Глава 20
Суэддета

В Суэддету Эгин и Есмар прибыли утром того же дня, вечером которого Эгин должен был лицезреть развоплощенного гнорра. Таким образом, Эгин едва не опоздал.

И хотя воодушевить Лагху было, собственно, нечем, Эгин с исступлением бросился на поиски той самой городской бойни, где должен был проявиться призрак.

«Что за странное место избрали Пути Силы, чтобы выйти на поверхность?» – спрашивал себя Эгин, шагая через окоченелый и запорошенный снегом пустырь. Даже неезженой дороги, ведущей к бойне, он отыскать не сумел.

Старый снег был испещрен следами хорьков, крыс и кошек. То там, то здесь виднелись желтые метки бродячих собак и кучки птичьего помета. Человеческих следов Эгин не приметил, что немало его обрадовало. Меньше всего сейчас ему хотелось объяснять сторожам или идиотскому ночному патрулю, что именно он ищет в этих местах морозной ночью.

Наконец за облысевшей березовой рощей показались деревянные павильоны городской бойни. Павильоны не имели окон и были совершенно темными. От них веяло жутью и заброшенностью.

Вдруг Эгину вспомнилось, что, вследствие особого почитания Кабарги Апраэдири, в Харрене запрещено забивать животных в период от зимнего солнцестояния до солнцеворота. То есть в период, когда легендарная мать-кабарга ходила чреватой своей чудесной дочерью Иэ, которую харрениты считают покровительницей домашнего благополучия, ответственной также и за приплод скота.

«Посмотрел бы я на этого чистюлю Лагху, если бы не кабарга Апраэдири! Небось пришлось бы разговаривать, стоя по колено в свиной крови. Или нематериальные гнорры вместе с телом лишаются и брезгливости?» – полушутя-полусерьезно размышлял Эгин.

Трухлявая дверь оказалась незапертой и громко хлопала при каждом порыве ветра.

Эгин вошел внутрь, на всякий случай окинув предварительно черную утробу помещения Взором Аррума. Внутри не было никого. Только кучка летучих мышей сгрудилась в дальнем углу между потолочными балками в бесчувственном сне без сновидений.

До восхода луны оставалось несколько минут. Эгин сел на край подсобного помоста и закрыл покрасневшие от усталости глаза. Вдруг где-то за спиной раздался звук, похожий на звон хрустального кубка, о край которого легонько ударили столовым кинжалом. Словно бы какая-то важная струна оборвалась в сердцевине ночи.

Эгин взглянул в сторону двери. «Ну конечно же! Луна взошла!»

– Эгин? Вы все-таки успели! – Из тяжелой темноты павильона послышался знакомый голос. Однако его обладателя все еще видно не было.

– Я же дал вам свое слово!

– Что значит «слово» в ситуации, когда его некому давать? – мрачно парировал невидимый гнорр. Он приближался.

– Некому? Но я дал его вам!

– Тогда можно выразиться иначе: что значит слово, данное призраку?

– Оно значит то же самое, гиазир гнорр, что и слово, данное человеку.

– Я недооценивал вас, Эгин. Точнее, недооценивал вашу преданность мне. – Голос гнорра смягчился. Теперь призрак был совсем-совсем близко.

– Но в подземельях Капища Доблестей вы говорили нечто совершенно обратное. Тогда мне показалось, что вы уверены во мне.

– Хорошая башня при плохой игре. Что мне оставалось делать, кроме как говорить, что я вам безгранично доверяю?

– Ничего.

– Вот именно, что ничего. Но теперь я действительно доверяю вам, Эгин.

В этот момент Лагха стал медленно проявляться из черного воздуха бойни. Вначале молочным туманом проступили стройные очертания его фигуры, затем наметились желтым сиянием контуры лица и рук, после черными солнцами засияли глаза, заструились по плечам волосы с синеватым отливом. Насколько Эгин мог сравнивать с предыдущим разом в Нелеоте, в целом призрак Лагхи стал еще менее ярким, еще менее материальным.

Как и в первый раз, Эгин подошел к призраку гнорра и условно поцеловал перстень на его руке.

– Что слышно о магиях развоплощения? – спросил гнорр, отбрасывая свою волнистую черную гриву за плечи.

– Признаться, за то время, что прошло с ночи нашего последнего разговора, я не сумел узнать ничего, кроме того, что вас следует искать в Суэддете, а затем в Ите.

– Это я как раз видел. Я все прекрасно видел, пока, собственно, компас не начал работать и меня, прозаически выражаясь, не сдуло. Вы, Эгин, отлично справились с этой ужасающей процедурой. Вы даже не осознали ее важности, а ведь вам запросто могло снести голову ветром из колодца с Измененной водой. Я сам проделывал эту ворожбу однажды, в бытность свою Кальтом Лозоходцем. Правда, тогда мне не нужно было искать перо птицы Юп, я знал, где оно находится. Нужно было только протянуть руку и взять. Да и младенца я тоже присмотрел заранее. А вот с Измененной водой и глиняной чашей я намучился изрядно!

– Значит, вы всегда знали, что вода бывает Измененной?

– Конечно же да.

– Но почему же тогда вы не поделились своим знанием с пар-арценцами и аррумами? Я, например, был уверен, что Измененной воды не существует в природе, что вода неизменяема…

– А зачем пар-арценцам и аррумам знать об Измененной воде? Да если бы кого-нибудь из них волновал этот вопрос хотя бы так же, как волнует результат последнего петушиного боя на площади Треножников, я вас уверяю, Эгин, очень скоро этот некто знал бы об Измененной воде все. Свод – это плохая школа. Свод – это свора ленивых и агрессивных псов. Считанные аррумы хотят что-либо знать. И, как правило, именно они погибают первыми среди интриг, в экспедициях, по неосторожности. Вам, Эгин, просто повезло. Вы знаете много. И вы еще живы!

– Это исправимо, – процедил Эгин. – На пути в Суэддету у меня было одно странное приключение, которое…

– Я догадываюсь, что это было за приключение, – перебил Эгина гнорр. – Некая молодая особа совершила с вами обряд шен-ан-аншари.

– К своему сожалению, я не знаю, о каком обряде идет речь, – признался Эгин с некоторой неохотой. Роль недоучки при всезнающем гнорре всегда изрядно угнетала его. А играть другую, в сущности, получалось очень редко.

– «Шен-ан-аншари» на древнехарренском означает «почитание небесного пола». С тех пор как у вас в Варане завелась Опора Благонравия, это стало трудно объяснять, нет подходящих слов. Но, в сущности, речь идет об особой сексуальной технике, направленной на пробуждение способностей к божественному экстазу.

– В самом деле? – Эгина вдруг словно бы подхватило вихрем воспоминаний о Девичьем замке. Сладкое, легкое дыхание Ели… Стены, увешанные пасторальными гобеленами, словно бы расступаются, а затем смыкаются… лицо Ели, одухотворенное утоленной страстью, ее соленая, словно бы жертвенная, кровь на губах…

– Эгин, что с вами?

– Прошу меня простить, гиазир гнорр. Воспоминания.

– Воспоминания – это наше всё, Эгин. Я, например, тоже только ими и был занят последние недели, помимо редких бесед с вами и, некогда, с Ямером. Вспоминаю, вспоминаю, вспоминаю. Уже начинает надоедать.

– Не сочтите за наглость, гиазир гнорр… но все-таки, как вы узнали о том… ну, скажем так, об обряде почитания?

– Я не узнал. Я увидел. У вас, Эгин, между бровями теперь маленькая точка, лилово-голубая.

Эгин машинально коснулся указательным пальцем места между бровями и потер кожу пальцем.

– Она не нарисована. Поэтому ее не смоешь и не сотрешь пальцем. Она как бы вросла в ваше тело. Или выросла из него – как сказать. Последователи этого культа, который мне, впрочем, никогда не импонировал, называют это пятнышко «звездой». Она появляется у тех, кто впервые совершил обряд. Конечно, ее почти никто не видит, кроме посвященных в этот культ. И тех, кто имеет такое же особое зрение, как я. Затем, если вы практикуете эту странную любовь со своей «жрицей», спустя некоторое время точка становится жирнее, разбухает и превращается в… превращается в «лютик», меняет цвет на желтый! Не могу вспомнить, какие еще ступени предусматривает служение «небесному полу», но совершенно уверен, что на вершине иерархии – «лиловый лотос».

– Лотос? – Эгину сразу вспомнилась татуировка над лобком госпожи Ели.

– Именно. Неужто вам повезло повстречать настоящую жрицу лотоса? – с хитрым прищуром поинтересовался Лагха.

– Я не уверен, но эта девушка была очень необычной. Я видел у нее татуировку…

– О-о, значит, это была всего лишь начинающая! Жрица лотоса никогда не станет применять насилие в отношении своего тела и истязать свое лоно бритвой и чернилами. И все-таки, насколько я теперь понимаю, вы имели в виду совсем не это приключение.

– Не это. В стороне от Суэддетского тракта, близ Девичьего замка, на меня напал обращенный волк.

– Девичий замок! О, как я сразу не догадался! Ну конечно! Знаменитое гнездо порока. Послушайте, Эгин, а не Елей ли звали вашу жрицу?

Эгин без воодушевления кивнул. Не иначе как гнорр помогал течению беседы легкой телепатией.

– Не сердитесь, Эгин. Согласитесь все же – не каждый день варанские путешественники сходятся с дочерями сотинальмов. Конечно! Как я стал недогадлив! У Ели всегда была слабость к гибким тридцатилетним блондинам с чувственными губами и манерами уездных учителей правил и этикета.

Гибкий блондин Эгин не удержался от улыбки.

– Еля – очень сильная союзница. И меня радует то, что вы с ней подружились.

– Вы тоже знакомы с Елей?

– Конечно же – да. Мы встречались с ней однажды. В охотничьем домике харренского сотинальма на празднике Цветущей Груши. Сайла тогда назвала ее «козюлей».

– И вы тоже с ней…

– Конечно же нет, – поспешил Лагха. – У нас с вами, Эгин, и без того достаточно точек пересечения.

Имени Овель Лагха, конечно же, не произнес. Но Эгину и так было понятно, что за точка имеется в виду и где она расположена.

– Так что там все-таки оборотень? – Лагха деликатно сменил тему разговора. – Вам удалось одолеть его?

– Удалось. Не скажу, чтобы это было легко. Мне пришлось драться на пределе моих способностей. Я никогда не думал, что офицер Свода Равновесия настолько мало значит, если любой колдун-перевертыш может запросто…

– Я всегда говорил – не следует переоценивать Свод. Есть колдуны и поискуснее пар-арценцев. А все потому, что пар-арценцы, в отличие от колдунов, почти не пользуются магией плененных духов. Особенно сильны колдуны Лезы. Их искусства простираются так далеко, а их способность прятаться и скрываться столь примечательна, что никакие жрецы Гаиллириса не в состоянии искоренить их или поставить себе на службу. Приходится делать вид, что Северной Лезы не существует. Свод Равновесия был бы просто невозможен на Севере. Все офицеры сошли бы с ума раньше, чем поймали первого ведьмака. Как голодная лиса при виде мышиного полчища. Смею надеяться, вы заметили, как смердит магией Нелеот?

– Он смердит магией почти так же сильно, как Храм Кальта Лозоходца.

Лагха расхохотался над той серьезностью, с которой Эгин произнес эти слова.

– И представьте себе, любезный Эгин, вот на этот вертеп я пожертвовал в общей сложности две тысячи золотых авров!

– Его построили вы? – удивился Эгин.

– Конечно же нет! – Лагха зашелся в смехе еще пуще. – Храм заложили через десять лет после смерти Кальта. Он благополучно просуществовал до наших дней. Но не мог же я, став гнорром, не пополнить ряды покровителей этого замечательного заведения, отгроханного в мою честь! Естественно, все пожертвования были анонимными. Но Ямер и еще пара преданных мне лично людей всегда были в курсе дела.

– Так вот откуда радушие, с которым меня встретил Ямер…

– Как вы догадливы, Эгин!

Эгин потупил взгляд. В самом деле, мог бы спросить у Лагхи и раньше.

– Этим оборотнем был Дрон из Нелеота, – продолжил свой рассказ Эгин, которого неприятно удивила невесть откуда взявшаяся у гнорра манера уводить разговор в сторону от основной темы. – Я украл у этого Дрона перо, для того чтобы сделать компас. Он счел, что я смертельно его обидел. Обернулся волком-князьком и сделал попытку откусить мне голову, когда я и мой спутник Есмар заночевали в лесу.

– Надеюсь, вы его убили?

– Нет. То есть волка-то я убил. Но Дрону, кажется, все-таки удалось уйти.

– Вы видели обращенных животных после того инцидента?

Эгин напряг память, но ничего, ровным счетом ничего не шло ему на ум. С другой стороны, попробовал бы Дрон напасть на него по дороге в Суэддету! Ведь по приказанию Ели до самых городских ворот их сани сопровождал эскорт из четырех вооруженных парней, одним из которых, кстати, был тот самый детина, у которого Эгин одалживал его огромный ласарский лук.

– Нет. Обращенных животных я не видел.

– Значит, вам удалось порядком обескровить вашего врага. Какое-то время он не посмеет к вам сунуться. Но не теряйте бдительности, Эгин! Отнюдь не каждый колдун умеет обращаться. Тем более в волка. Это похлеще, чем порчу наводить, это требует больших знаний и даже мужества. Уверен, на пути в Ит он попытается напасть на вас еще раз.

– Спасибо за предупреждение. Значит, вы совершенно уверены в том, что в следующий раз вы проявитесь в Ите?

– Уверен. Как и в том, что вы туда за мной потащитесь.

– Здесь вы правы, Лагха. И все-таки я хотел бы знать, что мне следует делать? Прошло уже достаточно времени, а дело не сдвинулось с мертвой точки, – сказал Эгин озабоченно.

– С мертвой точки оно как раз сдвинулось.

Эгин вопросительно посмотрел на Лагху.

– Но только сдвинулось в сторону худшего, – пояснил гнорр.

Насколько Эгин разбирался в настроениях гнорра, Лагха был далек от того, чтобы иронизировать.

– Разве вы не видите, любезный Эгин, – продолжал гнорр, – что мое сияние становится все более слабым?

– Я это вижу, Лагха.

– Разве вы не видите, как мне сложно просто говорить с вами? Как сложно удерживать главную мысль? Выбирать самую важную тему? Бывает, я с легкостью ловлю ваши самые «плотные» мысли или страхи, то и дело смеюсь невпопад и рассказываю вам истории, в которых вы не нуждаетесь? Развоплощение продолжается, оно идет полным ходом…

– Я вижу, Лагха.

– В волшебном театре Ита, там, где нам суждено встретиться снова, вы увидите меня как серебряное облачко ледяной росы. Это облачко будет по-прежнему шутить с вами и отпускать колкости. Но пройдет месяц и это облачко навсегда исчезнет. Растворится в лунном сиянии на поверхности озера Сигелло. Растает в буквальном смысле этого слова.

– Но что же делать, Лагха? Что же делать?! – Эгин почти кричал. – Мне не хватает знаний. Я даже не знаю, чего именно мне не хватает!

– Вам не хватает везения, Эгин, – тихо сказал Лагха. – Я не вправе винить вас в этом. Если уж мне не хватает знаний для того, чтобы решить, как вернуть свое тело, глупо требовать этого от вас. Приходится рассчитывать на Пестрый Путь. Ведь привел же вас Пестрый Путь к Убийце Отраженных!

– Но что следует делать, чтобы залучить везение?

– Следует ждать. Везение – это дичь. А дичь – это терпение. Прежде чем применить ко мне магию развоплощения, мой охотник тоже выжидал и таился. Он выжидал долго. И напал на меня только тогда, когда был уверен: я действительно обессилел, потерял бдительность и осторожность…

– Простите мне мое невольное любопытство, но что именно нанесло такой урон вашей силе и вашей бдительности? – спросил Эгин, рассчитывая на то, что, возможно, в ответе будет содержаться какой-то ключ, какое-то скрытое от самого гнорра указание.

Лагха взглянул на Эгина так пристально и недобро, что у того сжало спазмом горло. Было ясно, что, в отличие от чужих секретов, к своим собственным тайнам Лагха относится с большим трепетом. Но Лагха все-таки решился на откровенность.

– Во-первых, в день развоплощения я был подле Жерла Серебряной Чистоты. Я бросил в Жерло фрагмент Хвата Тегерменда. Наверное, вам, как бывшему офицеру Свода, не нужно объяснять, что это означает – уничтожить в одиночку предмет такой силы? Во-вторых, здесь замешана женщина. Прав был Ибалар – если хочешь властвовать, запрети себе любить. Но ведь прежде мне всегда это удавалось! Выражаясь проще, всему виной женщина.

– Зверда?

– Да. Я очень надеялся, что она придет мне на помощь. Я чувствую в ней мощь, но главное – у нее другой взгляд на вещи. Возможно, этим ее взглядом можно проникнуть в тайные плетения судьбы, в непроницаемые коконы, где дремлют тайны развоплощений… Эгин, я звал ее! Звал из Нелеота. Но…

– …Но она не откликнулась, – подсказал Лагхе Эгин.

– Все верно. Но главное, иногда мне кажется, что даже здесь, в абсолютной тишине инобытия, я слышу ее лирический смех. Только не могу понять, над чем именно девочка так заразительно смеется.