О возможном переводе в только что созданный Спецгоскомитет Чернышев узнал чуть ли не на третий день после указа. В узком, как пенал, служебном кабинете Артема неожиданно задребезжал телефон внутренней связи.

— Чернышев. Слушаю.

— Артем, — услышал он голос шефа, — занят? Ладно, не хочу отрывать. Будешь уходить — загляни. Надо поговорить.

Нельзя сказать, что вызов к начальнику отдела оказался для Чернышева неожиданным. На его группе висело сейчас несколько крупных неоконченных дел, в МУР постоянно поступали нетерпеливые запросы сверху, и подполковник по вполне понятным причинам хотел быть в курсе. Даже если особенных успехов и нет, для успокоения высоких кабинетов нужно сказать хоть что-то. Лучше какие-нибудь цифры: количество опрошенных, следственных экспериментов, опознаний… Чтобы видели — носом землю роем, не сидим сложа руки.

Артем, правда, не очень любил докладывать о ходе расследования. Группа держит в руках несколько нитей, некоторые заведут в тупик, какие-то будут отброшены как несущественные или вообще не имеющие отношения к делу, и лишь одна-две окажутся перспективными. Это рутинная, повседневная работа — опросы, копание в архивах, данные осведомителей, заключения экспертизы. Тысячи тонн словесной и бумажной руды, которая вполне может оказаться пустышкой. Зачем же тратить время на пересказ деталей, может быть не имеющих никакого отношения к сути дела.

Да и сам звонок никак не вписывался в привычную манеру общения подполковника Игнатовича. Обычно он коротко бросал в трубку «зайди», мало интересуясь, занят подчиненный или свободен. Да и причину вызова никогда не объяснял. А тут — «занят?», «не буду отрывать», «надо поговорить».

От хороших новостей Чернышев за последнее время отвык, поэтому решил, что начальство готовит какую-нибудь гадость. Может, «телега» сверху пришла — кто-нибудь из бывших «клиентов» решил отомстить, — а может, на группу решили спихнуть заведомо безнадежное дело. Дабы средний процент раскрываемости по отделу не портить — у Чернышовских орлов он и так, мол, в порядке, вот пусть особо своими показателями не выпендриваются.

В семь, усталый и злой, — несмотря на все старания, сегодняшний день не принес новых результатов, — он постучался в кабинет подполковника.

— Можно, Леонид Семенович?

— Заходи, Артем, заходи.

— Что случилось? — спросил Чернышев, решив прямо с порога взять быка за рога. — Новое дело? Вы же знаете, Леонид Семенович, у моей группы и так сейчас работы выше крыши, еще одно дело мы не потянем.

— Нет, тут кое-что другое. Вот, прочитай, — подполковник привстал, протянул Артему лист бумаги, увенчанный двуглавым орлом и шапкой Министерства юстиции. Официальное письмо оказалось не слишком длинным — пять-шесть абзацев, не больше, но в первую очередь на глаза Артему попался последний, обведенный красной ручкой.

«…В связи с вышесказанным просим направить в подразделения Спецгоскомитета несколько опытных специалистов, обладающих оперативно-розыскными навыками и юридической подготовкой…»

— Слышал, что батюшки наши задумали?

— Чтобы не слышать, надо быть как минимум глухим. Телевизор не умолкает, журналюги будто с цепи сорвались. Но мы-то здесь причем?

— Еще вчера пришел приказ — направить одного-двух от нашего отдела. Я сначала хотел кого помоложе отдать — Татаринова, например. Но сегодня позвонил городской «папа», просил это дело не мурыжить и поставить на личный контроль. А как он просит, ты, наверное, знаешь.

Чернышев кивнул. Глава ГУВД Москвы, иначе — «папа», напрямую никогда не приказывал, но просьбы всегда излагал напористо, так, чтоб было понятно — «не выполнишь, пеняй на себя». Игнатович сначала хороших оперов пожалел. Отдашь, а кто дела расследовать будет? Татаринова подполковнику не жалко — молодой еще, полтора года как с практики слез. Опыта ни на грамм, а в розыскном деле опыт важнее «юридической подготовки». Только «папа» сам когда-то с начальника отдела начинал, помнит эти штучки. Вот и намекнул.

— Ему, видать, самому приказали. В таком же тоне, причем явно не с Петровки и не с Тверской, а как бы даже не из Кремля. И он мне еще кое-что сказал, только предупредил: это, мол, не для чужих ушей. Леонид Степаныч, говорит, возьми себе на заметку: батюшкам нужны в первую очередь люди верующие. Впрямую никто ничего подобного не говорит, но намеки более чем прозрачные. Понял?

— Так им опера нужны, чтоб молитвы читать или чтоб сектантов ловить?

— Не знаю, Артем. Может, ты мне когда-нибудь расскажешь.

— Я? Почему я? — Чернышев, в общем, уже давно понял, куда клонит подполковник, так что ответ не прозвучал для него громом с ясного неба.

— Думаю, ты подходишь для этой работы больше всего. Лучше тебя никого нет.

Игнатович чуть улыбнулся, хитро посмотрел на Артема. Между ними никогда не водилось каких-то особенно дружеских отношений, но подполковник ценил Чернышова, действительно считал его лучшим опером в отделе и терять, конечно, совсем не хотел. Если бы не «папа»… Но всегда найдется какая-нибудь сволочь, стукнет не вовремя: подполковник, мол, приказы игнорирует — глядь! — твое дело уже в кадры затребовали. А до пенсии — всего три года.

— Лучше меня? Да тот же Брусникин, например, Аливеров, Кононов не хуже…

— Ладно, не прибедняйся. В МУРе ты, может, и не самая яркая звезда, но в нашем отделе — точно лучший.

— Но я неверующий!

— Ой, ли? Вера она не только крестик на шее, Артем, она — внутри. А потом — дело совсем не в ней… Впрочем, не буду настаивать. Это твое личное дело, ни меня, ни нашу контору, ни их, — Игнатович кивнул на письмо Минюста, — не касается. Подумай сам, Артем, прикинь шансы. Уговаривать тебя не собираюсь, ты мне здесь нужен, но, если решишься, чинить препятствия тоже не буду. Перевод — дело сугубо добровольное. А зарплата там явно повыше, чем у нас, звания сохранятся, да и чует мое сердце — этот новоявленный комитет большую силу наберет.

Несколько удивленный последними словами, Чернышев обещал подумать. Возвращаясь к себе на Красногвардейскую в переполненном вагоне метро, он то и дело прокручивал в памяти недавний разговор.

Подполковник явно что-то недоговаривал. В другой ситуации Артем моментально бы отказался от перевода. Ну кто, в самом деле, меняет насиженное место, коллег, давно уже ставших друзьями, не самую любимую, но все-таки полезную и нужную работу на нечто эфемерное и неопределенное. МУРу уже как никак скоро стольник, организация полезная и нужная, ведь преступники пока не перевелись. И вряд ли исчезнут в обозримом будущем. А значит, кроме зарплаты и карьеры можешь получать и моральное удовлетворение от того, что твоя работа пусть немного, но все же меняет мир к лучшему. А этот Спецгоскомитет? Сколько он проживет? Не охладеют ли к нему церковные власти через год-другой? Не окажется ли он ненужным после того, как выловит последнего сектанта?

В другой ситуации — да… Но только не теперь. Два с половиной года назад Артем ездил к родне в Новосибирск. На похороны. Четырнадцатилетняя Даша, дочь старшей сестры Надежды, покончила с собой, наглотавшись таблеток. У девочки с детства были нелады с сердцем, ей приходилось принимать кучу всяких лекарств. В том числе кардиостимуляторов.

Полторы упаковки оказалось слишком много для слабого сердца Даши. Спасти девочку врачи не смогли. Уже потом вскрылось, что несколько учительниц в Дашиной школе принадлежали к «Светлому Царству». Директора мало интересовала их религиозная принадлежность, лишь бы учили, и никто не мешал сектанткам вести пропаганду прямо на уроках. На уговоры посетить Храм Света поддались шесть девочек и двое парней, и все они попали под власть духовного лидера — Святозара. После смерти Даши остальных детей удалось выдернуть из его лап, секту прикрыли, а сам Святозар угодил под суд.

Но было уже поздно. Дашу этим не вернешь. И похороны, и поминки Надежда перенесла спокойно, держала себя в руках. Но потом, когда уже стало не нужно быть сильной, что-то надломилось в ней, и она сгорела за полгода. Второй раз в Новосибирск вырваться не удалось, работы тогда навалилось выше головы. Артем приехал только через год, чтобы снова увидеть их вместе — мать и дочь, в одной могиле.

А Святозар в тюрьму так и не сел. Суд оправдал его за недоказанностью улик, а единственное принятое обвинение — доведение до самоубийства — адвокат объяснил неустойчивым психическим состоянием Даши. Духовный глава «Светлого Царства» отделался небольшим штрафом и условным наказанием. Вскоре, опасаясь самосуда разъяренных жителей города, он уехал куда-то на восток.

Дашу Чернышов видел мало — в основном во время редких наездов к родне, да пару раз в Москве, когда Надежда привозила дочь на лечение. Помнится, он произвел тогда на девчонок сногсшибательное впечатление, приехав на вокзал в новенькой парадной форме. Теперь Надежды, которая после ранней смерти мамы вырастила его практически в одиночку, не стало, и это ударило по Артему намного сильнее. Тогда он жалел только об одном: что работает в МУРе, а не в угрозыске Новосибирска, и что ему не довелось брать Святозара лично.

С тех пор он недолюбливал сектантов, а уж уличных проповедников просто на дух не переносил. Однажды Артем едва не избил в кровь молодого паренька, когда тот подошел к Чернышеву с вопросом: «Познал ли ты истинную веру?». Мормона спасли только быстрые ноги.

Дома о разговоре с подполковником Чернышов пока решил не говорить — жена в то время ждала Сашеньку, шестой месяц уже пошел, ей было вредно волноваться. А следующим утром Артем позвонил Игнатовичу.

— Леонид Семенович? Это Чернышов. Я согласен.

— Хорошо… хотя какое там — хорошо! Мы без тебя совсем завязнем.

— Не переживайте раньше времени. Неизвестно, может, откажут еще.

— Вряд ли. Я тебе вчера до конца не договорил: им нужны не только верующие, но и…

— Я знаю, — спокойно сказал Артем.

Он еще вечером понял то, о чем Игнатович предпочел умолчать: в новый комитет стараются набирать таких людей, которых невозможно купить. Или — почти невозможно. Либо истово верующих, либо тех, кто люто ненавидит любых сектантов по личным причинам. Как он сам, например. Правда, если уж быть честным до конца, стоит вспомнить, что, вернувшись из Новосибирска, он в первые месяцы зверел при упоминании любой религии. Слава Богу, сейчас разобрался.

— Знаешь? — переспросил подполковник без заметного удивления. — Что ж… тогда и объяснять незачем. Могу только пожелать удачи.

— Спасибо. Что мне нужно делать?

— Пиши заявление в кадры. «Прошу перевести» и все такое… Через пару дней придет вызов из Минюста. На собеседование.

— К ним?

— Вряд ли. Скорее всего, в Патриархию. Действительно, когда Чернышов пришел на работу в понедельник, его уже ожидал красивый конверт с золоченым тиснением. В письме Артема официально приглашали прибыть на собеседование к 14 часам в пятницу в отдел внешних связей Московского Патриархата к протоиерею Адриану.

По правде сказать, Чернышов ожидал, что протоиерей Адриан окажется бородатым и вальяжным священником лет шестидесяти — такими православные иерархи обычно представали по телевизору. Однако к его удивлению протоирей выглядел почти ровесником самому Артему, и вальяжного в нем не было ничего. Наоборот, высокий, немного сутулый, с проницательным взглядом умных глаз и стремительными движениями, он даже не пытался изображать предписываемую православными канонами несуетность.

Протоирей поднялся навстречу, улыбнулся и сказал:

— Здравствуйте, Артем!

Чернышов смутился. В детстве, по настоянию бабушки, его окрестили, но сам он считал себя неверующим и православным укладом особенно не интересовался. Выходит — зря. Никогда не знаешь, как оно все повернется. Вот, например, сейчас он не знал, как нужно приветствовать священника, и немного смутился. Вроде бы положено назвать священника «батюшкой», испросить благословения и поцеловать руку. И то, и другое, и третье показалось Чернышову в сложившейся ситуации неуместным и просто глупым.

Адриан, кроме всего прочего, оказался еще и наблюдательным. Моментально уловив причину замешательства Артема, он протянул руку и весело произнес:

— Поступайте, как привыкли, Артем. Ко мне можете обращаться «отец Адриан» или «отец протоиерей», если вас это не смущает, конечно.

Чернышов поспешно пожал священнику руку, несколько скованно поздоровался:

— Здравствуйте, отец Адриан.

— Присаживайтесь. Не против, если я буду называть вас по имени?

— Нет, конечно.

Протоиерей сел напротив, спокойно выдержал изучающий взгляд Артема и только потом продолжил:

— Не бойтесь нарушить какие-то наши нормы. Во-первых, вам это простительно, потому что вы не верующий. Впрочем, это простительно и православному, если он оступается по незнанию или, скажем, случайно, а не со зла. А во-вторых, главная заповедь христианина — терпимость.

Чернышов чуть заметно усмехнулся. Ну да, как же. Не иначе и сектантов из одной только терпимости решили прижать. Однако вслух ничего не сказал, а протоиерей Адриан, похоже, не заметил его реакции.

— Видите ли, Артем. Нам в первую очередь нужен не истовый фанатик, а честный, благородный человек и хороший сыскарь, каким вы, несомненно, являетесь. По крайней мере, такой вывод можно сделать из вашего послужного списка, — отец Адриан положил ладонь на толстую коленкоровую папку, лежавшую перед ним на столе.

— Фанатик? Сыскарь? — переспросил Чернышов удивленно.

— Что вас удивляет? Слишком мирские слова в устах священника?

— …м-м… да, что-то подобное я и хотел сказать. Протоиерей Адриан снова улыбнулся. Улыбка у него была хорошая, открытая. Настоящая.

— По роду своей прежней должности — помощника председателя отдела внешних церковных связей Московского Патриархата — мне приходилось читать уйму прессы, в том числе и бульварной, вступать в дискуссии на страницах светских газет, даже участвовать в ток-шоу. Так что всяких словечек я набрался предостаточно.

Чернышов заметил, что отец Адриан словно бы искусственно урезает некоторые фразы. Обычный человек сказал бы: «…всяких словечек я набрался — дай боже». Священник, конечно, не мог себе позволить употребить всуе имя Господне.

— А теперь я буду работать с вами. Боюсь, придется милицейский жаргон учить.

— Значит, вопрос о моем переводе решен?

— Не просто решен. По рекомендации нашего кадрового отдела вам будет выделена своя группа, которой вы сможете распоряжаться полностью. В вашем деле сказано, что вы прекрасный руководитель и координатор, умеете суммировать деятельность подчиненных. Мы хотим предложить вам должность контроллера одной из оперативных групп.

— В чем будет состоять моя работа?

— Под ваше командование определяется… точно пока сказать трудно: видимо, человека три-четыре. К сожалению, все они непрофессионалы. Людей, хорошо знающих розыскную специфику у нас мало, и мы стараемся ставить их во главе группы, как вас, чтобы остальные контроллеры могли набраться опыта. Наши сотрудники, в основном, из бывших военных, из силовых подразделений — они хорошо подготовлены физически, горят энтузиазмом. Ну а ваша задача — направить их энтузиазм в нужное русло. Работы — непочатый край. Под юрисдикцию нашего комитета попадают очень и очень многие. Тоталитарные секты, сатанисты, — как показалось Чернышеву, эти слова протоиерей выговорил с отвращением, — ереси, греховные дела наших младших братьев…

«Только младших? — отметил Артем про себя. — Интересно, это оговорка или предупреждение?»

Вообще, у Чернышева сложилось впечатление, что к нему присматриваются, изучают, ставят галочки и пропуски в неведомом реестре. Будто на экзамене. Что ж, как показалось самому Артему, вел он себя вполне достойно — уважительно и в то же время достаточно независимо. Конечно, он смущался в непривычной обстановке, но не лебезил и не заискивал.

— Вы не представляете, Артем, сколько там, — протоиерей показал рукой куда-то в сторону, — грязи и мерзостей. Кое-что просто неприятно и осуждается не только законами Церкви, но и светскими. Но есть и такое, что мне отвратительно и как священнослужителю, и как человеку, и как гражданину своей страны. Природа людская греховна, и мы с вами должны этому противостоять.

— Мы?

— Да, я буду куратором вашей группы. Начальником отдела, если хотите. В моем подчинении планируется несколько таких групп, от пяти до десяти. Дела будут приходить прямо из Патриархии, разработка — на ваше усмотрение, как подскажет опыт и ход расследования. Докладывать о результатах вы будете непосредственно мне. Так что, если вы задержитесь в СГКР, — а я чувствую, что задержитесь, — думаю, мы сработаемся.

— Скажите, отец Адриан, могу я ознакомиться с личными делами моих будущих сотрудников?

— К сожалению, только завтра. Точный состав вашей группы до конца не определен.

— Что ж, подожду. Когда приступать?

— Как будете готовы. Завтра подъезжайте к двенадцати, вас встретит послушник. Он покажет кабинет, познакомит с сотрудниками технического отдела и архива. Они будут вашей, так сказать, доказательной базой. Любые виды экспертиз, если понадобятся, сделают на Петровке или в Центре судебных экспертиз на Яузском. По договоренности с МВД, наши заказы выполнят вне очереди.

Чернышов покачал головой:

— Блажен, кто верует. Вне очереди — это значит «когда будет время». Плавали, знаем.

Как показалось Артему, протоиерей чуть нахмурился, однако ответил спокойно:

— Ну, вам с бывшими коллегами проще договариваться. Думаю, справитесь. А я со своей стороны постараюсь уже завтра, к вашему приезду, подготовить личные дела оперативников. Они будут ждать вас на столе.

Намек был более чем прозрачен, и Чернышов поднялся, собираясь прощаться. Но все-таки не удержался и спросил:

— Интересно, а что в ваших записях, — Артем кивнул на папку, — сказано обо мне. Если не секрет, конечно.

— Почему же секрет? — отец Адриан пожал плечами, открыл папку, перебрал несколько листков. — Никакого секрета нет. Личные данные я пропущу, — он снова улыбнулся, — вы их и так знаете. Ну, например вот: «…кроме большого опыта в розыскном деле, А.И.Чернышов прекрасно ориентируется в законодательстве, буквально соблюдает правовые нормы, что очень помогает на суде, лишая адвокатов их самого действенного оружия — обвинений в неправомочном аресте или неправильном ведении дела…» Протоиерей оторвался от чтения, поднял голову:

— Это правда? Артем пожал плечами.

— Ребята из экспертного прозвали меня «липучкой». Говорят, пока Чернышов не получит точное и ясное, по всем правилам оформленное заключение, не отстанет. Прилепится, мол, как банный лист — с мясом не отдерешь. Я считаю, что лучше уж сразу все подготовить, чем потом, на доследовании, да еще под прокурорским надзором.

— Разумно. Читаю дальше. «Инициативен, хороший руководитель, умеет создать рабочую обстановку в группе…» Вот, я же говорил!

— Что ж, — Артем немного помедлил, — наверное, все это правда. Никогда не писал рекомендаций самому себе. Спасибо за беседу, отец Адриан, буду рад работать с вами. Надеюсь, взаимно.

— Конечно!

Провожая Чернышева к двери, уже практически на пороге, Адриан вдруг взял его под локоть и тихо проговорил:

— Простите, Артем, можно я кое-что вам скажу? Не сочтите меня занудой, но я должен предупредить. Вам предстоит общаться со многими нашими иерархами, возможно даже с архиепископами и митрополитами. Никогда не говорите священнику «блажен, кто верует» и вообще постарайтесь не употреблять расхожих поговорок на церковные темы. Это задевает верующего человека. В личном общение называйте архиерея «владыкой», а официально или в переписке— «Ваше Преосвященство» или «Ваше Святейшество». Только, пожалуйста, не обижайтесь…

Артем кивнул:

— Спасибо. Весьма своевременные предупреждения, на что же, здесь обижаться.

Отец Адриан снова улыбнулся:

— Рад, что вы поняли. Мы собираемся подготовить брошюру, нечто вроде памятки для новых сотрудников-мирян. Но пока ее нет, приходится вот так, в личном общении…