Глава 21

Наполненная до краев чаша едва не выпала у меня из рук.

– То есть как это – не хочет?! – после минутного отсутствия дара речи через силу выдавил я.

– Ваше высочество желает, чтобы я повторила все слова, произнесенные леди Элизабет в ваш адрес, или же пощадит стыдливость бедной девушки?

– Сакр дье! – сквозь зубы выругался я. – Что там она уже нарисовала в своем воспаленном воображении?

Вместительный кубок, наполненный душистым напитком, призванным горячить кровь мужчин, опрокинулся в мою глотку, точно это был стакан воды.

– Мисс Туддр полагает, что вы сообщник лорда-протектора, что именно вашему коварству она обязана нынешним положением и что побег – лишь очередная уловка для того, чтобы лишить ее жизни, не доводя дело до честного суда.

– Проклятье! – Я опустил кубок на столешницу с такой силой, как будто желал расплющить его в блин.

Если вдуматься, у королевы действительно имелись основания не доверять мне, как, впрочем, и опыт, рекомендовавший держаться подальше от столь рискованных авантюр. Когда-то ее уже пытались обвинить в поддержке мятежников, поднявших на знаменах имя юной принцессы. И хотя никаких доказательств этому отыскать не удалось, все прекрасным образом понимали, что благословение, если не письменное, то устное, у повстанцев все же имелось. В те давние годы оправдательная речь заложницы королевских страстей и ее поведение на суде были безупречны. Елизавета была оправдана целиком и полностью, тем самым влепив звонкую пощечину Марии Кровавой и ее окружению.

С тех пор королева лишь поднаторела в искусстве риторики, и можно было не сомневаться – ее взвешенная, аргументированная, образная речь произвела бы на судей куда большее впечатление, чем порывистая, яростно-резкая речь лорда-протектора. К тому же где, как не на этом процессе, судебной власти демонстрировать свою независимость. Да и в чем мог обвинить ее недавний корсар?! В казни католических священников в протестантской Англии? Суд бы не принял к рассмотрению такое богоугодное дело!

В идолопоклонничестве? Конечно, Бэт Тюдор любила именовать себя Дианой, а от той полшага до Гекаты – демонической богини ночи. Однако же и сам Рейли не был чужд таких забав. И именно этой Диане посвящал стихи весьма хвалебного свойства. К тому же кто решится судить за идолопоклонничество главу англиканской Церкви?

Что еще? Смерть Эммы Дадли – жены лорда Роберта, своего конкурента на ложе королевы-девственницы? Об этой загадочной гибели шептались много. И злые языки действительно приписывали внезапную кончину законной супруги королевского фаворита влюбленной Елизавете. Лишь в наше время стало возможным доказать, что эта смерть – нелепая случайность и не беспощадная рука наемного убийцы, а банальное защемление нерва привело несчастную женщину к трагическому падению с крутой замковой лестницы. Конечно, нелюбовь государыни к сопернице была широко известна, но, как гласит один из основных принципов юриспруденции, «впоследствии не значит вследствие». Фактов против Элизабет Тюдор и покойного Роберта Дадли нет, а разговоры, как говорится, к делу не приложишь.

Обвинять свергнутую королеву можно долго и цветисто, а вот судить, прикрываясь хоть какой-нибудь видимостью закона, было абсолютно бессмысленно. Будь ты хоть три раза лорд-протектор, либо ставь над каждым судьей по личному палачу с занесенным топором, либо даже не суетись – оправдают. Закон суров, но это закон!

А что, спрашивается, Рейли делать с оправданной королевой? Палата общин ее поддержит, это можно даже на звезды не смотреть! Народные избранники глядят на Рейли с ужасом и негодованием, а Елизавета – человек свой, с ней можно нормально торговаться. Как ни крути, а не зря Уолтер суд над венценосной девственницей в долгий ящик откладывает. Ужо пусть себе пылится! А если припрут так, что отступать будет некуда, – всплывут из небытия и «неопровержимые доказательства» рождения Елизаветы от одного из любовников Анны Болейн, и королевские корни самого лорда-протектора… Как говорится, не можешь победить хоккеистов на их поле, меняй поле – играй с ними в шашки! Кому нужна дочь казненной ведьмы от какого-нибудь там Норриса, а то и вовсе от итальянского тенора?! А тут как раз такой весь из себя законный Уолтер Габсбург-Тюдор. Правда, по условию договора с дядюшкой Филадельфом, грамотку о происхождении найденного в девонширских болотах королевича я должен был прихватить с собой для убедительной передачи испанцам, но при случае долго ли старому хрычу изготовить еще один, «абсолютно достоверный» экземпляр?!

– Проклятье! – едва не срываясь на звериный рык, через силу проговорил я, с удивлением ощущая, как начинает жечь кожу шнурок символа веры. – Все уже запущено! Останавливаться поздно! Если королева не пожелает идти с вами по доброй воле, клянусь, я погоню ее из Тауэра собственной шпагой!

– Но может быть, лучше оставить все как есть?

– Шевалье д’Орбиньяк уже приготовил угощение с зельем для стражи, вы его передали по назначению. Так что, даже если все, что мы задумали, сорвется, вам будет необходимо скрыться. Ни времени, ни права на очередные попытки у нас нет. Завтра утром ее величество должна покинуть крепость. Слишком много поставлено на карту. Действуем так, как было задумано! Перед рассветом будьте на месте. Я сам договорюсь с королевой. И если вдруг в доме лейтенанта будет неспокойно, оставьте на окне зажженный фонарь – это будет мне знак и… Да поможет нам Бог!

До рассвета была еще целая ночь. Короткая летняя ночь, когда солнце, едва остыв в волнах Атлантики, опять выныривает, чтобы обжечь лучами синеву небосвода. В это время года приставленная к королевской сокровищнице круглосуточная стража едва успевает пропустить по кружке-другой пива да тряхнуть несколько раз стаканом с разноцветными костями. А там и рассвет! Время законного отдыха. Я помнил сокровищницу Тауэра наших дней – с натасканной охраной и техническими средствами безопасности, реагирующими на вибрацию, на каждый чих, едва ли не на косой взгляд. Как же объяснить не кому-либо, а самому себе, что в прежние времена для этой цели хватало одного, от силы двух стражников.

Как-то, лет сто спустя, один из соратников Кромвеля – ирландский полковник Томас Блад с парой приятелей, пользуясь несовершенством охраны, уже совершил дерзкую попытку ограбления сокровищницы. Связав опешившего от неслыханного злодейства смотрителя, троица совсем было завладела драгоценностями правившего в те годы Карла II. На беду отчаянных грабителей, в помещении заветного хранилища появился сын поверженного смотрителя – гвардейский офицер, едва сменившийся с поста. Самое забавное, что пойманный с поличным налетчик на голубом глазу потребовал встречи с королем и та вскоре состоялась. О чем шептались между собой полковник Блад и не так давно восстановленный на отцовском троне Карл II, так и осталось тайной. Однако не прошло и нескольких дней, как ирландский авантюрист вновь оказался на воле, и не просто обрел свободу, но и получил от короля земельный надел и пятьсот фунтов ежегодной пенсии. Но с тех пор охрану сокровищницы усилили.

Задача же, стоявшая этой ночью перед нами, резко отличалась от той, которую ставил себе удачливый полковник. Но в историю Англии наше ограбление могло бы войти с куда большим грохотом и вызванным им эхом в поколениях.

И вот наконец часы на далекой колокольне Вестминстера огласили начало очередного дня. Именно в эту минуту сквозь мельчайшие щели в стенах и дверях королевской сокровищницы начал сочиться темный дым. Он становился все гуще, так что спустя считанные минуты у стражей хранилища королевских драгоценностей не оставалось сомнений, что в помещении бушует пожар.

Вероятно, первой мыслью обоих хранителей государевых сокровищ было покинуть пост и в ужасе бежать. Однако гнев скорого на расправу лорда-протектора был страшнее пламени, разгоравшегося за дверью. Тем более что просачивавшийся дым вовсе не был таким удушливым, каким обычно бывает он при пожаре. И если в первые минуты паники взбудораженные караульщики не оценили этот факт, подсознательно их мозг отсутствие угара все же зафиксировал. Звериным чутьем ощутив, что угрожающая опасность не так велика, как могло показаться, переполошенные стражи с криками бросились спасать усыпанные каменьями золотые короны, скипетры, филигранной работы перстни, мечи – словом, все то, что составляло гордость королевства – священные реликвии его государей.

Едва массивные створки дверей, закрывающих вход в сокровищницу, распахнулись, как густые клубы темно-серого с белой проседью дыма винтом вырвались наружу, порождая ужас в душах спешащей на помощь стражи. Гулко ухнул колокол, оповещая и без того потревоженных криками обитателей Тауэра о пожаре. Багры, топоры, ушаты с водой – все это хваталось, передавалось из рук в руки и бросалось в суматохе импровизированными пожарными, все больше и больше заполняющими двор крепости. Осилить царивший в Тауэре хаос, пожалуй, был способен лишь Рейли, но его в Тауэре как раз и не было. Чудовищная работоспособность лорда-протектора, готовившего с бору по сосенке отряд для отправки против мятежного лорда Фаттлмаунта, в этот раз сыграла нам на руку.

Бестолково выплескивая содержимое ведер в задымленный проход, стражники суетливо теснились, опасаясь лезть в огнедышащее жерло. Большая часть того, что предназначалось пламени, оседало на белесые, в зеленых прожилках мха камни стен, ожидая минуты, чтобы испариться. Но когда огромный раскаленно алый шар с гулом, точно поезд сабвэя, вырвался наружу, толпа в страхе отпрянула, оглашая двор нестройными испуганными воплями. Но то, что предстало огромным от страха глазам откатившейся толпы, заставило разгоряченную пожаром кровь заледенеть в жилах.

Дым, языки пламени – все это в единый миг исчезло, как и не бывало. Впрочем, выражение «как не бывало» здесь не совсем уместно, поскольку пожара действительно не было. Но радоваться чудесному спасению от ужасающего бедствия никому в этот миг не пришло в голову. Вслед за сгинувшим бесследно огненным шаром во двор Тауэра один за другим начали выплывать белесо-прозрачные, колеблющиеся на ветру призраки. Честно говоря, я и подумать не мог, что в Тауэре их обитала этакая уйма!

Не дожидаясь Хеллоуина, разряженные, как на парад, в лохмотьях, саванах, обезглавленные, с кровавыми ранами, кто в цепях, кто в колодках – они молчаливо плыли над головами остолбеневшей в суеверном ужасе толпы, образуя своеобразный мертвый коридор. В костлявых руках каждая из неупокоенных жертв пяти веков произвола несла корону, скипетр, державу, драгоценный щит или хотя бы пригоршню монет.

Я невольно улыбнулся, глядя на выстраивавшуюся в ночном небе процессию. Куда там полковнику Бладу с его примитивным налетом до такого ограбления!

Олуэн зябко жалась к моему плечу, то ли продрогнув от ночной прохлады и сырости, тянущей от реки, то ли в душе ужасаясь происходящему. Хотя, по моим предположениям, уж она-то должна была водить знакомство со всеми призрачными обитателями древней твердыни. Однако, как ни велик был ужас, овладевший застывшей стражей и челядью, козырный трюк полуночного шоу был еще впереди.

Вот наконец стройные шпалеры парящих в воздухе духов были выстроены. Гонимые призрачным ветром бесплотные тени висели поверх голов замершей публики, и рваные их одеяния развевались отшумевшими знаменами. Казалось, было слышно, как в страхе скребутся в подземельях неистребимые тауэрские крысы, горя желанием спешно покинуть это ужасное место. И тут из-под свода сокровищницы, под звуки неведомо откуда грянувшей заунывной трубы, волоча по воздуху длинный шлейф горностаевой мантии, возник знакомый мне уже едва ли не до боли призрак Анны Болейн. В руках королева призраков держала нечто, явно сработанное из серебра лунной дорожки и щедро изукрашенное светом майских звезд. Других слов для описания не существовало. Хотя я честно пытался их подобрать.

– Венец Гвендалайн! – ошарашенно прошептала Олуэн.

– Он самый! – ответил я, не спуская завороженного взгляда с восхитительного, невероятного венца. Он был прекрасен, грандиозен! Но что следовало отметить, было в этой древней короне нечто непостижимо странное. Не то чтобы отталкивающее – не притягивающее. Будь я королем – вряд ли бы стал носить его. Разве что в самых торжественных случаях. К такому венцу надо иметь особую голову – не моей чета!

Между тем призрак с заветным сокровищем взмывал все выше, разрывая ночной мрак жутким сиянием. Вот мантия, украшавшая плечи Анны Болейн, сама собой развернулась, точно параплан, и, скользя по незримому потоку ночного ветра, полетела вниз. Вслед за этим во двор Тауэра градом посыпались монеты, короны – словом, все то, что ныне не составляло ни малейшей ценности для тающей в воздухе скорбной вереницы бесплотных духов. Лишь только венец Гвендалайн, сияя звездой в руках уже почти незримого призрака, медленно уплывал из Тауэра, демонстративно покидая поруганную резиденцию королей Британии.

Для нас с Олуэн это было сигналом к началу действий. Пока онемевшая толпа, тыча в небо пальцами, не находила слов, чтобы описать сию неописуемую процессию, никто и не подумал следить за тем, кто и куда передвигается в этот момент по Тауэру. Покуда все шло замечательно. Можно было не сомневаться, что завтра многократно приукрашенная весть о неурочной выходке духов обойдет весь Лондон, а уже через неделю во всем королевстве не найдется уголка, где бы не рассказывали ужасов об исчезновении заветного венца истинных властителей острова.

Старинная легенда обретала второе дыхание, и это было как раз то, что нам надо.

– Капитан! – раздалось на канале связи радостное восклицание Лиса. – Зрю воочию лучшее в мире привидение с короной! Заходит на посадку по глиссаде, шо тот Бэтмен на авиасалоне. Так шо, считай, дело в шапке и она уже наша! Крутая, я тебе скажу, штуковина!

– Я видел издали, – поспешил с ответом я. – Позже, даст Бог, рассмотрю поближе. А сейчас – извини, я сосредоточусь на Елизавете.

Связь отключилась, и я с нетерпением уставился на окна дома лейтенанта, где должен был появиться прочерченный фонарем крест – условный сигнал Олуэн.

По логике приключенческого жанра, к которому, несомненно, относится побег из застенков Тауэра, вероятно, следовало заметить емко и лаконично: «Стража спала».

Однако в данном случае это было бы неверно. Да и как тут уснешь, когда летучий дивизион неупокоенных призраков устраивает пляску духов и смотр-парад своих частей. Простите за невольный каламбур! И все же неусыпную охрану Элизабет Тюдор абсолютно не волновали суета и паника, царившие во дворе крепости. Их вообще ничего не волновало. Улыбчиво-расслабленные лица девонширских головорезов вполне недвусмысленно указывали, в каких далеких эмпиреях витало сейчас одурманенное сознание хозяев этих лиц. Один из стражей, с бородой едва ли не от глаз и с черными усами врастопырку, сидел, вытянув ноги поперек заветной двери, и самозабвенно, точно соску, облизывал указательный палец. Я отодвинул его мосластые ходули от прохода, но он, не обратив внимания на бесцеремонные действия невесть откуда взявшегося наглеца, лишь отвернулся носом в стенку, добиваясь материнского молока из-под почерневшего от грязи ногтя.

Тихо, стараясь не скрипеть, я толкнул дверь покоев августейшей пленницы. Понятное дело, я мог бы застигнуть ее в кровати, и это, несомненно, был бы моветон. Но в такие минуты не до строгого придворного этикета. Наудачу, ее величество, вероятно, еще не ложилась почивать. Полностью одетая – хоть сейчас вводи послов на прием, она сидела в высоком кресле, вцепившись пальцами в резные подлокотники, точно надеясь, что золоченые грифоны, любезно подставившие ей спины, оживут, чтобы защитить от творящегося вокруг сумасшествия. Однако пирожков с гашишем королеве не досталось, а потому участь грифонов была горька – по-прежнему оставаться резными подлокотниками.

– Абсолют! – вперив в меня немигающий взгляд светлых тюдоровских глаз, точь-в-точь папаша Генрих, очень четко произнесла Елизавета. – Потрудитесь объяснить, что здесь происходит?!

– Мадам! Как вы уже знаете, я здесь, чтобы помочь вам бежать из Тауэра. Поверьте, это весьма непростое дело, раз уж мертвые участвуют в нем наравне с живыми! Все, что вы, вероятно, наблюдали вблизи Башни-Сокровищницы – отнюдь не плод болезненного воображения. Ваша покойная матушка во главе воинства призраков Тауэра дерзнула попрать веками заведенный порядок, чтобы помочь мне освободить свою кровиночку, то есть вас, сударыня.

– Очередная ложь! – возмутилась королева. – Я не сомневаюсь, это новая уловка Рейли! Этот лживый изменник желает погубить меня! Но я этого не допущу! И не смейте понапрасну тревожить душу моей бедной матери! Я верю, когда б она могла – то сама бы пришла молвить слово утешения своей злосчастной дочери.

– Как же! – хмыкнул я. – Не далее трех часов назад я умолял ее об этом, прося отрекомендовать меня вам, чтобы здесь и сейчас не было той нелепой сцены, в которой мы с вами, увы, принимаем участие. Если желаете, могу передать то, что сказала она. И ваше дело – верить мне или нет! Но я заклинаю вас: хоть на несколько минут отбросьте подозрения и проявите ту проницательность и мудрость, которые снискали вам славу не только первейшей красавицы среди христианских королев, но славнейшей и дальновидной государыни!

Неприкрытая лесть, жестко, по-мужски высказанная прямо в глаза, в девяти случаях из десяти – безотказное оружие. Вот и сейчас лицо королевы просветлело, что было заметно даже в зыбком сиянии ночных светилен, и упорная складка губ заметно расслабилась. Елизавете Тюдор вот уже месяц с лишним не говорили комплиментов. Ободренный увиденным, я заговорил вдохновенно, точно древний бард:

– Когда вы спали, незримый призрак Анны Болейн много раз приходил и стоял в ногах у вашего ложа. Безмолвно, опасаясь разбудить и напугать, любовалась несчастная своей дочерью, вспоминая, как вы лежали на шелковых простынях прелестной колыбельки. Она боялась испугать вас, но не только это заставило ее отказаться от возможности увидеться воочию. Она считает, что во многом повинна в тех бедах и тяготах, которые выпали вам в прежние годы и, увы, не оставляют и сейчас. Она сказала мне, что бесконечно виновна перед вами и что слышать упрек от своей любимой дочери – законный упрек, с этим не поспоришь, – для нее так же страшно и мучительно, как некогда положить голову под меч палача.

Я замолчал, набирая в грудь воздух для очередных патетических излияний. Елизавета чуть слышно всхлипнула, но тотчас взяла себя в руки.

– И все же она могла подать мне хоть какой-то знак!

Я невольно улыбнулся. Слава богу, во время последнего разговора с нашей «ветреной» сообщницей этот вопрос пришел и в мою голову, а потому…

– Конечно! – не сбиваясь с тона, промолвил я. – Леди Анна просила передать вам, просила напомнить, как много лет назад, когда вам было всего три года, рассказывала она древнюю легенду об Олуэн и Килухе, а затем подарила вам их резные фигурки, заверяя, что они всегда защитят вас от невзгод. Вы долгое время клали их под подушку, ложась спать. Да и сейчас фигурки у вас в кошеле, что на поясе. Так вот, имя этой девушки – Олуэн, а меня, хоть я и не победитель великана из великанов, королева Анна просила быть вашим рыцарем. Вот все, что я вам могу сказать!

Лицо Елизаветы было восково-бледным, но это отнюдь не была бледность страха. Волнение заставляло сердце государыни биться так часто, что даже мне, стоящему шагах в пяти от нее, был отчетливо слышен его стук.

– Я иду с вами, – наконец чуть слышно, с трудом подбирая слова, проговорила Елизавета одними губами. – Но если вдруг вы все же решили меня погубить – проклятие ляжет на весь, без изъятия, род, к которому вы принадлежите! И отнюдь не за гибель, которая мне уготована, а за тот обман, который вы сейчас творите!

«Ну, слава богу! – молча кланяясь, облегченно вздохнул я. – Кажется, получилось!»

Ночь призраков наверняка заняла подобающее ей достойное место на страницах лондонских хроник. Но утро, следовавшее, как водится, за ночью, отнюдь не отстало от разухабистой соседки. Едва рассвет, пробежав пальцами лучей по тонким струнам шпилей, рассеял последние остатки ночных страхов – в городе, еще только начавшем пропитываться слухами о летающем венце, затеплилась будничная столичная, а стало быть, по большей мере торговая жизнь.

Впрочем, как раз обычного в картине сегодняшнего утра было немного. Лишь только проглянул день, как с обоих берегов Темзы со всех торговых складов в сторону Тауэра потянулись груженые возы, полные разнообразнейших товаров. Агентство ОБС, как выражался Лис, сиречь – Одна Бабка Сообщила, сработало на славу. Люди Артура Грегори прекрасно знали свое дело. Вчера, со второй половины дня, по городу поползли неясные, но весьма настойчивые слухи об ожидающемся испанском десанте. Официальные лица с негодованием отрицали эти байки, что придавало слухам еще большую достоверность. Когда же человек лорда-протектора, то есть шевалье д’Орбиньяк, призывая не верить нелепым басням, объехал торговцев, попутно сообщая: «Шо исключительно в связи с планирующимся ремонтом дорожного покрытия старина Уолли готов предоставить серьезным мэнам территорию под склады в башнях Тауэра», – быстро соображающие торговые люди окончательно уяснили: испанцы ожидаются в ближайшие часы. Сообщение же, что местовые будут сниматься прямо на точках после оформления мандатов, и вовсе согрело купеческие души.

А поутру в Тауэр потянулись возы. Сколько видел глаз, набережная была забита этими немудрящими транспортными средствами, и открывшая ворота стража, едва отошедшая от ночного шока, с недоумением взирала на столпотворение перед въездом в крепость.

Каждое утро в Тауэр приходил обоз с продовольствием, каждое утро, чуть свет, из него выезжала объемистая бочка найтмена, или, как нынче принято его называть, ассенизатора. Иногда в воротах, к общему неудовольствию, они встречались, вызывая оживленную перепалку – кто должен ехать первым. Но чтоб вот такое! Запряженная парой полудохлых кляч бочка с нечистотами сиротливо жалась у сторожки привратника, отнюдь не добавляя тому хорошего настроения, и мрачного вида найтмен философически созерцал затор в воротах, осознавая, что в ближайшие часы выбраться ему отсюда не удастся. Но оставим его мысли при нем!

Страшась ослушаться воли единовластного правителя королевства, стража пыталась выполнить полученный еще вчера днем приказ и перевезти брата Адриена – незаконного узника аристократической темницы – в Бейнард. Но не тут-то было! Ни воплями, ни потрясанием алебард страже так и не удалось освободить проезд для повозки, в которой, скрытый низко опущенным капюшоном, сидел безмолвный арестант.

– Освободите проезд! – потрясая алебардами, кричали из крепости.

– Проезд давайте! – отвечали им с козел разъяренные возницы.

– Приказ лорда-протектора! – орали стражники.

– Лорд-протектор приказал! – не унимались горластые смутьяны, щелкая витыми бичами.

Среди возниц я прекрасно видел Мано, ставшего за время наших странствий заправским рыцарем телеги, Джеймса Мориссона с подбитым глазом и еще кое-кого из футбольных фанов, с которыми не так давно Рейнар свел знакомство в «Дупле сороки». Страсти накалялись, охрана ворот готова была пустить в ход оружие, и лишь купеческий статус собравшихся у стен «демонстрантов» все еще удерживал солдат от кровопролития. Надолго ли?

Вот, совершив рывок вперед, экипаж Мано подрезал фургон мистера Моррисона, заставляя его лошадей шарахнуться в сторону. Еще мгновение – и пара силачей, спешившись, колошматила друг друга. Понятное дело, для вида. Но с громким хеканьем и большим замахом! Еще несколько секунд – и уже едва ли не полсотни крепко сбитых молодчиков тузили друг друга, не обращая внимания ни на алебардиров, ни на горестно созерцавшего потасовку золотаря. Поглазеть на неурочную забаву к воротам моментально начала стекаться толпа замковой челяди, и никому в ней не было дела до Олуэн и невесть откуда взявшейся согбенной старухи в сером, грубой шерсти, плаще с капюшоном. Стражники, подбадриваемые воплями зрителей, попытались вклиниться между дерущимися, силясь прекратить потасовку, но лишь увеличили их число на три десятка персон. В следующие секунды произошло то, что я ожидал, и то, что отнюдь не было мной запланировано.

Яростные драчуны, использующие любую неровность для улучшения позиций, точно ненароком овладели тюремной повозкой… Случайный толчок – арестант падает навзничь, его лицо, дотоле закрытое непроницаемым колпаком, открывается миру… о ужас! Вместо безобидного монаха-бенедиктинца пред стражей оказывается суровый лик испанского адмирала!!!

– А-а-а! – пронеслось над толпой. – Побег! Измена! – И кому какое дело до того, что первым это закричал отнюдь не стражник, а обычнейший лавочник, который и знать-то, по сути, не должен был, кого и куда везут из Тауэра. И уж подавно нет дела до Артура Грегори, выскочившего из-под дерюги ближайшего возка с криком: «А вы что тут делаете!» Никто и не заметил, как он буквально закинул в свою повозку скрытую под немудрящим камуфляжем Элизабет Тюдор, а за ней и Олуэн. А если бы даже кто-то отвлекся от созерцания побоища, совмещенного с пресечением коварного побега, то даже времени открыть рот, чтобы указать на истинную беглянку, у него бы не оказалось.

Признаться, я не рассмотрел в общей суете, каким образом с телеги найтмена слетело переднее колесо. Наверняка оно сделало это не по своей воле! Я лишь услышал сдавленно-страдальческий крик: «О-у-у!!!» – и увидал огромную бочку, наполненную отнюдь не французскими духами, выскальзывающую из-под сдерживающих ее веревок. Удар!.. И драка прекратилась сама собой. А по площадке у ворот начало расползаться небольшое, но весьма скверно пахнущее озеро. Что и сказать – пикантная точка для задуманной нами операции!

Разогнать все еще ломившихся в уже запертые ворота торгашей спешно прибежавшему отряду под руководством Рейли удалось лишь к полудню. А спустя час он уже стоял передо мной на палубе корабля «Сваллоу», нервно перебирая пальцами по фигурно изогнутым дугам шпажного эфеса.

– Это вы, мессир, помогли бежать королеве! Вы и ваш адъютант! Даже и не пытайтесь меня убедить в обратном. Я отлично помню Реймс!

Он был готов сорваться на крик, но пока сдерживал себя, должно быть, надеясь, что я дрогну под его яростным взглядом и сообщу, где скрывается Элизабет Тюдор. Честно говоря, я и сам этого не знал. Еще утром Артур Грегори вывез беглецов из города, и сейчас маячивший на канале Лис с «молодой женой и тещей» все более и более отдалялся от Лондона, восседая в экипаже, управляемом Мано. Совсем как в добрые старые времена.

– Если хотите, милорд, я опять вернусь в Тауэр. – Мое измученное недосыпанием лицо в этот момент, казалось, не выражало попросту ничего. – По-вашему, это я подговорил испанского адмирала совершить побег, я связал моего несчастного друга, преподобного Адриена, заткнув ему рот кляпом?! Я же устроил свару у ворот? И телегу найтмена, по-вашему, перевернул тоже я?! Что же, если в этом моя вина, прикажите меня заковать в кандалы и ждите, когда Франция пришлет вам свои поздравления с коронацией. Если же нет, то кораблю самое время поднять якоря, чтобы завтра с утренним бризом выйти из Темзы в море.

– Думаете улизнуть? – Глаза Рейли сжались в узкие щелки. – Что ж, посмотрим. Вы отправитесь во Францию на другом корабле, а этот с Адмиральской сворой, но без вас, выйдет в Кале. И если вдруг где-нибудь на берегу Темзы, по совершенной случайности, им встретится Елизавета и ваш друг д’Орбиньяк – я велю салютовать им картечью!

– Сколько вам будет угодно! – пожал плечами я. – Однако же, Уолтер, не забудьте, на тот, другой корабль прислать на борт брата Адриена. Помнится, не так давно вы это обещали?

Рейли нервно дернул губами.

– Вы так ничего и не поняли, Шарль! По-вашему, освобождение королевы – еще один ловкий рыцарский подвиг? Перед лицом угрозы испанского нашествия вы, не моргнув глазом, ввергаете Англию в пучину войны, где брат пойдет на брата и сын на отца. Британия перестанет существовать, превратившись, как во времена цезарей, в полузабытый клочок суши за морем. Но Франции самой тоже не выстоять! Вот какова цена вашего «рыцарского подвига»!

Я развел руками:

– Как говорят у вас в Англии: «Все имеет свою цену!»

Рейли жестко сжал губы и недобро устремил на меня сверлящий взгляд темных, едва ли не испанских, глаз.

– С прошлой осени, со дня встречи в лесу Ансени, когда вы в одиночку кинули вызов нашему отряду, мне жутко хотелось поднять вашу перчатку и скрестить шпаги, но все как-то не складывалось. То я был на вашей стороне, то вы на моей.

– Это не поздно исправить. – Мои пальцы сомкнулись на рукояти. – Прекрасное время, прекрасное место!

– Вы слишком нужны мне, чтобы одерживать над вами победу, и уж, несомненно, я слишком нужен себе, если вдруг вы окажетесь ловчее. Мы отложим этот поединок до лучших времен. Но запомните: если Англия падет – ее проклятия лягут на вас!

«Что-то все меня сегодня проклинают!» – обреченно вздохнул я, поднимая руки.

– Надеюсь, этого не случится. Однако же не забывайте кормить тауэрских воронов!