Дело выдалось сложным. Только через два месяца Анафема смогла передать все материалы в суд. Обвинение с Екатерины Смысловой сняли, а вот сестры Распе — сами угодили за решетку. Ида и Александра ждали суда, изучая пухлые тома уголовного дела.

Оксана проходила курс психологической реабилитации. Сказать, чем он закончится, пока не мог никто, но врачи осторожно высказывались о «положительных тенденциях». Девушка уже перестала при виде матери отворачиваться к стене и молчать. Изредка она даже здоровалась с Катериной. Мужественная женщина держалась из последних сил, только непоколебимая уверенность в том, что дочь скоро станет прежней, спасала Смыслову. Валентин Павлович с удовольствием согласился сотрудничать, передал следователям все собранные материалы. Кстати, выяснилось, что Вичкявичус воспользовался его именем, чтобы втереться в доверие к Катерине. Сам глава детективного агентства ни о чем подобном и не слышал, пока ему не рассказали контроллеры. Вообще он принимал в делах Катерины самое деятельное участие.

«Не исключено, что у Оксаны скоро появится новый папа», — улыбнулся Корняков.

Он сидел в кабинете Артема, заканчивал отчет о деле «Сестринства Вечной Любви», старательно подбирая нужные слова. Очень хотелось разделаться с ним побыстрее — вечером он обещал заехать к Аурике.

Неожиданно открылась дверь, вошел старший контроллер, а вместе с ним — протоиерей Адриан и отец Сергий, личный духовник Даниила и Саввы.

Бывший десантник вскочил:

— Благословите, отец Адриан. Благословите, отец Сергий.

— Благословляю тебя, сын мой, — произнесли оба иерея почти одновременно и улыбнулись.

Корняков смутился — ему показалось, что смеются над его рвением.

— Садись, Сав. — Чернышов кивнул напарнику. — Есть разговор.

Сам он сел за стол, указав гостям на узкий кожаный диванчик. Корняков устроился на стуле, развернул его боком — так, чтобы одновременно видеть всех троих.

Как оказалось, священники хотели обсудить недавнее дело:

— …конечно, я читал ваш отчет, Артем. Там все четко и понятно. Но отчет отчетом, а личные впечатления тоже важны, — сказал протоиерей Адриан.

Отец Сергий согласно кивнул.

— Что ж, — Чернышов потер лоб. — Основное вы знаете. После того, как запуганная всеми Екатерина Смыслова отказалась иметь с нами дело, мы вышли на журналистку Иру Милявскую, которая якобы написала заказную статью в «Московском регионе». Но во время разговора с ней выяснилось, что она-то как раз сдавала честный материал, уже потом его переправил редактор. Сетринство неплохо подкармливало его, и он частенько обелял их делишки подобным образом.

— Да там полгазеты забито их рекламой! — не выдержал Савва.

— Реклама секты? — удивленно переспросил отец Адриан.

— Нет. У них же прикрытие есть — «Общество помощи женщинам, пострадавшим от домашнего насилия». Очень популярная организация, кстати. Благотворительные деньги им отстегивали наперебой. А вообще — картина мерзейшая. Сестры Распе заманивали к себе женщин, которые только-только поругались с другом, развелись, ушли из дома. Им предлагали то, в чем они больше всего нуждались: утешение, защиту, спокойствие. И только тогда раскрывали все прелести однополой любви…

Лица обоих священников окаменели.

— …а потом успешно дурили головы, настраивая против родных и близких. Конечно, не всем нравилось, но Ида Распе — стихийный психолог и лесбиянка с большим опытом — старалась браковать таких заранее.

— То есть их успокаивали, а потом выставляли на улицу?

— Да, вроде того. Собрав кое-какие материалы, мы все-таки смогли встретиться с Катериной Смысловой, уговорили сотрудничать. Дальше стало полегче. Через два дня у нас на руках были довольно веские показания, косвенно подкрепленные документами. С ордером на руках мы поехали в «Детинецъ»…

Отец Сергий шевельнулся, хотел что-то спросить, но воздержался. Впрочем, Артем и так ответил на невысказанный вопрос.

— Это риэлторская группа, которой руководила старшая Распе, Александра. Кстати, в отличие от сестры она совсем не лесбиянка и не помешенная на преклонении, как многие главы сект. Тот же Легостаев из Обращенных, например. Нет, она вполне преуспевающая бизнесвумен, содержала «Сестринство» только в угоду прихотям Иды.

— Неизвестно, кто кого содержал! — вставил Корняков.

— Да, сестрички друг друга стоят. Умеют из всего извлечь выгоду. Так что Савелий прав. — Чернышев усмехнулся, кивнув на бывшего десантника, и продолжил: — Вообще, если б не он, плохо бы нам пришлось.

— Почему? — спросил отец Адриан. — Вы встретили сопротивление?

— Не то слово. Задержание чуть не обернулось побоищем. В офисе Распе-старшей полно наемных охранников, да еще группа для грязных делишек, вроде подставного похищения Оксаны Смысловой, имеется. Обычная прикормленная банда, но Вичкявичус, начальник службы безопасности «Детинца», держал ее в ежовых рукавицах.

— И что? — заинтересованно спросил отец Сергий. — Савелий, сын мой, ты давно не был на исповеди. Не пора ли покаяться за грехи?

— Особых грехов там не было, — ответил за понурившегося Корнякова Артем. — Так… Пострелять пару раз пришлось. Ну… я писал в отчете. Савва схватился сразу с тремя, раскидал их во все стороны, а из подсобки еще человек пять лезут. Вроде в рабочих комбинезонах, похожи на грузчиков, но у каждого в руках цепь или монтировка. И лица такие, что за километр уголовщиной несет. Я и выстрелил. Два раза в воздух им хватило.

— А почему не взяли группу захвата? Или подмогу из наших, северян?

Церковные иерархи никак не могли привыкнуть именовать монахов-воинов «опричниками», как давно уже делали СМИ. Впрочем, Чернышев считал, что скоро начнут. Тяжело идти наперекор всесильному ТВ. Когда каждый день слышишь с экранов одно и то же название, хочешь не хочешь, а начнешь повторять его.

— Моя вина. Честно сказать, я не рассчитывал на серьезное сопротивление. Думал, сами справимся.

— Так и справились! — буркнул Савва. Очень ему не понравилось, что командир взял вину на себя. Ведь это он, Корняков, отговорил Артема вызывать группу захвата. Не по-мужски, мол, штурмовать скопом женское обиталище. Люди на смех поднимут.

— Ну да, — Чернышев кивнул. — С оружием не поспоришь. Сдались как миленькие. Потом только рутина одна оставалась. В «Сестринстве» состояли пятьдесят семь женщин, пять — старших, во главе с Идой, конечно. Остальные — жертвы. Постепенно разобрались, что им приказывали, на какие преступления толкали. Сейчас обе Распе ждут суда, у нас против них четырнадцать доказанных квартирных краж, мошенничества с переписыванием недвижимого имущества, религиозное мошенничество, создание деструктивного культа, незаконное предпринимательство под вывеской общественной организации… там более Десяти статей. Даже если адвокаты объявят несостоятельными половину, все равно лет на десять — двенадцать они присядут. Дело, как обычно, ведется под нашим контролем…

— Простите, Артем, — сказал вдруг отец Адриан. — Вот вы сказали: половину статей адвокаты объявят несостоятельными. Как это понимать?

— Будут утверждать, что в некоторых статьях нет состава преступления. Вот, например, квартиры. Уверен, Распе заявят: ничего не знаем, никакой секты не было, никакого давления. Нам все отдавали добровольно. Вот дарственные.

— И что, — обескураженно спросил отец Сергий, — суд может им поверить?

— Не забудьте: у нас в стране презумпция невиновности. Это мы должны доказывать, что Распе в чем-то виноваты, а не они — свою непричастность. Впрочем, я уверен, материала мы собрали достаточно. У всех жертв вовремя взяли анализы. Экспертиза дала четкое заключение: в крови и слюне содержаться наркотические вещества. Есть показания родственников и даже пятерых младших «сестер». За прошедшие два месяца они более или менее отошли от наваждения и готовы сотрудничать.

— И… на них не было никакого давления?

— От кого? Вичкявичуса выслали — у него, к всеобщему удивлению, оказался дипломатический паспорт. А его красавчики тоже на нарах сейчас.

Протоиерей Адриан поднялся, перекрестил Артема и Савву, громко сказал:

— Благодарю вас от имени Господа за честную и верную службу во славу Его! Благослови вас Господь!

— Спасибо, отец Адриан! — с чувством сказал Савва. — Во имя Господа все труды наши.

Чернышов тоже поблагодарил священников, потом неожиданно спросил:

— Как я понимаю, вы к нам пришли не только за этим? Иерархи переглянулись. Отец Сергий проворчал:

— Вам, Артем Ильич, надо исповедником быть. Ничего от вас не скроешь!

Оказывается, руководство Анафемы давно хочет узнать, как группа Чернышева, лучшая в комитете, отнесется к новому для себя делу — контролю за греховной гордыней в среде священства.

Начали батюшки издалека, высказав мысль о том, что православная церковь — самая авторитарная из всех христианских.

— …не зря же русская пословица гласит: «каков поп — таков и приход», — отец Сергий произнес пословицу медленно, почти по слогам. Поморщился. — Православие проникает в души людей через священника, а значит, слишком зависимо от его личных качеств. Как это ни прискорбно, но часто случается так, что на первом месте оказывается не Господь и не Святое Слово Его, а духовный пастырь.

— Поэтому, — подхватил протоиерей, — в духовных семинариях так опасаются молодых послушников, переполненных чрезмерными амбициями: в будущем каждый из них получит своих прихожан, «агнцев»… а если говорить мирскими словами — группу людей, толпу, послушную каждому его слову. И хорошо, если приход молодого священника окажется не так далеко от Московской или, скажем, Нижегородской епархии и всегда будет висеть над ним призрак патриаршего посланца. В отдаленных же местах может твориться все что угодно, — по огромной России раскиданы тысячи тысяч глухих деревушек, в которые дорога зачастую появляется только летом. И ни один проверяющий, даже если сильно захочет, туда не доберется.

— Священноначалие Церкви хочет взять под контроль все отклонения в православии. Но, к сожалению, это можно сделать только после окончания будущим священником духовной семинарии. Пока он не получит приход, очень тяжело сказать, как духовная власть скажется на характере и психике молодого послушника, как обернутся для него и преданной паствы его амбиции, самомнение, авторитарность.

Когда священники ушли, Чернышов облегченно вздохнул. Савва поднял бровь:

— Что, достали батюшки?

— Да нет… — Артем сделал паузу, раздумывая, говорить Корнякову или нет. — Очень уж мне все это время один вопрос не давал покоя.

— Какой?

— Почему решили поручить дела молодых иереев нам? Чем таким мы выделяемся?

— Да просто мы — лучшие! — гордо сказал Савва.

— Э-э, нет, тут что-то другое кроется…

— Например?

— Может, потому, что мы с тобой люди от Церкви и церковной иерархии далекие, особо миндальничать не будем. А чтоб совсем уж не переборщили — Даня присмотрит. Или наоборот…

Чернышов еще помолчал.

— Что наоборот? — не выдержал Корняков.

— Если мы что-нибудь особенно гадостное найдем, всегда можно лазейку найти — работники, мол, светские, пришлые, ничего в специфике православной церкви не понимают. Судили, не разобравшись, по-своему, по-мирски.

Савва помрачнел.

— Что ты все время подвохи ищешь? Какие-то интриги тебе все время видятся! Ты словно родился с манией преследования!

— Поработай с мое в МУРе и не такие мании заработаешь. Только за последние пять лет там три начальника сменилось. Чем выше лезешь, тем больше шансов, что тебя подсидят, подставят или на пенсию раньше срока отправят. Пришел с обеда, не забудь все осмотреть, чтобы пакет с «подарком» не подбросили. Или конвертик в стол. А каждый вечер перед уходом — проверь сейф, пересчитай патроны. И не дай Бог, если хотя бы одним меньше будет.

— И что?

— Завтра гильзу от него на место расстрела какого-нибудь подбросят. Нет, ты не думай, не такой там гадюшник, честных оперов куда как побольше. Но и подлецы есть… как везде.

— Как везде, — эхом отозвался Савва.

Снова помолчали. Потом Чернышов неожиданно сказал:

— Знаешь, чего я боюсь больше всего? Каждый день, с тех пор, как пришел сюда?

— Чего же?

— У нас на юрфаке был допкурс — история спецслужб. Не обязательный, так, для самообразования. Я прослушал из интереса. И вот что мне особенно запомнилось: почти каждая новая спецслужба с узкой спецификой в конце концов получала приказ начать охоту на ведьм. Руководству не удавалось побороть искушение направить отлично отлаженный

I механизм в нужное русло.

— То есть ты хочешь сказать…

— Я хочу сказать, что совсем не желаю однажды ясным утром увидеть распоряжение о слежке за каким-нибудь провинившимся муллой или раввином. А чтоб по нашей юрисдикции проходил — не удивлюсь, если он окажется, например, охотником за малолетками или, скажем, извращенцем.

— Вряд ли это задание окажется таким уж трудным. Подонки всегда найдутся. Среди тех же мусульман много достойных людей, но и ублюдков я навидался предостаточно. Был, помню, в одной деревне имам…

— Кто же говорит, что это будет трудно? Материал мы соберем, отменный компромат будет, голову даю на отсечение. Меня пугает, что с ним может случиться потом.

— Ну… Передадут муфтию какому-нибудь самому главному. Пусть он и разбирается со своими.

— Нет, Савва, не все так просто. А представь, что компромат случайно, — Чернышов произнес это слово подчеркнуто нейтрально, — попадет на телевидение, в прессу?

— Раздуют скандал. Чай, не в первый раз. Через три дня все страна будет каждого муллу педофилом считать.

— Скандалом все это может и не ограничится. Особенно если приурочить материалы к годовщине, скажем, захвата заложников на Дубровке. Что тогда будет?

Савва мрачно улыбнулся:

— Чеченам в Москве не поздоровится!

— Точно сказано. И боюсь, не только чеченам, вообще всем мусульманам. Начнется травля. Причем, как с экрана, так и на улицах. И потом уже, со скорбными лицами, выполняя чаяния собственного народа, государство и церковь вынуждены будут объявить… Как наш комитет в прессе называют?

Чернышов кивнул на стенд с газетными вырезками. Заголовки кричали наперебой: «Новый успех Анафемы!», «Анафема и секты: война на уничтожение», «Анафема: гроза преступности или оружие самозащиты православия?»

Савва поежился и решил, что лучше будет промолчать. Поскольку говорить было нечего.

— Ладно, мне пора! — он посмотрел на часы, подумал, что Аурика уже, наверное, ждет. Не стоит ее обижать.

— Отчет написал? — спросил Артем.

— Почти, — честно признался Савва. — Ну не умею я!

— Писать не умеешь?

— Нет! Писать умею. Отчеты писать — не умею. Может, ты попробуешь… А?

— С какой стати? Я и по сатанистам за тебя писал, и по Обращенным. Сколько можно, Сав?! Пора и самому.

— В следующий раз, лады? Чернышов смерил его взглядом.

— Опаздываешь?

— Да.

— Куда? К Аурике?

— Так точно, товарищ майор!

— Ладно, иди уж.

Корняков отвесил с порога шутовской поклон и выскочил в коридор.

Артем улыбнулся. Он немного завидовал Савве: легко живет, не задается глупыми вопросами, спокойно спит по ночам. Правда, теперь и ему есть за кого отвечать.

Впрочем, не знаешь, что лучше. Жить, ни о ком не заботясь, умереть бобылем, чтобы никто не пришел поплакать на твоей могиле. Или завести кучу друзей, близких ичувствовать себя в ответе за каждого, защищая и оберегая их по мере своих скромных сил. И умирая, не стыдиться прожитых лет.

«Нет, хватит размышлять о смысле жизни, — подумал Чернышов. — Собирайся-ка, брат, домой. Наташа, наверное, заждалась».