Глава 6
Измотав противника беспорядочным бегством, окончательно деморализуем его безоговорочной капитуляцией.
Полное собрание секретных директив Генштаба. Том 3, стр. 29
Мы ехали мимо неприступных стен Изборска, с интересом наблюдая изменения, случившиеся в местном ландшафте за прошедшую ночь. То есть нет, с ландшафтом все было в порядке, лес не стронулся с места, и высокий холм, на котором возвышался Изборский кремль, не провалился под землю, но теперь его окрестности украшало множество ям в пояс глубиной, возле которых аккуратно лежали длинные, остро отточенные колья. Можно было бы подумать, что, готовясь к осаде крепости, наши войска решили обезопасить свои позиции несколькими рядами волчьих ям, но в одном месте эти колья уже были использованы, не оставляя ни малейшего сомнения в их назначении.
Пятьдесят кнехтов послал Конрад фон Вегденбург расправиться с лесными трубачами. Большая их часть нашла конец среди чащобных буреломов и болотных трясин. Те же, кто выжил, красовались теперь на кольях, наводя ужас на ливонцев. Это было то, что видели с утра они и не видели мы. То, что подвигло великого магистра сдаться, ища спасения от страшной участи.
— Ну, каковы мошенники! — возмущался скачущий рядом Лис. — Блин, обвели, шо бублик дырку! Теперь, значит, нам разбираться с князем Олегом, а они, мать их за ногу, в плену по рыцарским традициям. Чик-трак, я в домике.
Я ехал молча, вспоминая знакомство с фон Вегденбургом. Тогда я еще только начинал свое восхождение к ступеням трона графа Шверинского, доказывая мечом, что лучшей кандидатуры на должность начальника охраны ее сиятельства не может и быть. Граф Генрих все никак не мог прийти к этой мысли, а потому безо всякого зазрения совести посылал меня в самые глухие углы, где его недреманное око находило политическую выгоду Шверина. На это раз его указующий перст направил меня в сырую, как тюремный каземат, Эстляндию на помощь завязшему в распрях с местным населением Ливонскому ордену.
Здесь все было понятно. Поскольку император всячески поддерживал тевтонских рыцарей, граф Шверинский, глава Лиги северных баронов, всецело помогал их ливонским собратьям. Породнившись с мекленбургской династией, смешавший в своих жилах кровь великого Генриха Льва и ободритских князей, он имел весьма широкие виды как на баварское наследство супруги, так и на славянские земли балтийского побережья. Впрочем, земли, населенные не славянами, его интересовали не менее, поэтому Вальдар Ингварсен, или, как называли меня на немецкий манер, Вальтер фон Ингваринген, с десятком рыцарей и двумя сотнями кнехтов в один прекрасный день высадился в Ревельском порту, чтобы выполнить интернациональный долг перед союзной Ливонией.
Надо сказать, высадились мы весьма своевременно, ибо оказались единственной боеспособной частью в руках магистра и сразу были брошены в бой. Именно в этот день в Ревель пришло известие, что язычники, видимо, с целью обсудить некоторые щекотливые вопросы богословия, захватили рижского епископа Альбрехта со свитой, в благочестивых размышлениях свершавших инспекционную поездку по своей епархии.
Епископа мы отбили. Хотя, прямо скажем, я был несколько удивлен количеством ратного снаряжения, захваченного непочтительными эстами у благочестивого пастыря. Наградой за «великий подвиг» было благословение его преосвященства и личная признательность фон Вегденбурга. Знал бы он, при каких обстоятельствах нам доведется встретиться вновь!
— Слушай! — Голос Лиса прервал мои воспоминания. — Ливонцы тебе одному сдались или нам обоим?
— Ну, спрашивали и тебя, и меня…
— Значит, обоим. Тогда давай так: чур, рыцари твои, а кнехты мои. Идет?
— Пожалуйста. Но зачем тебе это?
— У меня есть мысль, и я ее думаю. — Лис поднял вверх указательный палец.
* * *
— Ну, молодца! Ай молодца, медвежатник! — Муромец радостно хлопнул меня по плечу, и я с тоской понял, что предложение выдержать на плече длань богатырскую не было пустой похвальбой. Хлопни он чуть сильнее, и попросту сбил бы меня с ног. — Целое войско в полон взял.
— Ваша честь, Володимир Ильич, — склонив голову, начал я, понимая, что разговор предстоит не из легких. — Великий магистр и его люди сдались мне по рыцарскому обычаю в обмен на слово сохранить им жизнь.
— Чего-чего-чего?! — Сидевший за столом князь Изборский резко поднялся, опрокидывая лавку. — Да тебе-то самому кто ее сохранит?
— Не горячись, княже! — поспешил урезонить его Муромец. — Витязь перед тобой, а не смерд.
— Сии лихие разбойники в моей земле пленены. И только я здесь суд и расправу чинить могу. А я уже слово свое сказал: всех псов поганых на кол. А магистра, в память о жене моей первой, в его туртурах замученной, конями рвать велю, да притом под пузом огонь разложивши.
Я невольно содрогнулся жуткой участи, ожидавшей фон Вегденбурга.
— Прежде вам придется убить меня, — произнес я как можно более спокойно, кладя руку на эфес меча.
— Да ты!.. — Князь рванул свой клинок из ножен.
— Постой! — в полный голос рявкнул на него Муромец. — Сей человек не щадя живота своего город твой отстаивал, жену твою, что в утробе дитя носит, а ты на него мечом машешь?! Срамно, княже!
— Ливонцы должны быть казнены! — мрачно отрезал князь, возвращая оружие в прежнее положение. — Таково мое слово!
— Здесь каждый имеет слово, — медленно проговаривая каждый звук, произнес Мстислав Киевский, до того молча наблюдавший за скандалом. — Витязь Воледар как рыцарь графа Шверинского шел, ему ливонцы и сдались. И ты, князь Олег, до них теперь касательства не имеешь.
— То хитрость была!
— Но ты на нее пошел. Стало быть, либо против собрата своего измену учиняешь, либо же нас всех, единым войском за тобой сюда пришедших, позорить хочешь. Или же и то и другое сразу.
Олег Изборский скрежетал зубами, сжимая пудовые кулаки. Святополк Туровский, недавно переступивший порог двадцати лет, с неподдельным изумлением следил за схваткой этих ярых хищников, готовых разорвать друг друга с одной лишь целью — не уступить последнего слова.
— Князь Мстислав правду бает, — сказал Володимир Ильич, опуская на столешницу свою широченную ладонь. — А я еще добавлю. Хорошо, положим, казним мы ливонцев, орден от того не сгинет. И двух лун не сменится, как у них новый магистр будет. А казни лютой они вовек не забудут. Чуть с силами соберутся, у тебя под стенами стоять будут.
— Ништо! — прорычал, не разжимая зубов, князь Олег. — Чай, не впервой, отобьюсь.
— Оно бы, может, и отбился, — согласно кивнул Володимир Ильич, — когда б в городе был. Да ты мне слово давал княжье, что коли мы с тобой пойдем, так и тебе с нами до конца идти. Час настал. Судьба Руси не под воротами Изборскими решается, и ты, князь, с разумом твоим вострым да рукой могучей, далеко от сих мест нужен будешь. Кто ж тогда город твой отстоит?
Олег побледнел, чувствуя, в какую ловушку загнал себя.
— Эти земли так обильно кровью нашей политы, что здесь, того и гляди, трава червонная из земли потянется, — задыхаясь от гнева, проговорил он. — А вы говорите, злодеев с миром отпустить?!
— О том речи не было, — покачал головой Володимир Муромец. — Но нынче мир в этом пределе дороже мести. В твоей воле сейчас того добиться. Магистр за свободу и жизнь свою на все пойдет.
— Пойти-то пойдет. Да вот, как Бог свят, обманет.
— Коли тевтонцев в свидетели взять, — с задумчивым видом произнес Мстислав, глядя куда-то в пространство, — то, глядишь, и не обманут. Они спят и видят, как у соседа кусок послаще отхватить. А что до крови, то где ее на Руси не пролито?..
— А ты себе Юрьев назад запроси, — ни с того ни с сего хмыкнул Святополк Туровский.
— И запрошу, — сверкнул недобрым взглядом князь Олег. — Моя это земля. Испокон веков русская.
— Попроси, попроси, глядишь, и выпросишь, — съязвил Святополк.
— Что?! — взревел Изборский, вновь хватаясь за меч.
— Остудитесь, князи! — гаркнул доведенный до белого каления Муромец. — Сцепились, что дети малые!
Такие споры продолжались еще часа два. Особую пикантность им придал невесть откуда взявшийся представитель новгородской старшины, улучивший момент, чтобы затребовать возмещение военных расходов Новгороду. За ним о финансовой стороне вопроса вспомнили и пришедшие на помощь Изборску князья, и дело рисковало потонуть в спорах, словно мышь в сметане, когда б не покончил с ними единым махом взбешенный уже до крайности могутный богатырь Володимир Муромец, выдавший наконец на-гора окончательную формулировку наших требований. Уж и не знаю, кого она удовлетворяла целиком, но прения по этому вопросу были закрыты раз и навсегда.
Лицо Конрада фон Вегденбурга, выслушивающего условия возвращения на родину, на глазах меняло цвет от буро-красного до мертвенно-белого и далее, вплоть до густо-фиолетового. Я уже начал опасаться, что старого вояку сейчас разобьет паралич и все переговоры пойдут насмарку, но Конрад мужественно выдержал час своего унижения и, едва не отдав Богу душу от напряжения, выдавил: «Согласен».
— Лишь один вопрос, — добавил он, когда я уже развернулся, чтобы довести эту новость до ушей нашего командного состава. — Вальтер, как рыцарь рыцарю, ответьте, сколько же войска собирался Новгород послать в Ливонию морем, если столько прислал сюда?
Я едва сдержался, чтобы не расхохотаться. Стало быть, вот оно что! Опасаясь морского десанта, ливонцы нанесли опережающий удар по Изборску, чтобы выйти на границы новгородской земли и оттуда, из подбрюшья, угрожать коварному противнику форсированным маршем под его стены. Да, заварил Лис кашу — ничего себе, продал пару кораблей!
— Не менее этого, — обнадежил я магистра.
Стоя на стене, я наблюдал, как в гнетущей тишине покидают Изборск последние ливонцы. Великий магистр и его окружение, дожидавшиеся в городе, пока вернется посланный в Юрьев гонец с приказом очистить крепость, теперь возвращались восвояси, сохранив по условиям договора оружие, доспехи и знамена.
— Капитан, ты слышал, як ци кляти ливонцы именуют наш Юрьев? Де-е-р-п-т. — проговорил Лис, строя при этом невыносимо мерзкую рожу. — Повбывав бы!
— Кстати, забыл тебе сказать. Конрад и, как я понимаю, весь ливонский капитул тоже купились на твою шутку с кораблями. Они, как и Хельмут, полагали, что Новгород собирается отобрать у них балтийские порты.
— М-да, неудобно как-то получилось, — вздохнул Венедин, изображая на лице притворное раскаяние. — Но зато каков кусок на зубок будущему Олеговичу или, может, Олеговне. Это вам не хухры-мухры, крепость, не надо баловаться! А насчет ливонцев, ты думаешь, они бы без этой корабельной «утки» на Изборск не полезли? Как же, как же!
Я пожал плечами и отвернулся, вновь глядя на дорогу, по которой уезжали последние рыцари.
— Да шо там, Капитан, не журыся! Усе наладится! Ты мне лучше скажи, тебе твою часть контрибуции отсыпать или, может, лучше я ее себе оставлю? Сохранней будет.
— В каком смысле — контрибуции? — Я повернулся к другу, моментально теряя интерес к отъезжающим ливонцам.
— В смысле аннексии. Короче, деньги тебе давать или ну его?
— Лис, — я угрожающе застучал пальцами по каменной кладке стены, — какие деньги? Что ты еще учудил?
— Я учудил?! — возмутился Лис. — Считай сам: коней на шестьдесят рыл… хорошо, пятьдесят восемь, купить надо было? Надо. Возов пять штук, тоже, кстати, не святым духом движимых, фураж, провиант, стрел опять же запасных… За все ж плати! От наших кораблей кошкины слезки остались. Как ни крути, на дорогу не хватит.
— Ты мне не о том толкуешь, — прервал я финансовый отчет моего предприимчивого друга. — Ты насчет контрибуции, пожалуйста, расскажи.
— Уже. Шепнул я по секрету кому следует, что за умеренное вознаграждение могу замолвить словечко, чтобы их отпустили, так сказать, с честью. Ну, вот они и скинулись, кто сколько смог. Сам же видишь, я их не обманул. — Венедин указал на уже едва видные фигурки рыцарей. — Впрочем, повернись все по-другому, они б на меня тоже долго не обижались, кольев, наверное, на всех бы хватило. А с другой стороны, сам посуди, я своим ребятам обещал призовую стрельбу, значит, хошь разбейся, а злато-серебро вынь да положь. Вот я вынул и положил. Только с кнехтами беда.
— Что еще с кнехтами?! — встревоженно спросил я, вспоминая, что эта часть пленных была отпущена в Ливонию на третий день нашего сидения в Изборске без особых проблем. — Что ты с ними сделал?
— Побойся Бога, ничего! Ты мне эту часть полона отдал?
— Отдал.
— Потом по договору их отпустили?
— Отпустили.
— Но снаряга-то трофейная — моя?
— Ну.
— Что «ну»? Вот я ее обратно магистру и втюхал. Торговался, кстати, скотина, шо ломбардский купец! В конце концов — во, залепуху выписал.
— Что? — не понял я.
— Чек на предъявителя в контору Рыцарей Храма Богоматери Горной. Кстати, ты не знаешь, Хельмут нам его не сможет обналичить? — Лис задумчиво поскреб шевелюру.
* * *
Новгород радостно встречал героев. Кожевенники и сапожники, бронники и златокузнецы, пекари и сбитенщики толпой валили поглядеть на овеянных славой героев, в пешем и конном строю проходящих по улицам города. Даже рать князя Изборского, совсем недавно послужившая причиной всеобщего переполоха, удостоилась своей порции восторженных воплей и подброшенных в воздух шапок. Готовясь к дальнейшим походам, армия размещалась в городе и его окрестностях, ожидая команды опять выступить в путь. Оккупированный нашим отрядом постоялый двор едва ли не круглосуточно осаждали разбитные местные молодки, сводя почти на нет попытки поддерживать дисциплину в войске.
— Любовь стирает все границы, — входя в штабную комнату, безапелляционно заявил цветущий как майская роза командир венедских лучников. — Особенно любовь к дензнакам.
— Что еще стряслось? — Я настороженно посмотрел на друга, недоумевая, по какому поводу случился с ним столь внезапный приступ лиричности.
— Я тут Кнута на улице встретил, он интересовался судьбой какой-то баклажки и просил тебя занести ее нынче же господину Штоллю. Очень, знаете ли, тот без нее скучает.
— Понятно, — скривился я, осознавая, что ганзейский «разведцентр» требует отчета о проделанной работе. — Это все?
— После того, как будет все, нас сразу похоронят. — Лис явно был в хорошем настроении. — И Ильич велел тебе зайти к нему. Так что сам решай, пойдешь ты сейчас сдавать стеклотару или общаться с начальством. Но я бы тебе рекомендовал начать с посуды, потому как у Ильича сейчас ходоки засели, да так, что дым столбом, венцы буквально на хоромах поднимаются.
— Что такое?
— Полный ататуй. Старшина рвет Володимира на части, примерно как милейшей души князь Изборский собирался порвать ливонского магистра.
— Что им еще не слава Богу?
— Я тебе могу назвать с ходу три «не слава Богу». «Не слава Богу» Псков, который пытался перейти под руку Новгорода с известным тебе результатом; «не слава Богу» Изборск, который остался в руках прежнего хозяина; и уж совсем «не слава Богу» Юрьев — это их вообще довело до истерики, шо Мак-Лауд кукушку. Ну, Ильич их, понятное дело, посылает сексуально-пешеходным маршрутом, но, блин, я тебе скажу: по ближайшим улицам сейчас лучше не ходить. Звуковая волна коней о заборы плющит.
Мысленно я поблагодарил заботливого товарища за предупреждение и, разыскав в походном тюке присланную Штоллем емкость с остатками целебной мази, вздохнул и отправился с докладом.
Герр Хельмут поджидал меня в горнице за столом с яствами заморскими да вином сладким.
— Угощайся, — уговаривал он, пододвигая ко мне то одно, то другое блюдо. — В походе-то, чай, так не кормили. Вот вина испробуй. — Он наклонил над моим кубком отливающий рубиновым блеском кувшин, покрытый тонкой восточной насечкой. Из носика кувшина полилась густо-красная жидкость. — Из Святой земли вино, — не унимался радушный хозяин, — «Кармель».
Мне едва удалось удержаться от тяжелого вздоха при упоминании о Святой земле. Насколько я помнил карту, от горы, на которой произрастал виноград, идущий для изготовления этого вина, до вожделенной камеры перехода было всего-то около ста миль.
— Я так рад видеть тебя в добром здравии. — Хельмут поставил кувшин на стол. — Как сказывают, ты отличился в боях с ливонцами.
— Да что там за бои, — махнул рукой я.
— Ну-ну, не скромничай. — Тон ганзейца был мягок, но настойчив. — Говорят, тебе сдалась целая армия. Сам ливонский магистр.
— В этом нет моей особой заслуги. — Я пожал плечами. — Либо в плен ко мне, либо на кол к князю Олегу.
— Стало быть, магистр тебе жизнью обязан? — патетически произнес мой собеседник. — Но это же великолепно!
— Кто знает, — уклончиво ответил я.
— Послушай, друг мой, я вот что вдруг подумал… У меня появилась для тебя работенка. Кстати, отлично оплачиваемая.
— Но у меня уже есть работа, — флегматично ответил я, созерцая потолочные балки. — Прекрасная работа.
— Это ты о Муромце, что ли? — Хельмут улыбнулся. — Я слышал, с ней твой побратим славно справляется. Он почти безотлучно нынче при Володимире. Тут же дело совсем другое. Так, пара пустяков. Да и времени займет немного. Пока Муромец в Новгороде стоять будет, ты уже со всем и управишься.
— О чем речь-то?
— Да вот думаю, будь, скажем, я знатным рыцарем, а ко мне пришел человек, который мне жизнь спас, и сказал, что его друзья желают со мной встретиться и предложить мне некое выгодное дело, то я бы, наверное, его послушал.
Предложение было высказано несколько витиевато, но вполне доступно.
— Я у магистра Дерпт отобрал. Да и выкуп взял немалый, — ничтоже сумняшеся заявил я, вспоминая о чеке, всученном мне перед отправкой к купцу Лисом. — К тебе вот шел, думал, может, ты мне его в монету обернешь?
Долговая расписка легла на стол перед купцом.
— А, — грустнея, начал Штолль, принимая из моих рук документ. — Сколько?!
— Ну, понимаешь, на весь выкуп у него не нашлось наличности, — вздохнул я, и мой собеседник окончательно понял, что показываться на глаза великому магистру ближайшие годы мне нельзя.
— Да на эти деньги можно снарядить небольшую армию! — покачал головой он, сам не подозревая, насколько был близок к истине. — Нет, таких денег я тебе сразу дать не могу. Если хочешь, дам тебе треть суммы, а остальное перепишу расписками Ганзейского союза.
— Да ладно, — махнул рукой я и, попивая вино из бокала, задумчиво добавил: — Той половины, что заплатил Вегленбург, на жизнь пока хватит, а там, глядишь, в Империю соберусь.
Трапеза продолжилась, но прежнего вдохновения в речах Штолля уже не было, и из гостиного двора я вышел, как и вошел, тайным агентом службы охраны защитника земли русской, славного богатыря Володимира свет Ильича, по честному прозванию Муромца.
— Заходи, садись, — хмуро кинул Муромец, едва я переступил порог его светлицы.
— Ваша честь.
— Оставь, Воледар, — страдальчески взмолился богатырь. — Меня уже сегодня от всех этих чествований и поминаний с души воротит. — Муромец передернулся, как медведь, стряхивающий вцепившихся в шерсть шавок. — Юрьев им подавай! За порты ливонские войной иди! Пиявки ненасытные. Ладно. — Он махнул рукой. — О другом говорить хочу. Решил я тебя, Воледар Ингварович, воеводой сделать.
— Воеводой чего? — удивился я.
— Ну уж не ангелов небесных! Будем делать полк иноземного строя. Из Сурожа отряд пришел в четыре сотни пеших, и вашего брата рыцаря в Новгород наехало за три десятка, да твои с Лисом-лучником люди — вот тебе и полк наберется. Ежели еще чего желаешь, проси, дам. Ну, конечно, без запроса.
— Ропшу Хвата с повольниками добавь, — недолго подумав, сказал я.
— Славный воин, — одобрил мой выбор Володимир Ильич. — Бери. Да в краткое время полк мне сделай, а то я этих генуэзцев знаю: они в атаке бойки, да на бег еще бойчее.
— Что ж им дома-то не сиделось? — усмехнулся я, представляя, в какую даль пришлось тащиться тяжелой генуэзской пехоте.
— Дома-то им сиделось, да дома не осталось, — вздохнул Муромец. — Из степи Орда пришла в силе великой, пожгла город в пепел. Того и гляди, на Русь нагрянут. Сам Бог велит князьям удельным кулаком держаться. А они… А-ай! В общем, полк мне сделай. Вот только времени у тебя нет. Недобрая весть нынче пришла: нет на князей ни узды, ни угомона! От Владимира, Суздаля, Рязани да Ярославля князья на нас походом идут. Стало быть, на третий день против них выступаем.
Быстрым шагом ступал князь Всеволод Владимирский по земле русской, барсом хищным, легкой птицею. Сыновья с ним шли со дружинами, да бояре шли с воеводами. Становились они у Днепра-реки, против берега высока его, где стояла уже рать великая Володимира — ясна сокола, сына храброго Ильи Муромца…
Марш-бросок восточной княжеской коалиции, как окрестили мы в заметках к докладу князя Всеволода с сыновьями, закончился у переправы через Днепр во владениях смоленского князя Василько. На противоположном берегу его уже ждала армия Муромца, усиленная подошедшими дружинами Михаила Полоцкого, первого тестя Олега Изборского, и отрядами из Чернигова, Переяславля и Новгорода-Северского.
Князь Василько, и в лучшие времена не блиставший особым мужеством, увидав, какие силы собрались на бой в его земле, заперся в Смоленске, заявляя, что, невзирая на брак с Людмилою Всеволодовной и двоюродное братство с князем Мстиславом Киевским, ни тех, ни других поддерживать не намерен.
Но день сменял день, два лагеря стояли по берегам реки, время от времени лениво перекидываясь стрелами да распекая друг друга ругательно. Василько начал уже присылать бояр своих в шатры военачальников, чтобы узнать, кто заплатит за потраву лугов да порубку лесов, а армии все не трогались с места.
Более всех в нашем войске по этому поводу сокрушался князь Мстислав Киевский, отбросивший обычную хладность и с пеной у рта ежевечерне твердивший на военном совете, что покуда не вырублен будет Всеволод с семенем его, не будет мира и покоя на земле русской.
— Стоять! — цедил меж зубов Володимир Ильич, исподлобья тяжелым взглядом смеривая собравшихся князей. — Русскою кровью русские мечи поганить — последнее дело.
В его словах, несомненно, был резон. Стояние продолжалось, и, пожалуй, не было часа, чтобы в лагерь Муромца, по одному и группами, не доставляли приплывших с другого берега перебежчиков, желавших сражаться под знаменами Муромца за единую Русь. Вначале это были простые вои, затем появились гридни, потом по одному потянулись витязи. Поток их не ослабевал ни днем, ни ночью.
Пользуясь временной передышкой, я муштровал свой полк, стараясь добиться максимальной слаженности в действиях.
— Первая линия арбалетчиков, залпом пли! Заряжай! Вторая, в линию заступи! Пли! Заряжай! Страивай ряды! Господа рыцари, вас прошу, как только ряды строятся, атакуйте в интервале между ними. Кто свою пехоту давить будет, самолично голову сниму!
Недовольный ропот слышался из ряда благородных рыцарей, искавших удачи в ее рублевом эквиваленте в землях дикого северного соседа.
— Нас с чернью равняете?! — выразил всеобщее мнение самый бойкий, с тремя серебряными ракушками, увенчанными серебряными же крестами в червленом поле щита. Я промолчал, не желая вдаваться в дрязги.
— Лис, ты свою работу знаешь. Наиболее буйные на тебе. С нашей стороны — тоже.
— А то! — осклабился Лис. — Кого прикажешь, того и сделаем.
— Ропша. — Я повернулся к повольничьему ватажнику, ждущему указаний во главе своей вольной братии.
В этот момент кусты на берегу зашевелились, вызвав неподдельный интерес двух сотен лучников и арбалетчиков, не считая всего остального вооруженного люда, отделенного от указанного места несколькими десятками шагов.
— Не стреляйте! — послышался из зарослей сдавленный голос. — Я не лазутчик! — На полигон на четвереньках выполз ладный парень в мокром исподнем. — Я Корней Изяславич, сын боярский из Рязани. К Муромцу с вестью иду.
— Что за весть? — Я скептически окинул мокрую фигуру гонца. Тот замялся, не зная, достоин ли собеседник высокого права выслушать порученное ему сообщение. — Ну, говори! Что, язык проглотил? Воевода перед тобой.
Малый вздохнул, понимая, что новостью все же придется поделиться, в противном случае путь к Муромцу может затянуться на неопределенное время.
— Дело тайное, — приближаясь ко мне вплотную, прошептал он едва слышно. — От князя Андрея Рязанского я послан.
— Ну? — поторопил его я.
— Князь Андрей велит передать, что желает с дружиной своей перейти под славные знамена защитника земли русской — Володимира Ильича Муромца. Просит час и место назвать, куда ему с войском идти можно. Да на кресте клятву дает, что нет у него злого умысла на измену тайную.
Я хмыкнул, услыхав слово «измена», но, сурово сдвинув брови, кинул перебежчику:
— Ладно, пошли. Лис, ты за старшего.
В шатре было, как обычно, людно.
— А, Воледар, заходи! — заметив меня, радостно поприветствовал Муромец. — Новость последнюю еще не слышал?
— Нет.
— Суздальский князь на нашу сторону переходит. Со всей дружиной.
— Надо же! — изумился я. — А у меня к тебе тоже дело образовалось.
— Что еще? — нахмурился Владимир Ильич.
— Да так. Сын боярский из Рязани к нам переметнулся. С теми же вестями.
Последним на высокий берег Днепра перебрался старый князь Всеволод. Он медленно ехал на коне впереди своего войска, низко опустив голову и искоса бросая взоры на выстроившиеся для парада дружины сыновей-отступников и давнего своего смертного ворога Мстислава Киевского. Поравнявшись с могутным полководцем, восседавшим на огромном жеребце, он снял с пояса меч свой заветный вместе с ножнами и протянул вчерашнему противнику.
— Присягаю тебе на верность, Володимир свет Ильич, царь земли русской, — тихо сказал он. И слова эти, произнесенные едва слышно, донеслись до каждого стоявшего на днепровских кручах набатным звоном.
