Книга: Боевая машина любви
Назад: 1
Дальше: 3

2

Они шли по Желтому Кольцу Пиннарина – Зверда, Шоша и Лараф. При свете луны всякий мог видеть их усталые, недовольные лица.
Дешевое мужское платье мешком висело на Зверде и трещало на пузе у Шоши.
На Ларафе тоже был кафтан с чужого плеча. Тот, в котором он выехал из Казенного Посада, стал похож на напитанную кровью губку. Пришлось его зарыть вместе с остальным барахлом.
Найти подходящий пустырь для возвратной трансформации оказалось непросто. Пустыри в Пиннарине были гораздо большей редкостью, чем сады или парки. Вслед за тем они довольно долго закапывали, точнее, прикапывали и забрасывали всяким мусором гроб с останками Санкута.
К счастью, час был поздний и никому не пришло в голову поинтересоваться, что за трухлявую лодку закидывают землей и прошлогодними листьями три подозрительные личности. Пустырь этот имел странное название: Пустырь Незабудок.
После того как самые неотложные дела были сделаны, Зверда и Шоша только и делали, что грызлись.
Зверда ядно распекала Шошу за инцидент на Виноградной Заставе и просто так, для профилактики.
Шоша огрызался и платил Зверде той же монетой. Лараф, который счел за лучшее не встревать, узнал, помимо прочего, что из-за того, что Зверда левша, у Шоши не все ладится с ней в постели.
Разговор баронов, равно как и ночной Пиннарин, содержал в себе много интересного. И если бы у Ларафа оставались какие-то силы на то, чтобы различать интересное и неинтересное, он бы непременно так и сделал.
А так, немилосердно навьюченный поклажей, он тихо тащился в арьергарде у баронов Маш-Магарт и мечтал об одном – о том, чтобы завалиться наконец спать. «Откуда у них столько шмоток? Что в этом тяжеленном бочонке? Гортело? Румяна для Зверды? Что в этом бауле? Кирпичи?» – в отчаянии рассуждал Лараф.
Зверда и Шоша и не подумали взять у Ларафа хотя бы часть вещей. «С нас на сегодня хватит», – отрезала Зверда. Лараф не посмел перечить. Не посмел он и спросить, куда именно они идут.
«Не иначе, как ко дворцу», – решил для себя Лараф.
Фасады становились все богаче, дома – выше, улицы – шире. Больше становилось и мужчин в незнакомой форме. О том, что это солдаты Внутренней Службы, провинциал Лараф, конечно же, не догадывался.
«Не вздумай шарахнуться в сторону», – процедила Зверда, когда Лараф едва не упал без чувств при виде трех вооруженных мужиков с внушительными мечами, которые двигались им навстречу в узеньком переулке.
Когда баронам Маш-Магарт наскучила грызня, Зверда снова принялась пичкать насквозь пропитавшегося потом Ларафа руководствами по поводу его грядущего эрхагноррата. Приходилось слушать внимательно.
Наконец они остановились у крыльца высокого здания с белыми статуями крылатых девушек у входа. Груди у девушек были совершенно голыми.
Правда, ниже пупка у них были оперенные птичьи штанишки, оканчивающиеся значительными птичьими когтями, втиснутыми в греовердовую тумбу. Это несколько разочаровало Ларафа.
«Обитель блаженства», – было написано над входом.
«Бордель, что ли?» – оживился Лараф.
Но здание было всего лишь гостиницей. Причем дорогой гостиницей.
Лараф видел, как Зверда расплатилась за день вперед, и даже сосчитал монеты.
На эту сумму семейство Гашалла, включая прислугу, могло пропитаться по меньшей мере месяц.
«Ну и обдергаи!» – возмутился Лараф. Столица оказалась такой огромной, такой чужой и вдобавок такой дорогой, что Ларафу вдруг мучительно, нестерпимо захотелось домой. В свою убогую комнату. Назад в прошлое.
Он машинально посмотрел на Зверду, ища в ней жалости к себе. Или хотя бы презрения.
Но Зверда глянула на него так, что Лараф понял: в прошлое дороги нет. А презирать баронесса не в настроении.
– Сейчас ты должен раздеться догола и лечь.
Зверда занималась довольно странным делом. Она рассыпала по полированному полу снятой комнаты муку. Или нечто похожее на муку.
Эта «мука» находилась в одном из мешочков, которые лежали в тяжеленной переметной суме, которую Лараф мужественно волок от самого пустыря. Пол становился белым.
– Раздеваться догола?
– Да. И побыстрее.
Лараф стал послушно раздеваться. Когда все, кроме штанов, было снято, он решил подождать.
Зверда рисовала на «муке» семиконечные звезды. А в это время Шоша, усевшись на огромное ложе, на котором, вероятно, и четыре пары не пихались бы локтями, сливал в золоченый ночной горшок, извлеченный из под ложа, вонючие жидкости из тонких конусообразных флаконов. Горлышки флаконов были запечатаны сургучом. Жидкости были вязкими и имели резкий запах.
Зверда была увлечена работой. Сначала она засечками наметила стороны света.
Затем, воспользовавшись прутиком бересклета, который выломала еще во время последнего «привала», стала рисовать на «мучном» полу знаки.
«Небо» – узнал один из знаков Лараф, этот знак был в книге.
«Тело» – этот знак Лараф тоже узнал.
Но знаки «жизнь», «изменение», «основа», «возвращение» и «последнее возвращение» Лараф не узнал и узнать не мог. Его магическая грамотность не простиралась столь далеко.
Зверда справилась очень быстро. Лараф даже не успел замерзнуть – в апартаментах было довольно-таки прохладно.
Чувствовалось, что для Зверды Большая Работа – это нечто привычное и даже скучное. «Вроде как Анагеле вышивать», – подыскал подходящую аналогию Лараф.
– Ну, ты готов, мать твою? – вдруг гневно вскинулась Зверда в сторону Ларафа. – Или ты стесняешься своим хозяйством просветить? Так я могу отвернуться.
Лараф стал стягивать штаны. Как назло, лопнула шнуровка и пришлось разорвать пояс. Наконец, он справился. От прохлады и смущения «хозяйство» Ларафа словно бы скукожилось и стало еще менее внушительным (так казалось мнительному Ларафу) и скрылось в густых кущах лобка. Оглядев себя, Лараф едва не заплакал от стыда и отчаяния. Зверда, естественно, и не подумала отворачиваться.
– Не нервничай. Видала я и не такое, – деловито бросила она. – Теперь эликсир. Что там у нас, барон?
Шоша нехотя встал с кровати и вразвалку подошел к Зверде, неся в руках золоченый ночной горшок. На дне горшка виднелась весьма густая субстанция темно-бордового цвета. Субстанция пахла черной редькой.
– Пить? – предположил Лараф, содрогаясь от отвращения.
– Дурак, натираться! Ты должен втереть это все в ноги, в руки, в голову. Без остатка. Постарайся, чтобы в глаза не попало. Не то будешь слепым гнорром.
Пока Лараф втирал в свое тело бордовую гадость, которая оказалась жирной и теплой на ощупь, Шоша и Зверда стояли у окна. Из окна между тем был виден зубчатый край ограды дворца Сиятельной.
Шоша и Зверда держали совет, поминутно указывая в сторону стены. Их лица были нервными и сосредоточенными. Беседа шла, насколько разбирал Лараф, о расстоянии до дворца.
Он догадался, что «Обитель блаженства» бароны Маш-Магарт предпочли только из соображений близости ко дворцу. Насколько он мог заметить, рачительность, если не скаредность, в ряду остального человеческого, тоже не были чужды гэвенгам.
– Я тебе говорю, восемьсот шагов – это нормально. Работа терпит, – убежденно шептала Зверда.
– А вдруг Лагха сейчас не в своем флигеле? А у Сиятельной, например?
– Да там от любого флигеля до нас не больше восьмисот шагов. Я сама все промерила! Вот этими самыми ногами!
– А вдруг он еще не спит? Рановато для гнорра-то?
– Спит. Я его распорядок изучила. Насколько у него он есть, конечно.
– Ну тогда легкого нам! – сказал после многозначительной паузы Шоша.
– Легкого! – отвечала Зверда.
Бароны обернусь к Ларафу. Их взоры горели таким странным голубоватым огнем, что Лараф едва не выронил горшок из рук. И вроде бы навидался он за тот день всякого, а привыкнуть к гэвенгам так и не смог. «К такому не привыкнешь», – догадался Лараф.
– Ложись, – потребовала Зверда и указала в то место на полу, где не было никаких знаков.
Перед тем как последовать требованию Зверды, Лараф не удержался и бросил прощальный взгляд на книгу, которая лежала рядом с пустыми флаконами на необъятной кровати.
Сам факт близости своевольной подруги добавил Ларафу уверенности.
Вместе с тем начала действовать бурая гадость. Искристое тепло разлилось по телу, мышцы стали более податливыми и силы в них стало вроде как больше.
Стоя возле черты, отделяющей расписную скатерть Большой Работы от остального пространства комнаты, Лараф, наслаждался новыми ощущениями в теле.
– Да не стой же как истукан, Лоло! Это опасно! Ты можешь умереть! – В голосе Зверды Ларафу послышалась настоящая тревога и даже страх. То есть чувства, столь несвойственные баронессе.
Это убедило Ларафа получше любых аргументов. Он зайцем впрыгнул за черту и улегся, как инструктировала его Зверда, на нужном месте. Широко раздвинув ноги и раскинув руки наподобие гарды меча.
– Умница, молодчина! Разожми кулачки, мой сладкий, – снова услышал Лараф голос Зверды. Но на этот раз он доносился не от окна, где стояла баронесса. А откуда-то сверху. Из черноты потолка.
А эта чернота тем временем становилась все более неровной, комковатой. В ней, казалось, стали появляться трещинки и островки синего и фиолетового. В какой-то момент на потолке словно бы зажглись темно-бурые звезды. Правда, очень скоро они погасли – как и не было их никогда.
Теперь Лараф не видел ни Зверды, ни Шоши. Он не видел, как они вынули из ножен свои мечи и, переглянувшись, стали рядом. Плечом к плечу возле черты.
Он знал, что все происходит правильно, хотя и не слышал шелеста заклинаний и уханья знаков, которые срывались со своих посыпанных мукою мест и падали куда-то далеко-далеко вниз. На первый этаж гостиницы, что ли?
Вдруг Лараф почувствовал, что его тело словно бы повисло на крюке, который зацеплен чуть ли не за нижний край его ребер.
Сначала было довольно-таки больно, но затем боль куда-то ушла и осталось что-то вроде легкой щекотки. Тело становилось все легче и переносить висение уже не составляло труда.
И тут Ларафу показалось, что у него оторвалась нога. Может быть просто онемела? Он хотел посмотреть на свою ногу и окончательно убедиться во всем самостоятельно, но не смог оторвать голову от пола. Да и не от пола, а от какого-то твердого воздуха – Лараф чувствовал, что пола под ним уже нет.
Он попробовал скосить глаза вниз. Но его глаза не скашивались. Точнее, скашивались только тогда, когда сами хотели. Его воля более ничего не значила. Или значила, только когда сама хотела?
Вслед за правой ногой оторвалась и левая, затем осыпались пальцы, сломались кисти и локти, отпали руки. Туловище переломилось пополам, голова раскрошилась, и крошево тоже полетело куда-то вниз. Туда же, куда и знаки. «Чем же я в таком случае думаю?» – спросил себя Лараф, но на этот вопрос не сыскалось ответа.
Мысль об отсутствии «думателя» отозвалась мучительным спазмом всего того, что еще не раскрошилось и не рассыпалось.
Ларафу стало до боли жаль своего старого тела. Того самого неказистого тела, которое он все предыдущие годы только и делал, что презирал и мучил. Он вдруг ощутил такую же тоску по своим родным, настоящим рукам и ногам, по своим кишкам, суставам, ногтям, волосам, глазам и коже, что от нее хотелось плакать и выть. Он заплакал и завыл.
Он звал свою мать, своего отца и даже Тенлиль с Анагелою.
Он проклинал все на свете – книгу, баронов Маш-Магарт, офицеров Свода, Хофлума и Пергу. Всех тех, кто привел его в эту комнату в «Обители блаженства». И всех тех, кто не смог помешать тому, чтобы он в этой комнате оказался.
Вдруг раздался странный механический гул и его тело замаячило где-то в вышине. Глаза Ларафа поехали вверх. Тело, его старое доброе тело теперь было похоже на спущенное бычье легкое. Оно стало словно бы двухмерным. И плоские глаза Ларафа смотрели на Ларафа с укором и мольбой. Видение это было жутким, и Лараф почувствовал, что если сейчас не закроет глаза, то, верно, сойдет сума. Но глаза не закрывались.
Ему было очень больно, очень тоскливо и очень страшно. Он висел между двумя безднами и ни одна из них не хотела назваться его домом.
«Почему они меня не предупредили?! Почему не предупредили?!» – повторял Лараф одну и ту же фразу. Повторял по внутренним часам что-то около года. Но год окончился. И наступил новый. Новый год не обладал никакими свойствами. «Это то самое небытие, про которое говорилось в книге», – догадался Лараф.
– Госпожа Зве-е-ерда! – позвал он в отчаянии.
Тишина, казалось, длилась больше десятилетия. Но вдруг дырчатую черноту над его головой прорезал тоненький бордовый луч. «Это голос Зверды», – понял Лараф, сам не зная как.
– Не бойся, дурачок! Не бойся! Скоро увидимся!
Голос был тихим, глухим, едва различимым. Словно бы говорили откуда-то издалека. Из Старого Ордоса, например. Но только Лараф каким-то чудом мог расслышать.
Прошел еще год и Лараф почувствовал, что его двухмерное тело растворяется в воздухе над ним, как мед в кипятке. А его воображаемые «глаза» словно бы вмуровывает в черноту сон.
Внезапно в его безвременье пошел теплый дождь. Он смыл Ларафа вниз и вместе с ним унеслись все его мысли.
Он «проснулся» от того, что слева от него кто-то словно бы чихнул.
Становилось светлее. Источник света тоже находился где-то поблизости. Еще один год ушел у Ларафа на пробуждение. Тем временем чихнули еще раз и этот звук окончательно разорвал звездчатую черноту безвременья вокруг.
Превозмогая боль, Лараф попробовал скосить глаза. И на этот раз ему это удалось!
Он лежал на мягкой кровати с атласными простынями. В комнате было достаточно темно. Окна были забраны бархатными занавесями, но лунный свет умудрялся просачиваться сквозь щели.
Рядом с ним лежала женщина. Ее каштановые волосы разметались по подушке, а руки были раскинуты в стороны. От женщины пахло жасмином. Сквозь прозрачный пеньюар Лараф смог разглядеть крепкую грудку с аккуратным соском.
Но, и это Лараф знал, как то, что он Лараф, а может, даже и лучше, на разглядывание женщины у него нет времени. Об этом его предупреждала Зверда.
«Теперь надо встать, подойти к двери и кликнуть слугу по имени Эри». – Лараф читал в своем мозгу, как в книге.
Ноги плохо слушались. Встав с кровати, он едва не потерял равновесия.
– Эри! – позвал Лараф, но никто не отозвался. Женщина беспокойно завозилась во сне.
«И сказать Эри… чтобы тотчас же принес воды!» Так учила Зверда.
Лараф с трудом открыл тяжелую и совершенно незнакомую дверь, за которой, как подсказывала ему интуиция, и должен ждать его слуга Эри.
«И чтобы поживее!» – мрачно добавил от себя Лараф.
Назад: 1
Дальше: 3