И он говорил это быстро, горячечно, будто боясь, что сон закончится, и он снова станет обыкновенным человеком – ничего не знающим, страдающим от собственной глупости и беспомощности. Никита делился своими сокровенными знаниями, своими новыми сверхчеловеческими ощущениями.

Он проснулся в поту, а сонный страх никак не хотел выпускать его из холодных липких лап. Вокруг был полумрак. Тесную каморку освещала единственная дежурная лампочка.

– Где я? – прохрипел Никита.

– Все нормально, – ответил Стас. – Здесь все свои, не беспокойся. Погони за нами нет, можно не торопиться. Отдыхай…

Но Никита не слушал его. Он пытался разобраться в собственных ощущениях. Это казалось невозможным, так как ощущения менялись, словно в калейдоскопе, бросая тело то в жар, то в холод.

Никита встал. Осмотрел товарищей тяжелым взглядом. Внезапно все существо его пронизало острое желание.

Желание убить. Кого угодно. Только сразу, сейчас.

Никита тяжело задышал, пытаясь вернуть себе ощущение реальности. Но ничего не выходило. Ведь он знал, что именно может помочь ему найти мир с самим собой, обрести понимание сути вещей и потерянное душевное равновесие.

– Экстракт… – прохрипел Никита.

– Что? – не понял Стас.

Никита подошел к нему и, борясь с искушением свернуть наставнику шею, выдавил:

– Пошли к Доктору…

– К доктору? Тебе плохо?

Никита сжал кулаки.

– Пойдем вытрясем из него душу… Узнаем у него… Кто он, этот… Ганс…

Стас удивленно посмотрел на Никиту и кивнул.

– Ну, пойдем. Рано или поздно все равно надо было разобраться с этим Гансом. В конце концов мы ведь не партизанить пришли в этот мир… Ребята! Эй, народ! Хватит спать! Вставайте. Пора приступать к нашим поискам.

Батхед открыл глаза, похлопал редкими ресницами и послушно поднялся. Пилигримы во сне отмахивались и бормотали что-то бессвязное.

Последним проснулся Копатель. Причем проснулся он от собственного смеха. Стас с удивлением посмотрел на улыбающегося вражеского нейронавта. Все-таки с психикой у того явно было не все в порядке.

Никита с трудом, но все же взял себя в руки. Ударил несколько раз сам себя по лицу. Вместе с хлесткой болью пришло наконец ощущение реальности.

– Погодите, – произнес он, – я выйду первым. Осмотрюсь…

Они брели по лабиринтам подсобных помещений, словно по незнакомой каменистой пустыне – без воды и еды, то и дело спотыкаясь о какие-то трубы и кабели. На этот раз их вел Копатель, который пообещал указать безопасный путь прямо к медицинскому центру. Выходило, что Копатель довольно хорошо знал местность, несмотря на месяц сидения взаперти. Если он не врал, конечно.

Стасу было бы интересно услышать историю Копателя, но сейчас его занимала более актуальная проблема. Он наконец осознал реальность нового, чуждого ему мира, хотя до сих пор с трудом верил в то, что находится на огромной космической станции, которую почему-то Никита и Копатель упорно именовали Отелем. В другое время этот факт сам по себе был бы для него невероятным открытием, чудом. Но какое чудо может сравниться с путешествием в глубины сознания человека?

Батхед, правда, утверждал, что эти миры, эти внутренние вселенные не имеют отношения к сознанию, как таковому. Скорее, они являются важным элементом человеческой души, что к сознанию имеет довольно косвенное отношение. Стас не понимал различия между душой и сознанием. Но предпочитал не спорить с психологом. Тем более что на истину в таком споре вряд ли кто мог претендовать серьезно…

– Ой, смотрите! Кто это? – сказал вдруг Батхед. В голосе его послышались испуганные нотки.

Все остановились и принялись вглядываться в полумрак, царивший на этом уровне. Стас вначале не очень понял, на кого указывал психолог. И вскоре стало ясно почему.

Фигуры, стоящие впереди, были неподвижны. Поэтому бросались в глаза не сразу. И будучи уже замеченными, вызывали оторопь своей неестественной неподвижностью.

– Жмых, – сказал Копатель. – Это всего лишь жмых. Не бойтесь.

Стаса передернуло. Он никак не мог привыкнуть к такому явлению, как люди с начисто выжатой душой. Это было ужасно. Это просто не укладывалось в голове.

Зато становилось понятно, что же теперь происходит в его родном мире. Срединном Мире, как назвал его сперва Алекс, а следом – пилигримы. Теперь и люди Срединного Мира становятся материалом для сублимации жуткой выжимки из человеческих душ. И то, что творит сейчас кэп Хантер в Никитиной шкуре – это только цветочки, если верить тому человеку в белом…

Они прошли мимо группки безмолвных фигур, что следили за ними ничего не выражающими взглядами. Стас невольно вжал голову. Он старался не смотреть на этих несчастных. Но, как назло, впереди показались еще несколько похожих фигур. Затем еще и еще.

– Нормально, – сказал Никита. – Откуда их здесь столько?

Чтобы продолжить движение, им пришлось буквально врезаться в гущу жмыха, отчего пилигримы принялись что-то громко и суеверно бормотать. Очевидно, какие-то молитвы.

Никита вдруг остановился, отчего сзади на него налетели остальные ныряльщики.

– Черт, – сказал он. – Я ведь совсем забыл! Здесь где-то должен быть Денис…

– Какой еще Денис? – не понял Батхед.

– Денис… Денис?! – встрепенулся Стас. – Он же в коме… Что я говорю… Где он? Что с ним?

Никита покрутился на месте, огляделся. Местность была не слишком знакомая, но помогал инстинкт.

– Ищем лестницу. Надо подняться на один уровень. Похоже, оттуда их всех разогнали. Может, они выстрелов испугались или еще чего…

Лестницу нашли довольно быстро. Поднялись.

Никита сразу узнал это место. В прошлый раз здесь колыхалось жуткое море отработанного человеческого материала. Теперь жмыха было гораздо меньше. На решетчатом полу всюду лежали неподвижные тела. Бурые пятна намекали на недавние довольно жестокие события.

– Похоже, они чем-то не угодили этим уркам, – мрачно сказал Никита. – Не пойму только чем? Безобиднее существ просто быть не может по определению.

– Существ… – повторил Стас, будто пробуя на вкус это слово. Оно с трудом подходило к людям. Впрочем, и образ жмыха мало ассоциировался с тем, что принято называть разумным существом.

Пилигримы выглядели подавленно. Они, озираясь, бродили между неподвижными фигурами и бормотали что-то о проклятии Финального Мира. Батхед же, напротив, оживился и бегал от фигуры к фигуре, светя зажигалкой в зрачки, оттягивая несчастным губы и стукая их костяшками по коленкам.

– Рефлексы проверяешь? – догадался Стас. – Брось. Смотреть на тебя жутко. Не будь мародером…

– К науке данный термин не применим, – гордо ответил Батхед. – Как этого самого Доктора найдем – вы там, поаккуратнее с ним. Жутко хочется поговорить с этим типом. Видимо, он ученый немалый…

– И негодяй порядочный, – вставил Копатель.

– Это не меняет дела, – возразил Батхед. – Чтобы понять, как с проблемой бороться, хорошо бы разобраться с ее источником…

– Чтобы разобраться с нашей проблемой, надо найти Алекса. А потому вначале надо найти этого типа из списка… Ну, вы в курсе…

Никита огляделся по сторонам и увидал знакомый пандус.

– Денис! – крикнул он. – Где ты? Это свои…

Ответа не последовало.

Никита не стал ждать. Он кинулся к лестнице. Следом за ним принялся подниматься Стас.

– Это – Денис?! – дрогнувшим голосом спросил Стас. Он ожидал чего угодно, только не того, что увидел.

Никитины опасения не были беспочвенными. Старик сидел в кресле, понурив голову, а на руке его засохла струйка крови. Подоспевший Батхед коснулся пальцами шеи Дениса.

– Жив, – удивленно сказал он. – А ну, дайте-ка я посмотрю…

Рана Дениса оказалась неглубокой. Похоже было, что его просто пырнули заточкой. Крови также он потерял не слишком много, внутренние органы не были задеты.

Но старик был слишком слаб. Покачав головой, Батхед вынес свой вердикт: проживет-то не больше суток. Никита быстро пересказал суть своей недавней беседы с бывшим однокашником.

Стас сжал кулаки. Игры кончились. Из-за этого проекта множество людей лишились жизни, а у кого-то жизнь превратилась в кошмар, сравнимый с самой смертью. Нужно было действовать немедленно. Может, они найдут способ вытащить Дениса обратно. Но время на поиск решения у них появится только после нырка.

Надо искать очередного хозяина. Ганса.

– К Доктору! – коротко приказал Стас.

Все повиновались. Хотя Стас и не устанавливал своего формального первенства, а более яркой лидерской харизмой, несомненно, теперь обладал Никита в шкуре кэпа Хантера.

Никите было не до дележа первенства. Его снова накрыло волной странных, засасывающих ощущений, основой которых был страх. Страх непреодолимый, животный, вселенский. Страх того, что он не успеет найти свою очередную дозу. Что не найдет экстракта. Что его дозу экстракта впитает чужой мозг. Что не ему, а кому-то другому откроются на миг тайны мироздания…

…На этот раз медицинский центр встретил Никиту не сверхчеловеческой чистотой и четкостью работы своего механизма, а мертвым запустением. Кругом было пыльно, словно не убирали здесь не один десяток лет. Хрустели под ногами битые стекла, посреди холла лежала опрокинутая тележка с рассыпавшимися металлическими ящичками, остро пахло медикаментами.

– Что-то мне подсказывает, что никакого Доктора мы здесь не найдем, – сказал Копатель.

Из-за опрокинутой тележки вдруг выскочила какая-то всклокоченная фигура и в панике бросилась прочь, громко дыша и всхлипывая на бегу.

– Эй! – крикнул Стас. – Стойте! Куда же вы?!

– Здорово, видно, их напугали, – сказал Батхед. – Это, наверное, сбежавший недовыжатый «материал»?

– Все, все обезумят! – пообещал Ромис могильным голосом. – Все, кто не следует заповедям Великого Алекс-са…

– А что это за заповеди? – поинтересовался Батхед.

– О, брат наш, внемли голосу правды! – оживился Ромис, и глаза его засверкали в предвкушении обращения нового адепта своего учения. – Ибо, как сказал Алекс-с, «много людей, миров еще больше, страх потеряться в бездне велик, но помни – ты сам Вселенная. Мир с самим собой – это мир с Великими Песочными Часами…».

– Ваше учение не лишено практического смысла, – признал Батхед. – Во всяком случае, в части психотерапевтического воздействия. Надо будет на досуге побеседовать подробнее…

– Конечно, брат, – сурово, но доброжелательно сказал Егорис. – Ощути с нами силу веры и путешествуй свободно меж мирами, неси заблудшим светоч истинного знания…

Пилигримы тихонько взяли Батхеда под локти и потащили в сторону, что-то горячечно бормоча ему на ухо. На лице психолога проявилась паника. Он вяло попытался вырваться из цепких влажных лап.

Копатель засмеялся, довольно фамильярно толкнув локтем Стаса:

– Батхед попал! Эти живчики быстро возьмут его в оборот. Как бы вам не потерять ценного специалиста. Ударится ведь в религию, как пить дать!

Стас молча направился к Батхеду, схватил того за шиворот и выдернул из рук пилигримов.

– Спасибо, дружище… – тихо пробормотал психолог.

– Мы еще продолжим наш разговор, брат! – радостно бросил вслед Ромис. Егорис смотрел на психолога сверкающими счастливыми глазами.

– Не думал, что вы дадите им повод для такой массированной психологической обработки, – сказал Копатель.

Батхед развел руками. Он был красен. Должно быть, ему было стыдно. А может – просто от усилий вырваться. Пилигримы о чем-то оживленно переговаривались, посматривая на психолога. Видимо, созерцательный период для них заканчивался.

– Пойдемте посмотрим, что стало с оборудованием, – предложил Стас. – Никита, проводишь?

Никита молча кивнул. Его начала бить мелкая дрожь. Он уже не мог думать о том, что где-то за стенкой, в каком-то десятке шагов, лежит кубик, до краев наполненный чудесным экстрактом, этой прекрасной мерзостью, этой сладкой смертью…

Он скрипнул зубами. Нельзя выдавать своего состояния. А вдруг его в чем-то заподозрят? Вдруг эти люди не захотят поделиться с ним экстрактом? Вдруг они попытаются помешать ему?!

– Убью… – одними губами беззвучно произнес Никита, и в голове его промелькнули картинки: вот он выхватывает шпагу и с остервенением начинает бить, кромсать, колоть… А тех, кто, лежа на металлическом полу, все еще хрипит в агонии, он с наслаждением добивает, вонзая шпагу в судорожно дергающееся горло…

– Ты чего скалишься, Ник? – Голос принадлежал Копателю.

Никита медленно растер себе щеки, прогоняя наваждение. Скорее, скорее туда…

В апартаментах Доктора все двери были нараспашку. Большое окно, через которое Никита наблюдал жуткие сцены сублимации, было покрыто сетью мелких трещин: очевидно, его пытались выбить, но бронированное стекло не поддалось. Огромного Кристалла над центром кабинета не было, вместо него на полу, вперемешку со стреляными гильзами, тускло отблескивала кучка обломков.

– Это и был тот самый сублиматор? – спросил Батхед, с любопытством перебирая осколки.

– Да, – бесцветно ответил Никита. Он начал ощущать беспокойство: здесь царили такой хаос и разрушение, что надежды найти экстракт почти не оставалось. Никита и сам недоумевал – откуда у него вообще взялась эта надежда? С чего он взял, что Доктор будет ждать его здесь с серебряным подносиком в руках, на котором будет лежать сверкающий, манящий кубик, способный утолить его жестокую жажду…

Через кабинет медленно прошла фигура в знакомом синем одеянии. Никита с отстраненным удивлением отметил, что один из помощников Доктора почему-то тоже стал жертвой сублимации. Это, конечно, вызывало множество вопросов. Но Никиту интересовал ответ только на один из всех вопросов, которые способен задать человек.

Где?!

Сознание отказывалось работать. В голове только раздавался учащенный, тяжелый стук сердца и проплывали картинки сменяющихся интерьеров. И вот он снова в том кабинете, в котором произошел роковой обмен душами…

Вот эти кресла. А вот здесь стоял Доктор. Смотрел и скалился своим поганым мыслям…

А вот на кресле аккуратно лежит знакомый прозрачный кубик…

Что?!

Не может быть…

Вот так удача!

Удача? Или ловушка?

Плевать, плевать! Не важно! Скорее! Скорее взять его непослушными дрожащими пальцами и прижать, вдавить в основание черепа за ухом…

Ну?! Что?! Давай же…

Никита часто дышал и надеялся только на то, чтобы кубик не оказался использованной пустышкой…

Ничего.

Проклятие!!! Ничего! Ничего из того густого спектра ощущений, что пронизали его тело и душу в прошлый раз. Только легкое головокружение, от чего к горлу подступил отвратительный комок…

Никита тихо зарычал от отчаяния.

Все. Это конец. В жизни нет больше ничего. Ни одной зацепки, ни одного повода, чтобы остаться в этом или каком-либо из множества иных миров. Это факт. Нет ничего более мучительного, чем оставаться здесь.

Пора выныривать. Выныривать окончательно…

Никита достал из кобуры пистолет. Только сейчас он вспомнил о нем. Как кстати.

Пистолет был красивый. Красновато-коричневая изогнутая рукоять была покрыта тонким рисунком с изображением батальных сцен каких-то диковинных животных и непонятных монограмм. Вороненый ствол был сплошь покрыт густой вязью узора. Даже массивный курок был замысловато завит и венчался разинутой волчьей пастью, сжимающей кремень.

– Красота смерти… – прошептал Никита.

Он взвел тугой курок и тот сочно щелкнул, будто подведя какую-то черту. Взведенный курок не оставлял никаких шансов. Корсар должен умереть именно так. Раз уж не осталось для него вражеского кусочка свинца…

Никита заглянул в черное дуло и коснулся курка.

Ему казалось, что он летит в черный колодец, бесконечно глубокий, пахнущий пороховой гарью и дымом сражений. А там, на дне колодца…

– Красиво. Браво, кэп! – раздался насмешливый голос.

Никита с трудом вынырнул из колодца, заставив разогнуться задеревеневший на спусковом крючке палец.

Перед ним стоял Доктор собственной персоной. Выглядел он весьма довольным.

– Стреляться задумали, сэр? – понимающе сказал Док. – Это хорошее занятие. Весьма достойное. Только, сдается мне, не вполне уместное в данное время. Вы ведь пришли за экстрактом?

Никита выронил пистолет. Раздался выстрел и толстое стекло окна наконец рассыпалось на мелкие осколки. Доктор засмеялся.

– Люблю адекватные реакции. Это значит, что ситуация находится под контролем…

– Док… Экстракт… Мне… Сейчас… – тихо произнес Никита, подаваясь вперед.

Доктор кивнул:

– Безусловно! В свое время. Вы не уйдете обиженным, кэп. Только мне нужно ваше внимание. Сейчас.

Никита замер в неподвижности. Он боялся только одного – что на звук выстрела потянутся его приятели.

Доктор подошел ближе и брезгливо, двумя пальцами, поднял пистолет.

– Да, – сказал он. – Старое доброе оружие. Рвущее в клочья плоть и освобождающее кровь. Ах, как это просто и прекрасно…

В голосе Доктора звучали ностальгические нотки. Он усмехнулся и разжал пальцы. Пистолет грохнулся на пол.

– Ну, что, Никита, не спешат твои друзья на выстрелы?

Никита молчал. Он ждал. Ждал своей дозы.

– А все очень просто, – сказал Доктор. – Все то, что ты сейчас видишь, – лишь игра твоего воображения. И моих технологий, разумеется…

Доктор рассмеялся.

– Ведь это ты устроил бунт? Ты натравил материал на собственную команду?

– Она не моя, – бесцветно сказал Никита.

– Ну и черт с ней, – согласился Доктор. – Вот лаборатории жалко. Все разнесли твои протеже. Наркотики искали, надо полагать. Как и ты сейчас.

Никита промолчал.

– Только, согласись, хорошо уметь просчитывать ситуацию на несколько ходов вперед?

Никите это выражение показалось знакомым. Доктор, что, и в мыслях копаться умеет?

– Не то чтобы в мыслях, – сказал Доктор, – но ты просто не представляешь себе возможности Кристаллов… Если бы меня так бездарно не пристрелили, я бы еще многое мог сделать в собственном мире…

Никита вопросительно глянул на Доктора. Тот кивнул в ответ.

– Да. Мое тело мертво. Но ты ведь прекрасно знаешь, что это не всегда означает конец. Ты сделал то, на что я так сильно надеялся. И не прогадал. Все-таки экстракт – это мощный мотиватор поступков.

– Так вы живы, Док? – спросил Никита. Доктор был интересен исключительно как источник экстракта. Его нельзя было спугнуть.

– Живее всех живых, – отозвался Доктор. – И угадай – где мое новое место жительства?

Не дождавшись реакции Никиты, он сообщил:

– В твоем собственном внутреннем мире.

Никита криво улыбнулся. Замечательно. Видимо, в душах тоже могут жить паразиты.

– У тебя забавно, – сказал Доктор. – Впрочем, тебе эта информация ни к чему. Тебя ведь сейчас интересует одно – доза?

Доктор засмеялся. Никиту перекосило от боли и злобы.

– Спокойно. Сейчас будет доза. И доза будет регулярно. Только для этого ты должен будешь выполнять для меня кое-какие поручения. А ты как думал? По твоей милости я оказался в периферийном мирке, безо всяких условий для нормальной работы…

– Что мне надо делать? – тихо спросил Никита.

– Вот это разговор, – обрадовался Доктор. – Главное поручение звучит просто. Но оно не так уж легко выполнимо. Найди для меня Изначальный Мир.

…– Что с тобой? – спросил Стас.

Никита не ответил. Он улыбался своим ощущениям. Они не были столь остры, как в первый раз, но и в этом была своя прелесть – чувства стали тоньше, мысли яснее…

Никита прошелся по кабинету, глубоко вздохнул, потянулся… Все было не так. Он не был сверхчеловеком. И вряд ли потянул бы сейчас управление звездолетом.

Сволочь Доктор выдал такую дозу, чтобы Никита только лишь не загнулся. Каким образом он сделал это из глубины его собственного мира – непонятно. Понятно другое – Док ловко подсадил его на экстрактивную иглу. И Никита понял, что не сможет этому противостоять. Что желание дотянуть до следующего укола гораздо сильнее мук совести.

– Никита, все нормально? – повторил Стас.

– Да. Все о’кей, – кивнул Никита.

В кабинет вошел Копатель. Равнодушно осмотрелся.

– Там, это, Доктора нашли. Пристрелили душегуба, – поделился он. – Если честно – не испытываю никакой жалости. Как вы считаете, со мной что-то не так?

– Так этой жабе и надо, – мрачно сказал Никита. Действие экстракта подходило к концу. Он снова становился мутной смесью пятнадцатилетнего подростка и просоленного главаря бандитов.

– Мне остается только довериться вашему общему мнению, – пожал плечами Стас. – Только ведь на этого Доктора мы так рассчитывали. Кто же нам поможет найти нашего друга?

– Пойдемте в регистратуру, посмотрим базу данных, – предложил Копатель.

– Вы разбираетесь в местной технике? – с уважением спросил Стас.

– На уровне пользователя можно разобраться практически во всем, – убежденно сказал Копатель. – А местные компьютеры просто гораздо быстрее. А Windows во всех мирах одинаково глючит…

Они вышли в фойе. И предстала им довольно красочная картина.

Каким-то образом пилигримы умудрились заполнить большой светлый зал жмыхом. И теперь в два голоса нараспев читали проповедь:

– …и увидел Алекс-с множество людей, лишенных собственных миров. И стало ему тоскливо. Тогда сказал он: люди, пусть вы без души теперь. Но вы не должны терять надежду! Потому что надежда – она и есть корень души. Надейтесь – и внутри вас вновь разгорятся звезды.

И слушали его бездушные. И не понимали ничего. Потому что внутри у них была пустота. Такая черная пустота, что в ней бесследно тонули любые чувства.

И сжалился над несчастными Великий Алекс-с. Взял он собственную надежду и разделил между страждущими. И надежда та пустила корни в иссушенных умах. И зародились в них семена будущих душ…

Сам же Алекс-с остался наедине с самим собой – и теперь уже безо всякой надежды. Ведь ее всю до последней капли отдал он бездушным…

…Стас покачал головой. В усилиях пилигримов смысла ощущалось не больше, чем в ожидании от жмыха смеха над самым скабрезным анекдотом. Впрочем, как говорится, чем бы дитя ни тешилось… Вон, Батхед на цыпочках крадется, чтобы не заметили его эти проповедники.

…– Тэк… – сказал Копатель. – Ну, вот, собственно, база по пациентам… База по бывшим постояльцам… С чего начнем? Впрочем, начнем со всего и сразу. Давайте имя. Включу поиск – и баста. Не вручную же искать.

– Ну, ищите, как знаете, – сказал Стас. – Имя – Ганс.

– И все?

– И все.

– Запускаю… Упс. Так быстро? Вот это машина. Хм… Вы знаете – ни одного Ганса здесь нет… Попробуем по-другому. И так тоже нулевой результат…

– Видимо, бесполезно, – пессимистически заметил Батхед.

– Но он должен быть! – воскликнул Стас. – Ведь только через его мир идет дорога туда, вниз…

Копатель вздрогнул и странно посмотрел на Стаса.

– В смысле, вы хотите посетить его мир? Мир Ганса? – спросил он хрипловато.

– Ну да, – дернул плечом Стас. – Для этого мы и здесь. Кто же знал, что такого человека тут не окажется…

Копатель хмыкнул и вылез из-за монитора компьютера. Сел на столешницу и принялся весело рассматривать то Стаса, то психолога.

– Что такое? – нахмурился Стас.

– Человека, говорите? – сказал Копатель, подняв глаза к потолку. – А кто вам сказал, что этот самый Ганс – человек?

Стас чувствовал себя полным идиотом. Он смотрел на воду и пытался логически обосновать возможность сказанного Копателем.

Вселенная – в сознании дельфина?!

Как это возможно, что одним из звеньев Великих Песочных Часов, которые представлялись исключительно особенностью человеческого сознания, оказалось животное?

Как это может принять человек – венец природы, созданный по образу и подобию… Как?!

«А почему бы и нет, – пожал тогда плечами Копатель. – Просто допустите, что существование Вселенной, населенной разумными существами, обусловлено, видимо, не уровнем так называемого интеллекта, а наличием или отсутствием души. Настоящей души, а не имитации.

Ведь вам известно, что даже в нашем с вами мире живут миллионы людей, во внутреннюю вселенную которых невозможно «нырнуть». Просто потому, что нет у них никакого внутреннего мира. То есть и души никакой нет. Есть ведь такие люди-пустышки. А иная собака, напротив, ведет себя куда человечнее, чем рядовой хомо сапиенс… И почему бы не допустить, что как раз у этой собаки есть душа?..»

Стас не стал спорить с Копателем. Он просто сидел на бортике бассейна и смотрел на высунувшуюся из воды зубастую пасть с улыбкой до ушей (которых нет) и думал. Все-таки люди все до единого страдают отвратительной ксенофобией.

Кроме разве что этих пилигримов, что подозрительно переговариваются, исподтишка указывая друг другу на Ганса. Уж не задумали ли они и дельфина обратить в свою веру? В конце концов почему бы и нет? Любая вера хороша, если не призывает к священным войнам против иноверцев…

Но вот ему почему-то страшновато отправляться в мир этого симпатичного морского млекопитающего. Действительно странно. Ведь не побоялся же он залезть сюда – во внутренний мир безумного ученого. Залезть, не будучи уверенным, что когда-либо вернется домой, в собственное тело, оставленное в опасной ситуации с непредсказуемой развязкой…

– Держи рыбку, Ганс, – весело крикнул Батхед и кинул размороженную кефаль по пологой траектории.

Дельфин сделал в воде «бочку», легко рванул с места и ловко поймал на лету рыбину.

– Красота! – восторженно протянул психолог.

– И не говори… – ответил Стас, разглядывая тлеющие останки «Катрин». Главное, чтобы не приперлись сейчас сюда наши друзья-каторжники.

– Ну, Копатель вроде обещал проследить за этим. Он ведь нашел этот… Биопеленгатор…

– Это, конечно, хорошо, – сказал Стас, – но вот где болтается Никита с Челноком?

– Странный он какой-то в последнее время, – прищурился Батхед. – Чувствую я, что-то у него на уме нечисто…

– Да что ты несешь, дружище? – удивленно произнес Стас. – Нечисто? У Никиты? Да я ему доверяю больше, чем себе!

– А я не доверяю этому миру, – ответил Батхед. – Другой мир – другая психология. С одной стороны, интересно, с другой – нестабильно… Все-таки я бы посоветовал присмотреться к нему. Может, на него так действует чужое тело? Этот вопрос совсем не изучен…

– Все может быть, – не стал спорить Стас. – Только нам предстоит изучать совсем другой вопрос.

– Вопрос ясен, – кивнул Батхед. – Мир спасти. Ага. Чего проще…

Раздались звуки быстро приближающихся шагов. Это оказался Копатель. И выглядел он весьма озабоченным.

– Все, коллеги, – сказал он, – пора сматывать удочки. Приборчик засек движение на нашем уровне. Идут сюда. Причем изрядной толпой…

– Ну, пора так пора, – решительно сказал Стас. – Где Никита?

Копатель деликатно откашлялся и сказал куда-то в сторону:

– А Никита не придет. Он сказал, что будет позже…

– Что?! – Стас вскочил. – Как это позже?

– Да вы не беспокойтесь, – отмахнулся Копатель. – Никуда он не денется. У него ведь есть Челнок. И еще один я нашел в клинике, у Доктора в сейфе. Этот мир на удивление богат такими артефактами…

– Погодите… – тряхнул головой Стас. – Вы мне зубы не заговаривайте! Как мы можем бросить Никиту здесь? Кто может гарантировать, что мы вернемся?

– Я тоже в общем-то против. Только он поставил меня перед фактом. И теперь перед этим фактом я ставлю вас. Кстати, я уже всех вас промаркировал.

Копатель продемонстрировал знакомый кристалл Челнока.

Вдалеке послышались голоса. Много голосов на фоне гулкого шума.

– Ну вот, дождались, – пробормотал Батхед.

Пилигримы прекратили свое тайное совещание, встали и вытянулись, как суслики, осматривающие местность. После чего дружно бросились к остальным.

– Нет, – решительно произнес Стас. – Исключено! Мы никуда не отправимся, пока не найдем Никиту. Я не могу его здесь бросить. В конце концов я за него отвечаю… Вы можете отправляться. А я остаюсь…

Копатель удивленно посмотрел на Стаса, пожал плечами и произнес:

– Ну да, ну да… Только кто будет вас спрашивать?..

И коснулся подушечкой пальца холодной твердой грани.

Громин зевнул и задумчиво поковырял в носу. В конце концов даже выдающемуся физику не запрещено это маленькое удовольствие. Эйнштейн, говорят, себе и не такое позволял.

Громин уставился на свой указательный палец. Ничего особо выдающегося из носа извлечено не было. Он устремил свой взгляд в зеркало и зверски оскалился.

– Ы-ы! – сказал он. – Гы-ы!

Зубы были кривые, желтые, покрытые у корней налетом. Это было неприятно. Но Громин панически боялся стоматологов и готов был с покорностью ждать, когда зубы спокойно выпадут сами собой. Он дохнул в руку. Понюхал. Мда. Ждать этого осталось недолго.

Громин вышел из ванной и медленно, бездумно прошел по коридору. У большого, в человеческий рост, зеркала он остановился.

– Оп-ля! – торжественно произнес Громин и распахнул затасканный махровый халат.

В зеркале отразилось дряблое тело с неестественно торчащими ребрами. Картинка Громину не понравилась. Он повернулся другим боком и повторил номер.

– Так-то лучше, – удовлетворенно сказал он и проследовал на кухню.

На столе стояла вкривь и вкось искореженная банка со сгущенкой – не найдя открывашки, Громин вскрывал ее стамеской. Откуда взялась стамеска? Черт… Что-то с памятью… Вот потому-то и нужна сгущенка – лучшее средство против памяти. Вернее – наоборот, для нее…

Громин запрокинул голову и разинул рот. Направил в него густую тягучую струю, покрытую лопнувшим засохшим слоем. Сгущенка полилась на язык, на губы, на щеку и на шею. С содроганием он ощутил, как тягучая капля проникла за пазуху. Это было липко и жутко неприятно. Но он тут же забыл и об этом. Потому что увидел недопитую бутылку кагора.

Он любил это красненькое и сладкое. Оно прочищало мысли, настраивало на работу. Не понятно, почему другие не могут работать, приняв небольшую дозу спиртного? Это ведь так раскрепощает мысль…

Вытирая липкие руки о халат, Громин направился в комнату. Квартира, на которой его прятали, была тесная и душная. Но Громину было все равно. Главное, чтобы не мешали думать. Впрочем, его обещали вскоре перевезти в другое место. Наверное, это после вчерашнего, когда какие-то ловкачи умудрились выкрасть Челнок из-под носа у спецназа. Обхохотаться можно! Жалко он дремал и ничего не видел…

Громин уселся за стол и принялся перебирать рабочие материалы. Конечно, по работе приходилось пользоваться и компьютером. Но основные выкладки он всегда делал все-таки на бумаге.

Психиатры почему-то считали, что его каракули не имеют смысла. Что это просто выплеск каких-то флюктуаций сознания. Нет, все-таки психиатрам не хватает воображения. Они никак не могут уяснить, как можно на бумаге отобразить пятимерную систему координат. А что прикажете делать? На компьютере сделать это еще сложнее. Вот и приходится импровизировать…

Громин принялся вырезать ножницами полоски бумаги, скручивать их, а затем склеивать в, казалось бы, бессмысленные нагромождения. Время от времени он добавлял записи, набрасывал уравнения, которые вились в бесконечные кольца, спирали, расходились по разным плоскостям, закручивались и вновь соединялись.

Ну почему, почему никто, кроме него, не может прочитать эти выкладки? Здесь же все предельно ясно. Надо только вообразить себе процесс не в трех привычных, а в четырех, и следом – в пяти измерениях. Это же так просто!

Громин отбросил бумажный шар, словно ему вдруг надоело резать и склеивать. Почесал впалую грудь под халатом. Поднял листок, лежащий на краю стола.

Это еще что такое? Этого он не помнит. Когда же он писал все это? О чем все эти уравнения? Что это за схемы? Какое-то странное устройство. Неужели это может иметь какой-то смысл? Когда же он это все нацарапал? Что за подпись?

«Сублиматор… Фантазии?»

Это еще что за хрень? Он ни над чем подобным никогда не работал… А вот еще один листок. И еще… Может, взял почитать у коллег? Да нет же – это его, его собственный почерк!

Что за мистика? Боже! Боже мой! Ему это подбросили! Подбросили, чтобы напугать! Чтобы выбить из колеи! Чтобы сказать ему: «Не забывай, мы следим за тобой!»

– Ма-ма… – всхлипнул Громин и неловко вскочил, опрокинув стул. Он озирался, боясь увидеть в своей квартире непрошеных гостей. Никого не было.

– Прячутся… Прячутся… – бормотал он и пятился, обшаривая пространство бегающим взглядом.

Наконец он схватил телефон – его ему вручили специально для таких случаев. Дрожащими пальцами он набрал какой-то номер и принялся бессвязно говорить в трубку, даже не дождавшись гудка.

Внезапно он выронил трубку. Он знал что делать.

Физик Громин сидел на полу туалета и победно улыбался. Он знал, что здесь его не найдут. Здесь так спокойно. Тихо журчит вода, веет прохладой. А главное – в кармане халата есть ручка и здесь полно бумаги для работы…

На полу туалета в маленькой душной квартире сидел одинокий больной человек. Никому не было до него дела, и он не хотел видеть людей. Он просто сидел и бессмысленно улыбался, глядя на капающую со ржавых труб воду.

А в голове его, в бескрайних пучинах пространства, рождались и гасли звезды.