Андрей опять посмотрел на приборную панель, расположенную на левом рукаве скафандра. Прошел час с того момента, как его отправили на прогулку в открытый космос, забыв спросить разрешения и пожелать счастливого пути. Индикатор аварийного разряда аккумуляторных батарей уже не моргал, а горел постоянно — это означало, что энергия может иссякнуть в любой момент. Оставалось надеяться только на резерв ресурсов, который обычно закладывался в любое изделие, изготовленное для космоса. Андрея даже охватил своеобразный спортивный интерес — сколь долго еще будет продолжаться эта агония? С разрядом батареи падала и мощность встроенного в скафандр радиомаяка, возможно, он уже вообще не работал.

Трудно осознать, что на сотни миллионов километров вокруг тебя пустота. Конечно, жалкая скорлупка скафандра могла на некоторое время защитить тело от ее ледяного дыхания, но пустота пробиралась в мозг, поглощая собой мысли, надежды, растворяя личность, заглушая одни чувства и обостряя другие. Андрею казалось, что он физически ощущает, как сквозь него течет время, причем его ход замедлился в десятки раз. На самом деле давно известно, что субъективное восприятие временных отрезков человеком зависит от его душевного состояния в данный период. Так, одна и та же ночь для узника камеры смертников, для пассажира, ожидающего задержанного авиарейса и для любовника, отдавшегося безумству страсти, будет иметь весьма разную продолжительность. На абсолютную же ее величину для каждого из них наложатся личные качества конкретного человека.

Даже когда Андрей смотрел на индикатор встроенных электронных часов, ему казалось, что он видит не просто смену одной секундной цифры другой, а детально весь физический процесс гашения и зажигания цифр, протекающий в нем. Возможно, все это являлось незатейливой реакцией сознания на страх перед неизбежным и близким концом, но, с другой стороны, Андрей абсолютно не чувствовал страха, скорее наоборот — определенный интерес к тому, что скоро он узнает, существует ли загробный мир или все это выдумки малодушного человечества, неспособного отдать себе отчет в бренности и никчемности существования каждого отдельного индивидуума. Ведь по большому счету в этом мире мы дороги только сами себе, плюс небольшой группе ближайших людей, которые нас окружают, и только в том виде, в каком осознаем свое «я».

Похоже, что слияние Андрея с чем-то «извечным» уже началось. Он явно ощущал изменение восприятия им окружающего мира, которое заключалось далеко не только в оценке скорости течения времени. Его чувства были холодны и спокойны, а мозг — трезв как никогда. Изменилось и восприятие зрительных образов. Ближайшая звезда, планета, ручеек Млечного Пути — все теперь выглядело как-то иначе, — глубже и многозначительнее. Казалось, его пониманию вот-вот откроются новые невиданные свойства этих объектов. Действительно, складывалось впечатление, что на его разум уже предъявляла свои законные права высшая сила, вдохнувшая когда-то в него часть своей энергии и теперь желающая забрать ее обратно и использовать полученный ею новый заряд эмоций, знаний, ощущений и переживаний в своих высших, понятных только ей смыслах, тем самым уничтожив личность своего детища.

Трудно сказать, так ли это на самом деле. Скорее всего, причиной такого состояния являлась безвыходность положения. Поэтому, когда Андрей заметил на фоне Млечного Пути равномерно двигающуюся звездочку, до него не сразу достучалась мысль, что это может быть корабль, а как только он это понял, моментально вернулись обычные ощущения и мысли. И вот тут его охватил страх, практически без пяти минут ужас, время понеслось вперед бешеными темпами. От понимания того, что ресурсы скафандра могут иссякнуть в любую минуту, а возможное спасение так близко, бросало то в жар, то в холод. Или это были предсмертные судороги системы терморегуляции скафандра? Снова отчаянно захотелось жить и бороться, а следовательно, появилась злость и черный юмор. «Нет, это не звездная система, — думал он, — это проходной двор во время очередного народного гулянья, мало того что шастает неизвестно кто, да еще каждый норовит сделать какую-нибудь гадость. Буквально за несколько часов появляется уже второй корабль, которого здесь и близко быть не должно». В том, что это не тот корабль, который его расстрелял, Андрей почему-то был абсолютно уверен. Как говорится, снаряд в одну воронку дважды не попадает. Оставалось надеяться, что экипаж вновь прибывшего звездного странника окажется более дружелюбным, нежели предыдущий.

Тем временем, пока Андрей проходил все стадии ни с чем не сравнимых ощущений, свойственных человеку, сидящему на часовой бомбе, которая должна вот-вот рвануть, звездочка потихоньку продолжала двигаться и расти. Он уже перестал посматривать на часы, ибо все мыслимые сроки работы аккумуляторных батарей давно прошли, и за счет чего теперь функционировала система терморегуляции, оставалось вообще загадкой. Скорее всего, решающее слово в продлении срока его жизнедеятельности сыграла, как ни странно, сама планета, в тени которой он и собирался благополучно замерзнуть совсем недавно. Теперь она ушла в сторону, подставив его безжалостным лучам здешнего солнца, которое яростно набросилось, обещая запечь его в собственном соку в лучшем виде и в кратчайшие сроки.

Корабль продолжал увеличиваться в размерах, причем даже значительно быстрее, чем Андрей ожидал. Очевидно, находившиеся на нем люди, поймав его затухающий сигнал бедствия, поняли, что малейшее промедление может оказаться роковым. Дальнейшее происходило, как в тумане. Корабль шел в режиме торможения и уже приблизился настолько, что Андрей смог определить тип его корпуса.

Предполагаемый спаситель оказался довольно старой посудиной. Такие корпуса перестали делать лет тридцать назад. Что занесло его сюда, и какой экипаж может оказаться на борту, несомненно, давно списанного в утиль звездолета, оставалось только гадать. Уровняв скорости, он замер метрах в ста от Андрея, как бы предлагая ему проявить волю к победе и самому преодолеть этот промежуток пространства. Почему они тянут, насторожился он, может быть, считают его погибшим, ведь ни рация, ни маяк скафандра уже наверняка не работают. В любом случае, по космическому кодексу, они должны принять тело на борт. Должны-то они, может, и должны, вот только торопиться в этом случае им совершенно ни к чему. Вдруг по корабельным часам у них наступило время обеда? Так, значит, нужно срочно начинать подавать признаки жизни, а то и правда на борт примут только его тело, а душа уже куда-нибудь смоется. Очередной раз начинать прощаться с ней не хотелось. За последние несколько часов такое однообразное развлечение его уже слегка утомило. Поэтому Андрей как можно энергичнее и с максимально возможной амплитудой, которую обеспечивали степени свободы скафандра, замахал руками и ногами. Со стороны это должно было выглядеть потрясающе забавно. Представьте, что вас подвесили за шкирку на крючок, а вы, не доставая ногами земли, тем не менее пытаетесь браво топать вперед, для большей убедительности широко размахивая руками. Расчеты Андрея оправдались, хотя, возможно, он своими действиями и испортил кому-то аппетит. Тем не менее звездолет включил маневровые двигатели и стал осторожно приближаться. Когда до него оставалось не более десяти метров, разошлась диафрагма грузового люка, и оттуда выполз хобот телескопического переходного отсека. Приблизился к Андрею и замер, как бы обнюхивая его. Не заставив себя долго ждать, он схватился руками за его боковые скобы и что было сил бросил свое тело внутрь. «Хобот» как будто только этого и ждал — моментально закрыв входную диафрагму, уполз обратно в чрево корабля, увлекая Андрея в шлюзовую камеру.