так ведь там же все и случилось, — начал оправдываться возчик.
— Ничего, рассказывайте по порядку, как было дело. Мы не торопимся, — обнадежил я и без того обескураженного возницу.
— Ну так вот, — немного успокоенный моими словами, продолжил Фрол. — Только, значить, я чарку-другую пропустил, как подсаживается ко мне малый. По повадкам видать — гоголь-птица. А на одежку глянуть, так вроде из наших. Выставил он мне, значить, чару зелена вина и грит, я, мол, тоже возчик, как и ты, да вот какая досада вышла. Выдалась, грит, мне, ну, то есть ему, конечно, оказия аж за Орел-камень ехать, а ступицы на колесах у возка как на грех побитые. Ну то есть не так чтоб совсем, но даже до Ирмет-реки не доеду. Вот он и грит, давай махнемся возками не глядя. Ты мне свой, уж больно он у тебя, ну то есть у меня, ладный, а я тебе свой. И к нему в придачу, ну там на починку-покраску, еще двадцать убитых енотов. Ну и груз, понятное дело, мои люди, его то есть, сами враз перекидают. А я ж не будь дурак, смекаю, что куш немалый выходит. Я на битых ступицах уж как-нибудь до Торца дошкандыбаю, а ежели к двадцати монетам да десяток присовокупить, это ж еще один возок приобресть можно! Прямая выгода! Ну, пью я, значить, и вижу, малый-то ума невеликого, цены толком не сложит. Я с ним еще и в торги вошел. Так он, олух, пять монет накинул! Выпили мы по чарке, по рукам ударили, он деньги отдал да и ушел. А я посидел немного, еще чуток хлебнул, на двор вышел, гляжу — стоит возок. Моего, конечно, малехо похуже, но не дурной, вполне справный. Стоит, уже и конями моими запряженный, и свечи, — он тяжело вздохнул, — переложены. Ну я на радостях-то и не посмотрел, не проверил, значить…
— Эх ты! Душонка твоя гуральская! — в отчаянии махнул рукой Горицвет. — Я ж тебя с дороги поднял, к делу приставил! Ты же без меня с голоду бы подох! А ты, притуга1 ходячая, чем за добро отплатил?! На выгоду позарился?! Какое имя опорочил! Род какой! Да тебя ж за это…
— Простите, почтеннейший. Я хочу задать еще кое-какие вопросы вашему возчику.
— Да задавайте, чего там! — отрешенно махнул рукой заводчик.
— Скажите пожалуйста, вы не могли бы описать человека, который выменял у вас возок?
— Мог бы, — пожал плечами верзила.
— А опознать?
— Так ведь?.. Господин одинец, — замямлил невольный соучастник преступления. — Коли позволите сказать, то ведь вот же он! Опочивать изволит.
Раздался оглушительный грохот. Это взвившаяся с места Делли выскочила из комнаты, немилосердно хлопнув дверью.
Столь бурная реакция феи произвела на гостей удручающее впечатление. Решив, должно быть, что сказали нечто предосудительное, они стушевались и, пообещав явиться по первому зову, степенно удалились, оставив на память массивный сверток с благоухающими на разные лады образцами своей продукции.
Юный царедворец как ни в чем не бывало сопел в две дырки под пуховой периной. Характеристика, данная Делли этому ловкому юнцу, наводила меня на мысли кривые, как знак вопроса. Судя по все более и более накапливающимся уликам, парень определенно был замешан в расследуемом деле даже не по уши, а по самую макушку. Однако фея, у которой было не занимать ни жизненного опыта, ни умения разбираться в людях, насмерть стояла на том, что юноша не мог желать зла молочной сестре.
Надо, конечно, отработать по окружению господина Прокопа. Может, какой поводок-то и высветится. А то ведь действительно бред полный выходит. Эдакий себе террорист-безмотивник. Впрочем, о чем это я. Возможно, строить версии на тему чужеземных интриг или же местных преступников-вымогателей и смысла-то нет? Может, все куда как проще? Росли они вместе. Маша, судя по портрету, красавица писаная. Юнец, пожалуй, тоже не дурен. Вероятно, по молодости и глупости дети по кустам позажимались, клятв страшных и страстных друг другу надавали, а тут на тебе! Возникла государственная необходимость принцессе выйти замуж за королевича Элизея, и, как говорится, массовка свободна. Может, перед нами банальнейший обманутый любовник, решивший отомстить неверной возлюбленной? Или наоборот, местные Ромео и Джульетта вознамерились облокотиться на государственные интересы, и мы, как бы это помягче выразиться, несколько подпортили мальчику очередную ночь медового месяца? Хотя нет, тут меня уже занесло, пожалуй, чересчур! Если бы дело обстояло вышеуказанным образом, то кто, интересно, напал на этого засоню в полночь у Русалочьего грота? И откуда взялся дракон? Он-то неспроста появился во дворце в день свадьбы. Может, все-таки кто-то сыграл на ревности господина секретаря, а теперь пытается избавиться от лишнего свидетеля? Но кто, черт возьми, кто же? А что ни говори, в этой авантюре личный секретарь хранителя печати — подспорье знатное!
Я встал из-за стола, собираясь пройтись по кабинету, чтобы лучше думалось, и сразу уселся, пораженный как по заказу появившейся в голове светлой мыслью. Господи, как же я раньше-то не сообразил! В тот вечер из залы пропала большая королевская печать. Вскоре она, правда, нашлась, но полтора-два дня ее не было. Сколько документов можно проштамповать за это время? На телеге не увезешь! А доступ к этому важнейшему атрибуту королевской власти наверняка имел секретарь. Где он у нас находился по план-схеме присутствующих в зале гостей?
Я сорвался с места и бросился к ларю, в котором хранились рабочие материалы следствия. «Так. Схема есть. Где-то должен быть и определитель к ней. Не то… Не то… А, вот он!» С двумя листами пергамента в руках я возвратился к столу, сличая цифры на плане с развернутыми пояснениями определителя. «Не видно! То есть да, скорее всего в зале он был. Во всяком случае, Щек в день свадьбы видел Прокопа неподалеку. Но непосредственно в самый момент похищения где он находился?» Кружки в районе алтаря по-прежнему во множестве оставались безымянными. До этого часа меня интересовали в основном персоны, стоявшие за несколько саженей от государя в другом конце помещения. «Где же он стоял? Наверняка где-то здесь, у алтаря. И печать, рубль за сто, — его работа!»
Дверь тихо отворилась и в комнату, понурив голову, вошла расстроенная фея.
— Прости, я погорячилась, — пристально вглядываясь в мои глаза, сказала она. — Тут такое дело, ума не приложу, что вокруг происходит. — Делли еще раз печально вздохнула и уселась на койку рядом с Прокопом. — У меня в голове не укладывается, что Прокоп может быть преступником. Он очень славный мальчик, очень добрый, надежный. И вдруг такое! Знаешь, мне все-таки кажется, что кто-то пытается нас запутать, сбить с толку, подвести под удар моего воспитанника. Возможно, это заговор не только против него, но и против меня? Быть может, кто-то желает добиться моей отставки таким образом и тем самым ослабить волшебную защиту Груси и непосредственно королевского двора?
Я потряс головой:
— Делли, как-то это все уж очень сложно. Похитить принцессу, чтобы потом обвинить ее молочного брата и тем самым добиться твоей отставки? Очень похоже на чесание левой пяткой правого уха. Давай на время отложим эмоции в сторону и вернемся к фактам.
— Хорошо, — кивнула моя печальная собеседница. — Вот ты говоришь, что возчик опознал в человеке, купившем у него воз со свечами, Прокопа.
— Я этого не говорил.
— Ну ладно, не говорил. Но ведь думаешь же!
— Предположим, — кивнул я.
— Но ведь может статься, что возчик созерцал личину, а не истинный лик. К чему Прокопу самому в кружале показываться? Нешто не мог он нанять кого?
— Что знают трое — знает свинья, — отмахнулся я. — Сейчас речь о другом. Ты можешь показать на плане, где в вечер исчезновения принцессы находился твой уважаемый воспитанник?
Делли, выбитая из колеи, пожала плечами и молча провела рукой над исчерченным кружками и квадратиками планом, превращая его в трехмерное подобие церемониальной залы с крошечными гостями и придворными служителями на месте безликих геометрических фигурок.
— Вот видишь человека в васильковом кафтане с атласной оторочкой? Это хранитель печати. А вот и Прокоп, справа и чуть сзади, как и положено, дабы записывать, ежели понадобится, распоряжения государя.
— Справа и чуть сзади, — задумчиво повторил я, разглядывая весьма подробный макет. Народ, заполнявший игрушечную залу, имел портретное сходство с оригиналами, и я бы ничуть не удивился, когда б все эти сановники, заморские гости и дамы вдруг начали двигаться и общаться между собой. Да что люди! Даже печать, подносимая хранителем его величеству в открытой шкатулке, была вполне различима на крошечном прямоугольнике алого бархата обивки. — Достаточно протянуть руку, и заветный символ власти уже у тебя.
— Да что ты опять такое говоришь, Виктoр! — вновь взорвалась фея. На какую-то секунду мне даже показалось, еще одно слово, и она немедленно превратит меня во что-то непотребное. — С чего бы это вдруг Прокопу красть печать! Да и не крал он ее вовсе! — бушевала боевая подруга. — Почто ты на него напраслину возводишь?!. Печать сам хранитель велел в сокровищницу отнести, а не к себе, как положено. От умопомрачения забывчивость с ним случилась, только и всего! А ты уже рад на мальчика всех собак навесить!
— Делли! Делли!.. — начал было я.
— Тут козни злые! — не унималась фея. — А ты глазами хлопаешь да честного человека оговариваешь!
— Делли!!!
Шум, раздавшийся из коридора, не то чтобы остудил разбушевавшуюся оперативницу, но отвлек ее от основного объекта приложения сил, давая мне возможность перевести дух.
— Ага! Попался, пащенок паскудный! — злорадно вопил хозяин, судя по нарастанию звука, приближаясь по лестнице к нашей двери. — Ужо достанется тебе на орехи! Ужо попомнишь!
— Кого это он там костерит? — запнулась на полуслове фея.
— Без понятия, — тряхнул головой я.
— А ну отстрянь от пацана! — прогремел по коридору мощный бас Вадима Ратникова. — Конкретно тебе говорю — вали, занимайся своим делом. Твой номер восемь, когда надо — спросим!
Дверь люкса тихо отворилась, и на пороге возник могутный витязь во всей своей красе.
— Братва, у нас тут гость образовался. — Он чуть подвинулся, пропуская вперед нашего недавнего знакомца с рыжей, как лесной пожар, шевелюрой. — Так что встречайте, хозяева!
