Михаил Кондратов
ПРИНЦИП ТРИСМЕГИСТА
Лаборатория
— Здравствуйте.
Хоть музыка играла и негромко, дверные всхлипы она защу шала исправно. Сергей поднял голову. На пороге лаборатории стоял Юра, держа в руке видавший виды рабочий чемоданчик.
— А, Юрок, привет. Проходи, не стесняйся.
— Ага.
Юра сразу направился к принтеру.
— Давай, я все отключу, и перенесем его на тот стол, — Сергей махнул рукой в сторону окна. — Или даже лучше в Костину комнату — он сейчас в отпуске, ключи у меня. Ко мне должен человек один прийти, поговорить тет-а-тет. А там ты никому мешать не будешь, да и мы тебе тоже. Да! Может, кофе выпьешь?
— Нет, спасибо.
— А может, пива? — Сергей подмигнул.
— Не, только не перед работой. Разве что потом, как ремонт закончу.
— Ну, смотри. А то есть у нас тут образец, для анализов.
— Да мне еще вечером курсовой делать. Хотя… стаканчик бы выпил, если не задержу.
— Так давай, заправляй его, — кивок в сторону принтера, — и приступай к дегустации.
— Сергей Васильевич, если он начал бумагу зажевывать, мне не только заправить — еще и почистить его надо. Это в лучшем случае. Все, что нужно, у меня с собой, но минимум с часик провозиться придется.
— Что, со временем напряженка? — посочувствовал Сергей, отсоединяя принтер от компьютера.
— Да нет, у меня со временем нормально. А вы как?
— Я? А… Ты в смысле, что рабочий день вот-вот закончится? Пустяки! Я, считай, каждый день допоздна засиживаюсь. Мне ведь кроме опытов всяких еще и бумажками надо заниматься.
— Тогда я начинаю?
— Давай, Юрок. Вот, возьми ключи.
Юра свернул в бублик торчащие из принтера шнуры, легко подхватил его и понес к двери. Сергей вернулся было к отчету, но тут его снова окликнули:
— Сергей?
Новый посетитель не стал мяться у порога — он уже подходил к Сергею, на ходу протягивая руку. Вошедший явно принадлежал к клану власть предержащих, о чем свидетельствовал стильный костюм в сочетании со слегка надменным выражением лица и вальяжными манерами.
— A-а, Павел Геннадьевич, жду, жду, — Сергей выключил музыку и привстал для ритуального рукопожатия.
— Это кто? — тихо спросил Павел Геннадьевич, поводя глазами в сторону двери.
— Это мой компьютерщик, то бишь системотехник. Сын посоветовал — вместе учились, пока он не перевелся на стационар. Техника его любит.
Павел Геннадьевич вздохнул. Всегда так с этими изобретателями: как только речь идет не о работе — такая словесная каша заваривается! Что тут скажешь — мысли вскачь несутся, язык не поспевает. Он решил не уточнять, кого именно любит техника. Догадаться можно — ну и ладно. Тем более, к делу это не относится.
— Так что за новости у нас? Для разнообразия — нечто приятное?
— Скажем так — неплохое. Собственно говоря, основная задача решена, причем весьма неожиданным и оригинальным способом. О механизме действия рассказать?
— Валяй, пригодится. Только сильно не увлекайся. Постарайся, по возможности, не забывать, что я не спец ни в химии, ни в биологии.
— Да уж постараюсь.
Юрий
Принтер лениво высунул язык пробной страницы. Уже по первым строчкам стало ясно, что с ним все в порядке, но я терпеливо дожидался, пока страничка не вылезет до конца. На сегодня работа закончена. Теперь можно и расслабиться. Что там Васильич предлагал?
На мой взгляд, пиво разучились варить еще в середине двадцатого века, когда луженые котлы и дубовые бочки начали заменять нержавейкой и лагерными танками, а рецепты предков — биохимической теорией. Все, что можно найти на прилавках сегодня — жалкая попытка приспособить неспешное семейное дело к пастеризованным реалиям индустриальной эры. И пусть только кто-нибудь попробует мне сказать, что я, в силу молодости, не имел возможности сравнить прежнее пиво — с нынешним. Какое отношение это имеет к моим мыслям? Что хочу — то и думаю!
Но питьтто что-то надо. Вот и у меня свои предпочтения сложились, и я им четко следую. Правда, если вдруг предлагают попробовать новинку какую — тут уж предпочтения побоку. Коли угощают — грех отказываться.
Не стал грешить. Открутил крышку с бутылки и немного отлил в стакан. Глянул на свет. Да, действительно живое — пенное, мутное… но светлое.
В лаборатории у Васильича я обычно носом не кручу: здесь плохого пива мне еще пробовать не доводилось. Правда, жаль, что они работают с «Оболонью», а не с «Туборгом», например. Потому что там, за стенами лаборатории, я «Оболонь» не пью — привык к «Туборгу». Предпочитаю темные сорта, в основном «Портер».
Глотнул из стакана, во рту покатал. Лучше, конечно, чем обычное магазинное, но все равно «на послевкусие» одна горечь осталась. Светлое, одним словом. Не понравилось.
«А вот из этой стеклянной бутыли я, пожалуй, налью полный стакан. А взамен — чтоб незаметно было — добавлю то, которое только что пробовал».
Я уже давно просек: новый сорт в лаборатории и такое же пиво, чуть позже, в продаже — это как небо и земля. Дает о себе знать массовое производство с его неутомимой гонкой за прибылью. А о том, что в этой стеклянной бутылочке новинка, я догадался без труда: все-таки уши да мозги кое-какие имеются.
На самом деле мне совсем не хотелось их подслушивать. Сидел себе, проверял принтер и даже специально шумел громче обычного. Уж больно серьезного вида собеседник к Васильичу пожаловал. То ли бандюк какой, то ли «погоны» — они сейчас на одно лицо, не сразу и разберешь. Но лучше и тех и других поберечься. Говорят, от этого здоровья прибавляется. Или не убавляется — тут как повезет.
Только они чересчур нервно разговаривали: то громче, то тише. Так что кусочки фраз до меня иногда долетали: «золотое дно», «новое пиво… фирменное», «по десять бутылок кряду». Тут и дураку ясно станет, что Васильич для «Оболони» новинку приготовил. Да такую серьезную, что на фирменную марку тянет!
Если бы Васильич и впрямь дегустатором был, я бы ни в жизнь на образец не позарился. Но он ведь мне сам как-то жаловался: вол, мол, пятнадцать лет с пивом работаю, а во вкусе ни черта не разбираюсь. Я у него тогда спросил еще, как же он новые сорта делает, а он усмехнулся. У тебя, говорит, пупырышки на языке, а у меня — в спектрометре. Твои пупырышки и обмануть могут, а мои всю правду оцифрованную как на духу выложат.
Наполнив до краев стакан (жаль, тоже светлое и почти без пены), я аккуратно возместил недостачу в стеклянной бутыли и сделал первый глоток.
«Ух ты!»
Пиво оказалось очень ароматным, крепким и горьковатым. «Концентрированное, что ли?» Я отпил еще. И еще. Да, если б в магазины пошло пиво такого качества, я бы еще подумал, «Туборг» взять или «Оболонь».
— О-бо-лонь.
Слово какое интересное. Вроде и русское — в смысле, славянское — но хрен поймешь, где корень, а где приставка. Что такое «лонь»? А «болонь»? Или все-таки «олонь»?
Едва слышно скрипнули дверные петли. Вернулся! Я быстренько опорожнил стакан. Мало ли — вдруг он на внешний вид определит, что за пиво у меня налито.
— Ну что, попробовал?
— Да, вкусное. Жаль, что не купишь такого нигде.
— Так оно же хранится совсем недолго. Живое ведь. Перебраживает, скисает… Что я тебе за принтер должен? Полтинник или больше?
— Да нет, пятьдесят в самый раз.
Васильич достал из кармана купюру и протянул мне.
— Держи. Спасибо, что откликнулся.
— Вам спасибо, подработать даете. Ну, я пойду?
— Давай, Юрок. Как курсовые посдаешь — оболонь, пивка попьем.
«Черт! Догадался?» — Я настороженно поглядел на Васильича.
— Что?
— Я говорю: как сессию закончишь — заходи, попьем пивка.
«Показалось».
— С удовольствием, Сергей Васильевич. До свидания.
— Пока, Юрок.
Я пожал Васильичу руку, взял чемоданчик и двинул домой.
Пустынный институт провожал меня гулким эхом до самой проходной. С недавних пор ворчливая бабуля-вахтерша уступила место одинаково молчаливым молодым людям в пятнистозеленых комбинезонах. Вот и сейчас очередной бирюк впился в меня взглядом, явно ожидая дерзких террористических поползновений. А вот не дождешься! У меня выходные начались!
— До свидания, — сказал я ему, выходя на улицу. Вроде бы он даже соизволил ответить — я не расслышал. Не до того стало.
Лаборатория
— Привычное мнение, что алкоголизм — порок людей слабовольных — в корне неверно. В медицине алкоголизм уже давно рассматривается как один из видов наркологической зависимости. Нормальный человек, в отличие от животного, испытывает положительные эмоции не только от вкусной пищи или красивой самки…
— Или самца, — меланхолично вставил Павел Геннадьевич.
— А? Да какая разница, у кого какие вкусы… А, ты имеешь в виду, для женщин? — Получив в ответ кивок, Сергей продолжил: — Хорошо, пусть будет не только от удачного партнера, но и от творчества. Причем, чем развитее мозг, тем более серьезные задачи ему необходимо решать, чтобы получать удовольствие. При этом в мозгу образуется медиатор системы положительных эмоций…
— Медиаторы — это такие пластмассовые штучки, с помощью которых играют на гитаре. Почему-то мне кажется, что ты не о них говоришь, — печально признался Павел Геннадьевич.
— Да, да, — рассеянно согласился Сергей. — То есть, нет. Иначе говоря, это эндогенные опиаты… — он вопросительно взглянул на собеседника, но тот удрученно покачал головой, — ну, внутренние наркотики организма. Мозг как бы дает сигнал: вот это — хорошо, это мне нравится. Вообще — большинство наркотиков, в том числе этанол, замещают собой те или иные группы опиатов. У алкоголика полностью отключается медиаторная система, подмененная этанолом, и он физиологически вынужден постоянно пить. Это что касается биохимических процессов. Как ты понимаешь, психологией мы здесь не занимаемся, а с культурными традициями сами как-нибудь разберетесь.
— Разберемся. Я вот только не понял насчет творчества. Это что же, все должны картины рисовать или книжки писать?
— Нет. Еще раз подчеркиваю: чем развитее мозг — тем большие у него запросы. Но для кого-то достаточным будет красиво расставить хрусталь по полкам, а кому-то подавай теорию относительности. Кстати, компьютерные игры — из той же области: элементарный суррогат полезной деятельности. Мнимая польза, но зато весьма реальные медиаторы в мозгу.
— Понял, понял, — произнес Павел Геннадьевич и задумался: «Значит, хваленый шопинг из той же оперы. Не забыть бы жене сказать». — Но, выходит, что алкоголиками сплошь и рядом должны становиться тупицы, ленивцы и неудачники, а ведь на самом деле это не так. У одного меня наберется десяток спивающихся знакомых с золотыми руками и весьма развитой смекалкой.
— Естественно, потенциальный Эдисон с легкостью отремонтирует любой бытовой прибор, а Кулибин — механизм. Золотые руки? Несомненно. Но эти люди способны на большее, а вынуждены довольствоваться малым. В итоге сам человек не разделяет восторга окружающих. Для него это — набившая оскомину рутина. Ему нужен поиск, эксперимент, а не исследованная вдоль и поперек домашняя железяка. Вот и напиваются, стирая разницу между желаемым и действительным. В итоге медиаторные системы окончательно редуцируют, и круг замыкается. Мы хотели добиться создания препарата, который защитил бы эти системы мозга от деградации. Но, как вы знаете, действовать пришлось методом «научного тыка». Ну нет у нас еще четко локализованного участка мозга, функции которого дублируются этанолом.
Обычно живой взгляд Павла Геннадьевича подернулся пеленой недопонимания. Сергей сделал вывод, что с лекцией пора закругляться.
— Историю наших поисков вы знаете…
— Да, да, — оживился Павел Геннадьевич, — помню, конечно.
Не мудрствуя лукаво, в самом начале работы (еще в девяностые) биохимики пытались решить задачу в лоб, используя для этого различные вариации существующих наркотиков. В итоге случайно появился довольно дешевый препарат со стойким галлюциногенным эффектом и быстрым привыканием. Где-то в цепочке посредников между лабораторией и прежним начальником ведомства-заказчика лопнуло одно из звеньев. Препарат чуть было не вырвался на волю из стен лаборатории. И хотя предшественник Павла Геннадьевича в деле замешан не был, вскоре высокое кресло обзавелось новым седалищем. Хозяин седалища относился к нему трепетно, тщательно оберегал от пинков и других неприятностей, методично дул на воду там, где другие расплескивали кипящее молоко, а потому все связи с лабораторией взял на себя. И никаких посредников!
— Так где же прятался ключик?
— Вашими стараниями мы давно и успешно сотрудничаем с производителями пива. В частности, выращиваем и изучаем новые штаммы пивных дрожжей. А заодно экспериментируем с их свойствами…
— Сергей, я понимаю и приветствую подобную увлеченность, но не мог бы ты сразу перейти к результатам?
— Пожалуйста, — слегка обиделся Сергей. — В питательной среде пивных дрожжей мы вывели микроорганизм-симбионт, отходами жизнедеятельности которого является «индуктор медиатора» — вещество, сходное по составу с обнаруженным в мозгу активно излечивающихся алкоголиков. Вне питательной среды симбионт моментально гибнет, то есть в массовых сортах пива он не жилец. Простейшее решение — добавлять индуктор в пиво и бить врага его же оружием. Но индуктор разлагается в течение двух-трех часов, а приспособить в качестве ингибитора альфа-кислоту нам удалось лишь недавно…
— Кислота? Наркотик? — Павел Геннадьевич принял стойку.
— Нет, — поморщился Сергей, — это вещество, содержащееся в хмеле. Упрощенно — та самая горечь, которая присутствует в хмелесодержащем пиве.
— А, — разочарованно буркнул собеседник.
— В организме человека индуктор избавляется от опеки альфа-кислоты и, используя в качестве проводника спирт, проникает в нужные места мозга. Самое главное, — Сергей торжественно вскинул руку, указывая пальцем в потолок, и Павел Геннадьевич заинтересованно задрал голову, — в дальнейшем, даже при злоупотреблении алкоголем, редукции не происходит. Мы избавляемся от физиологической зависимости и предупреждаем ее раз и навсегда!
— И от других наркотиков тоже? — переводя взгляд с потолка йа Сергея, полюбопытствовал Павел Геннадьевич.
Сергей вскинулся, готовясь разнести в клочья столь вопиющее незнание азов физиологии, но вовремя вспомнил, что это не симпозиум, а напротив — не профессор, и ограничился лаконичным «нет».
— Я, собственно, и не рассчитывал. Значит, как говорил Воланд, «лечить подобное подобным»? Похвально.
И вновь Сергей едва удержался от объяснений, что этот принцип сформулирован в незапамятные времена и приписывается самому Гермесу Трисмегисту. Воланд тогда еще под стол пешком ходил.
Павел Геннадьевич продолжил:
— Что ж, осталось только провести испытания…
Юрий
Метрах в десяти от здания института начинается дорога. Вернее сказать, одна из центральных трасс города, всегда забитая транспортом. Аккурат когда я придерживал двери, по этой дороге проехала «скорая» с непонятной латинской надписью «Obolonce». Протирать глаза я, конечно, не стал, но провожал машину взглядом, аж пока ее не заслонили другие. И только потом закрыл рот.
Что же это получается? Чья-то шутка? Оригинальный рекламный ход? Действительно: машины с красным крестом узнаваемы и без дурацких надписей-пояснений, да еще не на родном языке. Так почему бы их не переделать слегка? Чтобы слово напоминало торговую марку? Глядишь, в подсознании отложится. Да и больницам какая-никакая денежка перепадет.
Вся эта возня вокруг рекламы, на мой взгляд, слова доброго не стоит. Крупные компании, будто сонные супруги, перетягивают на себя одеяло продаж, выпуливая бешеные деньги на привлечение потенциальных покупателей. А покупатель-то все одно по вкусу судить будет, а не по симпатичным девицам из рекламных роликов.
Хотя, конечно, при прочих равных лучше будут брать то пиво, которое на слуху. Рискнув переиначить классика, скажу: «Все хорошее пиво похоже друг на друга, каждое плохое противно по-своему». Ну, правда, какая разница — много хмеля иди мало, резкий вкус или мягкий? Это ж все на любителя. А вот когда в пиво вместе с солодом горелые тряпки кладут, да воду льют прямо из городского водопровода… Кто хочет поспорить — с аргументами в Ясную Поляну, пожалуйста.
В общем, я себя убедил. Я вообще с собой легко нахожу общий язык. Так что до автобусной остановки я добрался в приподнятом только что заработанным полтинником настроении. Только постоянно лезущие в голову «лони-болони» несколько утомили.
Вот ведь прицепилась, зараза! Ладно бы мотив какой-нибудь популярный или рекламный стишок — с ними я уже научился справляться: начинаю морзяночную «муху» мурлыкать. Попробую: «Та-а та-а, ти ти та-а, ти ти ти ти, ти та-а…»
Интересно, много ли людей знает, что популярный футбольный напев — не что иное, как «муха»? И во время матча над стадионом все время проносится «муха», исторгаемая из фанатьих… фанатовских… болельщицких дудок. А зрители, значит, под ней сидят. Под мухой, значит. О, вот и мой автобус.
— Вошедшие пассажиры, за проезд оболоньте, пожалуйста.
Я думал, шею сверну — так резко обернулся к кондукторше. «Да нет, обычная тетка. Незнакомая. И кому оно вообще надо — нанимать людей, чтобы надо мной изгаляться. Так что вывод один, и очень неутешительный: я немного съехал с рельс. Остался вопрос: приторможу или дальше поеду?
Если судить по книгам и фильмам, мне сейчас приличествует биться в истерике, рвать волосы, безумно вращать глазами… Почему-то не хочется. Ну, сумеречное состояние, ну и что? Вон, у Кинга почти все герои свихнутые — и ничего, иногда даже хэппи-энд случается. Например, э-э… м-м-м… не помню, но что-то такое было».
Виртуозно используя естественные преграды и складки, местности, кондукторша скрытно подобралась вплотную и гаркнула:
— Что у вас, молодой человек?
«У меня зверушка, белочкой зовут!» — не стал говорить я. Молча достал деньги и оболонил проезд.
«Может, и правда „белочка“? Да нет, от стакана пива… Мы вон, на „пивные праздники“ с друзьями минимум бутылок по пять высасываем — и ничего. В голове только шумит да язык заплетается. Разве что Васильич с рецептурой начудил. Позвонить, покаяться? Черт, мол, попутал. Не, не буду звонить — совестно. И ведь все равно неправдоподобно: Васильичу опыта не занимать, не мог он серьезных дров наломать. Тем более, сам собирался того пивка попить.
Ничего, впереди выходные. Мне бы только до дома добраться, никак себя по пути не выдав. А там никто не мешает запереться на все выходные и переждать. Не пройдет — попробовать привыкнуть. В крайнем случае, в понедельник схожу к психиатру. Не станет ведь он меня вязать да в психушку совать: я ведь не маньяк какой-нибудь.
Занятно все-таки, что дальше будет? Полюбопытствуем».
Я повертел головой и обнаружил немного впереди сидящую с раскрытой книгой девушку. Над ней оставалось вакантное место для висения, и я аккуратно туда передвинулся. Поглядим, о чем пишут:
«— Я не могу без тебя жить!
— Знаю, — кокетливо ответила Оболонь, — но не сейчас. Потерпи до вечера».
Ясно. Дальше можно не читать.
Лаборатория
— Осмелюсь заметить, — склонил голову Сергей, — что индуктор появился еще два года назад. На сегодняшний день проведено тридцать два эксперимента. Последний, тридцать третий, я проведу сегодня, — он погладил рукой стоящую на столе литровую бутыль из толстого темно-коричневого стекла. — Во всех случаях отмечен явно положительный эффект без каких-либо неприятных последствий. Но — еще раз напомню — его привязку к альфа-кислоте мы закончили совсем недавно…
— …хотя, наверняка, могли сделать это еще года два назад. Только вот не захотели: а вдруг что-нибудь пойдет не так? Как в свое время с талидамидом, например, да? А так — шкатулка Пандоры заперта надежно, и без вашего соизволения ее не открыть. Я правильно понимаю? — Павел Геннадьевич сдвинул брови на лоб. — Значит, мы вас спонсируем, денежных клиентов подсовываем, создаем вашей лаборатории безупречную репутацию, как какие-нибудь долбаные имиджмейкеры, а вы в ответ решили в молчанку поиграть? Почему, интересно мне знать, ты раньше ничего не сказал?
— А по той же причине, по которой ты лично приходишь в лабораторию, — решительно, но с едва уловимой дрожью в голосе, ответил Сергей. — И, прошу заметить, репутация у нас не дутая: ни один клиент не ушел обиженным.
Павел Геннадьевич немного помолчал, старательно высверливая взглядом дырку во лбу Сергея. Видимо, кость оказалась довольно толстой и, не добившись успеха, Павел Геннадьевич процедил:
— Пер-р-рестраховщик!
«На себя посмотри, — Сергей аккуратно прикусил язык, оставляя за зубами воробьиную стаю рвущихся наружу слов. — Все-таки мы не напрасно тратили время, натягивая на индуктор ошейник из альфа-кислоты — хоть какой-то сдерживающий фактор!»
— Так значит, вот в этой бутыли, — повел головой Павел, — образец?
— Да.
— И ты его, значит, сам пить будешь?
— Второй раз уже.
— Самоубийца.
— Традиция, — парировал Сергей.
— Ну и хрен с тобой, гуманист слюнявый. Отчеты, надеюсь, в порядке?
Сергей выдвинул ящик стола, извлек из него толстенную чернокожую папку с ручками-ремешками и передал ее собеседнику.
— Здесь все, в лучшем виде. Будешь читать — обрати внимание на подписи: все серии экспериментов, проходившие вне лаборатории, полностью контролировались вами же отобранными людьми. Мы тоже не профаны в конспирации, — гордо добавил он.
— Сговорились, значит? Ну-ну.
Постукивая пальцами по папке, Павел Геннадьевич внимательно изучал лицо Сергея. Тот вдруг почувствовал непреодолимое желание пробежаться взглядом по лабораторным закоулкам.
— Значит, неприятных последствий нет?
Сергей кивнул.
— А побочные эффекты? Что-то ты стыдливо умолчал об их отсутствии. Видно, зарыл-таки пару-тройку собак, а?
— Одну. Всего одну, — вздохнул Сергей. — Да и то не собаку — а так, щеночка.
— Выкладывай.
Первый тревожный звонок раздался из бывшего городского ЛТП, ныне успешно и за немалые деньги присматривающего за здоровьем спившихся коммерсантов и их родственников. После принятия индуктора самые безнадежные больные несколько часов вели себя весьма буйно, то умоляя врачей дать им выпивки, то пытаясь с боем прорваться на улицу. Затем, через расчетное время распада препарата, они приходили в норму и демонстрировали восхитительно быстрое исцеление. Сергей с командой пришли к мнению, что резкое восстановление работоспособности медиаторной системы как бы «напоминает» больным о выпивке, отсюда и буйство.
Когда же испытания перенесли в лабораторию, прозвенел второй звоночек, но так тихо, что вовремя услышан не был. Сергей лишь мимоходом отметил, что те сотрудники, которые решились испытать на себе действие индуктора, вдруг проявляли невиданный энтузиазм, который постепенно сходил на нет, возвращая работников к прежнему состоянию. Сами подопытные причиной такого подъема считали восторг от долгожданного успеха.
Третий звонок… впрочем, правильнее будет назвать это сиреной. И лучше сначала объяснить, к каким выводам в конце концов пришел коллектив лаборатории.
Резкий всплеск уровня эндогенных опиатов дает мозгу сигнал, что снаружи происходит нечто чрезвычайно полезное. Включаются механизмы запоминания, происходит импринтинг на окружении: возникают необходимые ассоциативные связи, формируется так называемое «светлое воспоминание». Объектом импринтинга может стать что угодно: предмет, понятие, мысль, даже чувство — все, что распознается мозгом как знакомое понятие. В случае с безнадежными больными — выпивка, которой они бредят днем и ночью, или свобода, которой они лишены. В случае с работниками лаборатории — в основном, сама работа. Это вполне объяснимо: о чем будет думать человек, тестируя плоды своего труда?
— Да, и еще. Резко активизируется воображение. Почему — мы выяснить не в состоянии: не хватает данных. Возможно, из-за ортокремневой кислоты или полифенолов…
— Раз не выяснили — нечего трепаться. Давай дальше.
— Даю. Воображение работает с объектом импринтинга. Мозг как бы пробует на вкус: что же такое особенно приятное произошло? При этом с окружающим миром происходят довольно забавные метаморфозы, — Сергей улыбнулся, припоминая. — Все последствия бесследно исчезают, как только индуктор прекращает действие.
— Но ведь фиксация остается? Получается, что твои бедные сослуживцы, как та крыса с электродами, будут теперь работать не за колбасу с маслом, а за опиум в голове?
— Опиат, — поправил Сергей. — Нет, конечно. Экстатическое состояние проходит вместе с падением уровня опиата, а сам предмет импринтинга… Если он в дальнейшем не приносит радости, мозг фиксирует ошибку и все.
— Что, Так просто?
— Конечно. Вот, например, что ты любишь поесть?
— Много чего… Шашлыки.
— Отлично. Если тебе вдруг два раза подряд попадется некачественное мясо — станет плохо или даже стошнит — твое «светлое воспоминание» превратится в «серое». Сработают защитные механизмы: шашлык — хорошо, но опасно. А вот если мясо будет плохим все время…
— Понятно. Так что там с сиреной?
Юрий
Салонная радиобубнелка переключилась на другую волну (не сама, конечно, — водитель помог), и по автобусу пронеслись легко узнаваемые вступительные аккорды нового хита.
Даже если вам немного за тридцать,
Есть надежда «Оболони» напиться.
«Ага, все понятно, „муха“ тут…»
Пивам всем на планете поражение светит,
Коль случится с «Оболонью» сразиться.
«…не поможет, потому что это явно…»
Ведь мы же с вами, слава Богу, не дети,
И в пиве сами знаем толк — прочь советы.
«…в голове рифмуется».
Ты возьми и попробуй, убедись без сомнений:
Нет достойных «Оболони» сравнений.
Я напряг живот, крепко сжал кулаки и челюсти — сосредоточился, в общем, — и попытался ни о чем не думать.
«Получилось! Интересно, долго я так выдержу?»
Я расслабился. Что ж, выяснилось кое-что утешительное: раз уж я в состоянии экспромтом сложить рекламную песенку — пусть даже идиотского содержания, зато неплохо срифмованную — значит, голова работает и не все потеряно. А если постараться, да перестать думать на время — затмение проходит. Эх, найти бы, кто между мной и Солнцем встал. Уж я бы объяснил ему, где плетень, а где я.
Крепясь и едва сдерживаясь от истерического смеха, я с трудом доехал до своей остановки. «Все, сегодня из дома никуда не выхожу. Даст Бог — отосплюсь, и все пройдет. Родным скажу, что учеба заела, чтоб не волновались раньше времени. И не совру ведь: курсовой-то все равно надо делать. Хотя они, наверное, поздно придут — может, я уже спать буду».
Привычные настенные надписи в лифте неузнаваемо исказились, на все лады склоняя «Оболонь» и ее производные. При некотором усилии из глубин памяти, лениво поводя плавниками, всплывало истинное звучание той или иной фразы.
Войдя домой, я с равнодушием обреченного скользнул взглядом по настенному календарю, приглашавшему испить чашу «Оболони» на чудных берегах Крыма. Кто б сомневался…
Поужинал без приключений. Ни гречка, ни сосиски ничем другим не прикидывались, гордо храня свои традиционные вид и вкус. А вот картонная коробка с био-кефиром бесстыже утверждала, что внутри у нее не что иное, как био-болонь. Я решил попробовать. Врала, конечно.
В народе говорят: «Голодное брюхо к учению глухо». Не знаю, кто это придумал и как он учился, но когда я сыт, разработка микроконтроллерных систем — последнее, чем хочется заняться. Нет, последнее все-таки — операционные исчисления. Так что сытое брюхо тоже, знаете ли, туговато на ухо. Надо бы передохнуть с полчасика.
Справедливо предположив, что в очередном детективе Опиумбейна главный герой — Капелла — сегодня, чего доброго, будет расследовать убийство Оболони, а Вейер Вейер — вести дело о ее же похищении, от художественного чтения я благоразумно воздержался.
Альтернатива — телевизор. Голубое окно в мир жвачки, памперсов и обычного стирального порошка.
С экрана вещал нечто неудобоваримое смутно знакомый депутат. Вместо привычной грозди микрофонов перед ним топорщилась батарея пивных бутылок с разноцветными этикетками. Нетрудно догадаться, что на них красуется крупно написанное «Оболонь». Я не стал вслушиваться и поспешно переключился на другой канал.
Здесь все было в порядке: Урюс Биллис в грязной рубахе привычно сражался с плохими дядьками. Дядьки медленно, но уверенно уменьшались в количестве, тем не менее успевая при этом по мелочам досаждать Урюсу переломами и огнестрельными ранами. Приятно видеть.
Порядок нарушился через пару минут, когда на рубахе у Биллиса явственно проступила знакомая надпись, а плохие дядьки стали слезно умолять его вернуть им сумку с «Оболонью». На что Урюс, широко ухмыляясь, нахально заявил, что уже все выпил и сейчас спустится за добавкой. Дядьки в панике заметались.
Я издал отчаянный стой и несколько раз щелкнул пультом. Эстрада! Вот спасательный круг помутневшего рассудка.
В телевизоре дергалась певица. Дергалась, как ни странно, в такт музыке — видимо, по чистой случайности вошла в резонанс. Как тот мост под солдатами. При этом она еще и пела:
— Я-а-а хочу, чтобы во рту оставался свежий вкус «Оболони»…
С трудом сконцентрировавшись (набитый едой желудок, угрожающе бурча, напрягаться отказывался), я повторил мимолетный автобусный успех. Но — ничто в мире не дается бесплатно — от чрезмерных усилий в висках застучало. Того и гляди голова разболится, не до курсового будет. Вздохнув, я выключил телевизор, опустил чугунный затылок на спинку кресла и закрыл глаза: «Лучше посижу минут десять в тишине…»
Лаборатория
— А, — Сергей опять улыбнулся. — Понимаешь, один мой сотрудник, Костя, налил пиво…
— При чем здесь пиво?
— Я же тебе объяснял, что лучшим способом распространять индуктор является добавление его в пиво. Естественно, мы проводили все испытания в том виде, в каком это будет происходить с обычными людьми. Берем светлую «Оболонь» — мы с ними очень плотно сотрудничаем, живое пиво получаем ежедневно — и вперед.
— Логично. Я, честно говоря, уже забыл, с чего все началось.
— В папке все есть, надо будет — перечитаешь. Так вот, налил Костя пиво в кружку, а кружка у него рекламная — от кофе «Муромец». И, как обычно, подумал: «Странное название для кофе — ведь в богатырские времена о таком напитке и слыхом не слыхивали». Так, за этими мыслями, все пиво и оприходовал. А на следующий день рассказал мне свою историю. Как невольно шарахался от прохожих на улице. Как, собравшись с духом, полез в толпу витязей — хлеба домой купить. Как один богатырь — сухонький такой, в бабьем платке и с палицей — огрел его кистенем по спине и голосом старушки-соседки осведомился, почему это он не здоровается. Как дома его встретил молодой да пригожий Илья Муромец — в бигуди и при макияже — и полез целоваться…
— Так ведь, — хмыкнул недоверчиво Павел Геннадьевич, — что он сразу не догадался, в чем дело?
— Отчего же? Догадался. Я ему даже премию выдал за сообразительность и самоотверженность. И отпуск выписал. Так что лично ты с ним сейчас пообщаться не сможешь. А догадался он еще в лаборатории — к нему Славка, наш практикант, зашел. Костик как обернулся, со стула слетел, глаза как у филина, за штатив схватился и орет: «Вы кто?!» Славка сперва подумал: «Все, съехал мужик». Но потом решил, что это Костик прикидывается, и решил подыграть. Ну и говорит ему фальцетом: «Бэтмэн!» Тут Костя стал штатив от стола отдирать, не откручивая. Славка как увидел, что стол подпрыгивает, сразу понял — шутки кончились, и заорал уже своим голосом: «Костя, ты чего? Это же я!» Костя голос признал, тут его и осенило. Ну а дальше — решил терпеть во имя науки. Кстати, звонил он неделю назад. Говорит: «Знаю ведь, что это все игры разума, а не удержался — взял-таки „Муромца“ попробовать».
— И что?
— Остался при своем мнении. Так что сейчас опять сидит на «Якобсе». Как видишь, одного импринтинга мало.
— Выходит, эта штука работает, как обычная реклама? Если товар качественный — спрос растет, а если так, лабуда, — фирма только напрасно деньги на ветер пускает?
— Да, можно и так сказать. А если точнее — когда действие индуктора заканчивается, остается лишь пристальное внимание к его объекту, не более. Дальше уже начинают работать сами свойства объекта, и только от них зависит — останется воспоминание «светлым» или посереет.
В дверь постучали.
— Кто это? — напрягся Павел Геннадьевич.
— Не знаю… а, это, наверное, Юра, принтер починил. Пусть уже установит, а мы с тобой у окошка договорим, хорошо?
— А если услышит?
— Вряд ли. А услышит — не поймет. А даже если поймет — не беда: кому и что он может рассказать? А расскажет — тоже не страшно…
— И то правда, — поспешно перебил Павел Геннадьевич. Стук повторился. — Иди, человек ведь ждет.
Сергей открыл дверь.
— Ну что, порядок?
— Да, Сергей Васильевич. Все почистил. Теперь проверю, как работает.
— Проверяй. Я пока с человеком закончу… ах, да! Я же тебе пиво обещал.
— Да не надо, Сергей Васильевич, — засмущался Юра.
— Что значит «не надо»? — Сергей достал из тумбы стола литровую пластиковую бутылку с этикеткой. На ней было написано «Оболонь», а ниже — «Пшеничное». — Ты не смотри на наклейку. Внутри, между прочим, настоящее живое пиво, нефильтрованное. Где ты еще такое найдешь? Я поставлю стакан и бутылку… Ага! — Он отодвинул в сторону забытую на столе стеклянную бутыль. — Эту я домой заберу, — подмигнул Сергей Юре, — тоже вечером подегустирую. А эта — тебе. Наливать не буцу, выдохнется. Как закончишь с принтером, сам разберешься. Договорились?
— Хорошо. — Видно было, что пива Юре все-таки хочется.
— Вот и ладно.
Юрий
…задремал! Я вскинулся. Часы услужливо наябедничали, что вместо десяти минут удобное кресло украло у меня целых сорок! Пора учиться.
Мне нравится электроника. Я с удовольствием конструирую приборы (но только на бумаге, ибо паять ненавижу), поэтому зачастую довольно ординарное устройство отнимает у меня гораздо больше времени, чем заслуживает. Хочется улучшать и улучшать схему, вводя в нее дополнительные функции, унифицируя узлы, прикидывая, как поведет себя этот каскад, если вдруг перенапряжение…
Вначале справочники пестрили оболонями, и я иногда путался, выискивая истинный смысл в контексте или в памяти. Но примерно через час я с удовлетворением отметил, что концентрация изрядно надоевших слов постепенно спадает.
«Так что визит к психиатру отложим до худших времен. Пусть пока промышляет параноиками и шизофрениками без моего посильного вклада».
Я продолжал работать. Тенью за спиной мелькнула мама, поинтересовавшись, что я кушал и как себя чувствую. Интересно получается: вот если бы я ей сказал: «Мама, я не сошел с ума», она бы встревожилась почти так же, как от слов: «Мама, я сошел с ума». Смешно — значение совсем разное, а эффект почти одинаковый.
Отец поздоровался из коридора. Он сам не любит, когда его отвлекают, и со мной ведет себя соответственно. «Железный мужик! Уважаю».
В три часа ночи я подвел итоги. На выходные осталось заключение и оформление рамок на чертежах. «Ха! Значит, завтра можно с чистой совестью оттянуться». Я еще немного почитал и, когда в четыре начали слипаться глаза, лег спать.
Похоже, обязанности будильника настолько почетны среди предметов быта, что даже гениальное изобретение Белла ими не гнушается.
— Да?
— Привет.
— Пиэт, — зевая, ответил я.
Звонил Витька.
— Ты что, спишь?
— Нет, с тобой разговариваю.
— Горазд ты спать. Десять часов уже.
— Поздно лег, — ненавижу оправдываться, не чувствуя за собой никакой вины.
— Что делаешь сегодня?
— Еще не знаю. А что?
— Да мы тут решили на природу выйти. Ты как, участвуешь?
— А что на улице? — я наконец-то продрал глаза свободной рукой.
— Лето настоящее. Жара, солнце. В самый раз для пива.
— Во сколько?
— Часа в два, наверное. Раньше смысла нет.
— А кто еще будет?
— Пока только Конь и Джон. Кузя сегодня работает. Может, к вечеру подойдет.
— Куда пойдем? В парк?
— Да, наверное. Земля сухая уже.
— Хорошо.
— Тогда пока.
— Пока.
Я вернул трубку на место и двинул в ванную. До двух, пожалуй, можно будет курсовой закончить. «А что с „Оболонью“? — Я взглянул на плакат: „Испейте чашу наслаждений на чудных крымских берегах“. — Прощай, безумие! Или, может быть, все-таки до свидания? Нет, не буду сегодня много пива пить. Тем более, не очень-то и хочется».
Около двух я вышел из подъезда. Витька и Джон уже сидели на лавочке, а Конь как раз появился из-за поворота. Перездоровавшись, мы пошли в излюбленный магазин.
— Сколько брать будем? — спросил Джон.
— Ящик, — тоном, предполагающим непроизнесенное вслух «разумеется», ответил Витька.
— Мужики, я пару бутылок себе возьму и все. Не хочется что-то.
— Ты не заболел? — поинтересовался Витька. Конь и Джон только недоуменно зыркнули.
— Да не то чтобы очень, но вчера нездоровилось слегка, — ответил я, подумав: «Ага, расскажи вам, в чем дело — год покоя не дадите».
— Как хочешь, — пожал плечами Витька. — Все равно ящик надо брать: вечером Кузя подтянется, может, еще кто. Я всех вчера обзвонил.
За прилавком скучала знакомая продавщица. Света, по-моему. Мужики дружно полезли по карманам, извлекая на свет Божий мятые бумажки.
— Здрасьте, — сказал Витька. — Ящичек «Туборга» дайте, пожалуйста.
— А мне пару «Портеров» оболоневских, — добавил я, не глядя на Витьку.
Конь с Джоном только хмыкнули за спиной, а Витек покосился подозрительно:
— Чего это ты?
— А, — я махнул рукой, — хочется чего-то новенького.
Все-таки, хоть и достала меня вчера «Оболонь», но пиво у Васильича неплохое было. Надо бы попробовать.
Я улыбнулся.
Лаборатория
Сергей подошел к окну, возле которого уже стоял и задумчиво смотрел на рыжую стену соседнего корпуса Павел Геннадьевич.
— Одно меня беспокоит, — сказал он. — Уж очень агрессивная реклама выходит…
— Вообще-то мы принимали довольно сильную дозу препарата, чтобы, так сказать, наверняка засечь неприятные последствия. Нормальная профилактическая доза в десять раз меньше. Лечебный эффект не так ярко выражен, но ведь и клиентами будут не записные алкоголики, а нормальные люди.
— А… рекламный аспект остается?
— Да. Но тоже не в такой острой форме. То есть импринтинг сохраняется, но вот галлюцинационное, если можно так выразиться, творчество исчезает.
— Вы понимаете, что вы создали? — голос Павла Геннадьевича вдруг сорвался от волнения. — Это ведь золотое дно! Да за такую рекламу люди и впрямь не то что валютой — золотом согласны будут платить!
— Не совсем так. Я ведь уже говорил, что индуктор восстанавливает медиаторные системы раз и навсегда. При следующем приеме препарат в полном объеме выводится из организма с мочой. Это проверено и подтверждено.
— Но ведь хотя бы однажды все сработает как надо?
— И да, и нет. Во-первых, как вы собираетесь внушить человеку объект импринтинга? Во-вторых, опять повторюсь, индуктор способен сравнительно долго существовать только в присутствии альфа-кислоты. Идеальной средой обитания для него является пиво, причем обязательно хмельное. Собственно говоря, мы на него и ориентировались, как на лучшее средство для решения основной задачи.
— Да, да, помню. Избавить нацию от пагубного пристрастия к алкоголю, — энтузиазм в голосе Павла Геннадьевича слегка потух, но окончательно не выветрился. — Так что патентуйте, будем торговать. Только вот хотелось бы побочный эффект как-то использовать, чтобы хоть немного затраты окупить.
— Кстати, теперь, когда мы свою работу практически закончили, объясните мне, наконец, почему нельзя было просто развернуть мощную антиалкогольную кампанию? К чему эти шпионские штучки и тайные заговоры? Нет, мы, конечно, в накладе не остались, и даже наоборот. Но все-таки?
— У всех этих кампаний эффект довольно спорный. Ну, запретим мы крепкие напитки, так польются самогонные реки. А пенка достанется уже не государству — все утечет в чужие карманы. А ты знаешь, какие это деньги? Вон, в Америке всерьез утверждают, что восемьдесят процентов крупного капитала зародилось во времена сухого закона. Да и примета плохая есть…
— Что за примета?
— Глупое совпадение, конечно, но у нас было две антиалкогольных кампании: одна началась в четырнадцатом году, а вторая — в восемьдесят пятом… В общем, никто не хочет рисковать: мало ли, в какую задницу занесет на этот раз. Так что решили все втихаря провернуть, чтобы народ понапрасну не тревожить… Придумал! — вдруг возбужденно сказал Павел Геннадьевич и тут же сбавил тон. — Мы эту побочную рекламу сначала «Оболони» предложим, а где-то через полгода — остальным. Компания крупная, объемы большие и пиво у них неплохое, так что никакие воспоминания не «посереют».
— Но как обеспечить рекламу именно пива, а, допустим, не пробегающей мимо собаки?
— Новым сортом. Ведь когда человек новое пиво пробует, он волей-неволей о нем думает, так? Хорошее, «говорящее» название… во, «фирменное»! Вот тебе и нужное направление мыслям. Дальше начнет работать сам индуктор. Они получат широкое распространение своего пива, а мы — нашего препарата. Как раз то, что надо.
— А как закон обойти? Ведь вы, можно сказать, психотропное средство в массовое производство пустить хотите?
— Какое такое психотропное средство? Пищевая добавка! Или витаминный комплекс. Или усилитель вкуса. Да ваш индуктор в любые одежды обрядить можно. Слышишь, а зачем огород городить? Ведь твой симбионт в дрожжах сидит? А ще ты видел, чтобы их в составе пива указывали? Вообще никому ничего говорить не надо: особые дрожжи, и все тут.
— Тогда еще одна мелочь. Пива у нас иногда выпивают и по десять бутылок кряду. Вполне хватит, чтобы довести людей до бурных фантазий…
— Десять бутылок! Ты сам подумай: если человек выпил десять бутылок пива, он трезвый или все-таки не совсем? Может, у него белая горячка случилась? Жестоко, не спорю, но зато в другой раз такой выпивоха лишний раз задумается, стоит ли столько пить. Тем более, уже будет, чем думать. В общем, завтра же рвану на завод, побеседую там с людьми. Глядишь, еще какую копейку заработаем, — он подмигнул Сергею и протянул руку.
— Ну, пока, изобретатель! К тебе послезавтра загляну. Расскажу, как встреча прошла, о чем говорили.
— Я провожу.
По пути к двери Сергей приостановился возле Юры.
— Ты как, управился?
— Да, Сергей Васильевич, сейчас уже заканчиваю. Пробную страничку вот напечатаю…
— Подождешь меня? Я скоро вернусь.
— Подожду.
