— Я запросил Информаторий об истории этой коллекции. Оказалось, что есть возможность попасть в день открытия экспозиции.

Я получил все имеющиеся у нас материалы об открытии Тефисы. Выяснилось, что с этой планетой связаны некие особые обстоятельства, о которых по понятным причинам я не могу вам рассказать, и что в этот период она была закрыта для посещения землянами.

Единственным, кто не попадал под это запрещение, был первооткрыватель планеты — некий Рене Кантона.

Я затребовал все сведения о нем, которыми располагала Земля. Их оказалось мало. Но нашлись ментограммы одного из знавших этого человека. Там были его привычки, характер, внешность…

Выбора все равно не было, и я стал Кантоной. Перевоплощаться хронавту не в новинку. Но мешал сильный недостаток времени. Я имел лишь один день на подготовку. Отсюда все «ляпы» и промахи…

План был таким: я прибываю на Тефису вечером сегодня — после открытия экспозиции. Не входя в физический контакт с временем, убеждаюсь, что шлем на месте. Меняю конфигурацию темпорального поля и ухожу по витку на 14 часов назад. То есть оказываюсь ночью в пустом Белом зале, где спокойно меняю шлем.

Предполагалось, что вся операция займет полтора — два часа. Стартовав в 12 часов дня, я собирался вернуться не позднее двух…

Тут-то и сказался недостаток сведений в Информатории. Во-первых, я считал, что раз экспозиция открывается в этот день, значит, она должна быть развернута заранее, хотя бы накануне вечером… Во-вторых, мне и в голову не могло прийти, что Белый зал ночью может служить местом отправления каких-то обрядов…

Я не собирался ни с кем встречаться, а если и принял внешность Кантоны и запасся необходимыми в ваше время для геологических работ на Тефисе документами, то только по привычке многократно страховать каждое свое действие… И эта привычка очень помогла мне здесь… Но я все равно проиграл…

Я прибыл на Тефису в назначенное время, не снимая поля, убедился, что шлем на месте…

— Значит, экспозиция все-таки будет сегодня открыта! — не удержался Эррера.

— Отнюдь не значит. Возможно, я своими действиями уже создал новую линию времени, на которой мы и находимся… Не знаю… Так вот. Изменив конфигурацию поля, я ушел на 14 часов назад в местное прошлое, как и было запланировано… Лучше бы я этого не делал!

Снимая поле в зале, который мне сначала показался пустым, я вдруг увидел человека с арбалетом в руках. Он повернулся искаженным от боли лицом ко мне — все это заняло не более трех секунд — и, внезапно заметив меня, спустил тетиву арбалета! Напряжённость темпорального поля стремительно падала. Инстинктивно ощутив в его движении угрозу, я снова включил генератор поля, чтобы уйти еще на сутки назад. Но поле уже было слишком слабым. Стрела пробила его и, хотя поле смягчило удар, вонзилась мне в грудь… И тут же усилившееся до нормальной напряженности поле обрубило древко стрелы у самого острия… Последнее, что я увидел, уходя в прошлое, — это такую же стрелу в спине упавшего человека… Так я очутился во вчерашней ночи.

Я снял поле — и кровь из раны хлынула на пол. Но мне было не до того. Я убедился в полном несоответствии местных условий моим представлениям о них. Хотя зал был пуст, необходимо было срочно уходить из дворца, чтобы продолжать поиски в новых условиях.

Я телепортировался к вашему кораблю, вытащил острие стрелы и кое-как затянул рану. Она оказалась не слишком серьезной, но очень болезненной. Я выстирал и высушил одежду, а затем на соседнем холме создал голографическое подобие вашего корабля, чтобы как-то объяснить свое появление на планете. После этого я отправился к вам.

Дабы не быть уличенным в незнании чего-либо существенного, происшедшего за последние дни, я сказал, что вот уже три дня не выходил на связь с Землей из-за сердечного приступа. И попался на вопросе об экспозиции… Потом это тестирование ваших костюмов… У нас такие методы лет двести не применяются.

Поймите, не имея никакой информации, я вынужден был все время балансировать на лезвии ножа, чтобы не выдать себя. С каждым из вас я разговаривал только в присутствии третьего лица. Зачем? Но ведь я ничего не знаю об окружающей меня обстановке, о людях, о настоящем Кантоне. Мне приходилось «влазить» в чужие мозги и делать это довольно нелюбезно. При этом я не мог проделывать это с собеседником, ибо каждая процедура сопровождалась головной болью у индуктора, — к счастью, вполне безвредной и кратковременной.

Так, мне пришлось выяснять у мистера Эрреры, кто этот юноша, что так радовался моему появлению на корабле. Это был Антонио…

— Да, я помню, меня словно пронзила боль, — подтвердил Хорхе.

— Я прошу у вас прощения, — виновато сказал Рик. — Но у меня не было иного выхода… Я прошу прощения и у господина Сергеева — он помог мне в нужный момент «узнать» принца Андрэ, и у мистера Морриса…

Можете представить себе, что я почувствовал, узнав в принце человека, который будет стрелять в меня следующей ночью! И который будет убит — я ведь не знал, что он еще проживет какое-то время.

— Я хотел бы уточнить, — вставил Голдин. — Значит, вы так и не видели ни убийцу, ни момента покушения?

— Нет, я появился чуть позже, наверное, через пару секунд.

— И в Белом зале вы не заметили никого, кроме вас двоих?

— Увы. Правда, у меня и не было на это времени. Может быть, он прятался.

— Полагаю, что нет. Он уже ушел. Какая жалость, что я не мог закончить осмотр зала… Сейчас бы я знал, где и что искать… Впрочем, продолжайте пожалуйста, мистер Парсонс.

— Я уже подхожу к концу. Весь день я так или иначе пытался выяснить, где хранятся экспонаты будущего музея — на корабле или уже во дворце. Но ничего не выходило.

— А почему вы не задали прямой вопрос: где сейчас коллекция, — спросил Олег. — Вы узнали бы, что вам нужно, и могли отправляться к себе…

— Дело в том, что на первую мою фразу об экспозиции вы так странно среагировали, что я больше не решался вообще затрагивать эту тему. Я решил, что сумею выяснить это исподволь, без прямых вопросов. Кроме того, мне не давала покоя мысль о том, что сегодня ночью должно было произойти убийство. Я очень боялся как-либо изменять будущее, но и умыть руки тоже не мог. Тогда мне пришла в голову мысль напутать принца, или его родителей, или убийцу — если бы он видел это — каким-нибудь таинственным знамением. Применив массовый гипноз, я показал вам огненные письмена. Но инерционные свойства времени сказались и тут — принц, как и его убийца, все-таки отправился в Белый зал. В общем, единственное, что я смог сделать, — это держаться поближе к мистеру Голдину и герцогу, чтобы иметь алиби. Увы, и это не помогло…

Короче говоря, положение сейчас ужасное. Из четырех суток, которые были отпущены на экспедицию в легионы Цезаря, прошло более трех. Сутки потратили хронавты, сутки ушли на анализ ситуации и подготовку к моему путешествию, более суток здесь. Мне осталось около восьми часов. За это время я должен найти шлем и вернуться на свой виток. Там шлем должен быть проверен индикатором темпорального поля. Если мне повезло, то шлем успеют «разрядить»…

— Если вы умеете телепортироваться, то все в порядке, — сказал Голдин. — Шлем на «Северине».

— Где же искать шлем на корабле?

— Сейчас я расскажу. Еще один вопрос. Сколько времени у вас займет «прыжок» в свое настоящее со шлемом?

— Очень мало. Минут десять абсолютного времени.

— Прекрасно. Тогда вы ведь не откажетесь помочь нам?

— Разумеется, нет, — сказал Рик. — Я очень опасаюсь, что все, что произошло отчасти по моей вине, может все-таки перевесить инерционные свойства времени… Тогда и отношения между Тефисой и Землей испортятся. Но я не знаю, что делать. В конце концов, я могу снести эту башню, но ведь и это — не выход!

— Да, это не выход, — согласился Голдин. — Я, кажется, придумал кое-что получше. Если мне удастся доказать герцогу — именно доказать — кто убийца, все будет «о'кей».

— Но ведь ты только на 99 % уверен в этом, — съехидничал я.

— Теперь даже — на 99,999 %… Но пока есть эта оставшаяся тысячная доля, я не могу ставить под удар все дело. Мне нужны ясные и четкие свидетельские показания, поэтому я ничего не скажу до тех пор, пока не вытяну из вас того, что мне нужно.

— Может быть, мы просто не знаем того, что тебе нужно? — спросил Олег.

— Один знает точно. Но это знание, должно быть, лежит очень глубоко. Не сердитесь, пожалуйста, если один и тот же вопрос я задам каждому из вас несколько раз.

Он помолчал, потом повернулся ко мне:

— Ты мне поможешь?

— Как всегда, конечно. Что мне делать?

— Слушай. Запоминай. Вспоминай. Задавай вопросы. А главное — думай!