Глава 30

Злопамятность не входила в число многочисленных недостатков весьма противоречивого характера Генриха Наваррского. Проведя остаток ночи в «траурной попойке» по случаю безвременно ушедшего из жизни дорогого кузена Валуа, Его Величество милостиво решил не подвергать широкой огласке историю с вновь обретенным братом и уже утром приветствовал подошедший полк «своей» гвардии так, будто лишь вчера с ним расстался. Обреченный хранить тайну, Мано стоял рядом с Его Величеством, коротко поясняя то историю эскадрона Друзей Короля, то назначение странного украшения, обременявшего стальные горжеты Висельников.

Король Генрих радостно салютовал всадникам, возвращающимся с победой из-под Руассона. Нынче же ожидался большой праздник – женитьба коронеля полка Наваррской гвардии и любимой фрейлины Ее Величества. В замковой часовне, где происходила означенная церемония, не было свободных мест. Венценосная чета, почтившая свадьбу присутствием, невзирая на бледность и недомогание Ее Величества королевы, любезно поздравила новобрачных, желая им долгих лет счастья и многого, многого…

Мы с Лисом наблюдали эту умильную сцену из-за плотной бархатной портьеры, скрытые от чужих взоров в замечательно красивой ложе резного красного дерева, примыкавшей к королевской опочивальне. По мысли архитектора, хозяева замка, не обременяя себя излишними условностями, вполне могли присутствовать на мессе, едва поднявшись с ложа страсти. Весьма достойная предупредительность!

Я смотрел на происходящее в церкви, ловя себя на мысли, что институтское задание наконец-то выполнено, оставаться здесь больше нет никакой нужды, но… Это проклятое «но» – бич всех оперативников, – в который раз терзало наши сердца. Жизнь этого мира, ставшая, пусть всего лишь на неполные восемь месяцев, нашей, настоятельно требовала «оплаты по векселям». Мы каждый раз оставались в вечном долгу перед теми, кто нам верил, кто ради наших странных неведомых задач рисковал своей головой. Жить с этим было невыносимо тяжело. Всякий раз, возвращаясь домой, мы точно умирали, оставляя за собой неоконченные дела и неотданные долги.

Нынче утром, когда король Генрих милостиво простил вольных и невольных участников луврской мистификации, я стал свидетелем и невольным соучастником следующего разговора.

– Сир! – Мано, с трудом подбирая слова, обратился к милосердному государю. – Я весьма благодарен вам за прощение, дарованное мне…

– Пустое, Маноэль! – потрепал его по плечу Генрих Бурбон. – Зови меня, как и прежде, «мой капитан».

– Мой король! – негромко продолжал пистольер, точно пропуская слова Генриха мимо ушей. – Я хотел попросить Ваше Величество об отставке.

– Не сплю ли я? – удивленно проговорил Бурбон, смеривая де Батца внимательно-настороженным взглядом. – Ты собираешься покинуть военную службу? Вот это новость! Сейчас, когда судьба открыла мне дорогу в Париж, когда перед людьми, верными мне, появилась возможность добыть богатство и славу, ты решил оставить меня? Еще несколько лет, быть может, меньше – это зависит и от тебя, – граф де Батц выберет себе любой из дворцов столицы или же построит новый по своему усмотрению! А ты уходишь! Неужели надо объяснять?! Если король польский откажется от трона Франции, как о том говорит Шарль, я становлюсь престолонаследником! Благодаря братцу у меня теперь мир с любимой тещей, и уж конечно, в притязании на корону она поддержит меня, а не Гиза. Ты можешь стать маршалом Франции, Мано! Да что там маршалом – коннетаблем! С чего вдруг тебе уходить? Неужели из-за вчерашнего? Поверь мне, это пустое! Мы оба погорячились, только и всего. Забудем это и обнимемся, как старые друзья!

– Благодарю вас за теплые слова, сир, но все же позвольте мне оставить службу.

– Как знаешь, Мано, как знаешь. Ты мог быть первым на поле боя, твоя жена – блистать при дворе, как подобает ей по знатности и красоте! Но ты сам, собственной рукой ставишь на всем этом крест. Но скажи мне, мой дорогой, как же ты планируешь жить дальше? У тебя даже нет дома, куда можно было бы привести молодую жену?! Насколько я помню, Кастельмор принадлежит твоему старшему брату?!

– Сир, если вы будете так добры, что дадите королевское соизволение на мой брак с Конфьянс, – он замялся, – вы же знаете, она наследует большое состояние.

– Ах, состояние… Ну да, конечно. Но что ты говоришь, Мано?! Конечно, как король Наварры, я могу благословить ваш брак, однако соизволение на замужество графини де Пейрак должен дать король Франции. Я же таковым, увы, пока не являюсь. Помоги мне, а я, приняв корону Карла Великого, помогу тебе.

– Сир! Если вы пожелаете, я готов возглавить гарнизон Нерака, По или любой иной крепости по вашему усмотрению.

– Хм, незавидный жребий для коронеля королевской гвардии. Но ты сам пожелал его. Хорошо, я подыщу тебе пост коменданта. Однако помни, я всегда буду рад видеть тебя в своем войске и твою очаровательную супругу при дворе.

Желваки на резко очерченных скулах де Батца вздулись, демонстрируя плохо скрытое раздражение.

– Но я не могу отпустить без награды столь славного воина! Ларошфуко! – Генрих Наваррский обернулся к стоящему позади секретарю. – Погляди список пожалований.

– Слушаюсь, мой король! – Лукавый царедворец открыл принесенную с собой обтянутую тисненой кожей папку с червлено-золотым гербом Наварры на переплете. – Что прикажете?

– Что там значится в списке под первым номером?

– Артаньян, сир. Небольшой замок и деревушка в Беарне.

– Небольшой замок?! – усмехнулся Генрих. – Что ж! Вот и славно! Должно быть, прелестное любовное гнездышко! Надеюсь, Мано, там у тебя будет возможность подумать на досуге. Хочется верить, не слишком долго.

– Но брат мой, – начал было я, – Артаньян – совсем крошечное селение. Неужели же шевалье де Батц, выказавший столько отваги и преданности на службе вам, не достоин лучшей доли?!

– Шарль! – поморщился мой близнец. – Шевалье де Батц, быть может, заслуживает место в Палате пэров, замок Юссе в качестве свадебного подарка, а также пост королевского наместника, скажем, в Бигорре или Турени, но он сам пожелал сделать выбор. Оставим же ему это право.

И вот теперь мы с Лисом стояли, скрытые тяжелой бархатной портьерою, наблюдая, как любезный монарх протягивает отставному коронелю «высокий дар» – жалованную грамоту на поместье Артаньян. Вслед за ним на серебряное блюдо, которое несла мамаша Жозефина, посыпались монеты, кольца, золотые цепочки, браслеты – словом, законная часть военной добычи, положенная боевому товарищу, покидающему отряд. Вскоре блюдо уже было полно, и на смену Жозефине пришли братья Маноэля. Он сам шел, прощаясь с друзьями и почтительно благодаря их за щедрость. Бледная от волнения Конфьянс, шествующая вместе с мужем по живому коридору под куполом скрещенных шпаг, была оглушена приветственными криками, потрясена чужой радостью и все же не производила впечатления счастливой новобрачной. Вне всякого сомнения, она была привязана к своему бесстрашному и преданному спутнику, но любовь… этой милой и, несомненно, созданной для любви девушке еще только предстояло почувствовать ее.

Приветственный звон клинков и радостные крики неслись под куполом часовни, пугая глазеющих с витражей святых, должно быть, впервые наблюдающих столь бурный свадебный обряд. Со вчерашней ночи я почти перестал существовать, отдав часть своей судьбы молодому королю Наварры, мне оставалось лишь от всей души желать любви и счастья молодоженам. В кои-то веки я ничем не мог даже не то чтобы помочь им, а попросту хоть как-то скрасить их участь. Я досадливо отвернулся, не желая больше наблюдать это жертвоприношение. Господи, дай им любви! Ведь должна же быть в мире хоть какая-то справедливость!

Дверь ложи отворилась, и в дверном проеме показалась крепко сбитая фигура моего «брата» Генриха.

– Поглядите-ка, Ваше Величество! – приветствовал его Рейнар. – Братва-то пощедрее вас будет. Там на блюде барахла, пожалуй, на два Артаньяна наберется.

– Вот и хорошо, – охотно соглашаясь, кивнул Генрих, – значит, в первое время они не будут нуждаться. А затем Мано, надеюсь, одумается. Шарль, поговорите с ним. Может, он вас послушает?! – Закончив фразу, он повернулся к Рейнару и предложил ему весьма требовательно: – Сходите и вы поздравьте своего боевого друга. Да, кстати, братве, как вы изволили выразиться, нет необходимости содержать за свои деньги армию. Ступайте и поразмыслите над этим.

Лис вышел, не забыв высказать мне на канале связи все, что он думает о буржуйских замашках этого Божьего шлымазальника. Хотя, строго говоря, в чем-то Генрих был прав.

– Анри, – начал я, когда мы остались одни, – я хочу напомнить тебе, что графиня де Пейрак снарядила на свои деньги два эскадрона.

– Что ты говоришь! Да она просто ангел, Шарль! Но, кажется, не слишком влюблена в своего мужа. А?! Как ты считаешь?!

– Я не берусь судить. Да и не желаю…

– Ну еще бы, – ухмыльнулся Бурбон, – ты же, кажется, отдаешь предпочтение моей жене.

Я почувствовал, что начинаю краснеть.

– Все это время Марго полагала, что любит вас, сир.

– Ну полноте, полноте, братец! Я тебя не ревную. К чему оправдания? Маргарита Валуа с детства любит всех тех, кто достаточно настойчиво обращает на нее внимание. Уж я-то ее знаю. – Он замолчал, должно быть, вспоминая, как в детстве, приезжая к королевскому двору, прятался в садовых лабиринтах с очаровательной черноглазой девочкой Марго.

– Это не так, Анри. Мадам Маргарита действительно способна полюбить того, кто любит ее, но лишь потому, что страсть, живущая в ее сердце, должна изливаться на объект, достойный ее столь пылкого чувства.

– Шарль, ты говоришь как один из поэтов Плеяды, всех этих Ронсанов, Вокленов, дю Белле и прочих трескунов из свиты моей дражайшей тещи. Но они это делают складнее, а потому лучше не берись с ними состязаться. Скажи-ка, правда ли она так хороша в постели, как о том говорят?

– Сир! – с укором начал я.

– Сакр Дье! Порой мне кажется, что тебе, мой дорогой братец, стоило бы стать епископом, а не воякой. Однако наши епископы, то есть, я хотел сказать, наши католические епископы, тоже не прочь побаловаться с девицами. – Наваррец погладил усы, пряча в кулак язвительную ухмылку. – Так все же?! Ты не ответил, я жду!

– Мой государь! Что вам мешает узнать об интересующем вас вопросе у самой королевы?!

– Черта с два! Нынче проще взять Париж, чем ее ложе. Впрочем, сейчас меня больше интересует мадам д’Артаньян. Кстати, милейшая Диана де Граммон, невзирая на все стенания своего мужа, снарядила для меня шесть полков и при этом не перестала быть моей любовницей. Ну а если военные затраты столь обременили вашу протеже, я не вижу, отчего бы этой юной прелестнице не выхлопотать у меня право на владения Пейраков. А то ведь, если не ошибаюсь, у покойного коннетабля Тулузы был еще брат?!

– Позвольте мне уйти, сир! – гневно бросил я, досадуя, что не имею права как следует проучить его бесцеремонное величество, и невольно радуясь, что рядом со мною нет Мано.

– Нет, останьтесь! – жестко отрезал Генрих. – Что это вы все разбегаетесь, точно мыши при пожаре?! Куда же вы собрались идти, Шарль? Вы что же, забыли, что всякое ваше движение может быть воспринято, как мое?

– Я узник?

– Можете считать, что так. Тайна нашего родства и так известна слишком многим. Вы должны исчезнуть, братец!

– Но Анри, я бы мог быть тебе весьма полезен! – порывисто начал я, имитируя испуг и вызывая по закрытой связи пана Михала. Как ни крути, в сложившейся ситуации отнюдь не мне следовало опасаться за свою жизнь. – Вот, скажем, армия герцога Пармского…

– Я знаю о ней. Она недалеко от Сан-Ремо. Следовательно, пойдет через Ниццу. Пока его войска продерутся через Пиренеи, у нас уже будет достаточно сил, чтобы встретить Фарнезе во всеоружии.

– Герцог идет через княжество Себорга по ущельям. Там есть старая дорога. Испанцы выйдут севернее Гренобля. Так что если вы поведете армию к Ницце, они обрушатся вам в тыл, как дождь из огненной серы. Однако Фарнезе не знает, что мне известен маршрут его движения. Мы можем перехватить его в горных теснинах и уничтожить, не дав войти во Францию. Если пожелаете, я лично поведу в бой свой полк.

– Хороший план, – кивнул Генрих. – Но вы должны исчезнуть, а не погибнуть, потому сделаем иначе. Я дождусь здесь наемников фон Пфальца и двинусь с ним к Греноблю, оставив Черной Вдове самой выбирать, сражаться ли ей с Гизом и парижанами, или же громить зарвавшегося выскочку Кондэ. В любом случае я не окажу ей помощи. Однако Фарнезе угрожает моему будущему королевству и должен быть изгнан из Франции. Сегодня же я отпишу Паучихе, что тороплюсь на юг, чтобы предотвратить коварный удар в спину, подготовленный испанским королем. Оставим же пока мадам Екатерине возможность самой расчищать мне дорогу к трону.

– Анри, я готов поклясться чем угодно, сейчас Екатерина не пойдет на Париж. Она осадит Ла-Рошель и попытается уничтожить Кондэ. Между тем Гиз с остатками своей армии беспрепятственно войдет в Париж и будет коронован парижанами как новый государь. Ты мог бы помешать этому, в то время как я бы остановил Фарнезе.

– Шарль, ты, вероятно, хороший воин, но ничего не понимаешь в политике. Пусть Екатерина всласть натешится праведной местью. Когда Кондэ будет мертв, я возглавлю партию гугенотов и без оглядки на него смогу повести свою игру с парижанами и королевой-матерью. Но увы, мой дорогой брат, тебе в этой игре места нет. Во всяком случае, пока нет.

– Но Анри, я верен тебе! – самым искренним тоном произнес я, точно действительно планировал надолго задерживаться возле короля Наваррского и его опала всерьез заботила меня.

– Я тебе верю, брат. Но вот в чем беда, преданность в политике не бывает постоянной. По воле обстоятельств порою даже мертвые меняют убеждения. Пока ты здесь, кое у кого может возникнуть желание сделать Шарля Генрихом. Откуда нам знать, какими способами воспользуются наши враги, чтобы добиться цели? Ты понимаешь, о чем я говорю, Шарль, не правда ли?

Я молча кивнул. Намек был вполне прозрачен. Стоило сейчас Екатерине Медичи узнать о существовании двух «Генрихов Наваррских», и эта неизменно любезная женщина могла всерьез задуматься, с кем из нас ей удобнее вести переговоры. Вероятно, подобные размышления были бы не в пользу моего брата.

– Вот и славно, мой дорогой, вот и славно, – продолжил Беарнец. – Я мог бы заточить тебя в один из старых замков, скрыв от мира. Но это, пожалуй, обозлит тебя и вызовет желание мстить. Кроме того, всегда найдутся храбрецы, которые захотят видеть тебя свободным. Например, тот же Мано, когда ему надоест любоваться прелестями своей милой женушки. Такого, как он, не остановят никакие стены. К тому же, Шарль, бросать в застенок собственного брата – это дикость, достойная свирепых нравов древних норманнов, а уж никак не нашего просвещенного века. У меня есть другое предложение, мон шер ами, и очень надеюсь – оно тебе понравится.

– Я весь внимание, сир.

– Вот и славно, – вдумчиво проговорил Генрих. – Скажи мне, что ты слышал о землях, расположенных по ту сторону океана?

– Много разного, – пожал плечами я, вспоминая нашу с Лисом первую совместную операцию и трехглавого орла на знамени Америки – Руси Заморской. – Говорят, тамошние края населены дикарями. А еще испанцы возят оттуда свое золото.

– Все верно, – согласился Генрих де Бурбон. – Испанцы снаряжают целые эскадры за этим золотом. А на него воюют с нами. Тот же Гиз получает каждый год сотни тысяч золотых от короля Филиппа на ведение войны здесь. Спасибо британцам. Если бы пираты Ее Величества королевы Елизаветы I не перехватывали и не пускали на дно золотые галеоны, испанцы наняли бы сюда воевать весь имперский сброд да плюс к тому добрую половину шляхтичей моего кузена короля Франциска. Но все, что попадает в руки англичан, достается пиратам и их королеве.

– Что ж, это разумно, – вставил я.

– Конечно. Неразумно другое. Неразумно, что Франция, едва ли не половина границ которой омыта морями, не имеет своего флота. Корабли, которые у нас есть, годятся лишь для контрабанды, ловли рыбы да еще для того, чтобы, нагрузившись товаром, еле-еле доковылять до берегов Альбиона. С этим надо покончить. У Франции должен быть свой флот. Судьба мира сейчас решается по ту сторону океана.

– Все это так, Генрих. Но я-то что могу здесь поделать?

– Брат мой, я расскажу тебе о том, о чем почти никто не знает. Там за океаном есть страна, называемая Эльдорадо. Там сосредоточены огромные богатства. Правят ей выходцы из Франции, потомки тамплиеров, уплывших в Вест-Индию из Ла-Рошели во время гонений на их Орден. В конце сентября прошлого года к Гизу приходил посол, сообщивший, что правители Эльдорадо хотят короновать либо его, либо меня золотым венцом Великого Кормчего тамплиеров. Гизу сейчас не до того. Он надолго увязнет в Париже и в конце концов проиграет войну, поскольку будет обречен слушать всякого, за кем стоит хоть какая-то сила. Сейчас самое время, не дожидаясь, пока дело разрешится без нашего участия, схватить удачу за хвост.

Я уж было собрался поведать Генриху, должно быть проведавшему через соглядатая о заморском посольстве в замке Монфорлан, но тут в моей голове послышался спокойный насмешливый голос Мишеля Дюнуара:

– Вельмишановный пан Вальдар, не надо разрушать такой прелестный миф. Зачем? Он еще долго будет двигать искателей приключений открывать новые земли по ту сторону Атлантики. Твой «братец» сейчас чувствует себя на коне. Не надо ему в этом мешать. Сам же видишь, он желает послать тебя в заморский поход. А что может быть лучше подобного путешествия для тихого, но элегантного исчезновения.

– На том берегу океана? – поинтересовался я, памятуя о превратностях трансатлантических перевозок на утлых суденышках шестнадцатого века.

– Ну зачем? Гораздо изящнее пропасть посреди открытого моря. Вы пока соглашайтесь со всем, что будет предлагать Генрих, а уж остальное – моя забота.

Между тем король Наварры продолжал разливаться соловьем, живописуя выгоды предстоящей экспедиции и аргументируя свои притязания тем, что поскольку Папа Александр VI разделил все заморские земли между Испанией и Португалией, а мадам Екатерина имеет полные права на корону Португалии, то все земли, лежащие в зоне португальского влияния – к ним, несомненно, относится и Эльдорадо, – являются своего рода свадебным подарком дорогой тещи любимому зятю. Понятное дело, Филипп Испанский и Карл Лотарингский, как нелюбимые зятья, столь щедрого подарка, по его мнению, недостойны.

– А потому, – будущий король Франции наконец закончил общие рассуждения и перешел к делу, – я желаю, чтобы вы, месье Шарль де Бурбон, герцог де Бомон, отправились в Бордо, где на рейде ждет моего приказа прекрасный корабль «Л’Эпин». Это новый испанский галеон, захваченный у берегов Фландрии гезами всего месяц назад и подаренный мне английской королевой. Я дам тебе полторы сотни солдат. Сам знаю, немного, но пока что больше не могу. Верю, однако, что и с этими силами, мой дорогой брат, ты добьешься победы. Позже я пришлю тебе подмогу. Капитан галеона – опытный мореход из Амстердама, так что можешь не опасаться.

Насколько человек вообще может не опасаться за свою участь. Одно лишь условие, – лицо Беарнца, все это время сохранявшее вполне дружелюбное выражение, резко посуровело, – все время, отныне и покуда корабль не выйдет из Бордо в открытое море, ты будешь обязан носить маску, скрывающую лицо.

– Железную? – почему-то очень тихо спросил я.

– Железную? Отчего вдруг железную? Обычную бархатную, вроде тех, которые носят, чтобы скрыть ожоги, – удивленно произнес Генрих Наваррский. – Помнишь, когда ты посылал моих пистольеров в Отремон, то велел одному из них, изображавшему нас, – он улыбнулся, – носить бархатную маску. Тогда он сыграл твою роль, ты же сейчас сыграешь его. А теперь, мой милый братец, ступай к себе да попытайся отговорить Мано оставлять службу. Он же больше ничего не умеет делать, кроме как воевать.

Я молча откланялся, ловя на себе печальный взгляд Генриха де Бурбона. Похоже, вовсе не так он желал бы разговаривать с братом-близнецом. Но положение обязывает, как говорили древние.

Спустя несколько дней полки наемников, шедшие из-под Руассона, прибыли к Луаре и стали неспешно переправляться через реку. Генрих, не вылезая из седла по многу часов, как мог, торопил их, заставляя пошевеливаться руганью и ударами плети. Но флегматичные псы войны, памятующие о поденной оплате, безропотно снося королевский гнев, не слишком торопились демонстрировать свою хваленую ярость.

Из южной «армии» – восьми полков, сформированных эмиссарами Бурбона в родной Наварре, и иных подвластных ему землях раз за разом прибывали гонцы с известиями о продвижении испанцев и единственным полувопросом-полупросьбой: если возможно, ускорить соединение обоих корпусов. Иначе удачный шанс зажать испанцев среди скал неминуемо был бы упущен, а старик Фарнезе, по обычаю наблюдавший за сражением из мягкого кресла, переносимого с места на место дюжими слугами, ни за что на свете не упустил бы случая разгромить войска гугенотов по частям.

Понимал это и Генрих и потому был хмур и зол все дни, предшествующие моему отъезду в Бордо. Сухо попрощавшись и на всякий случай предупредив меня, что среди солдат и офицеров предоставленного мне отряда есть те, кому приказано следить, чтобы их предводитель не снимал маску, покуда «Л’Эпин» не покинет воды Франции, король вновь умчался готовить полки к походу на Гренобль. Наступало время прощания. Маргарита, увы, не желала меня видеть и, приходилось признать, имела на то все основания. Мано и Конфьянс собирались в Артаньян – «прелестное любовное гнездышко», как обещал им «щедрый» государь. Туда, полагая переждать царившую в Париже смуту, намеревалась ехать и мадам Жозефина. Конечно же, все прекрасно понимали, что будь даже в Париже шабаш всех чертей из преисподней, это не помешало бы мамаше Жози вернуться к своим делам в квартале Сорбонна, лишь пожелай она того. Но не могла же она оставить на произвол судьбы свою милую девочку и этого усатого балбеса?!

Как мне передавали, Маргарита Наваррская просила Жози остаться, обещая достойное место при своей персоне, но та отказалась, говоря, что дворцовый воздух вреден для ее здоровья.

– Я обречена жить среди людей, которым не нужна! – глотая слезы, проговорила королева Наваррская, удаляясь в свои роскошные покои. Я точно воочию видел ее печальные глаза, подернутые слезной поволокой.

Мы с Лисом, принужденные к безделью в своих покоях, неспешно готовились к отбытию в Бордо, ожидая инструкций от пана Михала по поводу дальнейших действий.

– Мир вам, дети мои! – Брат Адриэн, как обычно благостный и улыбающийся, отворил дверь моего кабинета, когда мы с Рейнаром изучали карты. У меня было две двойки, у Лиса – покер. С момента раздвоения Бурбонов я почти не видел нашего преподобного друга. Разве что мельком в замковой часовне во время венчания или же неподалеку от короля Генриха на плацу, когда тот от всей души распекал немецких капитанов. – Я слышал, вы собираетесь в путешествие?

– Да, святой отец, – кивнул я. – Через час выезжаем.

– По морям, по волнам, нынче здесь, завтра там, – ни с того ни с сего затянул Лис.

– Почтеннейший господин Рейнар! – Брат Адриэн, не дослушав скорбное повествование о жизни моряка, который красив сам собою, перебил вдохновенного певца. – Прошу вас позволить мне переговорить сссс… вашим другом с глазу на глаз.

– Ну вот, опять! – взрыднул Рейнар. – Как собаку на мороз, невзирая на былые заслуги! Все равно я буду подслушивать, так что секретничайте на здоровье! – Д’Орбиньяк чопорно откланялся, старательно подметая пол перьями своей шляпы.

– Мессир! – начал наш полковой капеллан. – Мано сказал, что ваше истинное имя Шарль? Шарль де Бурбон, герцог де Бомон. Это верно?

– Да, преподобный отче, – согласно кивнул я. – Прошу простить, что я невольно ввел вас в заблуждение. В том нет моей вины. После проклятой раны в Лувре я ничего не мог вспомнить. Лишь только в октябре, много позже коронации, я вновь обрел память.

– Как дивно порою ступает по земле промысел Господний, – покачал головой бенедиктинец, выслушав мои слова. – Как дивно и замысловато. Должно быть, сейчас вам непросто осознавать себя совсем иным человеком, чем тот, коим вы мнили себя столь долго.

– Я уже свыкся с этой мыслью, отче, – вздохнул я, поправляя шпагу. – Цезарю – цезарево, Богу – Богово, а всем остальным – все, что останется после дележа пресловутой монеты.

– Да-да, конечно, сын мой, – потупил глаза монах. – Смирение и попрание гордыни – великие черты для христианского государя.

Знай я брата Адриэна чуть поменьше, я бы, может, решил, что он оговорился, именуя собеседника государем, но бесконечные диспуты софистов и занятия матерью всех наук логикой в стенах Сорбонны, несомненно, привили старательному ученику высокое искусство не оговариваться попусту.

– Но, святой отче, – деланно веря в случайность, поспешил поправить я, – вы наделяете меня чужим титулом. Герцог де Бомон – не лев, а лишь тень льва.

– Тень, – задумчиво протянул брат Адриэн. – Помните, мой дорогой Шарль, когда-то на привале, по дороге в Понтуаз, я рассказывал вам о предсказании мэтра Руджиери. Тогда на стене, среди выведенных магом будущих королей Франции Екатерина Медичи узрела тень Генриха Наваррского. Тень нашего льва. Не правда ли, забавно, мессир?

– Я не ищу себе иной доли, кроме той, которая предназначена мне судьбой, – уклончиво ответил я.

– Судьба – весьма странная вещь. Ведь подумайте сами, – брат Адриэн сделал паузу, давая мне возможность сосредоточить внимание на его следующем тезисе, – баронесса де Миосанс держала вас в своем замке вблизи вашего брата, когда вы были совсем еще крошками. Стоило какой-нибудь невнимательной горничной или же кормилице, радеющей за будущее своего питомца, поменять детей в колыбелях, и вот получается, что вы, а не ваш брат – первенец Жанны д’Альбре и Антуана де Бурбона.

– Но этого не случилось, преподобный отче, – с полной уверенностью заверил я.

– Вы можете мне в этом поручиться? – коротко поинтересовался бенедиктинец.

Конечно же, я мог в этом поручиться. При желании, вероятно, даже мог предоставить выписку из церковной книги, из которой недвусмысленно вытекало, что самозваный Шарль де Бурбон одновременно и на двенадцать лет старше, и на четыреста лет младше своего «братца». Но к чему так расстраивать ни в чем не повинного человека!

– Молчите? – торжествующе проговорил брат Адриэн. – Вот то-то и оно. Никто не может ни подтвердить, ни опровергнуть этого.

– Как вас понять? – все еще пытаясь прикинуться идиотом, спросил я. – Мой брат – законный король Наварры, и если предсказания о его судьбе истинны, он будет законным королем Франции.

– Сын мой, закон Господа нашего выше законов, сочиняемых выпускниками факультета «правоведения» Сорбонны, как и сам Он выше любого – будь то клирика или епископа. Бог же дарует власть королям не для того, чтобы они, погрязнув во грехе, упивались плодами ее. Ибо кому много дано – с того много и спросится. Мне ли рассказывать вам, мессир, что справедливость и защита веры есть первейшие добродетели всякого монарха?

– Это так, святой отче. Но лишь суд Божий может установить здесь, что истинно, а что нет, что гибельно, а что свято.

– Ваша мудрость делает вам честь, месье, – одобрительно кивнул вдохновенный проповедник. – Но если суд Божий вынесет вердикт в отношении вашего брата, готов ли будет его преемник принять из разжавшихся пальцев скипетр?

– Вы полагаете преемником меня, святой отец? – изображая на лице удивление и настороженность, спросил я.

– Так полагают многие, очень многие, – поспешил заверить меня благочестивый святоша.

– Но откуда же многим известно о нашей семейной тайне? – озадаченно поинтересовался я.

– Ничего не скрыто от ока Господнего, – туманно пояснил брат Адриэн. – И если вы, как подобает верному сыну Церкви, решитесь следовать вышнему предначертанию – сила ваша умножится тысячекратно, ибо вы будете подобны кораблю с парусами, повернутыми под ветер!

– Слышь, Капитан, мне сдается, шо пора объявлять уединенцию оконченной. А то, не ровен час, навернет тебя преподобный из самых благих намерений табуретом по башке – где потом очередного Фауста искать будем? – начал стращать меня Лис. – А если серьезно, сдается мне, шо-то брат Адриэн уж очень густо темнит. Отчего бы вдруг бедному слуге Божьему так печься о престолонаследии?

– Это ты верно подметил, – подтвердил я. – Для скромного монаха-бенедиктинца брат Адриэн не по горлу кусок хватает. Но ведь, если присмотреться, он-то у нас не такой уж и скромный, не правда ли? Попробуем-ка раскрутить его на откровенность, а то так, вокруг да около, отче может часами ходить.

– Падре, вы хотите, чтобы я вновь стал Генрихом Наваррским? – в упор глядя на святого отца, отчеканил я.

Мой прямой удар ухнул в пустоту.

– Сын мой, я уже говорил, что одному Богу ведомо, ошибались ли вы прежде, именуя себя подобным образом, или сейчас, называясь герцогом де Бомоном.

– Быть может, быть может. Но я принял твердое решение и через несколько дней покину Францию, чтобы никогда более сюда не возвращаться.

– Но Шарль, одумайтесь! Разве не перст Божий мы должны узреть в том, что вы с братом созданы столь похожими? Не свидетельствует ли это о том, что один из вас должен исправить ошибки, допускаемые другим.

– Я принял решение, почтеннейший брат Адриэн, – жестко отрубил я. – А как вы имели возможность убедиться, я своих решений не меняю!

– Не могу сказать, чтобы это было умно, – вздохнул монах, разводя руками, – но воля ваша. Быть может, мы еще вернемся к этой теме. – Он направился к двери, смиренно наклонив голову и потупив очи долу. Да, вот еще что! – Монах остановился, не дойдя шага до двери, и вновь повернулся ко мне. – Чуть не забыл! Нынче на сон грядущий читал житие святой Бригитты и с грустью вспоминал о вас.

– Отчего же? – невольно поинтересовался я, пытаясь лихорадочно вспомнить, чем прославилась эта достойная женщина.

– Видите ли, ваша светлость, в молодые годы святую Бригитту так поразил рассказ о муках Христовых, принятых сыном Божьим на кресте, что она ежедневно лила себе на руки расплавленный воск в память об этих муках.

– Но я-то тут при чем? – не смог я удержаться от вопроса.

– Знаете ли, герцог, когда я читал об этом деянии, то невольно вспомнил о ваших терзаниях по поводу смерти короля Карла IX и поисках того, кто приказал умертвить нечестивого короля. И вы знаете, муки святой Бригитты настолько растрогали меня, что я решил помочь вам в этом деле.

– Увы, уже поздно, святой отец. Через считанные минуты мы отбываем в Бордо. К тому же я знаю и кто ударил короля кинжалом, и кто велел ему сделать это. Ваш приятель викарий лгал, глядя нам в глаза!

– Конечно, – без тени сомнения подтвердил брат Адриэн. – Он и не мог поступить иначе. Однако я открою вам секрет, который, быть может, пригодился бы вам здесь, но скорее всего будет бесполезен за океаном. Приказ покончить с Карлом IX пришел из Рима. Я сам доставил его в Лувр.

– Вы?!

– Несомненно, я, – кивнул наш добрый спутник. – Только, ради бога, не тянитесь к шпаге. Моя смерть вам уже ничего не даст, чего нельзя сказать о моей жизни. Все, что я сделал, сделано к вящей славе Господней. Ах! – Он вздохнул, кажется, вполне искренне. Впрочем, я уже не брался судить об искренности святого отца. – Все так хорошо складывалось! Отчего же, принц, вы оказались лишь копией, увы, лишь отражением своего брата?! Что ж, теперь прощайте. Мне надо спешить, придется изрядно попотеть, чтобы убедить Его Величество, что Париж стоит мессы. Прощайте, сын мой. Да пребудет с вами мир! – Он сделал шаг, отделяющий его от двери, и, смиренно поклонившись появившемуся на пороге д’Орбиньяку, скромно потупив глаза, прошествовал мимо.

– Иезуит? – кивая вслед ушедшему, проговорил Лис, когда я наконец пришел в себя от изумления.

– Да, – тихо подтвердил я. – Причем далеко не из простых.

– Может, кому-то сообщить? – обескураженно спросил Рейнар.

– Кому? Да и зачем? Все развивается своим чередом: Алансонский останется королем Речи Посполитой, Гиз какое-то время будет королем Парижа, Екатерина уничтожит Кондэ, герцог Пармский разгромит «моего братца», причем неоднократно, но в конце концов умрет или принужден будет уйти из Франции. А еще несколько лет спустя Париж действительно будет стоить Генриху Наваррскому мессы. И уж совсем много позже месса будет стоить ему головы. Так что обо всем этом можно сообщить разве что пану Михалу в порядке отчета.

– Да ну, Капитан, взбодрись! Дело сделано. Впереди нас ждет прогулка на замечательном паруснике по майским водам Атлантики. Да в наше время за такой круиз народ готов целое состояние отвалить, а ты накуксился, что середа на пятницу!

– Пожалуй, ты прав, – улыбнулся я. – Хочется верить, даст бог, дела у Мано и Конфьянс, невзирая на бушующие вокруг политические баталии, пойдут хорошо и они будут счастливы.

– Конечно. У них родится куча сыновей и дочерей, а одного из них, я уже договорился, Мано обязательно назовет Шарлем.

– Ну вот и славно. Командуй эскорту седлать коней. Май прекрасное время, чтобы распрощаться с этим миром!