2
Как уже понял Лараф, чета баронов Маш-Магарт по какой-то причине предпочитала не останавливаться в постоялых дворах.
Две ночи они провели в лесу, специально забираясь в глушь по подходящей просеке. При этом Лараф спал в повозке, под присмотром телохранителей, а Зверда и Шоша на всю ночь исчезали.
Сейчас, несмотря на то, что едва минул полдень, они вновь разыскали санный отводок и углубились в лес.
Снега здесь почти не было, но громоздкая повозка шла тяжело – просека представляла собой частую чересполосицу заснеженных ухабов и рытвин.
Телохранители расседлали лошадей, задали им корму, а сами занялись костром и обедом.
Барон, без стеснения зевая во всю пасть, прохаживался вокруг Зверды и Ларафа, помахивая змееживым бичом.
Цепь была сложена втрое и прижата ладонью барона к древку, и все равно Лараф поглядывал на нее с опаской.
– Вот этот меч называется «салонным». С ним чиновники ходят на службу, на торжественные приемы, по желанию его можно взять на свидание к женщине или мужчине.
Зверда положила перед Ларафом куцые ножны на замысловатой перевязи, расшитой золотыми кущами. Вытянутая рукоять меча с большим фальш-бриллиантом в яблоке была почти такой же длины, как и клинок, спрятанный в ножнах.
– Насколько мне известно, на гнорра фактически не распространяются правила этикета, а на других офицеров Свода распространяются лишь частично. Но Лагха обычно им следует. Кроме тех случаев, когда он одет по особой легенде. В Своде обожают переодевания, ты должен это всегда учитывать. Как бы там ни было, я ни разу не видела Лагхи во дворце или в Совете Шестидесяти без салонного меча. Если ты несколько раз подряд забудешь его нацепить, это может вызвать подозрения.
Лараф кивнул.
– Этот меч, – продолжала Зверда, – тебе не пригодится. Это обычное оружие морских офицеров. Офицеры Свода вооружаются такими только в том случае, если им по служебной надобности нужно предстать перед посторонними в обличье морских пехотинцев.
Она выложила на шубу второй клинок. Побольше первого и поскромнее отделкой, в ножнах, обшитых кожей.
– Далее. Настоящего «облачного» клинка у нас нет. Ими вооружены старшие офицеры Свода – аррумы и пар-арценцы. У тебя, как у гнорра, такой тоже будет. Ходят слухи, что у Лагхи есть еще какой-то особый двуручный меч. Будем надеяться, что ни «облачного» клинка, ни пресловутого двуручника тебе таскать с собой не придется. Но на крайний случай мы покажем тебе, как надеваются обычные ножны двуручного меча. А «облачный» меч носится так же, как и обычный офицерский, так что его ты сможешь опробовать на этом. – Зверда ткнула в кожаные ножны.
«Эка невидаль!» – подумал Лараф, но промолчал.
– А теперь надевай салонный меч, – приказала Зверда.
Лараф взял ножны. Вместо двух пар привычных ремней с пряжками к ножнам были прикреплены аж четыре пары, причем пряжка была положена только одной. Лараф покрутил их так и этак, вроде бы сообразил что к чему, завязал одну пару ремней на плече, другую застегнул на поясе, но еще две пары оказались настолько коротки, что свести их на груди, как он рассчитывал, оказалось невозможно.
– А ведь средний столичный вельможа куда толще, – без тени улыбки покачала головой Зверда.
Лараф виновато втянул голову в плечи, ожидая, что сейчас на него обрушится очередная медвежья затрещина, ввергающая в беспамятство. Пожалуй, он даже надеялся на это.
Но не тут-то было. Зверда молча наблюдала за ним. Пришлось совлечь с себя модную неуклюжую сбрую и начать все сначала.
Баронесса вздохнула.
– Так и быть, подсказываю. Яблоко салонного меча должно находиться справа на уровне подмышек. Если это не наведет тебя на добрую мысль, можешь считать, что твой эрхагноррат закончен.
– И что тогда? – окрысился Лараф.
– Пойдешь пешком домой. Скажешь отцу, что передумал.
Тут только Лараф сообразил, что понятия не имеет, на каких основаниях, с точки зрения отца и людей из крепости, он потащился с чужеземцами в столицу.
– А что, кстати, вы сказали отцу?
– Мы? Да почти ничего. – Зверда лукаво прищурилась. – Сказали, что полностью одобряем твое намерение и что действительно поможем тебе попасть на прием к княгине. Еще сказали, что с нами ты будешь в полной безопасности.
– А какое у меня было намерение?
– Не «какое у меня было», а «каково было мое намерение». Привыкай. Гнорр, в отличие от тебя, владеет варанским так, что позавидовал бы и сам Шет окс Лагин. А отцу ты сказал, что подружился с нами во время поездки к могиле барона Санкута. Что мы раскрыли тебе цель нашего визита в Варан. И что под эту дудку можно раскрутить княгиню на такие заказы, какие в другие времена не могли и присниться. Дескать, сейчас ко двору слетаются подрядчики армии и флота со всего Варана и каждый будет доказывать полезность своего товара. Начнут, например, нахваливать достоинства зажигательных смесей для «огневержцев». А вам это как раз невыгодно, потому что «огневержцев» в Варане переизбыток. Другие будут уверять, что в современной осадной войне все решают хорошие землеройные и скалобойные машины, а их делают в Афнагеме. И куча денег вновь пролетит мимо вашей семьи. В общем, можешь утешиться тем, что врать тебе не пришлось. Все это правда – насчет ваших интересов. И кстати, когда ты попадешь в тело гнорра, то действительно сможешь помочь не только нам, но и своему папаше. Я смотрю, этот довод тебя не вдохновил. – Зверда полоснула Ларафа серпом ироничной ухмылки.
Не вполне заслуженно. Отца Лараф все-таки уважал, да и за семью радел, но как-то это было все… не ко времени.
– Понятно, – кивнул кандидат в гнорры и с глубочайшей, проникновенной вдумчивостью уставился на перевязь салонного меча.
– А-а, понятно! – воскликнул он снова – через четверть часа.
Но продемонстрировать сообразительность Ларафу помешали.
– Тихо. – Шоша предостерегающе вскинул ладонь.
Телохранители, сидевшие на поваленном дереве вокруг костра, вскочили и схватились за рукояти мечей.
Зверда хвататься за оружие не спешила. Она застыла, словно элтер, в той позе, в которой ее застало предостережение Шоши. И только ее ноздри чутко раздувались, втягивая воздух.
Лараф был не настолько глуп, чтобы лезть с расспросами. Но и не настолько умен, чтобы замереть, как прочие. Вместо этого он потянул из ножен меч, который, по словам Зверды, принадлежал варанскому морскому офицеру.
– Замри, – шепнула Зверда, но было уже поздно.
Бесшумен и быстр, ворон по имени Пилин обрушился на Ларафа из поднебесья.
Ларафу показалось, что его голова разбита вдребезги. Он заорал не своим голосом и покатился по земле. Зверда взмахнула мечом, но ворон уже взмыл ввысь, выбирая подходящий момент для следующего удара.
Когда Зверда и Шоша напряженно следили за вороном, на просеке показались всадники.
Левая половина лица Ларафа была залита кровью, но один глаз видел, хотя и не лучшим образом.
Всадников было по меньшей мере десять. На каждом – шлем с забралом, полностью скрывающим лицо, и грязно-белый плащ-пелерина, не позволявший разглядеть детали одежды.
Большая часть всадников была вооружена луками. Двое – длинными пиками. В руках предводителя жужжал какой-то предмет, похожий на змееживой бич. Однако Лараф подозревал, что это все-таки другой вид оружия, какой именно – он определить не брался.
С обеих сторон не было произнесено ни слова.
Нападающие остановились в тридцати шагах от повозки и залпом выпустили стрелы. Перезарядили луки, снова выстрелили, перезарядили луки…
Телохранители выказали своим хозяевам абсолютную фальмскую преданность. Если б не они, Шоша сразу получил бы по меньшей мере две стрелы. Досталось бы и Зверде.
Воины Маш-Магарта заслонили их своей грудью, причем для двоих этот подвиг оказался последним. Зверда, Шоша и еще трое телохранителей, чьи нагрудники оказались покрепче, спрятались за цельнодеревянными колесами повозки.
Одна за другой вокруг них упали несколько лошадей – точь-в-точь глиняные куклы с перебитыми ногами. Застрелены они были с филигранной меткостью: стрелы входили точно в центр глаза либо в жизненное средостение на шее.
Условно неизвестные убийцы («условно» – поскольку никто не сомневался, что на них напали офицеры Свода) не спешили заключать кого-либо под стражу. Напротив, было похоже, что ими получен приказ уничтожать все живое, связанное с фальмским посольством.
Прежде чем Лараф закатился под повозку, Пилин достал его своим клювом еще раз – в ключицу. Вышло едва ли не больнее, чем в первый раз.
Шоша и Зверда быстро перекинулись фразами. Лараф успел отметить про себя, что это даже не харренский, а какой-то совершенно незнакомый язык.
Сильная рука Шоши выдернула его из-под повозки. Туда, где только что лежал Лараф, впорхнула стайка стрел.
– Не думала, что ваш гнорр такая подлая тварь, – прошипела Зверда над ухом Ларафа.
Баронесса была готова расплакаться от бессилия.
В таком омерзительном положении она еще не бывала. Неудачная охота на Вэль-Виру блекла по сравнению с этим откровенным расстрелом.
Чувствовалось, что против посольства выслали опытных, натасканных стрелков, вообще не намеренных вступать с ними в рукопашный бой. А она, Зверда, не могла даже принять свой боевой облик, ибо существовала опасность, что нескольким нападающим удастся удрать от нее верхом и донести гнорру о встрече с оборотнем.
Последнее было бы полным провалом посольства. Даже алчный Совет Шестидесяти переменил бы свое мнение о союзе с Маш-Магартом. В самом деле: идти войной против барона Вэль-Виры под предлогом того, что последний – оборотень, но при этом выступать в союзе с другими оборотнями! Поход против нечисти в глазах военных и Свода обернулся бы предприятием во славу такой же точно нечисти.
Может, с точки зрения харренской или тернаунской политики это было бы не столь уж важно, но для Варана с его многовековыми устоями и неколебимыми предрассудками – чересчур смело. Такого союза многие не поймут. Собственная же Опора Единства не поймет.
Эту цепочку рассуждений Зверда, как умная женщина и как гэвенг, прогнала в темпе Раздавленного Времени еще до того, как ворон нанес Ларафу второй удар. («Странно только, почему нас не перебили возле Старого Ордоса. Ведь среди нападающих наверняка есть те же самые офицеры, которые таскались за нами по уезду в открытую!»)
В то время как лучники держали под обстрелом повозку, трое всадников – предводитель и двое с пиками – отделились от отряда и на рысях начали сближаться с посольством.
Спасения не было. Выбивая комья из подтаявшей земли, завалилась набок последняя лошадь. Предсмертный удар копыта достал начальника охраны. Он покачнулся, на мгновение открылся для лучников, тут же получил стрелу и упал замертво.
Зверде стало окончательно ясно, что обстоятельства не оставили им с Шошей выбора.
– Барон, вы готовы к трансформации? – спросила она на наречии ледовооких.
– Но мы не можем себе этого позволить, – вздернул брови Шоша. – Вы пытались вызвать окрестных зверей?
– Да. Они не слышат меня.
– Как и следовало ожидать.
– Важно другое: я только что заключила, что терять нам нечего. В Варане все делается с ведома гнорра. Покушаются на нас по его приказу. Если так – какая разница, узнает гнорр о нашей истинной природе или нет?
– Шилолова кровь! Я должен был сообразить сразу!
– Я тоже. Но у нас нет времени на правильную трансформацию. Значит…
– Да!
– Шоша, я люблю вас. Но вы должны знать, что я была с Лагхой.
– Экое преступление. А вы должны знать, что я был с Фертимной, Лотмой и Анагелой.
– Фертимна, Лотма – можно понять. Но кто такая Анагела?
– Сводная сестра нашего кретина. – Барон показал глазами на Ларафа.
– Хороший вкус. Но когда вы успели?
– Оставим до поры. Пусть эта загадка придаст вам сил в бою. Я поведаю вам ее после и если. Гамэри!
– Гамэри!
Разговор прошел с такой скоростью, что слился для уха Ларафа в несколько немузыкальных хрипов, причем ему показалось, что Шоша и Зверда говорят одновременно, не слушая друг друга.
Барон и баронесса выскочили с разных сторон повозки. До тройки всадников с белым оружием было уже совсем недалеко. Лучники только этого и ждали. Однако они не рассчитывали, что целей будет две.
Все стрелы достались Зверде. Некоторые она смогла отвести взмахом своих мечей, две отскочили от железных наперсников, но еще две, одна за другой, пробили ей горло.
Зверда упала на колени, захлебываясь кровью.
Оставшиеся в живых телохранители молниеносно сориентировались и бросились в бой вслед за хозяевами.
Чувства Ларафа вместо того, чтобы по-книжному «обостриться до предела», просто-напросто исчезли, как будто их и не было никогда. Он сомнамбулически потянул из-за пояса «Семь Стоп Ледовоокого».
Когда Пилин обрушился на чернокнижника в третий раз, чтобы полакомиться его правым глазом, Лараф будто нечаянно склонил голову набок.
Старая боевая птица, не ожидавшая такой подлости, воткнулась клювом в колесо за спиной своего врага. Сильные когти, взметнувшись в поисках опоры, впились Ларафу в грудь. Клюв ворона освободился от раздавшихся волокон древесины, голова птицы отошла назад, приуготовляя следующий удар.
И тогда Лараф проделал одно из самых нелепых с виду движений, какие ему случалось совершать за всю жизнь. Его руки подбросили книгу вверх, одновременно приоткрывая, а затем захлопнули ее вновь, но уже на голове Пилина.
Книга на мгновение словно обратилась жабьей пастью, которая должна была охватить голову птицы. Но вместо того, чтобы именно охватить, то есть остаться в приоткрытом положении, книга захлопнулась полностью, как будто голова Пилина была вырезана из листа бумаги и не имела объема.
В хорошего друга, как известно, закладки не пихают. Обычно это заканчивается плачевно для дружбы. Но иногда – для закладок.
Лараф опустил книгу на колени. Безголовая тушка животного-семь завалилась набок.
Лараф плохо чувствовал время и, к своему счастью, почти совсем не чувствовал боли, хотя сидел в нестынущей из-за новых поступлений луже собственной крови.
Лараф мысленно произнес «квадрат освобождения смысла» и вновь раскрыл книгу. Слизнул одним всеохватным взглядом содержимое.
Желтый Раздел. Ни одного слова на харренском наречии. Узорочья, лишенные всякого смысла. Пара значков той, второй письменности.
В центре правой страницы – рисунок. Переплетенные пальцы двух рук. Двух правых рук. Одна ладонь покрывает другую. Указательный палец верхней ладони заведен под указательный палец нижней, средний палец – под средний нижней и так далее, соответственно. Большой палец верхней обвит вокруг большого пальца нижней.
У основания верхней ладони был изображен стоящий человек. У основания нижней – лежащий.
В центре другой страницы – контурное изображение растопыренной руки в натуральную величину. Левой руки. Лараф вложил свою ладонь в контур. Ладонь подошла неплохо, только его большой палец оказался потолще и покороче.
Лараф слышал крики, гудение, басовитое жужжание, доносившиеся из-за повозки. Ревел Шоша. Почти по-человечьи кричала раненая лошадь.
Что эти звуки значат – Лараф не задумывался. И только на мгновение он сосредоточился, чтобы понять смысла рисунка с двумя правыми ладонями.
Лараф перевел взгляд на тело начальника охраны посольства.
Голова его была свернута набок, как будто он прислушивался к чему-то, происходившему под землей. Изо рта торчал прокушенный от боли язык. Красная дорожка бежала от ноздри к земле. Еще одна вела от виска, пробитого стрелой, к подбородку. Правая, подвернутая под живот кисть, продолжалась вдавленным в кровавую грязь мечом. Вот она – вторая правая рука.
Не думая над тем, что может получить стрелу в висок, Лараф наклонился вперед, дотянулся до руки телохранителя и потянул ее на себя. Разжал пальцы, вытащил меч, попытался пристроить свою ладонь поверх ладони мертвеца так, как было изображено на рисунке.
Гибкая и разболтанная, как суставчатый ореховый прут, рука телохранителя вывернулась и вернулась на землю. Лараф повторил опыт.
В его поле зрения оказались конские копыта. Лараф поднял глаза. Это был всадник, вооруженный пикой. Наконечник ее был ржаво-красного цвета. Однако смотрела пика вверх, а не в грудь чернокнижнику, как следовало ожидать.
Всадник поднял забрало и Лараф узнал его. Человек из крепости, любовник Анагелы.
– Здравствуй, благородный Лараф окс Гашалла. Насколько я могу судить, это та самая волшебная книга. Верно?
Лараф не упоминал о книге, когда шантажировал сестру. Значит, Анагеле все-таки хватило духу рассказать своему любовнику о том, что ее братец проявил подозрительную осведомленность в их ночных свиданиях. Похоже, правда, уже после их отъезда из Казенного Посада.
А офицеру Свода, который использовал, видимо, какую-то усыпляющую магию, не составило труда догадаться, что противостоять подобной магии и тем более предпринимать прогулки по дому, оставаясь незамеченным, может только другой чернокнижник.
– Верно, – кивнул Лараф, не сводя глаз с офицера.
– Приготовься к смерти. Анагела обещала, что фиалки на твоей могиле всегда будут черными.
Офицер смотрел на Ларафа так, словно собирался раздавить паука-сенокосца.
И тут его взгляд упал на черную тушку ворона. Тщательно выпестованная на Высших Циклах маска абсолютного превосходства расползлась, как подмоченная бумага. «Пилин мертв?» – спросили глаза офицера.
Однако он сразу же пришел в себя. Ничего не сказав вслух, офицер перевел пику в боевое положение и отвел ее для последнего удара.
Левая рука Ларафа по-прежнему лежала на книге. Он поднял правую, сплетенную с ладонью мертвеца, словно надеялся защититься от удара.
«Сказать бы еще что-нибудь…»
Офицер улыбнулся уголком рта.
Горячая сила вырвалась из книги, поднялась по левой руке Ларафа, ударила в сердце, перебросилась в правую руку и соединилась с волной холодной, безмолвной мощи, собранной покойником с поверхности земли.
Пика рыскнула в руках изумленного офицера в сторону, отклоняясь от пути к сердцу Ларафа. Она вошла в центр ладони покойника и спустя мгновение ее древко разошлось по всей длине на несколько узких сколов.
Наконечник продержался чуть дольше, но стоило только оторопевшему любовнику Анагелы подать расползающееся древко на себя, как он тоже распался с тихим хрустом, словно был сделан не из железа, а из пористого гипса.
Офицер отшвырнул бесполезную пику. Но вместо того, чтобы извлечь меч и добить по-прежнему перепуганного Ларафа, он суетливо и неловко, с третьей попытки захлопнул забрало, повернул коня и помчался в глубь просеки.
Строй звуков за спиной Ларафа резко изменился. Послышался – впервые за все время – честный звон белого оружия. Кто-то надсадно и властно заорал: «Прекратить, именем Князя и Истины! Оружие на землю! Стоять!»
Другой, не менее властный голос, ответил: «Именем Князя и Истины, покажи Секиру! Быстро, тебе говорю! Опора, звание, имя начальника?!»
В ответ раздалось что-то вроде смешка и тоном ниже, но, как ни странно, еще увереннее: «Да это вы, Гев? А ну пшли вон отсюда! Вон отсюда со всем вашим маскарадом!»
«Шилолова кровь… Пар-арценц?!» – Голос был полон изумления.
Диалог развития не получил. Вновь защелкали тетивы и зазвенела сталь мечей.
Мимо Ларафа вслед за сообразительным любовником Анагелы промчались еще двое. Потом блеснула вспышка – настолько яркая даже в свете дня, что на землю вмиг откинулись четкие тени. Кто-то заорал так заливисто и страшно, будто у него живьем вырезали кишки.
Результаты следующей вспышки Лараф увидел воочию. Однолинейная, без ответвлений молния ударила в спину скачущему прочь всаднику и разорвала его на куски.
Ошалевшая, залитая кипящей кровью лошадь шарахнулась из стороны в сторону, затрясла головой и остановилась. Что делать без седока она, похоже, просто не знала.
Лараф сообразил, что пытаться убежать от монстра, мечущего молнии на сто шагов, – совершеннейшее безумие. Да и продолжить волхвование он не рискнул. Лараф сообразил, что книгу, наоборот, пора прятать. И еще: навстречу спасителям надо выйти самому. Не дожидаясь, пока они разыщут его здесь, среди кучи трупов и, главное, среди нескольких предметов со следами очевидно сверхъестественных воздействий.
Лараф глубоко вздохнул, поднялся с земли и, стараясь выглядеть как можно более несчастным (что было не сложно), заковылял, чтобы встретить сиротскими объятиями загадочного «пар-арценца».
Лараф даже успел уговорить себя, что все к лучшему, и если крепко повезет – следующую ночь он проведет уже в Пиннарине. Но не в качестве кандидата в гнорры и даже не в роли экспериментирующего чернокнижника. А просто младшим отпрыском семейства потомственных предпринимателей во славу Князя и Истины. Разумеется, из-за гибели баронов велиа Маш-Магарт никакой войны не будет, но по крайней мере он сможет наконец…
Спасителей было всего трое, и все трое успели спешиться. Поле боя со всей очевидностью осталось за ними и выглядело более чем эффектно.
Все нападающие погибли отнюдь не от колотых ран.
Двоих, казалось, распилили тупой пилой. Эти лежали возле Шоши, напоминавшего морского ежа на вертеле: неподвижный черный клубок полушубка, истыканный стрелами и пригвожденный к земле пикой.
Еще двое были расчленены на несколько почти бессвязных дымящихся кусков. Этим, как понял Лараф, досталось колдовскими молниями. И наконец, еще трое лучников были аккуратно обезглавлены.
А Зверду Лараф увидел совсем рядом с собой.
Баронесса стояла на коленях, но торс откинулся назад так, что затылок ее покоился на земле. Оставалось только подивиться ее гибкости. В горле Зверды и в выглянувшем из-под задравшегося панциря голом животе торчали стрелы. Телохранители лежали рядом.
Спасители глядели на Ларафа без малейшей приязни. Их клинки, слегка изогнутые, небесно-красивые клинки, не спешили возвращаться в ножны.
– Здравствуй, юноша из легенды, – сухо сказал самый старый из них, обладатель по-крестьянски простых черт лица и высокого лба книгочея, диссонирующего с маленькими, близко посаженными глазами. – Если ты заготовил пару заклинаний, говори лучше сразу. Но если ты наконец прикроешь свой слюнявый рот и обратишь внимание на Солнечную Засеку, то, может, ума хватит и промолчать.
– Я не понимаю, о чем вы говорите. Меня зовут Лараф окс Гашалла. Я сын Имерта, хозяина Казенного Посада. Я поехал с посольством безо всякого злого умысла. Я ранен и хочу есть.
Вот только пустить слезу не получилось. Один глаз был залеплен густой кровью. А другой хоть и зудел нестерпимо, но был сух, как пустыня Легередан на излете осени.
Ларафу показалось, что его слова привели незнакомца с внешностью крестьянина-книгочея в легкое замешательство. Он явно ожидал чего-то другого. Совсем другого.
– Где книга? – спросил он бесцветным голосом.
– О чем вы говорите? Я не понимаю. – Лараф решил твердить свое до одури.
Пар-арценц недовольно причмокнул и собирался что-то сказать, но один из спутников опередил его:
– Милостивый гиазир, книга лежит на земле за повозкой.
«Но как он это узнал?!» – ужаснулся Лараф.
Пар-арценц помолчал, с отсутствующим видом глядя точно в глаза Ларафу, но в то же время – сквозь и за него. Затем он сказал:
– Я верю тебе. Но если мне что-то не понравится – я испепелю тебя на месте. Сейчас я буду считать до двенадцати. На счет «семь» ты начнешь садиться на землю и одновременно заводить руки за голову. На счет «двенадцать» ты должен сидеть, ладони твои – лежать на затылке. Ты будешь нем и неподвижен. Один звук, одно движение – и ты мертв.
Лараф был согласен на что угодно, только бы клинок в руках пар-арценца не разродился очередной молнией.
И только уже оказавшись на холодной земле и деревенея от своей вынужденной статуарности, он сообразил, что пар-арценц его боится.
«Но если я представляю для него такую опасность, то что мешает ему сразу убить меня?» – над этим вопросом Лараф размышлял, пока пар-арценц разбирал то, что назвал Солнечной Засекой.
Оказалось, пар-арценц и его спутники во время разговора с Ларафом пребывали в центре магического круга приблизительно двадцати локтей в поперечнике. Круг этот был невидим до той поры, пока пар-арценц не обмерил его шагами, совершая малозаметные и, с точки зрения Ларафа, бессистемные пассы левой рукой.
Когда пар-арценц вернулся в исходную точку, Солнечная Засека проявилась на несколько мгновений. Ослепительный белый огонь, более всего похожий на раскаленный расплав стекла, ударил выше верхушек деревьев. После Засеки на земле осталась глубокая борозда с хрупкими комьями спекшегося суглинка.
Как только Засека исчезла, офицер, указавший, где лежит книга, оказался рядом с Ларафом и занес над его головой меч. А пар-арценц вместе с другим офицером исчезли из поля зрения кандидата в гнорры, отправившись к повозке.
Лараф хотел было заговорить со своим стражем, готовым в любое мгновение стать палачом. Сказать ему что-нибудь неимоверно жалостное. Но вовремя спохватился.
Если пар-арценц и впрямь имеет основания опасаться Ларафа, то вряд ли он преувеличивал, когда сказал, что его убьют за любой звук. Кто знает – вдруг этот звук будет началом некоего крошечного заклинания, от которого всё живое на тысячу саженей вокруг превратится в соляную пыль?
Снова Лараф был поставлен обстоятельствами в положение человека, который бессилен что-либо предпринять и вынужден лишь терпеливо прислушиваться к происходящему за своей спиной.
А там долгое время не происходило ничего интересного. И только спустя пятнадцать коротких колоколов раздалась пара восклицаний пар-арценца.
Потом – шагов слышно не было, не уловил Лараф и малейшего шевеления воздуха – сосредоточенное и злое лицо пар-арценца нависло над ним, глаза сверкнули расплавленным серебром, губы выплюнули:
– Когда ты нашел книгу, что в ней было?
Лараф думал было завести старую песню «ничего-не-видел-ничего-не-знаю». Однако, балансируя на грани обморока, он понял, что врать не получится: пар-арценц уже по эту сторону зеркала, именуемого сознанием.
– Слова и рисунки.
– Что ты видишь сейчас? – Часть обзора Ларафу теперь застила его подруга, раскрытая на Зеленом Разделе.
– Слова и рисунки.
– Каков цвет страниц?
– Зеленый.
Книга исчезла, прошелестела страницами, снова возникла. Красный Раздел.
– Каков цвет страниц?
– Красный.
– Как называется книга?
– «Семь Стоп Ледовоокого».
Молчание.
– Ты читал книгу?
– Да.
– Ты читал всю книгу?
– Нет.
– На каком языке написана книга?
– Не знаю.
– Сколько языков в книге?
– Два.
– В книге есть записи на варанском языке?
– Нет.
– В книге есть записи на харренском языке?
– Да.
Воля Ларафа сейчас была раздавлена пар-арценцем. Солгать он не мог. Не потому, что не хотел или боялся, а по той же причине, по какой не может ходить человек, прикрученный ногами к потолку. Это было принципиально невозможно.
Но думать независимо от своих ответов Лараф мог. Точно так же, как может думать человек, прикрученный ногами к потолку. И единственная незамысловатая, зато верная мысль, успевшая посетить Ларафа, была такой: «Книга не открылась пар-арценцу».
– Ты использовал магию книги?
– Да.
– Сколько раз?
– Не знаю.
Это тоже было правдой.
Похоже, пар-арценц устал. Оно и немудрено: даже пар-арценцу тяжело не спать трое суток, уходя от охотников и, в свою очередь, настигая дичь, а потом с ходу выдержать бой со своими коллегами, злоупотребляя при этом мощью «облачного» клинка.
Лараф почувствовал, что чужое присутствие в его сознании исчезло. Сразу же заболела голова. Зато теперь это вновь была его собственная, суверенная голова.
– Мне все равно, обрадует это тебя или опечалит, но ты будешь жить. Более того, можешь считать, что ты принят на службу в Свод Равновесия. Звания у тебя не будет, но жизнь я тебе могу обещать такую, которой позавидует большинство аррумов. Можешь встать.
Лараф настолько обессилел – не столько телом, сколько душой, – что поднимать его на ноги пришлось тому офицеру, который держал над ним меч.
– Кто были эти люди? – спросил Лараф, указывая на трупы лучников.
Не настолько ему было это интересно, насколько показалось уместным в очередной раз продемонстрировать свою наивность.
– Это? В основном рах-саванны Опоры Вещей, – с ненаигранной небрежностью сказал пар-арценц. – Еще трое – из Опоры Безгласых Тварей, если это тебе о чем-то говорит. Они, кстати, искали не только вас, но и меня. Но все к лучшему. Охотники мертвы, звери мертвы, а мы живы.
Лараф сообразил, что под «зверями» пар-арценц разумеет барона и баронессу. Но откуда он-то знает?
С того момента, как остановилось человеческое сердце Зверды, прошло двадцать семь с половиной коротких колоколов.
За это время никто не воспользовался возможностью уничтожить ее гэвенг-сердце. А теперь уже было поздно.
На правильную трансформацию не было времени.
Ни ее отец, ни Шоша, ни Вэль-Вира, ни Аллерт велиа Семельвенк, к ее огромному облегчению, не могли видеть эту омерзительную, глубоко непристойную картину – трансформацию взрывную, неряшливую и торопливую.
Солдат, застигнутый внезапным появлением грютской конницы на пороге нужника со спущенными штанами, и тот чувствует себя комфортнее, чем гэвенг, претерпевающий взрывную трансформацию на глазах у людей.
Кожа Зверды вскипела крупными волдырями. Земля вокруг ее тела окуталась желтовато-белым дымом, словно бы горела копна мокрого сена.
Волна тяжелого смрада ударила в ноздри Ларафу, пар-арценцу и его людям.
Одежда баронессы лопнула по всем швам, сапоги треснули под напором длинных серповидных когтей.
Приученный не проявлять излишне раздумчивой щепетильности пар-арценц резким ударом по раненой ключице поверг Ларафа на колени.
Пальцы левой руки пар-арценца впились в шею чернокнижника. Лараф почувствовал, как пиявит его проклятый колдун во имя Князя и Истины.
«Облачный» клинок, вознесенный над головой пар-арценца в «стойке скорпиона», побежал сочными малиновыми сполохами.
Оба аррума, доверив столь ответственные действия своему опытному начальнику, благоразумно спрятались за его спиной. В таком серьезном деле они все равно ничем помочь не могли.
Но испепелить нарождающегося монстра пар-арценц не успел. Его лошадь, до сего момента благопристойно мявшаяся в сторонке, заржала, поднялась на дыбы, сделала несколько бессмысленных па и, на первый взгляд по-прежнему слепо и бессмысленно, сбила пар-арценца с ног. Вслед за ним растянулся на земле и Лараф.
Когда пар-арценц поднялся, чудовище уже приближалось. Медведицу из своего ночного кошмара в Казенном Посаде Лараф узнал с трудом.
Две недоразвитые лишние конечности болтались у нее на шее омерзительными розоватыми отростками. Вместо шикарной гривы затылок и виски монстра украшало темно-синее пламя – не то и в самом деле огонь, не то множество узких длинных перьев, гудящих и ожесточенно бьющихся, словно бы каждое из них являлось независимым живым существом.
Морда зверя была удлинена вдвое по сравнению с теми пропорциями, которые запомнились Ларафу. Теперь Зверда (если только это была она) и вовсе походила на щуку. Сходство с хищной рыбой усиливали два почти непроницаемо черных зрака, которые пучились совершенно не по-медвежьи.
И наконец, одежда баронессы не растворилась бесследно в ее плоти, как это произошло со многими пудами земли и воздуха, а вросла в нее уродливыми рыжими, коричневыми и черными опухолями.
Сравнительно удачно включились в новую гэвенг-форму только сапоги: их голенища обхватили задние лапы «медведицы» отдаленным подобием кожаных поножей или «срамных панталон», модных в некоторых публичных домах Юга.
Возможно, пар-арценц и его аррумы продолжили бы борьбу. Но в этот момент с тошнотворным сиплым хрипом закуталось в желтый дым тело Шоши. Воплощения барона пар-арценц и его аррумы решили не дожидаться.
Кое-как забравшись в седла, они помчались прочь еще быстрее, чем незадолго до этого – самонадеянные убийцы Шоши и Зверды.
За истекший день у Ларафа накопилось впечатлений немногим меньше, чем за всю предыдущую жизнь.
Поэтому он уже относительно спокойно – насколько это вообще было возможно – воспринял две очередные новости.
Во-первых, «Семь Стоп Ледовоокого» пар-арценц умудрился в спешке обронить (или, как справедливо заподозрил Лараф, книга скорее «обронилась» сама).
И во-вторых, Зверда не проявила особого дружелюбия.
Похоже, она была голодна и не намерена признавать в Ларафе что-либо, помимо некоторого количества свежего мяса. Единственное, что обнадеживало, – новорожденное чудовище пока еще было чересчур неповоротливо.
Долго убегать от Зверды Лараф не мог – мешали хромота и усталость. Однако, орудуя одной здоровой рукой и одной здоровой ногой, он смог забраться на двадцать локтей вверх по ветвям ближайшего дуба. Там чернокнижник остался сидеть, ожидая, что Зверда вот-вот последует за ним. Однако чудовище, пару раз ударив по стволу (оба раза Лараф только дивился крепости дубовой древесины), отправилось за более легким пропитанием.
