Майор Роман Лисовский по прозвищу Лис славился тем, что ни разу, никогда и ни при каких обстоятельствах не попадал лапой в капкан, хотя капканов на его путях хватало. Пару раз впрямую нарушал приказ, балансируя на грани трибунала, а впоследствии выяснялось, что и майор и его люди опять избежали заботливо подготовленной мясорубки…

Поговаривали, что он экстрасенс, обладающий шестым чувством. Другие выражались проще: чутье. Верхнее, как у сеттера. Может, оно и так. Но сам майор старался своему иррациональному чувству – «впереди засада!»:– находить логичные объяснения. Обычно получалось.

Вот и сейчас майор призвал на помощь логику. Попробовал сыграть за противника. И понял, что тупо уничтожать людей, любопытствующих: что же такое происходит на объекте? – бесполезно. Рано или поздно пошлют таких, кого уничтожить не получится. Гораздо спокойнее утолить законное любопытство. Всучить очередным разведчикам тщательно проработанную правдоподобную дезу.

Но такой трюк возможен только при одном условии. При наличии в разведгруппе своего человека. Который предупредит о появлении незваных гостей, и ненавязчиво направит их внимание куда надо, и проследит, чтобы на глаза или в руки не попало чего ненужного. Для пущего правдоподобия не помешает небольшой огневой контакт, да и пара-тройка жмуриков с той и другой стороны придаст лишнюю достоверность, чтобы с боем вырвавшиеся были уверены, и под любой сывороткой правды твердили бы: «Да! да! да! выдрали из пасти у врага сокровенные тайны…»

Но чтобы такая достаточно сложная инсценировка прошла как по маслу, человек с той стороны должен иметь связь.

Постоянную. Надежную…

Возможность связаться в любой момент с кем угодно была лишь у Оленьки. У Оленьки, которую майор знал пять лет. У застенчивой, краснеющей от солдафонских шуток, милой, улыбчивой Оленьки…

Впрочем, сейчас она не улыбалась. Рот был растянут в уродливом оскале. На зубах – мелких, белых, ровненьких – кровь, в свете фонаря казавшаяся черной. Шея вывернута под неестественным углом.

Майор поднял палец к переносице – характерный жест привязался за последние недели. Хотя очков на носу не было, надел перед операцией контактные линзы.

– Переборщил ты, Петро, – сказал Лисовский. Особого недовольства в голосе не чувствовалось – так, легкая досада.

– Ну так… Ждать, пока бы вас завалила? Кто же знал, что у нее пушка в рукаве? А у меня удар на мужиков поставлен, у них и кости потолще, и мышца побольше… И что теперь делаем, командир?

– То, что запланировано. Только отвлекающее направление станет основным, пойдем через пролом, никто нас там ждать не будет, – сказал майор и посмотрел на часы. —Сейчас должно рвануть…

И тут рвануло.

Допрашивать Деточкина оказалось одно удовольствие.

Начав говорить, он хоть и с запинкой, но безостановочно вываливал все, что знал: о системе охраны штаба, вивария и вертолетной площадки, о количестве бойцов, о времени смены караулов… Даже не приходилось использовать в качестве стимула десантный нож – Надежда продолжала держать его приставленным к горлу пленника больше для проформы.

Вопросы задавал Стас, и после десятиминутной беседы констатировал:

– Суду все ясно. Можно начинать…

– Подожди, подожди… – вмешалась Надежда. – Самое-то главное: чем вы тут занимаетесь? О чем кино-то?

– Ну так…. объектов испытываем… в полевых, значит, условиях… телеуправление там, телеметрия… в городе-то как же, правильно?..

– Каких еще объектов? Давай с начала, и с подробностями.

– Время, Надюша, – напомнил Стас.

– Успеем, – отрезала она. – Излагай быстро.

И Деточкин изложил…

– Та-а-ак… – нехорошо протянул Стас. – Мозги решил дядя попарить. Понял, что больше он нам вроде и незачем. Триллер Стивена Кинга придумал пересказать… Чтобы мы от его оборотней о…ели и потащили дядю на горбу для дальнейшей беседы. Всё, хватит. Кончаем его и делаем дело.

Деточкин пытался что-то лепетать, но никто его не слушал.

– Мог бы что попроще придумать, – сказал Миша, до сих пор молчавший. – Давайте-ка упакуем и оставим тут полежать. Проверить всю бодягу недолго.

Стас был настроен непримиримо:

– Нашумим – некогда будет за ним возвращаться. Кончаем – и пошли.

Деточкин, похоже, от этого диалога вконец утратил чувство реальности. И попытался совершить не то суицид, не то подвиг – широко разинул рот с явным намерением заорать. Надя стиснула ему глотку почти машинально, не переставая мысленно прокачивать варианты. Вместо вопля наружу вырвалось слабое побулькивание. А Надежда на правах старшего группы поставила точку в споре:

– Этого – с собой. Хоть и врет, но интересно. В любом разе знает много. Действуй, Миша.

Миша действовал со сноровкой бывалого упаковщика – меньше чем через минуту у Деточкина был заклеен рот, а от высоко стянутых за спиной рук к горлу шла удавка, не позволяющая совершать пресловутыми руками какие-либо манипуляции.

Надежда оттянула обшлаг комбинезона. Посмотрела на светящиеся стрелки часов. До отвлекающего взрыва оставалось меньше шести минут.

Стас, похоже, смирился с тем, что пленник останется жить. Спросил:

– Ну и что? Будем проверять эту бредятину? За клетками попремся? Или как планировали – взрываем сейф, выгребаем, что есть, и к майору, на вертолетную?

Надежда ответила почти не раздумывая, время поджимало:

– Оборотни там, вервольфы или снежные человеки – неважно. Да хоть зомби ожившие… Сами видели на снимках, как они виварий свой берегут. Значит – важно. Значит, есть что беречь. Действуем так: разделимся, двое и этот – к клеткам. Один – в штаб, за бумагами. Если гусь не наврал, то в одиночку добраться до сейфа можно. Особенно когда наши шумнут на периметре… Короче, нужен доброволец.

Она внимательно посмотрела на Мишу, потом перевела взгляд на Стаса. Хотя смотри или не смотри, выражение лиц под капюшонами не больно-то разглядишь…

– Я пойду, – быстро сказал Стас. – Хотя лучше бы втроем. Нехрен на этот звездеж время тратить…

Они разделились.

…Стас спустя пару минут прокрался вдоль стены бывшего штаба к окну. Как Деточкин и обещал, решетка была снята, стояла снизу, прислоненная к стенке, – не успели вставить ее на место, смонтировав по июльской жаре кондиционер… Два фонаря у бывшего, умирающего плаца (молодая поросль там пробила, расколола серый бетон) достаточно освещали место действия – и Стас затаился в густой тени жасмина, во время оно подстриженного до миллиметра ровно, по линеечке, – самая та для «черпаков» работенка, – а ныне растущего буйно и неухоженно.

Выжидал, внимательно прислушиваясь к внутреннему метроному. Наконец вдали громыхнуло. Звук раскатился долгим эхом. Потом там же, вдали, завела свою заунывную песню сирена. Грохотнула очередь – явно неприцельная, в никуда, для собственного успокоения…

Стас распрямился, подцепил раму штык-ножом. Беззвучно не получилось, шпингалет хрустнул, ломаясь, но за углом, на крыльце, уже бухали сапоги, звучали громкие голоса, а внутри кто-то орал про фонари, а кто-то про запропавшего педрилу-Фоменко… Как Стас оказался внутри, никто не заметил и не услышал.

Он выждал, пока вся эта суета не сместилась на улицу и не стала удаляться к месту ЧП. Помещение было завалено непонятно чем, Стас в темноте опознал только груду сваленных в углу камуфляжных ватников, новеньких, остро пахнущих…

В центре коридора тускло светила единственная лампочка-сороковка. По словам пленного, чтобы добраться до сейфа, стоявшего в некоем подобии канцелярии, сейчас надо было подняться на второй этаж по лестнице…

Стас наверх не пошел. Уверенно скользнул в дальний, темный конец коридора. Стукнул тремя еле слышными ударами. Толкнул дверь, перешагнул порог.

Там его ждали.

Восемь человек сидели наготове – одетые, в брониках и при оружии. Сидели и не обращали внимания на начавшуюся тревогу.

– Наконец-то, – с облегчением сказал бывший у них за главного худощавый боец с неприметным лицом, опуская ствол. – А что так рано начали? И почему один пришел? Остальные двое где?

Стас содрал с лица липкую от пота чеченку, пожал протянутую руку. Только потом ответил на последний вопрос:

– Тех двоих валить придется, без вариантов. Не повезло. Напоролись на гуляющего Деточкина, он тут такую серенаду выдал…

– А Лис?

– Не знаю, Марик, не знаю. Вроде, не почуял Лис ничего. Не уверен… Время операции перенес на три часа вперед… Если что – возвращаться только вдвоем придется. Мне с «двадцать седьмой» Этими двумя цифрами – «27» – подписывала свои коротенькие, передаваемые Мастеру сообщения Оленька.

– Что на вертолетной? – спросил Стас.

– Все готово, – сказал Марик.

Обращаясь к Марику с начальственной снисходительностью, Стас совершал большую ошибку. (А как еще прикажете общаться с шапочным знакомым, коего Стас считал мелкой шестеркой Мастера?) Многие ошибались точно так же, введенные в заблуждение моложавостью и внешней незаметностыо, – но рассказать и предостеречь уже не могли. Выживали ошибавшиеся крайне редко.

Полное имя тридцатипятилетнего, но выглядевшего па двадцать шесть – двадцать семь Марика было не Марк, а гораздо более редкое – Марьян. Марьян Коновалец. Ни с какой стороны родственником покойному преемнику Петлюры и главе украинских националистов Евгену Коновальцу Марик не приходился. Но вполне мог считаться духовным наследником…

Еще три года назад он носил то же воинское звание, что и Лисовский, – майор. Правда, в спецназе незалежно-незаможней Украины. Часто выезжал в командировки – в Боснию, в Приднестровье, на Кавказ – всегда оказываясь в рядах той стороны, которая воевала против русских или их союзников.

Ушел из спецназа Марик не по состоянию здоровья, хоть и был дважды ранен – вычистили, перед очередными выборами украинского президента, за открытую пропаганду чересчур крайних взглядов. Идею незалежности, конечно, действующий президент и его окружение ревизии отнюдь не подвергали, но откровенные призывы бить жидов да москалей могли отпугнуть многих избирателей, не считавших родным языком украинский…

С тех пор Марик вел жизнь волка-наемника, приглашаемого за большие деньги для проведения операций, требовавших штучной работы.

В Логове он был не в первый раз (хоть и не знал подробности проводимых исследований), и проводить рекогносцировку не имел надобности, – именно группа Марика расстреляла из гранатометов приземлившийся в лесу вертолет с предыдущей разведгруппой.

Кстати, с Лисовским они были заочно знакомы. Майор по прозвищу Лис очень хотел в свое время посмотреть вблизи на полевого командира с позывными «Саид» и легким, но уловимым западноукраинским акцентом…

Но сейчас Марик в точности следовал инструкциям Мастера. Предоставляя сначала Ахмеду, а затем и Стасу возможность считать, что первую скрипку играют именно они.

– Крайняя от леса «кашка» заправлена, – доложил Марик, – но в баке на донышке. До Питера горючки не хватит. Посоветуешь Лису бросить ее, отлетев подальше. И уходить, как пришли.

– Лады. Где барахло?

Марик протянул чем-то набитый вещмешок из белесой, выгоревшей ткани. Стас распустил завязку, заглянул внутрь. Выругался и вывалил содержимое на пол.

– Вы, бля, еще бы опись вложений сверху прилепили! Все ровненько, аккуратненько… Чего встал?! Давай, помогай, суй обратно, да помять не бойся…

Марик отреагировал на эту речь недобрым взглядом – не привык к подобному обращению. Ему вообще не нравилось происходящее. Разработал план контроперации Мастер, но руководить ею на место не выехал. Вместо себя послал Марика с указанием: ни на йоту не отступать от инструкций. Вот и угадайте, кто при таких делах пожнет все лавры в случае успеха, а кто огребет все фитили при – тьфу, тьфу, тьфу! – провале? А приглашал Марика лично г-н Савельев, он же и должен был расплачиваться по контракту…

Но Марик сдержался, а потом сообразил, в чем проштрафился, и стал помогать. Пихали навалом в мешок дискеты, прозрачные папки и отдельные документы – утрамбовывали кулаками, сминая бумагу. Пару листов даже надорвали для пущего правдоподобия.

Ни Стас, ни Марик не знали таких тонкостей, но в мешке были не совсем фальшивки. Но материалы, не имеющие никого отношения к Логову, предоставленные одним из филиалов «ФТ» и соответствующим образом доработанные.

– Что там слышно? – спросил Стас, забросив вновь наполненный мешок за спину. Спросил у одного из бойцов, прильнувшего к окну и пытающегося что-то разглядеть в царящей в отдалении сумятице.

– Хрен там разберешь…

– Пошли, пошли, – поторопил Марик. – Пусть дураки побегают, артисты из них, как из меня академик… А так всё натурально. В нужных точках у меня люди с рациями, чуть что – известят… Ладно хоть загодя всех расставил.

Он говорил уже на ходу – группа, с ним и Стасом во главе, выходила в коридор.

– Значит, так, – выдавал последние инструкции Стас. – Я с теми двумя встречаюсь у старой водонапорки, вы аккуратно приглядываете, но завалите их только на виду у Лиса…

– Не маленькие, разберемся… Мешок никому не отдавай, а не то, неровён час…

– Я вам дам, неровён… Ладно, я пошел, тем же путем, а вы че-э-у-э-э-ыхх…

Речь Стаса закончилась странным квакающим звуком, Марик недоуменно повернулся к нему… Из горла торчала рукоять ножа – черная, с фигурными выемками под пальцы. У Марика были хорошие рефлексы, он успел понять, что произошло, и откуда бросили нож – из дальнего, темного конца коридора, и даже начал вскидывать ствол в том направлении, одновременно досылая…

Больше он не успел ничего. Чпок! – чпок! – чпок! – как будто три пробки с крохотными паузами вылетели из трех бутылок шампанского. Короткая, на три патрона, очередь – и голова Марика разлетелась, словно взорвавшись изнутри. Тело отбросило назад, на стоявших за спиной бойцов.

Стас же слепо – несмотря на широко раскрытые глаза – сжимал и разжимал пальцы возле рукояти, уже не черной, уже черно-красной, хотел выдернуть нож, но никак не мог его нащупать… Ему казалось, что он барахтается в густой алой жидкости, тягучей, непрозрачной, замедляющей движение, и что тянется это долго, бесконечно-долго…

На деле все произошло почти мгновенно. Две «Беретты» негромко затарахтели, наполнив воздух свинцом. В. коридоре началась бойня.

Сознание Ахмед не терял.

Просто на какое-то время прекратил обращать внимание на происходящие в большом мире события. Лежал, прижавшись лицом к теплому, мягкому мху и с наслаждением вдыхал его запах. Было хорошо. Вставать не хотелось.

Вокруг что-то происходило, какие-то звуки доносились, словно через толстый слой ваты, – далекие, слабые. А может, это кровь шумела в ушах. Надо было немедленно подняться, и он поднимется, только полежит чуть-чуть, еще пару раз вдохнет этот чудный аромат леса, возвращающего сейчас все тепло, полученное за день от летнего солнца…

Он не знал, сколько пролежал так, но в короткий момент просветления понял, что сейчас отключится окончательно – и рывком сел.

Темнеющие в сумраке сосны тотчас же поплыли в глазах. Ахмед подождал, пока они успокоятся и застынут на месте. Затем встал, опираясь на карабин. Голова кружилась. Подташнивало. Деревья так и норовили снова закружиться в хороводе. Хотелось лечь обратно.

Вокруг творилось нечто, чему твориться было нельзя. За-полошно метался в темноте луч прожектора, и вспыхивали в небе осветительные ракеты, и в одном месте чертили ночь красные злые светляки трассеров… Но было тихо – Ахмед ничего не слышал.

Он поковылял, не понимая, куда идет и зачем, держа направление на виднеющийся сквозь деревья электрический свет.

Так уж получилось, что ближайшим к Ахмеду освещенным строением был виварий.

Эффект внезапности Миша с Надеждой использовали полностью – и все равно едва не погорели.

Парни в коридоре штаба оказались в брониках, при оружии, и, самое главное, умели адекватно реагировать на неожиданности. Конечно, бронежилет от девятимиллиметровой пули «Беретты» на таких расстояниях не спасает – титановая-то пластина выдерживает, но энергия удара никуда не девается, контузия с потерей сознания обеспечены, но… Но лишь в голливудских боевиках очереди из автоматов положительных героев косят отрицательных, как хорошо отточенной косой. В жизни все не так просто.

Четверо стоявших сзади остались невредимы под шквальным огнем – пули не смогли найти к ним дорогу; залегли, используя как защиту тела павших товарищей – и немедленно ударили в ответ из четырех стволов.

Бойня превратилась в бой.

Почти сразу шальная пуля разнесла единственную тусклую лампочку – коридор освещали лишь желтые всполохи выстрелов.

И тут вступил в дело именно тот фактор, который заставлял майора воздерживаться от прямого столкновения – количество носимого боезапаса.

Тридцатипатронный магазин «Беретты-12» (отнюдь не самого скорострельного из пистолетов-пулеметов) опустошается при непрерывной стрельбе за три с половиной секунды, не больше и не меньше. А в бою не одни зеленые салаги давят на спуск до упора, до конца магазина, ошалев от несущейся в лицо смерти… Профессионалам тоже приходится не экономить патроны, когда расстояние меньше двадцати метров, а вас двое против четверых.

У противников оказались длинноствольные «Никоновы», их пули сверлили штукатурку потолка и перегородок, но рикошетили от железобетонных пола и внешней стены, высовываться из дверных ниш в конце коридора становилось все опасней, приходилось стрелять наугад, надеясь на счастливый случай, и Надежда поняла, отщелкивая четвертый (уже четвертый!) магазин: вчистую выиграть не получится.

Время работало против них. В любой момент к врагу могла прийти помощь. Пора отрываться.

– Мишка! – рявкнула она в коротенькой паузе между очередями, и, оглушенная пальбой, сама не услышала своего крика.

Больше ничего добавить не удалось. Снова загрохотали «Никоновы». Но Миша понял.

Она извлекла из разгрузки гранату. Выдернула зубами чеку. Выдержала крохотную, полторы-две секунды паузу – и бросила, сильно, низом, чтобы невзначай не ударилась о потолочную балку и не отскочила обратно.

То ли от ходьбы – неуверенной, спотыкающейся, то ли от свежего ночного воздуха – но способность кое-как мыслить вернулась к Ахмеду. Он сообразил – естественно, в самых общих чертах, без подробностей, – что происходит вокруг.

Нападение.

Нападение, которое он проморгал, проспал, пропьянствовал, провалялся, уткнувшись лицом в лесной мох.

Теперь он труп.

Однозначно, без вариантов. Если его подстрелят сейчас, то это будет везение. Потому что иначе умирать придется медленно. И – не понимая, что умираешь – но мучаясь ничуть не меньше понимающих… Подыхать косматой тварью, постепенно отдающей ткани и органы на нужды высоколобых тряхомудов… Он видел, как это бывает. Та шлюшка, которую они так весело пропустили по кругу после визита в обитель… Мастер заставлял потом ходить и смотреть, по три раза в день стоять у клетки: глядите, глядите, и не думайте, что в случае чего дождетесь легкой смерти.

Он остановился.

Куда идти? Зачем? С тем же успехом можно ждать смерти на месте…

Ахмед шел механически, уже не понимая, куда и зачем – мысленный взор застилали яркие картинки ближайшего будущего.

Если бы дверь вивария открывалась наружу или оказалась заперта, он, наверное, разбил бы об нее лоб. Но дверь мягко подалась, распахнулась. «Почему не заперто?! Да еще при тревоге?!» – слабо пискнул какой-то периферийный уголок сознания, но Ахмед его проигнорировал. Парень в униформе – молодой, белобрысый, встревоженный – возник перед глазами внезапно, как чертик из коробочки. А может, стоял за дверью, и Ахмед его попросту не заметил – окружающий мир он воспринимал со странной избирательностью. Губы белобрысого шевелились, открывались и закрывались. Звуков не было. «Дай пройти», хотел сказать Ахмед, а может и сказал, но сам себя не услышал. Белобрысый продолжал стоять и шевелить губами. Злоба вспыхнула моментально, как бензиновая лужица от случайной искры. «Сука-а-а-а!!!» – Ахмед ткнул гаду в брюхо чем-то, что сжимал в руке, и понял, что это карабин, и нажал на спуск, и наверное карабин выстрелил, по крайней мере руку дернуло назад, хотя звука и не было, а потом дернуло еще, еще… Белобрысого не стало. Он не убежал, и не упал, просто был – и не стало; Ахмед не удивился странному исчезновению, потому что именно в этот момент ему пришла блистательная идея, простая и гениальная, он даже прослезился от жалости к себе – ну как же, как же не придумал такого раньше? – слезы катились по грязному окровавленному лицу, оставляя извилистые дорожки.

…Карабин куда-то делся, может, когда Ахмед распахивал ворота, а может раньше, вроде он стрелял в кого-то еще, по крайней мере все запасные обоймы тоже исчезли, и он хотел было пойти поискать, но не пошел, увидел топор на пожарном щите, выдрал его из зажимов – и вдруг расхохотался, беззвучно, все звуки как исчезли, так и не появились, да и черт с ними, – незнамо почему рассмешило его топорище, окрашенное в красный цвет: кровь, хе-хе-хе-хе, не будет видна, хе-хе-хе-хе! – от веселья он забыл, что хотел сделать, но вспомнил, одним движением, играючи взломал щитовую и дернул вниз два здоровенных рубильника.

Стало темно. А еще – обесточилась централизованная система блокировки замков, стоящих на клетках. Замигали красные лампочки на миопарализаторах, запищали зуммеры – тревога! тревога! аварийного питания хватит на пять минут!

Миопарализаторы – мощные, стационарные, не чета самоделкам Деточкина, не оправдавшим надежд, – воздействовали лишь на мутировавшие мышцы ликантропов и были главным звеном в системе, ограждавшей Логово от сюрпризов со стороны косматых подопытных… И в сложившейся ситуации предписывалось немедленно перейти на запасной источник питания.

Вместо этого Ахмед звезданул обухом по выведенному сюда же, в щитовую, процессору стоявшего в подвале запасного дизель-генератора…

…«Выходите, выходите, прогуляйтесь, – приговаривал он, распахивая дверцы, – чудненькая ночь сегодня, только меня не трогайте, мы ведь одной крови, ага? – сегодня вы, завтра я…» Он говорил, а твари слушались, и сидели, сжавшись, у дальних стенок клеток, он освободил одну, вторую… «Ай да я, – удивился Ахмед, – всего-то и надо было поговорить, как с людьми… потерпи, сейчас выпущу, хороший песик, ну у тебя и клычищи, дай лапу, друг, на счастье мне…»

Он не слышал своих слов. И не услышал рыка косматой бестии из третьей клетки, не осознал смертельной угрозы, – так и продолжал протягивать руку с пьяной дурацкой улыбкой на измазанном кровью и грязью лице.

А потом он оказался на бетонном полу, лежал на спине и вокруг головы расползалось темное пятно. Боли в разорванной глотке Ахмед не почувствовал, ему показалось, что хороший песик прыгнул от избытка чувств ему на грудь, и лизнул лицо и шею, и надо сейчас встать и открыть следующую клетку… Ахмед улыбался.

– Не бывает таких собак, – сказал Петрусь. Голос его чуть дрогнул. Похоже, парню хотелось, чтобы майор разубедил его, и рассказал бы про новую породу сторожевых собачек с во-o-o-o-т такенными челюстями… Собаки – твари гнусные, первые враги любого разведчика и диверсанта, но – зло привычное и знакомое. А тут…

Узенький луч фонаря метался по поляне, выхватывая фрагменты жуткой картины. И фрагменты тел. Отдельно лежащие фрагменты.

Майор перевернул труп – правая рука у которого была лишь по локоть. Перевернулось одно туловище. Голова, почти отделенная, держалась лишь на тонкой полоске мышц и кожи – и осталась лежать, как лежала.

– Не бывает… – мрачно согласился майор.

Ему тоже подсознательно хотелось услышать что-нибудь успокаивающее. Примиряющее увиденное со всем остальным, что майор успел узнать за свои тридцать четыре года.

Увидели они немного, больше услышали: пальбу, истошные вопли и рык, который Лисовский при всем напряжении фантазии не смог принять за собачий… Чуть по другому у псов глотка устроена, такие обертоны им издавать не под силу. Разглядеть обладателя милого голоска почти не успели – что-то большое и темное исчезло между деревьями, передвигаясь прыжками… Отнюдь не собачьими – задние лапы у твари были длиннее передних.

А на поляне остались трупы. Шесть страшно изуродованных трупов – и все с оружием. С оружием… Россыпи гильз. И – ни одной застреленной собаки.

Майор стало зябко, несмотря на то, что ночь была на редкость теплая.

– Надо взять одну зверюшку, – сказал он негромко.

– Живой?!

Петрусь в упор посмотрел на Лисовского, потом перевел глаза на труп под ногами – кишки от его растерзанного живота тянулись метра на три… Потом снова на майора. Взгляд был выразительный – так смотрят на близких людей, внезапно проявивших признаки душевной болезни.

– Надо, – подтвердил майор без энтузиазма. – Мне перед выходом сказали прямо – если найдем тут странных каких животных – хоть одно да прихватить с собой. Клонированных, мутированных, генетически измененных, неважно. А если уж эта животина не странная, то я не знаю…

– Ага, – сказал Петрусь с сарказмом. – Поводок с намордником вам выдали? Или предложили лаской и кусочком сахара? По методе дедушки Дурова? Приручим, выдрессируем, с веслом в каяк посадим?

– Уходить будем по воздуху.

– Ну-ну… Теперь дураку ясно, что нас там ждут… И если что ценное прихватим – не туфту, не обманку, – хрен выпустят.

– Пробьемся… Тут у них, похоже, такое началось…

Они перебрасывались фразами, хотя времени на это не было, и оба понимали, что задание – хочешь или не хочешь – выполнять придется, и старались хоть немного оттянуть начало самоубийственной авантюры – охоты в чужом заповеднике на смертельно опасного хищника. Иголка в стоге сена… Иголка, смазанная ядом кураре. И никаких перчаток.

Ситуация решила за них.

Искать иголку не пришлось. Сегодня искала она. Сегодня была ее ночь.

Им повезло – прежде чем атаковать, тварь издала тот самый рык. Впрочем, повезло не сильно.