ГЛАВА 10
16–17 мая. 23:00–01:15 СГВ
Дональд Моррис
Когда погрузка была практически закончена и катером занялись киберы-ремонтники, мы все собрались в холле. Этого потребовал Голдин, хотя требующим что-либо нашего скромника я не мог себе представить. Но Лино, зеленый от ярости, глухим, срывающимся голосом так и сообщил:
— Этот… синьор из СГБ требует, чтобы все собрались в холле, и я не могу ему отказать.
Еще бы! Если Челли и мог в данной ситуации делать что-то, соответствующее своим желаниям, то только мысленно!
Больше всего, похоже, развитием событий был расстроен сам Голдин, который, пока остальные рассаживались на диванчиках и креслах, слонялся из конца в конец холла. Наконец, он оглядел присутствующих, влез на табуретку у пульта дежурного по Станции и произнес:
— Хмм… Извините меня, пожалуйста…
После недолгого молчания Лева попытался разрядить обстановку:
— Если это все, то я вас охотно извиняю и иду спать.
— Нет-нет, — испугался Голдин, — это не все! Видите ли, я внимательно выслушал каждого из вас, сопоставил ваши показания с тем, что мне удалось выяснить у Сержа, и… Кое-что меня не устраивает. У меня есть основания предполагать, что кто-то утаивает некоторые… э-э… обстоятельства. Кто-то говорит не совсем… э-э… правду…
— Вы имеете в виду случай с Уве? — удивился Ферран.
— В общем, да. Те картины сегодняшней ночи и утра, которые я получил от каждого из вас, не совпадают в деталях и отличаются от данных Сержа.
— Надеюсь, вы отдаете себе отчет в том, что ваши расспросы оскорбительны, синьор Голдин! Никакие полномочия не дают вам права оскорблять персонал Станции! — выпалил Челли.
Голдин растерялся.
— Я хочу только… э-э… добиться истины, мистер Челли, — тихо сказал он, глядя в пол. — Пока что мне… э-э… в этом… э-э… не помогают. Хотя, если я… э-э… правильно понимаю ситуацию… э-э… это в интересах если не всех, то… э-э… некоторых… по крайней мере…
Все посмотрели на Натали. Она отвернулась к стене и вытерла платочком глаза.
— Вы обвиняете нас в заведомой лжи? Кого именно? — холодно поинтересовался Чивилис.
И тут Голдин, которого я уже посчитал морально уничтоженным, успокоился.
— Поймите меня правильно, я никого и ни в чем не обвиняю. Это вообще не входит в мои полномочия. Мне нужна ясность в некоторых вопросах. Скажите, феномен «мозаичного прохождения» наблюдается везде на планете?
— Нет, — уныло произнес Ферран, сидевший с закрытыми глазами. — На Ипполите вообще нет прохождения радиоволн. «Мозаичное прохождение» имеет место только здесь, в радиусе нескольких сотен метров от Купола, то есть на территории Базы.
Он говорил типично учительским тоном, словно подчеркивая бессмысленность происходящего.
— Значит ли это, что прохождение радиоволн как-то связано с нуль-прохождением? — спросил Грег. Я никак не мог понять, куда он клонит.
Ферран с хрустом потянулся и открыл глаза:
— Мы не можем сейчас ответить на этот вопрос. Слишком мало известно пока о природе «мозаичного прохождения». Но статистика, набранная за эти годы, свидетельствует, что в большинстве случаев такая взаимосвязь есть. Если появляется нуль-прохождение, то, как правило, в зоне Базы есть и прохождение радиоволн. И наоборот.
— А есть ли в «зоне Базы», как вы выразились, места, где прохождения радиоволн совсем нет?
— Нет. Если б они существовали, за эти годы мы бы на них обязательно наткнулись, — устало сказал Чивилис. — Определенно нет.
— Значит, в принципе исключена ситуация, когда в одно и то же время из одной точки зоны Базы можно связаться с Куполом, а из другой нельзя? — настаивал Голдин.
— Исключена, — подтвердил Чивилис и тут же насторожился: — А что, собственно, вы имеете в виду?
— Этого, к сожалению, я не могу вам сказать, иначе вы невольно начнете корректировать свои показания, — выпрямился в своем кресле Голдин. — Прошу всех еще раз вспомнить мои вопросы и свои ответы и подумать, не хотите ли вы что-либо изменить или дополнить. Прошу вас также подумать, не упустили ли вы что-нибудь важное.
После недолгого молчания Натали Гайданович нерешительно подняла голову:
— У меня такое впечатление, мистер Голдин, что я что-то вот-вот должна вспомнить, но не могу. Знаете, как это бывает: вертится что-то в голове, ощущение полной беспомощности… Хочется напрячься и вспомнить, но это все время ускользает. Нужен толчок извне, а его нет… Очень противное состояние…
Она снова поднесла на секунду платок к глазам и продолжила:
— Не могли бы вы помочь мне и все-таки сказать, что именно вас интересует?
— Я мог бы вам помочь по-другому, — оживился Голдин. — У вас здесь есть ментоскоп. Если вы изъявите желание, можно просто снять вашу ментограмму, ограничившись, скажем, двумя последними сутками. Ее расшифровка, возможно, очень помогла бы нам.
— Ой нет, — испуганно сказала Натали, — я не хочу ментоскопироваться! Сейчас, во всяком случае… Я очень устала… и… вы понимаете, каким для меня был этот день… Нет… может, завтра… Только не сейчас!..
Она вскочила с кресла и убежала в свой блок.
Прелестные брюнетки с синими глазами — мое слабое место. Поэтому я почувствовал, что начинаю ненавидеть этого коротконогого Холмса.
Голдин заерзал, ощущая на себе недобрые взгляды:
— Итак, никто из вас ничего не хочет добавить?
— Никто, как видите, — сказал Челли. — Извините, у нас был тяжелый день. На сон осталось не больше шести часов. Если у вас больше нет вопросов, я отпущу людей. Ведь им, в отличие от вас, и завтра предстоит серьезная работа.
Голдин кивнул.
Челли встал:
— Все, кроме доктора, свободны. Доктор, вы дежурите.
Зайдя в свой блок, я первым делом поднял переборку, чтобы выяснить у нашего Пуаро причину его настырности.
Грег сидел на своей койке и болтал, как ни в чем не бывало, ногами. Поразительно! Только что этот человек доводил до слез прелестную брюнетку, до белого каления Челли, мешал людям отдыхать, но сейчас явно не ощущал никакого дискомфорта!
— Ты можешь мне объяснить, почему целый день пристаешь к этим людям? Неужели тебе действительно что-нибудь не ясно?
— Ну, во-первых, не целый день, а только несколько часов. А во-вторых, все это слишком… неестественно, Дон, разве ты не чувствуешь? Все слишком… надуманно, слишком много совпадений!
— По-моему, ты придираешься. Что тебе не нравится?
Голдин не спеша достал пилочку для ногтей и повертел ею у себя перед носом.
— Мне не нравится, например, как эта Гайданович отказалась только что ментоскопироваться.
— Но ведь они со Штрайхом… Ты же слышал, они собирались пожениться! У нее погиб близкий человек!
— Тем более ее поведение подозрительно. Она сейчас сама должна стремиться убрать все неясности.
Тут уж я не выдержал! Надо сказать, к этому времени я был здорово разозлен. И немудрено: Голдин мог разозлить кого угодно! Все в нем было мне в этот момент противно: и намечающаяся плешь, и угреватый нос над мерзкими маленькими усиками, и узкие глазки, которые то и дело неплотно прикрывались морщинистыми веками. Весь он был какой-то сальный, неопрятный… Липкий! Вот слово, которое его наилучшим образом характеризовало! Наверное, у него потеют ладони, подумал я с отвращением и попытался вспомнить наше первое и единственное рукопожатие, но ничего особенного не вспомнил. И все-таки Голдин был мерзкий, наглый, только притворяющийся стеснительным липучий хам! Пристал к деликатным людям, у которых и горе, и аврал, которые его и отшить как подобает не умеют, и пьет из них кровь! Пиявка!
— А я считаю, ты все-таки придираешься! — шепотом закричал я. — Выискиваешь несуществующие зацепки!
— Нет, уверяю тебя! Суди сам. Человек выходит в космокостюме с запасом воздуха всего на 35 минут…
— Может, у него дел-то было на 10 минут: добежать до ПС, например, и обратно!
— И тут за эти 10 минут как раз и случается обвал. Очень удачно!
Вот зануда! Воистину, заставь дурака Богу молиться… Интересно, чего он добивается: хочет выслужиться перед СГБ или еще чего?
— Ты сам видишь, какая тут сейсмообстановка…
— Ладно, предположим, на исходе десятой минуты он попадает в обвал. И лежит под грудой камней еще почти полчаса.
— Да, лежит почти полчаса. Что тебя смущает?
— А почему он не подает сигнал тревоги на Базу?
— Как это не подает? Подает. Только База его не слышит. Мозаичное прохождение радиоволн.
— Очень странная мозаика…
— Нет, ты скажи, чего ты пристал к ним? — снова возмутился я. — Ведь каждому ясно, что все так и было. Вышел Штрайх, а тут как раз и началось планетотрясение — ты ведь проверил по записям Сержа, все совпадает. К несчастью, Штрайх попал под обвал. Чего же ты людей мучаешь? Они тебе правду говорят, а ты все ловишь: где вы были, а где вы… Не пора ли заканчивать эту дурацкую викторину?
Грег слушал меня, по-моему, не очень внимательно. Похоже, его куда больше занимали собственные ногти, которые он аккуратно подпиливал, придавая им какую-то совершенно необыкновенную форму. Мне пришлось повторить последний вопрос.
— Не пора ли? — переспросил он. — Нет, Дон, пока еще не пора. Ты ведь слышал, что в зоне Базы прохождение радиоволн из всех точек к Куполу одинаково.
— Ну, слышал, — вынужден был повторить я, — причем тут это?
— Даже если предположить, что Штрайх почему-то не включил свой СК-маяк, это сделал потом Челли с пульта дежурного по Станции. А до 9 утра СК все равно не работал. Почему?
— Я тебе в который раз повторяю: мо-за-ич-ное про-хож-де-ние!
— А я тебе в который раз отвечаю: странная, очень странная мозаика! Ведь через 15 минут — около половины восьмого — по словам того же Челли, с ним связывался Чивилис от разрушенной оранжереи! Находясь в Ангаре, их переговоры слышали Ферран и Кушнир! Так почему же Купол и Ангар слышали Чивилиса, но не слышали в то же время СК-маяк Штрайха? Ты можешь мне объяснить?
Я оторопел.
— Но может быть, подземный кабель в оранжерее все-таки сохранился, и Чивилис пользовался этой связью?
— Кабель-то сохранился, но сам пульт связи был безнадежно разрушен. Чивилис показал, что пользовался своим автономным передатчиком. Челли, Ферран и Кушнир — заметь, каждый в отдельности — подтвердили, что слышали характерные атмосферные помехи. Учти еще, что СК у Штрайха в порядке, я сам проверил.
— И как они это объясняют?
— А никак. Я решил пока не фиксировать их внимание на этом моменте, потому что есть и другие странности.
Я насторожился.
— У меня есть основания полагать, — продолжал, Грег, — что еще, по крайней мере, в двух пунктах все они — осознанно или неосознанно — говорят неправду. В то время, когда Штрайх выходил из-под Купола, спали не все. Станцию покинул кто-то еще. И вернулся уже после общего подъема, что не могло пройти совершенно незамеченным.
